25
Сойер настаивает на том, чтобы зайти за мной вечером, поэтому дядя с тетей зависают у окон на втором этаже, изображая – совершенно тщетно – беспечный вид. Когда Сойер наконец появляется в их поле зрения – высокий и худощавый, с опущенной светлой головой, уставившийся себе под ноги, – они оба одновременно вскрикивают и вжимаются носами в оконные стекла.
– Вам известно выражение «сохраняйте спокойствие»? – интересуюсь я, не в силах сдержать смеха.
– Спокойствие – это не про него, – отзывается тетя София.
– И не про нее, – хмурится дядя Джейк.
– Не делайте из мухи слона, – наверное, в сотый раз повторяю я. – Я даже не знаю, нравится ли он мне.
– Но он такой милый, – говорит тетя, не отклеиваясь от окна.
– И пунктуальный, – добавляет дядя с ноткой одобрения в голосе.
– В отличие от некоторых, – бурчит про себя тетя.
Мне хочется провалиться сквозь землю, поскольку они, конечно же, говорят о Тедди, а это означает, что мои попытки скрыть свои чувства к нему с треском провалились.
– Он учится в одиннадцатом классе, – замечаю я, когда Сойер сворачивает на нашу подъездную дорожку. – А я заканчиваю школу. Какой смысл нам встречаться?
– О каком смысле может идти речь в таких делах? – удивляется тетя София. – Ходи на свидания с ним. Наслаждайся его обществом. Веселись. Обнимайся и целуйся.
– Софи! – восклицает дядя Джейк, отстранившись от окна, чтобы сердито взглянуть на жену.
– Что? – с улыбкой отвечает она, но затем ее лицо принимает серьезное выражение. – Я все это к тому, что не нужно ничего усложнять. Нужно радоваться жизни, понимаешь? Так что иди и радуйся.
И тут, как по сигналу, раздается звонок в дверь.
– Я не буду приглашать его в дом, – предупреждаю я, спускаясь по лестнице на первый этаж.
На мне все те же поношенные джинсы и клетчатая рубашка, которые я носила весь день. Я решительно настроена не придавать нашему свиданию большого значения. Мне нравится Сойер, и ясно как день, что у нас с Тедди ничего не будет, но завязывать отношения с Сойером мне почему-то кажется непорядочным. Мое сердце подобно воздушному шарику на веревочке, и я еще не готова эту веревочку отпустить.
– Ты что, стыдишься нас? – доносится сверху голос дяди Джейка, и я поспешно сбегаю вниз.
– Да! – кричу я во все горло, хотя, естественно, это не так.
Просто за мной никогда раньше не заходил парень – ну, то есть этого не делали настолько чудаковато-официально. Мы не в пригороде живем, где запросто можно подъехать на машине и пару раз посигналить. В городе, если ты собрался куда-то, обычно пользуешься общественным транспортом, и удобнее всего добраться самому, а не заставлять кого-то за тобой заходить. Тедди постоянно приходит к нам в гости, но если мы решали погулять в другом районе, то невозможно было представить его у нас на пороге, заранее пришедшего лишь для того, чтобы лично сопроводить меня в условленное место.
Мне это не было обидно. Однако сейчас немного взгрустнулось.
Потому что Сойер совсем другой.
Потому что Сойер сейчас здесь.
Когда я открываю дверь, он смотрит на меня так, словно на мне не потрепанные джинсы, а бальное платье. И я осознаю: не важно, придаю ли я нашему свиданию большое значение, поскольку он придает.
– Прекрасно выглядишь, – говорит Сойер, видя меня в обычной рубашке, джинсах с дыркой на колене и изношенных черных кроссовках. Я даже волосы не потрудилась причесать, стянула их в небрежный пучок. Тедди на месте Сойера приподнял бы бровь и поинтересовался, встала ли я только что с постели. Но передо мной стоит Сойер, а не Тедди, и выглядит он взволнованным и смущенным.
– Спасибо, – благодарю я, и он лучезарно улыбается. – Куда идем?
– Я бы хотел предоставить выбор тебе. Как говорится, выбери себе приключение сам.
– И окажись на каком-нибудь пиратском корабле? – смеюсь я. – В приключенческих играх меня почему-то всегда в конце съедал крокодил.
– Обещаю, этого не случится, – отвечает Сойер и воодушевленно потирает ладони. – Итак, выбор номер один: автобус, такси или пешая прогулка?
Он явно думает, что я остановлю свой выбор на такси, но сегодня не по сезону теплый вечер и в воздухе после снежных и холодных месяцев наконец-то пахнет весной.
– Пешая прогулка, – выбираю я.
Сойер кивает, мы потихоньку удаляемся от дома, и я кожей чувствую провожающие нас взгляды тети Софии и дяди Джейка.
– Как проводишь каникулы? – спрашиваю я.
– Как ботаник, – смеется Сойер. – Большую часть времени сижу в библиотеке. Делаю проект по истории.
– Твое это увлечение историей…
– Я просто люблю ее. Существует столько разных версий случившихся в прошлом событий. Сколько бы чего ни узнал, всегда кажется мало. Знаю, это… – Сойер подбирает подходящее слово.
– Очаровательно, – подсказываю я, и он улыбается. – Как ты начал изучать свою родословную?
Сойер пожимает плечами:
– Мы переехали сюда в прошлом году, когда дедушка заболел. Я тогда понял, что хочу не только общую историю знать, но и историю своей семьи. И что мне стоит порасспрашивать деда, пока он не ушел от нас навсегда.
Я представляю свое собственное генеалогическое древо. Как мало ветвей на нем осталось и как мало людей могут рассказать мне о них. Тетя София пытается: вешает на Рождество елочные игрушки, принадлежавшие моим родителям, готовит на их дни рождения капкейки. Но дядя Джейк подобен замкý без ключа. И как его в этом винить, когда я, как никто другой, понимаю, насколько больно о них говорить. Только мне от этого не легче.
– Это родственники со стороны моего дедушки владели замком вблизи Абердина, куда я собираюсь… – Сойер резко замолкает и смотрит на меня: – Знаешь что? Лучше мне не начинать говорить о замках, а то я потом не смогу остановиться.
– Нет-нет, мне интересно. История моей собственной семьи мне почти неизвестна. А из замков я вживую видела только надувные, на вечеринках.
Сойер смеется:
– С историей они никак не связаны, зато с весельем – напрямую.
Мы идем по железнодорожному переходу, в котором мужчина играет на гитаре медленную, приятную и очень печальную мелодию.
– Итак, – произносит Сойер, – твой следующий выбор: ресторан-кафе, мексиканская забегаловка или пицца в парке.
– Пицца в парке, – без колебаний выбираю я.
– Уже проглядывает тенденция, – замечает Сойер, но выглядит при этом довольным.
Мы покупаем пиццу и устраиваемся с ней на деревянной скамейке под раскидистым дубом. Ребята невдалеке заканчивают играть в футбол, дорожки в парке полны бегунами и держащимися за руки парочками.
– Я не жалуюсь. – Сойер открывает коробку с пиццей и дает мне первый кусок. – Просто отмечаю: у тебя довольно… непритязательный вкус.
– Что есть, то есть, – бодро отвечаю я и откусываю от пиццы.
– Ты поэтому не хочешь даже малой части выигрышных денег?
Своим вопросом он застиг меня врасплох. Я опускаю пиццу, не зная, что сказать, и удивляясь, откуда ему это известно.
– Прости, – извиняется Сойер. – Ты, наверное, не хочешь об этом говорить.
– Нет, просто… с чего такое предположение?
– Ну, ты сказала, что билет был подарком на день рождения, – объясняет он. – А Тедди показался мне хорошим парнем, другом, на которого можно положиться, вот я и подумал, что он, скорее всего, предложил тебе часть денег. И если бы ты их приняла, то я услышал бы об этом в новостях.
– Логично. – Я подцепляю пальцами сырную корочку.
– Вот меня и мучает любопытство. Из-за чего кто-то может отказаться от миллионов долларов?
Я устремляю взгляд в темноту. Как ответить на этот вопрос? С чего вообще начать?
– Не знаю, – наконец признаюсь я. – Наверное, я слегка испугалась.
– Сумма огромная, понимаю, – соглашается Сойер.
– У Тедди вся жизнь изменилась.
– Кто-то бы сказал: к лучшему.
– А кто-то бы сказал: к худшему. Я не знала, хочу ли, чтобы моя жизнь настолько изменилась.
Мне с огромным трудом удается проглотить готовое выскочить изо рта слово «опять». Вряд ли Сойеру известно что-либо о моем прошлом. Между нами словно чистый лист, который еще предстоит чем-то заполнить. И есть в этом что-то освежающее и бодрящее.
Сойер кивает, но все еще выглядит озадаченным.
– Что? – кошусь я на него.
– Просто… я вижу, как ты помогаешь в столовой. Бабуля считает тебя самым лучшим волонтером из всех. И я знаю, что ты много еще где помогаешь. Неужели у тебя не возникло искушения взять часть денег и… ну, я не знаю, сделать с их помощью что-то хорошее?
И снова сердце печально сжимается, поскольку я понимаю: именно так бы и поступили мои родители. А для меня хуже всего – ощущение, будто я разочаровываю их, хотя папы с мамой давно уже нет. Я запрокидываю голову, пытаясь собраться с мыслями.
– Честно? Я отказалась от денег чисто инстинктивно. В тот момент мне казалось это правильным. И большую часть времени я рада принятому решению. Но, конечно же, в глубине души я не могу не задумываться… Да ладно, что уж скрывать, я каждый раз захожу в столовую с мыслями о том, как эти деньги могли бы помочь нуждающимся. Или что бы я могла сделать для своей семьи. Я постоянно чувствую себя виноватой. Но также ощущаю невероятное облегчение от того, что не взяла эти деньги, а это лишь усугубляет мое чувство вины. Я уже даже начала жалеть о покупке этого дурацкого лотерейного билета, что тоже ужасно, поскольку Тедди и его мама очень нуждаются в выигранных деньгах. В общем, можно сказать, что я сомневаюсь в правильности своего решения, а потом сомневаюсь в своих сомнениях относительно него.
Сойер качает головой:
– Прости. Я не знал.
– Ерунда, – передергиваю я плечами. – Правда. Просто вот такой вот у меня сейчас странный период в жизни.
– Не вешай нос. Может, Тедди потом сам надумает сделать что-то очень классное с этими деньгами, и это разрешит все твои сомнения.
– Угу, – отвечаю я, прекрасно слыша нотку сомнения в своем голосе. – Может быть.
– Замерзла? – спрашивает Сойер, и только тут я осознаю, что дрожу.
Покачав головой, застегиваю куртку до самой шеи.
– Нет. На улице хорошо.
– Это правда. – Он обводит взглядом парк. – Я переехал сюда из Калифорнии, поэтому еще не привык к чикагским зимам.
Калифорния… думаю я, прикрыв глаза. Даже спустя столько лет первая мысль, которая приходит мне на ум при упоминании этого слова: «Дом».
– Я тоже, – отзываюсь тихо, и Сойер смотрит на меня с удивлением:
– Ты из Калифорнии?
– Да. До девяти лет жила в Сан-Франциско. – Я стараюсь, чтобы мои слова прозвучали непринужденно.
– Ничего себе, – смеется он. – А я из Сан-Хосе.
– Это рядом со Стэнфордом? Я безумно хочу туда поступить.
– Круто! – сияет Сойер. – Это прекрасный университет. В моем списке он тоже есть. Там дают отличный курс по истории.
– Правда? – Как же приятно говорить с ним об этом, когда тот же разговор настолько тяжело дается мне с Лео и Тедди.
– Прошлым летом я подрабатывал в стэнфордской библиотеке, – продолжает Сойер. – Это далеко не то же самое, что учиться там, но мне очень понравилось. Ты когда-нибудь была там?
– Однажды. – Мне вспоминается тот давний день, когда мы с родителями обходили территорию Стэнфорда. Мама походила на ошарашенную и восхищенную первокурсницу. – Моя мама поступила туда в аспирантуру, и мы ездили посмотреть кампус.
– Ей понравилось?
– В университете? Конечно. Там очень красиво.
– Да нет, учиться там.
Я медлю с ответом. Настал момент, когда я должна поведать Сойеру свою печальную историю. И увидеть в его взгляде сочувствие почти на грани жалости. Мне этого совершенно не хочется. Потому что мне нравится, как он смотрит на меня сейчас. И у меня нет ни малейшего желания тащить свое трагическое прошлое в наш разговор. Поэтому я этого и не делаю.
– У нее не вышло там отучиться.
– Что ж, надеюсь, у тебя выйдет, – улыбается Сойер. – Когда должен прийти ответ?
– Завтра.
– Волнуешься?
– Да. Я так давно мечтала об этом. О возвращении. О возвращении домой. Ты не думай, здесь мне тоже нравится, но я скучаю по тому, что осталось там. Я переехала сюда слишком… внезапно. Поэтому порой кажется, будто часть меня так и осталась там, на Западном побережье. И если я вернусь туда…
– То снова почувствуешь себя цельной, – договаривает за меня Сойер. Он не акцентирует внимание на моих чувствах, как сделал бы Лео. И не откалывает шуточки, чтобы вызвать мою улыбку, как всегда делает Тедди. Он просто некоторое время сидит рядом молча, обдумывая мои слова, а затем кивает: – Думаю, я тебя понимаю. Когда переезжаешь, твоя жизнь словно делится на две части. И ни там ни тут ты больше не чувствуешь себя дома.
Я улыбаюсь:
– Верно подмечено.
– А я вот еще жуть как скучаю по мексиканским лепешкам.
– Еще бы! – смеюсь я. – Там они намного вкуснее.
Мы обмениваемся разными историями из жизни, пока не приходит время очередного выбора: боулинг, кино или галерея игровых автоматов. Я выбираю последнюю, и следующий час мы играем в скибол и пытаемся выудить дешевых плюшевых зверюшек в автомате с металлической клешней.
Один раз Сойеру почти удается схватить игрушку, подцепив плюшевого пингвина за самый краешек болтающегося крыла. Наблюдая за тем, как он пытается вытащить зверька, я скачу, как мячик, и несколько раз хлопаю его по руке. Мое возбуждение несоразмерно призу, и в пылу азарта вырываются слова:
– Давай, Тедди!
Это происходит машинально, чисто по привычке. Так нечаянно называешь учительницу «мамой». Но я замираю, а со мной и Сойер. Его рука дрогнула, и пингвин выпадает из клешни и приземляется на мягкую груду своих плюшевых друзей.
Наши взгляды на секунду встречаются, и мы их сразу отводим.
– Прости. Я не хотела…
Сойер качает головой, но его синие глаза полны обиды.
– Я понимаю.
– Я просто привыкла орать на него, – улыбаюсь я, однако Сойер остается серьезным. – Попытаем счастья еще раз?
– Если только в чем-нибудь другом. – Он рассеянно оглядывает зал.
Я иду за ним к стене с видеоиграми, никто из нас не произносит ни слова, и следующую треть часа мы ведем Пакмана и его жену через пиксельный лабиринт. И поскольку играть легче, чем обсуждать случившееся, и куда предпочтительнее выяснений того, что бы оно могло значить, я напропалую кокетничаю с Сойером. Как будто этого достаточно, чтобы стереть из памяти прозвучавшее ненароком имя Тедди. Даже мне мои попытки сгладить ситуацию кажутся довольно отчаянными, но похоже, на Сойера они действуют, так как уже вскоре неловкость начинает спадать, и к тому времени, как мы выходит в прохладу мартовского вечера, натянутость между нами вовсе исчезает.
Когда мы поворачиваем на мою улицу, Сойер останавливается в нескольких домах от моего.
– Я там живу, – указываю я на здание из красновато-коричневого песчаника.
– Я помню, – с улыбкой отвечает он. – Но вдруг твои родители все еще поглядывают в окна…
Давно уже никто не принимал дядю с тетей за моих родителей, и ошибочное суждение звучит из уст Сойера настолько естественно и очевидно – ведь кем еще могут являться взрослые, с которыми я живу, как не моими родителями? – что у меня язык не поворачивается его поправить.
– Видел их?
– Их трудно было не заметить.
– И что теперь?
– Теперь опять выбор за тобой.
– Ах вот как?
Сойер протягивает руку и опускает ладонь на мою поясницу. Удивительно, но от его прикосновения по телу пробегает дрожь.
– Первый вариант: я провожу тебя до двери и пожелаю тебе спокойной ночи.
Я чуть-чуть придвигаюсь к нему.
– А какой второй?
– Второй вариант… – Сойер явно смущается. – Я тебя сейчас поцелую.
– Интересно. – Я кладу ладонь ему на грудь. – Какой же тогда третий?
– Ты поцелуешь… – начинает он, но закончить я ему не даю. Поднимаюсь на цыпочки и накрываю его губы своими.
Сойер мгновенно отвечает на мой поцелуй, а когда мы отстраняемся друг от друга, смотрит на меня с такой нежностью, что у меня слегка подкашиваются ноги.
– Хороший выбор, – замечает он.
И только потом, на пути к дому, я чувствую, как трепет в груди сменяется пустотой. Убедившись, что Сойер скрылся из вида, я на секунду останавливаюсь и, чтобы успокоиться, глубоко вдыхаю холодный воздух. Я охвачена легкой паникой не потому, что поцелуй был плох (он был чудесен), и не потому, что Сойер нехорош (он замечателен). А просто потому, что он – не Тедди.
Накатывает злость на саму себя. Что я творю? Чего я жду? Как сказала тетя София, нужно радоваться жизни. Так почему я чувствую себя такой несчастной?
А вслед за злостью на себя приходит злость на Тедди. Ненавижу его. Потому что Сойер здесь, а он – нет. Потому что Сойер смотрит на меня так, как Тедди никогда не посмотрит. Потому что Сойеру я нужна, а Тедди – нет. Потому что Сойер распланировал наш сегодняшний вечер в трех разных вариантах и даже сам за мной зашел, а Тедди – который бросил меня, уехав с дружками в Мексику, и сейчас, наверное, наслаждается роскошной жизнью на каком-нибудь пляже с белым песком, загорелый, счастливый и чрезвычайно довольный собой, – никогда бы подобного не сделал.
От всех этих мыслей кругом идет голова. Замерзнув, я спешу к входной двери, желая поскорее попасть домой. Я иду, не отлепляя взгляда от каменной дорожки, поэтому чуть не налетаю на сидящего на крыльце человека. Сердце подпрыгивает к горлу. Мне это мерещится?
На ступеньках – невероятным, волшебным образом – сидит Тедди.
