Угрюмое солнце село за холмы, что высились на западе и мрачная тьма сошла на Новую Англию. В десятках тысяч домов шептались молитвы, в сотнях деревень приносили дары, читали заклинания и писали заговоры на оберегах; двери были заперты, а церкви затворены. Это ли не канун всех святых, вертеп черного Лорда? Это была пора жуткого морока, порчи, летучей мрази, вырванного из груди окровавленного сердца, черного тельца на заклание, хнычущих детей, похищенных из дома, рогатого месяца, огня жертвенника [18].

Паскуантоги возносили известные им одним молитвы, а женщины их бормотали о чем-то сами с собой в полумраке вигвама. Лачуги, где обитали одни старухи да седые деды пустовали, и телки с кошками, тоже куда-то делись. Что касается великого Коттона Мэзера, то он слег в постель из-за колик, напущенных дьяволом.

Это была священная Месса, и с северных холмов приглушенно пульсируя, несся барабанный рокот, песнь шабаша. Он словно нашептывал тайны, погребенные под суровыми утесами Новой Англии, что были стары уже тогда, когда первобытный человек с воем, спотыкаясь, ковылял сквозь мрак осенней ночи. Казалось, все это скопом бросало вызов самому здравому смыслу. Иной раз, они будто выбивали послания, созывая на грядущие пирушки участников с того света.

В Рудсфорде, лежащем под зловещей луной, не осталось ни души, но за лесом, на большом холме, все уже собрались. Женщины под уздцы вели бычков, мужчины были умащены колдовскими мазями; празднующие, сойдясь в круг, присели на корточки на заплесневелом дерне в большом каменном круге. Рядом с ними, скорчась и плотно прижавшись друг к другу, копошились косматые орды ночи — фамильяры, отпрыски Абаддона.

Гидеон Годфри стоял у алтарного камня, вглядываясь в темноту, обступившую по кругу холмы. Ему оказали большую честь быть в числе трех, избранных вести волов на заклание. Привязанные животные печально мычали, покачивая массивными головами. К их рогам прикрепили черные свечи, а лоснящиеся тела источали аромат. Копыта позолотили, гривы заплели, и они стояли, вдыхая запах колдовской мази, восходящий от полураздетой толпы сектантов у алтарного холма.

Гидеону посчастливилось стоять рядом с волами, потому как веселье разошлось не на шутку. Неописуемая истерия воцарилась среди холмов. Толпа мельтешила и визжала, гремела, плясала и улюлюкала в честь Люцифера, а барабаны продолжали бить, сотрясая небосвод, как будто суля еще нечто большее.

Как только вино было подано, его тут же распили и вот оно уже смешалось с кровью. В факельных вспышках возникали и таяли одна за другой картины непристойного торжества. Гидеон в отрешении стоял около волов, а рядом с ним был Доркас Фрай, лицо которого скрывал капюшон. Из-под него торчали козлиные рожки, символизируя жреческий ранг в ритуале шабаша.

Ни один из них не проронил ни слова. Проповедник уже целых три дня избегал Фрая. Интересно, было ли вдомек старику о его проделке здесь, в лесу, после того как он улизнул тогда в полночь. Годфри думал о том, какой у него собственно план — выжидал, время от времени поглядывая на алтарный камень, устланный черной скатертью для серебряной чаши и серебряного жертвенного ножа.

Но ни ждать, ни гадать времени уже не оставалось. Барабаны выбивали нечто во тьме; нечто пульсировало и трепетало, нечто парило и словно обретало очертания. И вот Доркас в рогатой короне прошествовал к алтарю, и первого вола вывели вперед, дабы он преклонил колени под ножом. Дело было сделано, чаша наполнена, и барабаны прогремели литанию старшему пастырю.

Фрай теперь стоял один на вершине алтаря. До того, как в жертву будут принесены другие волы, свершится призывной ритуал.

Главный колдун воздел серебряные чашу и нож. В темноте он дал отмашку и барабаны разом смолкли. Жрецы молча выдвинулись вперед, собираясь под алтарным курганом. Доркас склонился над черной тканью и полилось песнопение. Гидеон узнавал слова, узнавал фразы, узнавал латинский ритм. Но он не признал ответа. Ответом был грохот, не присущий ни барабанам, ни облакам. Это был рев из-под обступивших их холмов. И он вознесся, вместе с гласом Доркаса Фрая, вместе с лицами собрания, ожидающими пришествия. В какую-то секунду голос старика дрогнул. Грохочущая каденция сбилась с ритма. Он в изумлении уставился на черный покров алтаря. Гидеон понял — его час настал. Он шагнул вперед, подошел к алтарю, наклонился и одним рывком воздел серебряный нож. Тот сверкнул, вспарывая грудь Фрая.

Старик отшатнулся от неожиданности и в толпе раздался вой. Гидеон, пользуясь их замешательством, нанес еще один удар, но не увидел ни единого пятнышка крови. Именно этого он и боялся — Доркас Фрай был живым мертвецом.

Оставался единственный способ Годфри сдернул черное покрывало с алтаря и схватил лежащий под ним предмет — предмет, положенный им самим туда три ночи тому назад, воздел его, а затем со всей силы обрушил на рогатую голову Фрая. Раздался хруст — звук крошашихся гнилых костей.

Фрай упал как подкошенный, капюшон соскользнул, открыв изъеденное червями лицо трупа, умершего давным-давно.

Толпа взвыла. Не только при виде этого зрелища, но и при виде оружия Гидеона Годфри — массивной Библии, отрытой им из-под заваленного камнями тайника и подложенной под алтарь Сатаны.

— Да! — Голос Гидеона перекрыл их вопли. — Это Библия, слово Божие. И я — есьм его посланник, которому никто не в силах причинить вред!

Прогремел гром — гром истинный, на сей раз с облаков. С кружащегося неба сверкнула ослепительная молния, а за ней последовал проливной дождь. И Гидеон, выкрикивая имя Божие, сошел с жертвенника, разя все и вся кругом Библией как оружием — и никто из тех, кого он касался, не могли ни сбежать, ни противостоять ему. Пока у алтаря не остались одни трупы, усеявшие его основание и гниющие под дождем, Гидеон бился с демонами в исступлении, сражался с ними во тьме, разя их словом Божьим, бормоча молитвы, которые были проклятиями, и проклятиями, которые были молитвами. Наконец со всем этим было покончено. Воин Господа остался стоять один в голом поле, а поток смывал все, кроме отвратительного трупного смрада.

Затем он пал ниц и возблагодарил Бога за все, прежде чем ступить на тропу, ведущую к югу. Утром, когда над мирными шпилями Портсмута воссияет свет, он поведает добрым людям о том, как много недель назад заблудился в пустыне.

Что касается Рудсфорда, его тайн и о недавно миновавшей опасности, об этом Гидеон останется нем. Ему было ведомо, что деревня пала вместе со своими обитателями, и что птицы и звери скоро воротятся, претендуя на землю, свободную от теней страшного запустения. Вскоре сама память о Рудсфорде будет стерта.

И так и должно быть, ибо, что бы ни случилось теперь, колдовство в Новой Англии кануло в лету. А дьяволопоклонники сгинули навеки веков.