В Ясногорск выехали только в десять часов утра, к тому времени на улице слегка посветлело. Раньше выезжать не имело смысла – Сергей не настолько хорошо знал, где живёт Василий, чтобы найти его дом в темноте. Дорогу он помнил только зрительно, даже название улицы не помнил, не говоря уже о номере дома и квартиры. Ну, провожал он несколько раз Настю до дома, но на этом все его познания о местонахождении квартиры нашего бывшего сторожа Василия кончались. А где живёт Григорий, он вообще знал только со слов самого этого сторожа, ну ещё и Настя буквально «на пальцах» пыталась объяснить, где располагалось жилище напарника её брата. Так что насвистел нам Серёжа про то, как «отлично знает, где живут наши сторожа».

Так мы и двигались: я – естественно, на «Газели» – за трактором с прицепом, который еле полз впереди, управляемый Сергеем. Хорошо, до Ясногорска было недалеко, и такая езда – с мизерной скоростью, на второй передаче, не успела до конца истрепать мои нервы. Уже через сорок минут подобного геморроя на горизонте показались окраины Ясногорска. Я был в этом городе пару раз и тогда сумел запомнить некоторые ориентиры, особо выделяющиеся на общем фоне малоэтажной застройки. Теперь этих ориентиров не было. Например, вместо высокой водонапорной башни просто лежала груда щебня. Да и вообще, разрушений было очень много; особенно угнетал вид пожарищ на тех местах, где раньше стояли частные деревянные дома. Совсем мне стало грустно, когда увидел на обочине, слегка засыпанное снегом, тело человека, его мёртвую плоть грызла довольно большая собака, нарушив пепельно-снежный саван трупа. Она яростно вырывала замороженные куски мяса, наслаждаясь привалившей удачей. Я нажал клаксон, чтобы её пугнуть – собака не обратила никакого внимания на гудок.

Мерзкое зрелище, надо вам сказать, когда тело твоего соплеменника яростно рвёт изголодавшийся, чудом выживший, облезлый пёс. Отвратительные ощущения сменились тоской по канувшим в лету чудным временам, затем чувства и вовсе отступили, призвав к работе рассудок. Это что же получается – в Ясногорске дела обстоят хуже, чем в Пущино? В Наукограде, по крайней мере, трупы вдоль дорог не лежали и народ, худо-бедно, суетится, разбирая завалы, а здесь тихо как в морге, дороги завалены поваленными столбами и каменными осколками. Проехать можно только по единственной колее, которая затейливо петляла между кусками бетона. Да и вообще, время к полудню, а на улице не видно ни одного человека.

Жуткая мысль посетила мою бедную голову – мы едем по городу мёртвых, и там, впереди нас ждут только горы трупов и стаи бродячих собак, беснующихся, копающихся в горах тухлого человеческого мяса. Апофеозом этого бреда явились прозвучавшие в воспалённом мозгу слова из одного старого советского фильма: «А вдоль дороги мёртвые с косами стоять, и тишина…» Хотя в основу картины была заложена оптимистичная идея и эти слова произнесены известным комедийным актёром, а я всегда смеялся до слёз над этим эпизодом, сейчас мне было совсем не весело, в душу медленно вползал предательский холод ужаса.

Силой воли я вернул мысли в логическое русло – какие, к чёрту, мертвяки! Вон, колея видна на дороге, значит, совсем недавно здесь проехало несколько машин. Многочисленные столбики дыма на горизонте – значит, топятся печи, а возле них отогреваются живые люди. Просто в городе бардак, а недееспособная власть не смогла организовать чистку дорог и разбор завалов. Эти простые рассуждения быстро привели меня в работоспособное состояние, но совсем прогнать чёрные мысли всё же не удалось, они витали вокруг, опутывая паутиной сомнения изначальную надежду на благополучный исход нашей миссии. Почему мы так уверены, что наши сторожа живы, может, они давно погибли под завалами своих жилищ во время землетрясения, может, отравились вулканическим газом или умерли от голода, если недееспособные власти не смогли обеспечить распределение ресурсов между выжившими. Да масса вариантов сейчас погибнуть простому человеку, не приближенному к госкормушке.

Пока мой мозг паниковал, предаваясь подобным мыслям, тело жило своей жизнью – руки крутили баранку, заставляя машину объезжать упавшие на дорогу, электрические столбы, а глаза следили за тем, чтобы «Газель» во время этих манёвров держалась наезженной колеи. Так что паника паникой, а по сути я твёрдо держался ранее поставленной цели. Эх, хоть бы одна живая душа рядом, не было бы так гнусно и страшно… И, наконец – о чудо – мы въехали на улицу, где, можно сказать, кипела жизнь! По крайней мере несколько человек куда-то целеустремлённо двигались, а ещё семеро с канистрами и пластиковыми баклажками толпились возле цистерны на базе автомобиля ЗИЛ. Слава богу, значит, власть всё-таки существует, если организовано снабжение людей водой. Ещё на этой улице стояло несколько уцелевших домов. А именно – три, практически целые, пятиэтажки, а в небольшом отдалении ещё несколько трёхэтажных строений.

Появление трактора и «Газели» внесло некоторую сумятицу в поведение людей на улице; идущие остановились и повернулись в нашу сторону, а суетящиеся у водовозки замерли и теперь с жадным вниманием вглядывались, в приближающуюся к ним маленькую колонну. Может, в их сердцах вспыхнула искра надежды, что вот, наконец, о них вспомнили и прислали долгожданных спасателей, которые и накормят и обогреют. И теперь, наконец-то после всего того кошмара, что пришлось им пережить, наладится нормальная человеческая жизнь. А почему бы им действительно не понадеяться в этот момент на чудо, когда в их, давно забытый Богом район, уверенно въезжает колёсный трактор с большим прицепом и грузовая «Газель». Ко всему прочему, видно, что эта техника в одной связке и управляется не расхристанными мужиками, а людьми, одетыми в одинаковую, военного образца одежду. Кто это ещё может быть, кроме государственных людей – только они теперь, при всеобщем дефиците топлива, могут разъезжать на такой технике?

Не знаю, какова была степень разочарования стоявших у водовозки людей, когда мы, не останавливаясь, проехали мимо, я видел только реакцию мужика, замершего на тротуаре метрах в тридцати от нас и смотревшего прямо мне в глаза. Когда он понял, что мы не собираемся останавливаться и проедем дальше, в сердцах плюнул в мою сторону, что-то отчаянно прокричал вслед, потом повернулся и направился туда, куда шёл до нашего появления.

Как только я увидел живых людей, тоска в душе сменилась болью. Теперь жалость к этим бедолагам, уныло куда-то бредущим или покорно ожидающим своей очереди, чтобы набрать немного воды, захлестнула мой мозг. Казалось бы, мы находимся в таком же положении – тоже пережили катастрофу в стороне от госрезервов, однако себя и своих друзей я вовсе не считал ущербными и обездоленными. Отчего же, видя этих, вполне нормальных и здоровых людей, я думал, что все они, как клиенты хосписа? Видимо, такая обречённость была в их лицах, что даже тот мужик, что выразил своё отношение к проезжающей мимо жизни презрительным плевком, и тот выглядел как раб обстоятельств и каждодневных привычек. Не чувствовалось в нём жажды жизни. Отчего же эти люди не желали сделать что-то сами, объединиться с другими пострадавшими от коллапса, отчего они не захотели бороться, затуманивая мозг пустой надеждой получить помощь от родного государства. Захотелось открыть окно и крикнуть во весь голос: «Дураки… бросайте всю эту херню, не будет вам никакой манны с небес, никто не поможет – только собственными руками вы сможете вырвать у судьбы шанс выжить самим и своему потомству! Объединяйтесь, идите в деревни – там полно пустых домов, если их утеплить и заготовить дрова, появится шанс не превратиться в ледяную куклу. Продукты тоже найдёте – по погребам – не всё ещё награбили мародёры, вам хватит на первое время. Шевелиться нужно, черти, работая до седьмого пота! Может, повезет, и выживете, а нет – на небесах вам воздастся за ваши мучения, за то, что не поддались одному из самых страшных смертных грехов – унынию!»

Конечно, я не открыл окна и не стал ничего этого кричать стоявшим на улице людям – смешно и бесполезно, подумают – «ну вот, очередной сумасшедший нарисовался и мажет всякую чушь». Теперь много таких появилось, я сам видел двоих в Пущино. Один, точно, явный псих, с пеной у рта орал:

– Ну что, дождались Божьего гнева, вот вам страшный суд, молитесь, грешники, может, умрёте не в страшных муках! Алилуя, сволочи… алилуя!

Второй, если ему не заглядывать в глаза, был внешне вроде бы вполне нормальный человек – мужик лет шестидесяти, в очках, с бородкой (ну, чистый академик из научного центра). Он, собрав вокруг себя народ, (народу было два человека – я и Коля), проникновенным голосом, умными словами, щедро сдабривая сказанное научными терминами, вещал о том, как нужно поступать, чтобы выжить. Я остановился около этого чудака, стоящего в одиночку и громко хорошо поставленным голосом, (наверное на лекциях в университете) вещающего, как мне показалось, интересные вещи. Я заинтересовался следующим монологом:

– Только хардкор, только лучшее. Максимум эффективности, максимум рациональности и максимум интеллекта. Это ведь очень прогрессивно, когда умный дом сам заботится о себе. Трубы нужно устанавливать трёхслойные, с термоизоляторами и горячей прочисткой. Стены и полы можно и нужно утеплять пробкой с пенопластом.

То, что речь толкал, стоявший в одиночестве, человек, конечно, настораживало, но слова эти как-то перекликались с теперешними моими мыслями об устройстве дома. Вернее, с сожалениями, что я сделал всё по старинке, по тем догмам, которые были вбиты в меня ещё с института. Прошлый век, тогда не было даже самого понятия «умный дом». Да и часть материалов, которые использовал для строительства, сейчас бы заменил другими. Как раз теперь я и находился в размышлениях, как быстро можно увеличить энергоэффективность дома, который являлся нашим убежищем. Когда до меня донеслись слова одиноко стоявшего и размахивающего руками мужика, нет, чтобы поступить как другие люди, сторонкой обходящие этого чудного оратора. Нет, я как дурак подошёл к этому, как мне показалось, креативному мужику и стал слушать его разглагольствования, хотя Коля пытался удержать меня от этого непродуманного шага.

Мужик, воодушевлённый нашим вниманием, совсем разошёлся, начал взахлёб выкрикивать свои маразматические мысли и зациклился на одной из них: «… зачем закапывать мёртвых, когда можно мелко порубить трупы, залить нечистотами из канализационных стоков и на получившемся грунте выращивать в теплицах богатые урожаи. И будет вам счастье, и все будут сыты!»

При этих словах он цепко ухватился за лацкан моей куртки.

«Блин, вот попали, – мелькнула в голове мысль, – «бежать нужно от этого маньяка подальше, а то ещё порубит прямо здесь, живого на свой грунт». Бить по роже этого напрочь съехавшего с катушек человека было как-то несерьёзно, я чисто машинально выхватил из кармана большую шоколадку (добыча из деревенского магазина) и сунул её прямо в руки схватившему меня психу. Тот, увидев такой изысканный по нынешним временам, деликатес, мгновенно выпустил мою куртку и схватил шоколад. Затем с животным рыком, не снимая обёртки, отправил половину плитки в рот и сомкнул челюсти. Я, не медля, отскочил подальше от психа и чуть ли не бегом бросился в сторону нашего джипа, за мной последовал и Николай. Я спешил и даже не оглянулся посмотреть, что же дальше стал делать этот безумный человек сразу после нашего бегства.

Позже, когда мы обсуждали с Колей этот эпизод, всё удивлялись – как получилось, что такие психи умудрились выжить, а нормальные люди погибли? Откуда они берут сейчас пищу и как существуют в неотапливаемых домах? Да и вообще странно – совсем плохо соображает человек, а вулканическим газом не отравился… Ведь, если даже он жил на верхнем этаже многоэтажки, ему ничто не могло помешать выйти на улицу, когда вулканические газы окутали Землю? Оставалось предположить только одно – эти люди двинулись рассудком совсем недавно. От того кошмара, что видели и испытали, у любого крыша съедет. Например, тот тип с навязчивой идеей порубить трупы и сделать из них компост наверняка участвовал в сборе и захоронении погибших людей.

Воспоминания о недавних эпизодах встреч с «неадекватами» напрочь отбили у меня охоту что-либо советовать незнакомым людям. Их недоверие и скептицизм можно было сломать только одним способом – предоставить продукты или вещи, которые сейчас были в особой цене. Тогда, пожалуй, станут слушать, только при этом всё равно будут думать, что ты полный псих.

В наших бесконечных разговорах были предложения взять на воспитание нескольких детишек, но все эти намерения разбивались рассуждениями о том, а есть ли гарантия, что они выживут с нами. Скорее всего у детей больше шансов выжить, если о них будут заботиться госструктуры, имеющие под собой немеренные запасы госрезерва. Другое дело – осиротевшие малыши, наверняка мы бы их приютили. Поселять же у нас родителей с детьми как-то не хотелось. Неизвестно, что за люди, вдруг внесут разлад в наш коллектив – склоки, упрёки, зависть – обычное дело, даже у нас бывают размолвки, хоть и знаем друг друга давно.

Трактор свернул с прямой дороги, пришлось сосредоточить всё внимание на управлении «Газелью». Тут уже не до посторонних мыслей – не успеешь среагировать и вмажешься в тракторный прицеп, у которого даже стоп-сигналов не было. А я, чтобы сузить обзор и не замечать людей на улице, держался очень близко к этому опасному прицепу. Проехав метров двадцать после поворота, трактор остановился, я тоже нажал на тормоза. Мы встали на разгромленной детской площадке, напротив одного из подъездов последней пятиэтажки. Именно этот подъезд был нашей первой целью – в одной из квартир на четвёртом этаже этого дома проживал Василий с сестрой Настей.

Остановились мы на этой бывшей детской площадке по одной простой причине – ближе к дому невозможно было проехать, подъездная дорога была завалена кучами мусора, к тому же кое-где в проглядывающем асфальте виднелись большие проломы. Это были ливневые стоки, лишённые чугунных решеток. Единственным местом вблизи дома, где можно было пристроить нашу технику, являлась бывшая детская площадка – на ней остались только ржавая железная горка и качели. Все деревянные элементы выломали и растащили на дрова, включая коробку от песочницы.

Не успел я открыть дверь «Газели», как в ноздри ударил целый букет отвратительных запахов – воняло гниющими отходами, канализацией, гарью. Всё это и ранее ощущалось, при закрытых окнах и дверях, но концентрация была не та, а когда мы с Сергеем, закрыв кабины, направились в сторону нужного нам подъезда, стало ещё больше нарастать.

По пути пришлось перепрыгивать через провал в асфальте – оттуда дыхнула и вовсе непереносимая вонь. Оставшиеся в живых люди использовали эту клоаку для слива нечистот и отходов жизнедеятельности. Наверное, так же воняло и в прекрасном древнем Риме невдалеке от проходящей через город их Клоаки.

Даже вблизи эта пятиэтажка казалась повреждённой не особо сильно. Бросались в глаза только несколько продольных трещин, выбитые стёкла и оторванные водостоки – мелочь по нынешним временам. Стены и крыша не рухнули, значит, была надежда, что в этом доме теплилась жизнь. Идиотизм, конечно, что люди ютятся здесь, а не эвакуируются в сельскую местность, где стояло много более или менее целых пустых деревянных домов. Инертный мы всё-таки народ, лень поднять свою задницу и покинуть привычный клоповник: «Лучше буду нюхать дерьмо, замерзать и голодать, зато получу паёк, к тому же здесь вкалывать не надо, а в новом, незнакомом месте, ещё неизвестно как». Трудно придумать иную причину такой сильной привязанности к этим зловонным развалинам. По дороге в Ясногорск мы проезжали несколько деревень. Конечно, какое-то количество жителей там осталось, но в основном дома стояли пустые, некоторые и вовсе с заколоченными окнами. Определить нежилые дома было просто – трубы там не дымили.

Вскоре мы зашли в подъезд, здесь воняло ещё сильней, чем на улице, ко всему прочему примешивался сладковатый, мерзкий запах гниющей органики. Наверняка в квартирах на первом этаже лежали разлагающиеся трупы. А пахло так сильно, потому что дверей в эти квартиры не было, впрочем, так же как и косяков, – их просто вырвали с корнем.

Жуткое впечатление осталось у меня от подъёма на четвёртый этаж. Как можно жить в таких условиях, я не понимал – но люди жили. Первая обитаемая квартира была на втором этаже – по крайней мере в этой квартире сохранилась входная дверь, и она была закрыта. Кроме того, к этой двери была протоптана тропинка, заметно выделяющаяся на запыленной и замусоренной поверхности коридорного пола. На третьем этаже все квартиры были жилые, но в коридоре было не чище. Четвёртый этаж нас порадовал относительной чистотой. Хотя дверь в одну из квартир была выбита, но щепок, осколков штукатурки и других следов взлома не наблюдалось, как и пыли, проникающей из разбитых подъездных окон, по-видимому, здесь хоть как-то прибирались. Конечно, пыли и грязи, нанесённой обувью с улицы, хватало, но по сравнению с нижними этажами – небо и земля. Хотя следы, оставленные грязной обувью, нас порадовали – они вели как раз к той квартире, которая нам была нужна, а то я, если прямо сказать, после увиденного в этом подъезде, с его тошнотворным запахом, уже начал сомневаться, что мы застанем здесь в живых Василия и Настю.

Сергей, не приостановившись, с ходу принялся стучать кулаком по двери нужной нам квартиры. Долбил он по ней минут пять, а я в это время смотрел на другие – ожидая, что от такого шума они распахнутся и выглянут соседи, узнать, что же там такое творится. Но никто не заинтересовался тем, что происходит у них на лестничной площадке. Вдруг за дверью, по которой долбил Сергей, раздался звук падающего предмета, и я сразу же перевёл на неё взгляд и не зря. В дверном глазке что-то мелькнуло, раздался щелчок открываемого замка, и дверь распахнулась.

В проёме, опираясь о косяк, стоял Василий, вернее то, что от него осталось. А за эти две с половиной недели, что я его не видел, молодой здоровый парень умудрился стать похожим на тень. Если судить по лицу, похудел он, наверное, раза в два и здорово походил сейчас на узника немецкого концлагеря – провалившиеся щёки, выпирающие скулы и громадные печальные глаза. Парень был в тренировочном костюме, поверх него толстый шерстяной свитер, правая нога была замотана пледом.

Лицо Василия выражало крайнее изумление, он только и смог, заикаясь, произнести:

– С-се-рёг, ты? – и замолчал, только стоял и хлопал ресницами. Чтобы как-то разрядить это гнетущее молчание, я, постаравшись придать голосу бодрый и весёлый тон, заявил:

– Ну что, Василий, не пригласишь гостей в дом? Забурел тут в своём Ясногорске, что ли?

– Ой, извините, Анатолий Филиппович, растерялся! Конечно, проходите, очень рад вас видеть. А уж Настюшка как будет счастлива, не представляете!

После этой фразы Василия, Сергей оживился:

– А где Настя, странно, что эта егоза первая не побежала открывать дверь?

– Так она сейчас спит. Намучалась со мной, вот и отрубилась! Да вы проходите, нечего тут, у открытой двери стоять.

Опираясь рукой о стоявший в коридоре шкаф, Василий как-то неловко отступил, а мы по одному прошли в квартиру. Когда я закрывал за собой дверь, Василий произнёс:

– Вы не раздевайтесь, в квартире холодно и грязно. На кухню проходите, там у нас сейчас жилая зона.

Первым в эту самую «жилую зону» направился сам Василий. Шёл он, сильно хромая, хотя и придерживался руками стены. «Вот же, чёрт, травмировался где-то парень, как это некстати, – подумал я с сожалением. – Всё равно возьмём тебя к себе, даже таким!»

Неожиданно, в распахнутом настежь кухонном дверном проёме, откуда и поступал свет в коридор, возникла фигура с развевающимися длинными волосами. С громкими всхлипами она, чуть не сбив Василия, метнулась к Сергею и повисла у него на шее. Это была Настя. Она запричитала сквозь всхлипы:

– Серёженька, я верила, что ты появишься и заберёшь меня из этого ада. Я так молилась! Бог есть, Серёженька, Бог есть! Увези меня отсюда, забери, умоляю!

И Настя в голос зарыдала, продолжая висеть на Серёге. Картина была ещё та, даже я, толстокожий, расчувствовался, наблюдая, какое потрясение испытывала сейчас молодая девушка. Да… бедная девчушка, пока не выплеснет из себя всю ту муть, которая обрушилась на неё после катастрофы, вряд ли будет адекватной. «Вот когда придёт в себя и немного успокоится, тогда и поговорим с ней, а сейчас пойду-ка на кухню и побеседую с Василием», – подумал я и начал протискиваться между стеной и Сергеем, с повисшей на нём Настей.

«Жилая зона» произвела на меня гнетущее впечатление. Особенно конструкция, являющая собой некоторое подобие печки. Труба, протянутая от неё к форточке, выглядела как верх маразма – ржавая сотка, на которой висели трусы, носки, испачканная кровью рубашка и бюстгальтер. А под этим безобразием располагался не менее ценный реквизит – скособоченная, облезлая раскладушка с горой грязных одеял на ней. Впритык к безобразной лежанке стоял стол с большой стопкой грязной посуды, а рядом диван, на котором, по-видимому, спала Настя – два одеяла, одно на другом, они были сейчас откинуты, явив взору серую от пепла простыню. Стул на этой семиметровой кухне тоже был, по крайней мере угадывалась его спинка под горой наваленной одежды.

Осмотрев кухню и не найдя ничего лучшего, я бесцеремонно уселся на диван, прямо на простыню, тем более что мои штаны были гораздо чище чем она. Со мной рядом, кряхтя, начал усаживаться Василий. Я, кивнув головой на его ногу, спросил:

– Сломал, что ли? Василий горько усмехнулся:

– Если бы! Дело гораздо серьёзней – бетонной плитой раздробило кость в голени, в кашу – мучаюсь страшно. Если бы Настя не утащила со своей бывшей работы наркоту для животных, скопытился бы уже давно от боли. Часа два после того как Настюша уколет этой хренью, ничего – вон, привязал к ноге ножки от стула, так даже передвигаться могу.

– Где же тебя угораздило?

– А так – разбирали тут один полуразваленный дом, пытаясь спасти заблокированных там людей, ну меня плитой перекрытия и придавило. Еле самого вытащили.

– А что же медики? Почему в больницу не отвезли?

– Не до меня было. Люди травиться воздухом начали. Я-то сознание потерял и ничего не помню, а Настя рассказывала, когда ребята меня домой принесли, были уже в противогазах. Сестрёнке обещали, что врач обязательно приедет и меня перевезут в организованный при первой поликлинике госпиталь. Оставили кое-какой еды, воды и противогаз, наказали без него на улицу не выходить, и лучше, вообще, туда сейчас не соваться. Настя пообещала, но на следующий день пришлось ей нарушить обещание. И всё из-за меня – когда я очнулся и чуть ли не на стенку стал лезть от боли, она, надев противогаз, побежала в эту первую поликлинику. Но получился облом, не было там никакого госпиталя, да и, вообще, никого там не было. На этом Настя не успокоилась, направилась в штаб ГО. Он сейчас находится в здании администрации города. В том здании, как рассказала Настя, сейчас вообще как в раю – тепло, есть электричество, да и воздух чистый. Она там часа два блаженствовала, пока ходила по разным начальникам с просьбой оказать помощь пострадавшему в спасательной операции. Ей обещали, сказали, правда, что бригада медиков сможет приехать только дня через два-три. Положение, мол, сейчас очень сложное, и госпиталь, развёрнутый в первой поликлинике, вынужден был эвакуироваться в пансионат «Родники». Там, так же как и в этом здании, имеется система центрального кондиционирования, через которую очищается наружный воздух. Настя была в отчаянье – что же теперь делать, как облегчить мучения брата? Ей ничего не оставалось, как направиться на свою прежнюю работу и исполнить задумку, которая пришла ей в голову ещё дома, когда я кричал от боли благим матом. Хорошо, у неё были ключи от конторы и она знала секретный код сейфа, где хранились наркотические вещества. Телефонная связь в городе отсутствовала, и, естественно, сигнал о том, что в помещение ветлечебницы кто-то проник, на пульт вневедомственной охраны не поступил. Да, если бы связь и работала – появление Насти на работе было вполне естественно. Обычно именно она приходила первой и отзванивалась в полицию, что охраняемый объект снят с сигнализации.

Неожиданно Василий прервал своё повествование, посмотрел на меня какими-то жалкими, влажными глазами и спросил:

– Анатолий Филиппович, да что я вас баснями кормлю, может, вы скушать что-нибудь хотите? Не подумайте, что мы тут с голоду пухнем. У нас даже ещё мясные консервы остались – собачьи, правда, но ничего, вкусные.

– Да-а-а… по тебе не скажешь, что вы тут жируете! – усмехнулся я. – Вон, исхудал как, одни глаза остались.

– Так это не из-за нехватки пищи, просто боли чёртовы достали – есть ничего не могу. А так, жранья полно – Настя натащила со своей работы собачьего корма – море. Для нас двоих, наверное, на месяц хватит. И, кстати, он с витаминами и микродобавками, можно сказать, полезен для организма и по вкусу ничего. Представляете, как жизнь достала девку, что она, с её-то честной натурой, воровать начала? За несколько дней, пока воздух на улице был отравленный, перетащила домой половину всей ветлечебницы. Так что сейчас мы живём, как породистые псы, – ни в чём себе не отказываем!

Василий издал нечто, напоминающее смешок, и снова грустным голосом продолжил:

– Девка – просто золото! Вон, пока я находился в наркотических бреднях, сама сгоношила из подручных материалов печку. И теперь мы не только сытые, но и в тепле. А медпомощь к нам так и не приехала – бардак начался в городе. Центральных властей, считай, нет, в каждом районе теперь свои боссы. Кто сидит на продуктовых и топливных запасах, тот и диктует свою волю. До пострадавших теперь никому нет дела, выкручивайся сам. А если издохнешь, туда тебе и дорога! Я-то ладно – отработанный материал, а Настю жалко. Жить нужно таким, детей рожать, а не загибаться здесь. Возьмите её с собой, Анатолий Филиппович, не пожалеете, я вам честно говорю!

– А мы сюда за этим и приехали, увезти вас обоих в посёлок. Продуктами и топливом мы там запаслись и даже электричество у нас есть. Ветряк его даёт, над которым вы так смеялись. Так что, переживём самые трудные времена – не боись!

Вот, заберём ещё Гришку с женой, заедем на угольный склад и двинем в посёлок.

– Так… погиб Григорий! Я, можно сказать, из-за этого и пострадал. Именно в его доме мы разбирали завалы, когда я вроде бы услышал его голос. Как дурак сунулся к провалу, откуда можно было лучше слышать заблокированных внизу, а тут плита сорвалась, ну и зацепило. Потом ребята, которые меня сюда принесли, Насте сказали, что работы на том доме прекращены. Людей так и не разблокировали, и они там все отравились вулканическим газом.

– Да-а-а… печально это слышать! Страшная смерть – оказаться людям в мышеловке, а ведь у Гриши жена беременная на седьмом месяце! У-у-у, блин, вот судьба… Пашешь, пашешь, а тебя бац и прямо по башке мочит! Расстроил ты меня, Васёк, расстроил!

Я замолчал, Василий тоже. Он молча сидел, опершись локтями о стол и сжав ладонями голову. Лица его не было видно, но на пыльной поверхности стола образовалось несколько мокрых пятен. Заметив следы слёз, я жёстким голосом заявил:

– Всё, Василий, хватит сопли на кулак мотать, давай, командуй Насте, чтобы она вещи собирала. А мы с Серёгой в это время тебя на улицу выведем. Посидишь в «Газели», пока вещи перенесём.

– Да не нужно меня брать, только обузой буду! Вы только Настю увезите, я тут останусь. Может, ещё возьмут меня в госпиталь, а если нет – здесь легче умирать, зная, что Настюша в надёжном месте с хорошими людьми.

Василий оторвался от стола и сейчас откровенно куксился, потупив раскрасневшиеся глаза.

– Ты что, мужик! Мы своих не бросаем, а ты наш! – прикрикнул я. – Приедем в посёлок, там тобой займётся Игорёха – сам знаешь, какой он доктор. Через месяц забудешь о своих проблемах. Если нельзя будет вылечить, отрежет, на хрен, твою ступню, и всех делов. Сделаем протез, и через месяц уже будешь бегать. Прекращай кукситься, морпех, прорвёмся, где наша не пропадала! Давай, давай, собирайся – время не ждёт, а нам, пока светло, нужно ещё за углём успеть заехать.

Уже не слушая бормотания Василия, я встал и вышел из кухни. Нечего надеяться на раскисшего мужика, лучше самому объяснить Насте, что нужно с собой брать. В коридоре картина меня ожидала вполне мирная, Настя уже не рыдала. Она полушепотом беседовала с Сергеем, изредка раздавался даже девичий смешок. Пришлось нарушить эту идиллию, и я крикнул:

– Настя, давай быстро собирай вещи – поедете с Василием с нами в посёлок. Бери документы, все оставшиеся продукты и самые тёплые вещи. Если есть чистое бельё, тоже захвати. Мы сейчас с Сергеем спустим Василия к машине, а ты к тому времени должна быть готова. Да, и ещё, на всякий случай сделай сейчас Василию обезболивающую инъекцию, чтобы он нормально доехал. Мы не сразу в посёлок, нужно ещё заглянуть на угольный склад. Там можем часа два-три пробыть, так пускай лучше Вася мирно поспит в кабине «Газели», чем такую боль терпеть.

Мои слова, хоть и произнесённые довольно грубым тоном, были встречены восторженным визгом. Настя мгновенно отлипла от Сергея и метнулась, чуть не сбив меня с ног, в кухню. Там – я наблюдал – достала разовый шприц, наполнила его какой-то жидкостью из мензурки и сделала укол ошалевшему от такого стремительного развития ситуации Василию. Затем так же быстро прошмыгнула мимо меня в одну из комнат и стала шуршать вещами. «Да-а-а, шустрая девчонка, надо и нам поторопиться, а то она, пожалуй, быстрее соберется, чем мы Василия спустим к автомобилю».

И действительно, мы долго промучились с Василием, который после укола превратился в большую куклу, с трудом реагирующую на команды, хорошо хоть, вообще, не уснул и как-то нам помогал. Даже, чтобы усадить парня в кабину, пришлось немало повозиться. Сначала освободили место от обменного фонда, который предназначался для бартерной операции, – водку переложили в пластиковые пакеты и пристроили их за сиденья.

Дальше всё пошло гораздо быстрее, мы за два раза перенесли уже подготовленные узлы и покидали их в кузов «Газели». Чёрт с ними, если испачкаются в угольной пыли, потом очистим, не баре. А если прямо сказать, после разговора с Василием я уже начал сомневаться, что нам удастся раздобыть уголь. Но, как говорится, попытка – не пытка, и всё-таки стоило подъехать к железнодорожному тупику, где был угольный склад.

Настю тоже посадили в кабину «Газели», хотя Сергей хотел её пристроить к себе, но внял моим словам, что Василий сейчас неадекватный и его нужно придерживать, чтобы не мешал водителю.

Наконец все устроились, и я вслед за трактором Сергея тронулся с места.