Глава 45
Когда Вероника вернулась, дом снова оказался заперт, но папа, как всегда, оставил запасной ключ. Тележный сарай, куда он ставил машину, зиял пустотой – видимо, отец уехал в поселок за покупками. Вероника вошла в кабинет, позвонила на свой автоответчик – не оставил ли Рууд сообщения.
Новых сообщений оказалось целых три. Два первых – слабое дыхание, а потом скрежет: звонивший положил трубку. Какой-то миг Вероника надеялась, что это Леон; глупейшая мысль! Зачем Леон будет звонить ей, если он изо всех сил добивался официального запрета на контакт?
Она включила третье сообщение, ожидая, что в трубке снова раздастся скрежет. Но с удивлением услышала:
– Это Ларс. Из группы. Я хотел бы поскорее поговорить с вами. Позвоните мне. – Грубый голос протарахтел несколько цифр и со щелчком провалился в небытие, не попрощавшись и не объяснив, в чем дело.
Ларс – это тот мужчина с бородой, которому Рууд запретил приходить на терапию. Чего он от нее хочет и как раздобыл ее номер? Вероника еще раз прослушала сообщение, но ясности это не прибавило. Одновременно она перебирала бумаги, лежавшие на письменном столе. Договор о согласии на застройку был на том же месте, все еще не подписанный.
Вероника выдвинула верхний ящик. В небольшом отделении для ручек, скрепок и ластиков обнаружился старинный дверной ключ. Она покачала его на ладони, думая, что сказал бы Маттиас насчет запертых дверей верхнего этажа. Выглянула в окно – нет ли на площадке отцовской машины – и решилась.
Комната Билли, которая когда-то давно была ее комнатой, располагалась справа от лестницы. Ключ повернулся легко; Вероника шмыгнула внутрь и закрыла за собой дверь. В комнате пахло ковровым покрытием и «Аяксом». Роликовая штора наполовину опущена, и комната покоится в полутьме.
Над кроватью висела большая фотография Билли. Та же, сделанная в ателье, что хранилась дома у Вероники. Ее же Вероника видела в газетной статье, хотя и значительно увеличенную. Билли смеялся в камеру, демонстрируя молочные зубки и ямочки на мягких щеках. Голубые глаза блестели. Веронике пришлось сильно сглотнуть, чтобы не дать холоду распространиться в груди.
Рядом с фотографией висел рисунок Билли, пытавшегося, по всей видимости, изобразить на нем кролика. На кровати, привалившись к бело-голубым обоям, сидели ровным рядком мягкие игрушки.
Вероника осторожно прошлась по комнате. Начала с того, что открыла гардероб, оказавшийся гораздо меньше, чем ей помнилось. На полках лежали маленькие вещи маленького мальчика. Вероника подумала: интересно, проверял ли Билли трижды, прежде чем лечь, замок на двери. Сама она проверяла. К стене между кроватью и книжным шкафом притулилось деревянное ружье. Кажется, Билли получил его на Рождество в подарок от дяди Харальда. Вероника подумала, что младший брат тоже наслушался страшных сказок и вооружился против ночных кошмаров. От этой мысли резануло в груди.
На верхней книжной полке стояли деревянные игрушки. Трактор с прицепом – колеса крутятся, прицеп на магните. Рядом – борона, зубья сделаны из железной расчески. Обе игрушки искусно выточены и аккуратно раскрашены. Вероника знала, что папа изготовил их в своей мастерской. Наверное, не один час потратил, чтобы они вышли безупречными.
Под игрушками выстроились книжки про Тот-те, унаследованные Билли от Вероники; рядом лежали ракушки и плоские камешки, которые братик, наверное, привез из нескольких своих поездок на море. До моря отсюда шестьдесят километров – меньше часа на машине. И все же они ездили туда не часто. От моря мама делалась беспокойной. Вероника снова подумала о том камешке на могиле. Камешек с моря. Пожалела, что не взяла его с собой.
На третьей полке красовались домики из «лего». Сложные для пятилетки – наверное, выстроить их помог Маттиас. Рядом с моделями стоял синий портативный проигрыватель. На его вертушке лежала пластинка. Судя по нескольким пылинкам на черном виниле и запаху моющего средства, папа убирал здесь всего пару дней назад. Наверное, и постельное белье менял. Вероника осторожно провела рукой по подушке. Наволочки, пододеяльник, простыня свежевыглаженные. Пахнут стиральным порошком.
Посреди письменного стола стоял еще один домик из «лего». Незаконченный. Вокруг рассыпаны несколько деталей – как будто ждут, когда хозяин комнаты вернется и пристроит их на нужные места. Возле домика – ваза с одной-единственной белой розой. Наверняка с куста, под которым папа прибирал в субботу, когда она приехала. Красивая свежая роза. Вероника наклонилась и понюхала цветок. Пошевелила детальки, приподняла домик, поставила на место. Перешла к проигрывателю. Давным-давно он тоже принадлежал ей, она получила его в подарок на Рождество от мамы с папой. Когда она потом перебралась в комнату Маттиаса, у того уже был настоящий стереопроигрыватель, купленный на деньги, которые Маттиас заработал летом в скобяном магазине, так что портативный проигрыватель остался здесь, у Билли.
Вероника подняла рычажок. Раздался щелчок, и пластинка завертелась. Через пару мгновений она набрала положенные тридцать три оборота в минуту. Вероника опустила иглу на винил, услышала скрежет в динамиках. Как же хорошо она помнила эту сказку – узнала сразу, по голосу рассказчика. «Мышонок и другие жители леса Елки-на-Горке».
Она села на кровать и стала слушать историю про зверят, удивляясь, что до сих пор помнит наизусть чуть не каждую реплику, хотя не слышала этой пластинки с самого детства. Они с мамой лежали на этой вот кровати и вместе слушали сказку.
Ты мой мышонок, Вера. Мой мышонок.
Трещина в груди открылась, стала черной прорубью. Вероника легла, зарылась головой в подушку. Та пахла не только стиральным порошком, но и Билли, и мамой.
Вероника не плакала, узнав, что мама умерла, не плакала и на похоронах, хотя там плакали все, даже дядя Харальд. Но запахи подушки, детская сказка на исцарапанной пластинке и эта печальная комната, которая тихо ждала маленького мальчика, сломали какую-то преграду.
Вероника рыдала так, что ее всю трясло. Рассказчик продолжал историю про лес Елки-на-Горке, а когда Вероника проплакалась и слезы сменились парализующей слабостью, игла дошла до последней дорожки. До «Колыбельной Мышонка» – ее любимой песенки.
Она закрыла глаза, вслушиваясь в знакомую мелодию. На миг ей снова стало пять лет. Ей приснился страшный сон, она проснулась перепуганная. Мама здесь. Лежит рядом и что-то шепчет ей на ухо. Заставляет кошмар поблекнуть.
Засыпай, малышка, серенькая мышка. Укрываем хвостик, сны придут к нам в гости.
Она чувствовала на шее мамино дыхание. Тепло ее тела, запах ее духов. Вероника свернулась калачиком, слушая дальше.
Спят и совы, и коты, засыпай, малыш, и ты.
Она хотела сказать маме, что та не мешает. Что пусть остается, сколько хочет. Но песенка была короткой, длилась всего минуту, и вот звукосниматель уже добрался до последней строчки. До слова, за которым в темноту всегда снова вползали страшные сны. Вероника зажмурилась, шепча слова.
В лисьей норке на кровать даже Лис улегся спать.
Когда песенка кончилась, мама мягко поцеловала ее в щеку. Кровать скрипнула, пол тихо отозвался на легкие шаги. Дуновение воздуха – и она исчезла.