7
Процессия отправилась в противоположную сторону от ресторана, нежели «родной» седьмой вагон, — в штабной, под номером восемь. Группу возглавлял лейтенант, за ним следовал преступник, руки за спину — спецсредства в виде наручников решили не применять. Дальше шел полисмен мелкого звания, потом Ходасевич и, наконец, Татьяна. Она решила, что раз столько сделала для расследования, то никто не имеет права ее гнать и рассказывать сказки про тайны следствия.
На ходу, над дрыгающейся сцепкой, девушка бросила отчиму:
— Ты ведь заметил?
— Еще бы.
— А кто был первый, ты или я?
— Тебе сильно вредит, — пробурчал в ответ экс-полковник, — излишнее тщеславие.
Таня не осталась в долгу, съязвила:
— А тебе, Валерочка, сильно вредит твоя старческая близорукость.
Да, они поняли друг друга без слов и разглядели на застегнутой на все пуговицы рубашке убийцы крошечную капельку красного цвета — возможно, крови.
Расположились в одном из штабных купе. Судя по тому, как в нем попахивало — мужиками, казармой, — то было постоянное пристанище полицейских.
Лейтенант объявил:
— У нас допрос неофициальный, просто опрос, поэтому присутствие посторонних лиц является допустимым. А вам, гражданин Черевикин, я советую сейчас, как говорится, облегчить душу. И, что называется, отрепетировать ваши будущие показания, с тем чтобы в итоге суд как можно более полно учел смягчающие дело обстоятельства. Итак, рассказывайте. С какого времени вы состоите на учете в психоневрологическом диспансере?
Черевикин вздрогнул от неожиданности, вышел из того ступора, в который его повергло задержание, и автоматически проговорил:
— С девятого года.
— Две тысячи девятого? — уточнил лейтенант.
— Да.
— В стационаре лечились?
— Да. Три раза. Или два.
— Ну вот! — воскликнул полицейский, сменив тон и переходя на гораздо более панибратский: — Самое время тебе косить под невменяемое состояние. Да ты, наверно, в нем и находился? Выпил лишку? Или таблеток наглотался?
Черевикин не отвечал.
— Ты почему зятя своего убил? Личные неприязненные отношения? В одной квартире жили? Затрахал он тебя, грубо говоря? Доставал? Издевался? Давай, говори, тебе ж зачтется, если окажется, что у тебя мощный мотив его порешить.
— Нет. Все хорошо у нас с ним. Мы с ним друзья были.
— Почему ж ты его на перо посадил?
— Я говорил ему: не храпи. Сто раз говорил. Иди, говорил, лечись. А он все равно. Его Олька из своей комнаты выгоняла, когда он пьяный был. И он ко мне в залу ночевать являлся. И храпит, храпит. Я спать не мог. На кухне на табуреточке закемаривал. В ванную залезал, от него прятался.
— Хотите сказать, вы своего зятя за храп порешили?
— Выходит, так. Переполнилась чаша терпения.
— Где вы взяли орудие убийства? — вдруг вклинился отчим.
— А? — растерянно откликнулся обвиняемый.
— Нож где взял?! — гаркнул лейтенант.
— Я… я не знаю…
— Скажите, Черевикин, — сменил тему Ходасевич, — ваша сестра успехом у мужчин пользовалась?
— Ну конечно, такая красавица! — разулыбался убийца.
— А любовники у нее имелись?
— Я не знаю. Нет.
— Вы ее ни с кем никогда не видели? Я имею в виду — с посторонними мужчинами? На улице или домой к ней приходили?
— Нет.
— Кем она работает?
— Медсестрой.
— Где? В больнице, поликлинике?
— В больнице. Областной клинической, — сказал подозреваемый с гордостью.
— Отлично. А ваш бывший зять?
— Он слесарь, на заводе. Был.
— А вы? Заняты общественно полезным трудом? Или на инвалидности?
— Работаю. Курьером.
— Хорошо. А теперь расскажите подробно, шаг за шагом, как вы убили своего зятя. По пунктам. Где взяли нож. Где его хранили. Как пронесли в поезд. Где он у вас лежал в купе. Как вы спустились со своей верхней полки. Как взяли в руку орудие преступления. Как ударили ножом гражданина Качалова. Куда ударили. Сколько раз. Мы еще ведь и следственный эксперимент проведем. То есть вы наглядно покажете, как дело было.
— Я не помню… Я ничего не помню… Он храпел, храпел… У меня голова раскалывалась… И тут я что-то сделал, и он раз — и перестал.
— Понятно, — удовлетворенно сказал Ходасевич, а потом, покряхтывая, встал и поманил Таню в коридор: — А ну-ка, давай выйдем.