Впрочем, вскоре мистер Хэнкок несколько овладевает собой. Прискорбно, конечно, что он потерял годовой доход и его деловая репутация серьезно пострадала – однако, пускай он превзошел самого себя в недальновидной глупости, разве не утешительна мысль, что есть и куда более ужасные способы понести подобный урон? В конце концов, ни один корабль не затонул, ни один человек не лишился жизни. А если его гордость жестоко унижена, так следует помнить, что гордость – это грех.

Вот бедная Сьюки, которая сейчас смотрит на его позор ясными детскими глазами, пострадала здесь гораздо сильнее, хотя еще не догадывается об этом, и мистер Хэнкок мучительно терзается мыслью о приданом племянницы. Ибо он не раз видел, как страсть погасает во взоре молодого человека при виде единственного столбца цифр, и в воображении у него проносятся картины одна другой ужаснее: Сьюки на своем первом балу, и застенчивое возбуждение в ней сменяется жгучим стыдом, когда недавний обожатель мельком взглядывает на нее, но не подходит, а прочие юные барышни перешептываются и хихикают, прикрываясь веерами; Сьюки, повзрослевшая и похудевшая, неподвижно сидит у окна гостиной, высматривая на дороге возлюбленного, забывшего о своих обещаниях; Сьюки лежит одна в своей безрадостной супружеской постели, уставившись на расползающееся по стене пятно сырости, в то время как ее малые дети плачут от голода, а муж пьет горькую, чтобы забыться от житейских забот. Ах, милая Сьюки, на что я обрек тебя своим безрассудством!

– Пусть это станет для нас уроком! – собравшись с духом, произносит мистер Хэнкок. – Я куплю на обед пирог с кроличьим мясом – ты как на это смотришь?

– О, мы еще никуда не уходим, – отвечает Сьюки. – Неужели вы опустите руки из-за одной-единственной неудачи?

– Я…

– Нам нужно заработать на корабль! – резко говорит она. – И у нас есть диковина, чтобы показывать за деньги. Только глупец пошел бы на попятный в таких обстоятельствах!

– Да никому наша диковина не интересна, – горестно вздыхает мистер Хэнкок.

Их разговор прерывают голоса, доносящиеся снизу:

– Мы посмотреть русалку – нам сюда?

– О боже! – Мистер Хэнкок страдальчески закрывает глаза. – Еще раз мне такого не вынести.

Он начинает вставать, но Сьюки хватает его за рукав и усаживает обратно.

– Вы куда это, а? – строго спрашивает она. – Хотите спрятаться за занавеской и не высовываться, покуда они не уйдут? Нет уж, сэр, оставайтесь здесь со мной. Посмотрим, как оно пойдет дальше. Недолго, – уже мягче добавляет она. – Но мы должны проверить.

По лестнице поднимается пара молодых клерков, опрятных и щеголеватых. Мистер Хэнкок с тупым ужасом наблюдает, как они кидают монеты в жестянку и заходят в комнату с русалкой. Но никаких воплей оттуда не раздается. Какое-то время там совершенно тихо, а потом, напряженно прислушиваясь, он улавливает смех, свидетельствующий – не мерещится ли ему? – о подлинном удовольствии. Мужчины неторопливо выходят, ухмыляясь во весь рот.

– В жизни не видал ничего подобного! Она ведь настоящая, да?

– Самая что ни на есть, – торопливо заверяет мистер Хэнкок.

– Поразительно! Даже не знаю, что и думать об этом! – Розовощекий клерк энергично трясет ему руку. – Вы просто счастливец! Это самая необычная диковина во всем городе, вне всяких сомнений!

– Спасибо, – растерянно бормочет мистер Хэнкок, а потом, уже обретая уверенность, добавляет: – Вы уж распространите слух о ней, пожалуйста. Расскажите своим друзьям и знакомым.

– Да я ни о чем другом и говорить не буду! Только подумать, что я первый ее увидел!

Засим мужчины удаляются, бурно переговариваясь и изумленно восклицая.

Уже через самое короткое время посетители начинают валить валом. Чопорные старые девы и состоятельные господа, пирожники и цветочные торговки, городские клерки и чужеземные гости, чьи каблуки стучат вверх и вниз по ступенькам, чьи голоса звучат все возбужденнее. Все они горят желанием узреть кошмарное существо, при виде которого малых детей хватила истерика, а их мать грянулась в обморок; а с одним иезуитским священником сделался жестокий припадок, от которого он (говорят) и посейчас еще не оправился. После полудня на лестничную площадку приносят стулья для знатных господ и дам. Какую-то тучную старуху, сгорающую от желания увидеть русалку, чуть ли не несут вверх по лестнице четыре ее дочери во всем белом; а ближе к вечеру приходят, держась за руки, влюбленные пары – девушки испуганно взвизгивают, тогда как их кавалеры похваляются перед ними своим научным складом ума. Очередь уже начинает скапливаться на улице, когда мистер Мюррей раздает всем в ней костяные жетончики, приглашая отведать кушаний, что подаются у него в нижнем зале, – каковой шаг приводит в раздражение его постоянных посетителей, но вызывает живейший интерес у дам, давно питающих самые темные подозрения насчет заведений, где их мужья проводят время.

Дело уже к ночи, а люди по-прежнему валят чередой в маленькую комнату, где только и могут что обойти русалку кругом, вовсю на нее таращась да вскрикивая при виде ее яростно выпученных глаз. Является какой-то рисовальщик, с карандашами и альбомом, и принимается набрасывать рисунки, чтобы безотлагательно напечатать эстампы с них; немного погодя к нему присоединяется другой рисовальщик, от некоего научного сообщества, члены которого передают мистеру Хэнкоку сердечный поклон и выражают надежду, что он согласится прочитать ряд лекций о своем необычном морском существе. Прибывают торговцы-разносчики – сначала один, потом целая толпа, – чтобы обнести фруктами, горячими пирожками и пивом всех в зале кофейни и на лестнице. Жестяная коробка раз за разом наполняется с невероятной скоростью, но Сьюки никому не позволяет к ней притрагиваться и хмуро косится на молодого Даниэля Мюррея, когда пересыпает монеты в переносной сейф мистера Хэнкока. Сам мистер Мюррей торопливо выписывает входные билеты на последующие даты.

– Вы не могли бы заказать еще несколько русалок? – спрашивает он мистера Хэнкока. – Одной на всех явно недостаточно.

К концу вечера у торговца и его племянницы ноги гудят от беспрестанных хождений взад-вперед и лицевые мышцы ноют от беспрестанных улыбок. Оба все еще не могут до конца поверить в счастливую перемену своей судьбы: такое ощущение, будто с сегодняшнего утра прошло лет сорок, настолько мало общего оно имеет с теперешними обстоятельствами. Уже десять часов, а очередь все не уменьшается.

– Что будем делать? – спрашивает Сьюки. – Скажем, чтобы приходили завтра?

– Я не отважусь, – говорит мистер Мюррей, которому трудно скрывать свой восторг. – Они взбунтуются, точно. Покуда есть желающие посмотреть русалку сегодня, я буду их впускать. – При мысли о своих двадцати процентах он напрочь забывает об усталости. – Вы можете отправляться домой, если вам угодно. Девочка вон уже с ног валится.

Мистер Хэнкок поворачивается к Сьюки:

– Ты устала?

Она трет глаза:

– Немножко. Только позвольте мне сначала подсчитать нашу выручку.

У мистера Хэнкока слегка сжимается сердце: ведь теперь Сьюки хорошо осведомлена о его финансовых делах и если сообщит матери о неожиданном крупном доходе… но Эстер так или иначе узнает, удрученно думает он; возможно, уже прознала. По недолгом раздумье мистер Хэнкок решает, что, поскольку племянница приняла самое деятельное участие в его новом предприятии, особого вреда не будет, если она и дальше продолжит. Посему он помогает ей перенести сейф в контору мистера Мюррея. В течение всего дня Сьюки записывала шиллинги и пенсы в столбцы на большом листе бумаги, и теперь начинает проверять, сходится ли общая сумма выручки с ее записями.

– Вам нужна новая счетная книга, полностью посвященная русалке, – говорит она. – Чтобы ежедневно заносить туда приходы и расходы. И отдельная книга для учета каждой полученной монеты. Еще вам понадобится журнал, тоже отдельный, чтобы отмечать в нем всю корреспонденцию и все дела, связанные с русалкой. Также надо завести папку для хранения газетных заметок и статей о ней. И наконец, большую книгу, чтобы копировать туда записи из остальных книг.

– Вижу, ты все продумала, – говорит мистер Хэнкок, весьма впечатленный.

– Обычный здравый смысл. – Сьюки складывает в шаткие столбики обрезанные фартинги и не поднимает на него глаз.

– Нет-нет, ты очень способная девочка. Из тебя получится жена редких достоинств.

– Вполне возможно.

Сьюки втайне мечтает выйти замуж за джентльмена, имеющего доходное дело и слабое здоровье, который умрет вскоре после рождения детей и предоставит ее самой себе. При таких обстоятельствах никто не скажет о ней дурного слова, если она возьмет предприятие в свои руки и заживет припеваючи.

– Ну вот. – Девочка хмурится. – Нужно, чтобы вы пересчитали все еще раз. Меня внимание подводит, видимо: сумма получается какая-то странная.

Мистер Хэнкок подгребает монеты к себе и принимается пересчитывать заново, а Сьюки встает и прохаживается по комнате, уперев ладони в поясницу. Позаимствованный у Ребби корсет сильно жмет и сидит на ней не так, как ей привычно. Монеты звякают, губы мистера Хэнкока беззвучно шевелятся. Наконец он откидывается на спинку кресла.

– Ну? – нетерпеливо спрашивает Сьюки. – Сколько у вас вышло?

Вид у него слегка ошеломленный.

– Тридцать восемь фунтов, четыре шиллинга и шесть пенсов.

– Значит, все верно. По крайней мере, по моим подсчетам, именно столько мы сегодня и выручили.

Девочка тихонько взвизгивает, и мистер Хэнкок встает, чтобы заключить ее в объятия.

– Милая моя племянница! Возможно, все еще уладится! Боже, ну и авантюра!

Сьюки чуть не прыгает от радости.

– Это больше, чем предполагал ваш капитан!

– Если так пойдет дальше, мы… нам… – Мистеру Хэнкоку даже не вообразить, что и как тогда будет. – Нет. Нет, лучше считать, что нам просто выпал один невероятно удачный день.

– Ну и давайте закончим на сегодня, пока удача благоволит нам. – Сьюки зевает.

– О, вот он опять, твой здравый смысл!

Ну и потом, морскую жену нельзя оставлять в одиночестве. Потому что тогда она впадает в смутную тревогу и беспокойно расхаживает взад-вперед по комнатам – будто до сих пор слышит грозный зов моря. В конце концов она выходит на берег и неподвижно стоит там. Вспененные волны набегают на ее новообретенные ноги, лицо блестит от слез. Сейчас, вдали от людских глаз, она достает из кармана лоскуток чешуйчатой рыбьей кожи, которая слезла с нее, когда она противно своей воле оказалась на суше. Будь у нее возможность вернуться в море, она бы без малейших колебаний разорвала узы материнства и забыла брачные клятвы. Она бы навсегда скрылась в бурной пучине, словно все это ничего для нее не значило. Ибо русалки самые противоестественные из всех творений природы, и в сердцах их нет места любви.