Глава 64

Стало душно, гром перекатывался где-то совсем близко. Скоро над ними разразится гроза. Сёрен-Торгаш и один из братьев Стрид потащили Веронику через двор. Она видела, как остальные заталкивают Исака в пикап. Его голова безвольно болталась, он еле двигался. Вероника услышала, как дядя Харальд сказал Патрику:

– Эббе вот-вот появится. А ему об этом знать незачем.

– С ней-то что делать? – спросил Сёрен.

Дядя Харальд бросил ему тяжелую связку ключей. Указал на коровник. Вероника не понимала, что происходит. Не понимала до тех пор, пока ее не втащили внутрь и не поволокли к той самой запертой двери – двери старой доильни.

– Нет! – Вероника уперлась ногами в пол. Страх придал ей столько сил, что двум мужчинам, крепко державшим ее, пришлось звать на подмогу дядю Харальда. Наконец ее все-таки втолкнули в темноту и заперли дверь.

Вероника ударилась обо что-то, полетела кувырком. Пол был ледяным, воздух – сырым и затхлым, как ей и помнилось. Паника заставила ее тут же вскочить. Вероника навалилась на дверь, со всей мочи заколотила в нее кулаком. Она кричала, пока не закашлялась. Спасти ее было некому. Она заперта здесь – совсем как в детстве. Заперта в темноте. Что-то коснулось ее босых ног – мягкое, как шерсть, и на пару секунд в голове у Вероники смешались все ее кошмары. Доильня, темнота, лисы; Вероника заорала так, что засаднило в горле.

Потом она бессильно опустилась на пол, привалившись спиной к двери. Тело сотрясалось от всхлипываний. Ее заперли здесь. И она оказалась в своих самых мрачных фантазиях.

Вероника постаралась собраться, дышать медленно.

Еще никогда дыхание не давалось ей с таким трудом. На грани невозможного. Но через несколько минут паника немного улеглась. Все же доильня не опаснее старой шахты. Здесь нет ни воды, ни нескольких тонн земли и скал над головой. А рано или поздно кто-нибудь выпустит ее. Дядя Харальд, дядя Сёрен или еще кто-нибудь из тех мужчин.

Они ее заперли. Оставили в темноте, чтобы не мешалась под ногами. Решили, что она будет сидеть здесь, как хорошая девочка, и ждать, пока ее освободят. Потому что она Вера Нильсон, дочка Эббе и Магдалены, которая, хоть и задирает нос и вообще упертая, все равно делает, что скажут.

Вот уж дудки.

Вероника завертела головой, пытаясь сориентироваться. Сильно пахло резиной; Вероника вытянула руки и уперлась ими в предмет, о который споткнулась… ощупала шероховатую поверхность. Кажется, это стеллаж с зимними шинами для отцовской машины. Похожее на мех, что коснулось ее ноги, оказалось сущей ерундой – скомканной тряпкой.

Обогнув стойку с шинами, Вероника увидела неяркую полоску серебристого света, пробивавшегося с той стороны стены. Она пошарила вокруг этой полоски и нащупала доски, а не кирпичи. Значит, тут окошко, примерно в центре стены.

Вероника втиснула пальцы между двумя досками и попыталась приподнять окно. Оно подавалось плохо. Вероника напрягла все силы. Слабый скрип – и окно поднялось на несколько сантиметров. Поток бледного лунного света стал шире.

Вероника передохнула. Руки болели из-за атаки молочной кислоты. Она надавила еще… и еще… точно переливала всю свою злость из груди в руки. Окошко мало-помалу ехало вверх, пока не открылось настолько, что в него можно было пролезть.

Платье за что-то зацепилось, и прореха все увеличивалась, пока Вероника протискивалась в щель. Рама была покрыта давно копившимся здесь жиром, к которому липли руки, лицо и волосы. Вероника не обращала на это внимания. Злость в ней горела все жарче, давая незнакомую прежде силу; Вероника думала только о том, чтобы выбраться.

Окно вело в папину мастерскую. Вероника не была здесь с детства, как и в комнатах на втором этаже. Свет, который она видела, падал из окошка под потолком. Чтобы дотянуться до него, Веронике пришлось бы встать на верстак и разбить стекло каким-нибудь инструментом из тех, что были аккуратно развешаны вокруг на крючках. Но лезть через торчащие осколки, прыгать и приземляться босиком на битое стекло ей совсем не хотелось.

Вероника толкнула дверь тележного сарая, куда папа обычно ставил машину. Она оказалась заложена снаружи засовом и не подалась ни на миллиметр. В мастерской имелась еще одна дверь, она вела назад, в старый коровник. На ней были задвижка и замок. Вероника огляделась в поисках чего-нибудь подходящего. Сняла с крючка мощные, хорошо смазанные болторезные кусачки и перекусила дужку замка, словно сухую ветку.

Выйдя в коровник, Вероника провела рукой по стене, нащупала железную коробочку с рубильником. Щелчок – и под потолком загорелись неровным светом люминесцентные трубки. В холодном воздухе еще держался сладкий запах животных. Кирпичные пол и стены были выкрашены белой краской, по обе стороны от прохода тянулись длинные стойла. Во двор вели двойные двери, через которые Веронику сюда и втолкнули, они тоже оказались заперты снаружи, а окна были забиты досками изнутри. Толстые деревяшки находили друг на друга, так что оторвать их без помощи хорошего лома было невозможно. Конечно, в мастерской лом имелся, висел рядом с кусачками, но Вероника решила, что придумает другой способ выбраться на свободу – получше.

В противоположной короткой стене виднелась низкая дверца, которой они с Маттиасом пользовались, когда играли в прятки, и которая открывалась только изнутри. Вероника побежала по проходу. Стойла по обе стороны пустовали, кроме самого обширного, у двери. В нем стояло что-то большое, четырехугольное, тщательно укрытое зеленым брезентом. Вероника подумала, что это какой-то ящик, но подойдя к двери, оглянулась. Ей вдруг вспомнилось, что сказал Исак о коровнике – прямо перед тем, как ему пришлось удирать.

В одном месте зеленый брезент разошелся. Проглядывал красный металл. Вероника развязала прорезиненные тесемки, державшие брезент, и подняла его.

Под ним обнаружился старый красный «вольво-амазон» с затемненным задним стеклом. Вероника сразу поняла, чья это машина. И еще поняла, что сейчас сделают с Исаком.

Маттиас не отвечал по мобильному. Ее это не удивило. Интересно, знает ли брат, что ее машину поджег Патрик и что он же обыскал их с Исаком номера? Потому что именно так все было задумано, теперь она была в этом уверена. Веронике сразу показалось странным, что Патрик, случайно проезжавший мимо, узнал ее машину, и она не понимала, как можно было не раскусить эту его хитрость. Они хотели, чтобы Вероника и Исак остались в поселке, хотели дознаться, кто он такой.

Хотя вопрос был даже не в том, что знал Маттиас, а в том, чего он знать не хотел. Судя по выключенному телефону – знать он не хотел многого.

Вероника умылась над стоком. Распустила волосы и, насколько смогла, выполоскала из них камешки и жир. Собирать их в хвост она не стала. Мокрое грязное платье висело клочьями, к тому же Вероника была босой. Она порылась в прачечной в поисках какой-нибудь старой одежды, но не нашла ничего подходящего. Поднялась на второй этаж и, открыв мамин гардероб, рванула к себе первую же тряпку. Красное платье село на нее почти безупречно.

Вероника бросилась вниз по лестнице и достала из чулана дробовик. Пробегая мимо зеркала в прихожей, она не удержалась и заглянула в него. Теперь она была похожа на мать как две капли воды. Распущенные волосы, одежда и то, что делало сходство разительным: гнев в глазах.

Во дворе что-то стукнуло, и Вероника подошла к двери. Открыла. Стоявший на пороге отец воззрился на нее, как на привидение.

– Где они его закопали? – спросила Вероника с деланным спокойствием.

Отец продолжал смотреть на нее в упор, словно оцепенев.

Вероника шагнула вперед, тронула его за руку.

– Томми Роот, – сказала она. – Где они его закопали, папа?