«ЛИЗЗИ БОРДЕН, ВЗЯВ ТОПОРИК…»
(Lizzie Borden Took an Axe… 1946)
Перевод Н. Демченко
Лиззи Борден, взяв топорик,
Маму тюкнула раз сорок.
А, увидев результат,
Папу — разиков пятьдесят.
1.
Говорят, что кошмары приходят в полночь, их нашептывают сны. Но мой кошмар начался в разгар дня, и о его приходе возвестил прозаический телефонный звонок.
Все утро я просидел в своем офисе, уставившись на пыльную дорогу, ведущую к холмам. Она сворачивалась и разворачивалась перед моими глазами, болевшими от яркого солнца, искажавшего мое зрение. Но подводили меня не только глаза — в этой жаре и застывшем воздухе что-то влияло и на мою голову. Я был беспокоен, раздражен, меня давило смутное дурное предчувствие.
Неожиданный телефонный звонок сконцентрировал мое тревожное состояние в одном резком звуке.
Потные ладони оставляли влажные следы на трубке, которая со свинцовой тяжестью легла у моего уха. Но голос, раздавшийся в ней, был холоден; холоден, как лед, его сковывал страх. Слова замерзали на лету.
— Джим, приезжай, помоги мне!
И все. В трубке щелкнуло, прежде чем я смог что-либо ответить. Я поднялся и бросился к двери.
Конечно, это звонила Анита.
Это ее голос заставил меня бежать к машине, ехать с немыслимой скоростью по пустынной, дрожащей в жарком мареве дороге к старому дому в глубине холмов.
Там что-то случилось. Должно было случиться рано или поздно. Я предчувствовал это и теперь ругал себя за то, что не настоял на единственном разумном выходе. Мы с Анитой должны были бы сбежать давным-давно.
Мне следовало набраться храбрости и физически вырвать ее из этой разыгравшейся в духе Фолкнера мелодрамы, я мог бы это сделать, если бы только всем сердцем поверил в успех задуманного.
Но тогда еще это казалось невероятным. Хуже того, нереальным.
Не существует в действительности одиноких домов на склонах холмов, которые преследует рок. Тем не менее Анита жила именно в таком.
Не бывает костлявых стариков с фанатичным взглядом, корпевших над сочинениями чернокнижников; ни знахарей, от которых в суеверном страхе шарахаются соседи. Тем не менее дядя Аниты, Гидеон Годфри, был как раз таким человеком.
В наше время нельзя превращать молодых девушек в настоящих узниц; нельзя запрещать им выходить из дома, влюбляться и выходить замуж по своему собственному выбору. Однако, дядя Аниты держал ее под замком и не давал разрешения на нашу свадьбу.
Да, это была чистой воды мелодрама. Когда я думал об этом, мне все происходящее казалось смехотворным; но потом, рядом с Анитой, мне было не до смеха.
Я почти верил ее рассказам о дяде, но не в то, что он обладает некими сверхъестественными способностями, а в то, что он коварно, настойчиво пытается довести ее до сумасшествия. Да, это зловещая, но вполне реальная личность.
Гидеон Годфри официально был опекуном Аниты и управлял ее имуществом. Она жила в доме, превращенном в тюрьму, в полной зависимости от дяди. Он мог часами изводить ее жуткими рассказами и убеждать в их достоверности.
Анита мне поведала о комнатах наверху, где старик запирался и сидел над заплесневелыми книгами. Она говорила о его вражде с фермерами, как он открыто хвастался, что наслал на их скот «порчу», а на их поля вредителей.
Анита рассказывала мне о своих снах. Что-то черное входило в ее комнату по ночам. Что-то черное, неясное — стелющийся туман, в котором, однако, ощущалось чье-то определенное и осязаемое присутствие. У этого существа были свои черты, но они жили как бы самостоятельно и не соединялись вместе. Оно издавало какие-то звуки, которые нельзя было назвать голосом. Существо шептало.
И, шепча, оно ласкало Аниту. Она отмахивалась от чернильных волокон, касающихся ее лица и тела; она призывала на помощь все свои силы, чтобы закричать, после чего видение исчезало, и девушка тут же проваливалась в сон.
У Аниты было даже имя для этого черного видения.
Она называла его «инкубус».
В старинных трактатах о колдовстве есть упоминание об «инкубусе» — злом духе, который приходит к женщинам по ночам. Это мрачный посланник Сатаны-соблазнителя, символ похоти, появляющийся в кошмарных снах.
Для меня «инкубус» был легендой. Для Аниты — реальной действительностью.
Анита похудела и побледнела. Я понимал, что в этой метаморфозе нет ничего колдовского — заточение в мрачном старом доме уже само по себе без всякой алхимии должно было повлиять на нее таким образом. Это и садистские намеки Гидеона Годфри постоянно создавали атмосферу страха, вызывающую ночные кошмары.
Но я проявил слабость и не настоял на своем. В конце концов никаких доказательств манипуляций Годфри не находилось, и всякая попытка передать дело на рассмотрение властей окончилась бы исследованием психического состояния Аниты. Старик, скорее всего, остался бы в стороне.
Я чувствовал, что со временем смог бы убедить Аниту бежать со мной по своей воле.
Но сейчас на разговоры времени не оставалось.
Что-то случилось.
Взметнув облако пыли, свернул к видневшемуся на склоне холма дому с покосившейся крышей. Сквозь марево жаркого летнего вечера я всматривался в полуразрушенный фронтон над длинным крыльцом.
Я пронесся мимо сарая и хозяйственных построек и резко затормозил.
Никто не появился в открытых окнах, никто не встретил меня, когда я, взбежав по ступенькам крыльца, остановился перед открытой дверью. В холле было темно. Я вошел, забыв постучать, и направился в гостиную.
Там была Анита, она стояла у дальней стены и ждала. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, лицо было побледневшим. Увидев меня, Анита вскрикнула:
— Джим, ты приехал!
Она протянула мне навстречу руки, и я пошел к ней, чтобы обнять.
Но, сделав несколько шагов, обо что-то споткнулся.
Я посмотрел на пол.
У моих ног лежал Гидеон Годфри — его голова была разбита и превращена в кровавое месиво.
2.
Анита рыдала в моих объятиях, я гладил ее по плечу и старался не смотреть на пол.
— Помоги мне, — не переставая, шептала она. — Помоги мне!
— Конечно, я помогу тебе, — бормотал я. — Но… что здесь произошло?
— Я… не знаю, — едва выговорила Анита.
— Как не знаешь?
Что-то в моем тоне привело Аниту в чувство. Она выпрямилась, отшатнулась и начала вытирать платочком глаза, говоря мне торопливым шепотом.
— Сегодня утром было очень жарко. Я была в амбаре, почувствовала усталость и задремала на сеновале. Потом вдруг проснулась и снова пошла в дом. И обнаружила… его… на полу.
— И не было никакого шума? И ты никого не видела? — спросил я.
— Ни души.
— Нетрудно догадаться, как он был убит, — сказал я. — Только топором можно это сделать. Но где же он?
Она отвела глаза.
— Топор? Не знаю. Он должен лежать рядом с телом.
Я повернулся и направился к двери.
— Джим, ты куда?
— Звонить в полицию, — сказал я.
— Не надо. Ты что, не понимаешь? Ведь они подумают, что это сделала я.
Я не мог не согласиться.
— Верно. Эта история очень неубедительна, да, Анита? Вот если бы осталось оружие, отпечатки пальцев или следы, хоть какая-нибудь зацепка…
Анита вздохнула. Я взял ее за руку.
— Постарайся вспомнить, — ласково сказал я. — Ты уверена, что это случилось, когда ты была в амбаре? Не можешь ли ты еще чего-нибудь вспомнить?
— Нет, дорогой. Так все запутано. Я спала… снова видела свой сон… пришло черное видение…
Дрожь прошла по моему телу. По тому, как эти слова подействовали на меня, я понял, как отреагируют на них полицейские. Она безумна, я не сомневался; но меня мучила и другая мысль. Почему-то мне казалось, что в моей жизни это уже было. Псевдопамять. Или я читал об этом, или слышал от кого-то?
Читал? Да, вот оно!
— Постарайся как следует, — бормотал я. — Вспомни, как все началось. Во-первых, зачем ты пошла в амбар?
— Да. Я, кажется, вспоминаю. Я пошла туда за рыболовными грузилами.
— За рыболовными грузилами? В амбар? — изумился я.
Что-то щелкнуло в моем мозгу. Я пристально смотрел на нее такими же стеклянными, как и у трупа на полу, глазами.
— Послушай, — сказал я. — Ты не Анита Лумис. Ты… Лиззи Борден!
Она не проронила ни слова. Очевидно, это имя ей ничего не говорило. Но я постепенно вспомнил старинную историю, нераскрытую тайну.
Я отвел Аниту на софу, сел рядом с ней. Она не смотрела на меня. Я не смотрел на нее. Мы оба не смотрели на то, что лежало на полу. Зной сгустился вокруг нас в этом доме смерти, пока я шепотом рассказывал ей историю Лиззи Борден.
3.
Было начало августа 1892 года. Фолл-Ривер, городок в штате Массачусетс, задыхался от жары, которая накатывала на него волнами.
Солнце заливало своими лучами дом почтенного Эндрю Джексона Бордена, одного из отцов города. Этот старый человек жил здесь со своей второй женой миссис Эбби Борден, приходившейся мачехой двум девушкам, Эмме и Лиззи Борден. Горничная, Бриджит «Мэгги» Салливан, была еще одним членом этого небольшого семейного кружка. Джон В. Морс, гостивший в доме Борденов, уехал в это время к какому-то приятелю. Отсутствовала и Эмма, старшая дочь Бордена.
Только горничная и Лиззи Борден оставались в доме второго августа, когда мистер и миссис Борден внезапно заболели. Именно Лиззи сообщила своей подруге, Марион Рассел, что болезнь, как ей кажется, вызвана отравлением молоком.
Но было слишком жарко, чтобы беспокоиться об этом, слишком жарко, чтобы думать. К тому же, Лиззи никто не принимал всерьез. В свои тридцать два года угловатая, не располагающая к себе младшая дочь Бордена вызывала в обществе противоречивые чувства. Было известно, что Лиззи девушка «культурная» и «благородная» — она путешествовала по Европе; регулярно посещала церковь, сама вела уроки в религиозной миссии, ее хвалили за «хорошую работу» в благотворительных организациях. Однако некоторые считали, что у Лиззи плохой характер, что она с причудами. У нее бывали «видения».
Так что новость о болезни старших Борденов была принята к сведению и отнесена на счет естественных причин; было невозможно думать о чем-то еще, кроме всепоглощающей жары и приближающегося ежегодного праздника в честь полицейского управления Фолл-Ривера, назначенного на четвертое августа.
Четвертого августа жара не спала, но к одиннадцати часам праздник был в самом разгаре — в это время Эндрю Джексон Борден покинул свою контору в центре города и вернулся домой отдохнуть на софе в гостиной. Он благополучно проспал полуденную жару.
Через некоторое время, вернувшись из амбара, в дом вошла Лиззи Борден и обнаружила, что ее отец отнюдь не спал.
Мистер Борден лежал на софе, его голова была разбита до такой степени, что лицо стало неузнаваемым.
Лиззи Борден позвала горничную, «Мэгги» Салливан, которая отдыхала у себя в комнате. Она велела ей бежать за доктором Боуэном, ближайшим соседом. Но того не оказалось дома.
Случайно мимо проходила другая соседка, некая миссис Черчилл. Лиззи Борден позвала ее с порога.
— Кто-то убил отца, — сказала Лиззи.
— А где твоя мачеха? — спросила миссис Черчилл.
Лиззи Борден замялась. В такую жару было трудно соображать.
— Ее нет. Кто-то заболел и вызвал ее запиской.
Миссис Черчилл, не мешкая, отправилась на извозчичий двор и вызвала «скорую помощь». Вскоре собралась целая толпа соседей и друзей; приехали врачи и полиция. В разгар всеобщей суматохи миссис Черчилл поднялась наверх в свободную комнату.
Там лежала миссис Борден с размозженной головой.
Ко времени прибытия коронера, доктора Долэна, были опрошены свидетели. Находившиеся здесь шеф полиции и несколько его людей установили, что попыток ограбления не было. Начали допрашивать Лиззи.
Лиззи Борден сказала, что была в амбаре, ела груши и искала грузила для удочек — при такой-то жаре. Она задремала, проснулась от сдавленного стона кого-то и пошла в дом посмотреть, в чем дело. И тут нашла отца с разбитой головой. Вот и все…
Все вокруг вспомнили ее разговоры о предполагаемом отравлении, которые приобрели новую окраску. Аптекарь сказал, что несколько дней тому назад к нему, действительно, обратилась какая-то женщина, которая хотела купить синильной кислоты — якобы для моли, которая завелась в меховой шубе. Женщине, конечно, было отказано, и владелец аптеки объяснил, что ей нужно взять рецепт у доктора.
Этой женщиной была… Лиззи Борден.
Стали проверять показания Лиззи о том, что ее мачеху вызвали из дома запиской. Никакой такой записки не обнаружили.
Но у следователей и без того хватало работы. В подвале они нашли топор со сломанной ручкой. Этот топор недавно мыли, потом посыпали золой. Вода и зола скрывали кровь…
Шок, жара, всеобщее смятение — все это сыграло свою роль в дальнейших событиях. Полиция вскоре удалилась, так и не предприняв никаких действий. Дело было отложено до проведения официального дознания. В конце концов Эндрю Джексон Борден был состоятельным гражданином, его жена известной и уважаемой женщиной, и никто не хотел совершать опрометчивых шагов.
Дни проходили под пеленой зноя и сплетен. Подруга Лиззи, Марион Рассел, на третий день после происшествия зашла в дом и застала Лиззи за сжиганием своего платья.
— Оно испачкалось в краске, — объяснила Лиззи.
Марион Рассел помнила это платье — оно было на Лиззи в день убийства.
Немедленно состоялось дознание и вынесен неминуемый вердикт. Лиззи Борден была арестована по обвинению в двух убийствах.
За дело взялась пресса. Прихожане сочувствовали Лиззи Борден. «Сестры-плакальщицы» писали о ней взахлеб. За полгода, прошедшие до судебного процесса, это преступление получило международную огласку.
Но ничего нового так и не было обнаружено.
За тринадцать дней, в течение которых шел судебный процесс, удивительная история не претерпела никаких изменений.
Почему утонченная старая дева из Новой Англии ни с того ни с сего убивает топором отца и мачеху, а потом смело «обнаруживает» трупы и вызывает полицию?
Обвинение не могло дать никакого убедительного объяснения. 20 июня 1893 года жюри присяжных после длительных обсуждений признало Лиззи Борден невиновной.
Лиззи уехала домой и жила много лет очень уединенно. Подозрения с нее были сняты, но правда о случившемся так и ушла вместе с ней в могилу.
Остались только маленькие девочки, которые, прыгая через веревочку, торжественно напевали:
Лиззи Борден, взяв топорик,
Маму тюкнула раз сорок.
А, увидев результат.
Папу — разиков пятьдесят.
4.
Вот такую историю я рассказал Аните — ее вы можете прочитать в справочниках, где упоминаются знаменитые преступники.
Анита слушала, не перебивая, но я обратил внимание, как у нее перехватывало дыхание, когда упоминал некоторые схожие детали. Жаркий день… амбар… рыболовные грузила… внезапный сон… внезапное пробуждение… возвращение в дом… обнаружение тела… топор…
Только когда закончил свой рассказ, Анита произнесла:
— Джим, зачем ты мне рассказал все это? Не хочешь ли сказать, что это я напала на дядю с топором?
— Ничего не хочу сказать, — ответил я. — Меня только поразила схожесть этого случая с делом Лиззи Борден.
— А как ты думаешь, что на самом деле произошло, Джим? Я имею в виду Лиззи Борден.
— Не знаю, — медленно проговорил я. — Я думал, ты мне подскажешь.
— Может быть, это то же самое? — прошептала Анита. И глаза ее страшно сверкнули в темной комнате. — Ты знаешь, я рассказывала тебе про свои сны. Про «инкубуса». Может быть, и Лиззи Борден видела такие сны; может быть, из ее спящего мозга вышло существо; это существо могло взять топор и убить.
Анита почувствовала мое внутреннее сопротивление этой версии, но это не остановило ее.
— Дядя Гидеон знал о таких вещах. Во сне на тебя опускается злой дух. Он обретает реальность и совершает преступление. Не могло ли подобное существо вползти в дом, пока я спала, и убить дядю Гидеона?
Покачав в сомнении головой, я сказал:
— Ты знаешь, какая будет реакция полиции на такие твои объяснения. Нам лучше молчать о снах и прочих потусторонних тайнах. Единственное, что нужно сделать в этой ситуации, это найти орудие преступления.
Мы вместе вышли в холл, рука об руку прошли по тихим духовкам, в которые превратились комнаты старого дома. Всюду была пыль и ощущение заброшенности. Только кухня хранила следы недавнего пребывания хозяев.
Никакого топора мы нигде не нашли. Для того чтобы обследовать подвал, требовалась смелость. Но Анита не возражала, и мы стали спускаться по темной лестнице.
В подвале не оказалось ни одного острого предмета.
Тогда мы поднялись на второй этаж и обыскали первую комнату, затем маленькую спальню Аниты и, наконец, остановились перед дверью в покои Гидеона Годфри.
— Она заперта, — сказал я. — Это странно.
— Нет, — возразила Анита. — Дядя всегда запирал ее. Ключ, должно быть, внизу, у… него.
— Я принесу.
Когда я вернулся с ржавым ключом, то застал Аниту в крайнем волнении. Она дрожала.
— Я не пойду туда. Я боюсь. Он, бывало, запирался там, и я слышала по ночам, как он молился. Но не Богу…
— Тогда подожди здесь.
Повернул ключ, открыл дверь и переступил через порог.
Гидеон Годфри, должно быть, сам помешался. Может, он и строил хитроумные планы, как свести с ума свою племянницу. Но и в колдовство он, действительно, верил.
Об этом можно было судить по содержимому комнаты. Я увидел его книги, а также грубо нарисованные мелом круги на полу; буквально десятки таких кругов, торопливо стертых и затем нарисованных заново. На одной стене голубым мелом были начертаны странные геометрические фигуры, стены и пол были закапаны воском от горевших свечей.
В тяжелом, затхлом воздухе чувствовались остатки острых запахов благовоний. Я заметил в комнате только один острый предмет — длинный серебряный нож, лежавший на ночном столике рядом с оловянной миской. Нож выглядел заржавленным, красного цвета…
Но он не был орудием убийства, это точно. Стал искать топор, но не нашел.
Я вышел в холл к Аните.
— Где еще можно поискать? — спросил я. — Есть еще комнаты?
— Может, в амбаре, — предложила Анита.
— Но мы еще не осмотрели гостиную, — возразил я.
— Не проси, чтобы я снова туда вошла, — умоляющим голосом сказала Анита. — Туда, где лежит он. Ты посмотри там, а я пойду в амбар.
Внизу мы расстались. Она вышла через боковую дверь, а я снова вошел в гостиную.
Посмотрел за стульями, под софой. И ничего не нашел. Было жарко и тихо. У меня закружилась голова.
Жара… тишина… и это оскалившееся тело на полу. Я отвернулся, оперся о каминную доску и уставился в зеркало своими покрасневшими глазами.
Внезапно я увидел — оно стояло за мной. Оно было похоже на облако, черное облако. Но оно не было облаком. Это было лицо. Лицо, закрытое черной маской стелющегося дыма, ухмыляющаяся маска, приближающаяся все ближе и ближе.
Она явилась в жаре и тишине, и я не мог шелохнуться. Я не сводил глаз с дрожащей в мареве, подернутой облаком маски, которая скрывала лицо.
Я услышал свистящий звук и обернулся.
За моей спиной стояла Анита.
Когда я схватил ее за руку, она закричала и упала в обморок. Я смотрел на нее сверху вниз и видел, как черное облако исчезает с ее лица и растворяется в воздухе.
Поиски мои были окончены. Я наконец-то нашел орудие убийства; оно торчало в ее застывших руках — топор, забрызганный кровью!
5.
Я перенес Аниту на софу. Она не шевелилась, и я ничего не делал, чтобы оживить ее.
Потом вышел в холл, взяв с собой топор. Рисковать не было смысла. Я все еще верил Аните — чего нельзя было сказать об этом черном тумане, скручивающемся, как дымок, и внушающем человеческому разуму желание убивать.
Это была одержимость дьяволом; легенда, о которой говорилось в древних книгах, вроде тех, что были в комнате погибшего колдуна.
Я прошел в небольшой кабинет напротив гостиной. На стене висел телефон. Я снял трубку и набрал номер коммутатора.
Телефонистка соединила меня с пунктом дорожной полиции. Не знаю, почему позвонил именно им, а не шерифу. Я был как в тумане. Стоял, держа в руке топор, и сообщал об убийстве.
На другом конце провода возникли вопросы, но я не ответил на них.
— Выезжайте в дом Годфри, — только и мог сказать я. — Произошло убийство.
Что еще мог я им сообщить?
Что мы будем говорить полицейским, когда через полчаса они приедут на место?
Они не поверят моим словам — не поверят, что в человека может войти злой дух и заставить его действовать как орудие убийства.
Но сам верил в это. Я видел, как злой дух выглядывал из лица Аниты, когда она подобралась ко мне с топором. Видел черную маску, ее жажду кровавой смерти.
Теперь я знал, что злой дух вошел в Аниту, когда она спала, и заставил ее убить Гидеона Годфри.
Может, то же самое случилось и с Лиззи Борден? Да. Старая дева с причудами и сильным воображением, которое подвергалось тщательному давлению; эксцентричная старая дева, спящая в амбаре в жаркий летний день…
Лиззи Борден, взяв топорик,
Маму тюкнула раз сорок.
Я пошатнулся — эти идиотские садистские стишки не выходили у меня из головы.
Было невероятно жарко, в тишине ощущалось приближение грозы.
Мне хотелось коснуться чего-то прохладного, я дотронулся до холодного лезвия топора, который все еще держал в руке. До тех пор, пока он у меня, мы в безопасности. Наш враг одурачен. Где бы ни скрывался он теперь, он, должно быть, разъярен, потому что не смог ни в кого вселиться.
О да, это безумие. В нем виновата жара, конечно Солнечный удар поразил Аниту, и поэтому она убила своего дядю. Из-за солнечного удара она бормотала что-то насчет снов и «инкубуса». Из-за солнечного удара она напала на меня, когда я стоял перед зеркалом.
По этой же причине мне привиделось лицо, подернутое черным туманом. Другого объяснения быть не может. Это подтвердит и полиция, и врачи.
А, увидев результат,
Папу — разиков пятьдесят.
Полиция. Врачи. Лиззи Борден. Жара. Прохладный топор. Сорок раз…
6.
Я проснулся с первым ударом грома. Поначалу подумал, что приехала полиция, потом понял, что разразилась гроза. Я протер глаза и поднялся с кресла. Тут я понял, что мне чего-то не хватает.
Топор больше не лежал у меня на коленях.
Его не было и на полу. Его вообще нигде не было. Топор снова исчез!
— Анита! — ахнул я. И вдруг понял, что могло произойти. Пока я спал, она проснулась, вошла сюда и отобрала у меня топор.
Какой же я дурак, что заснул!
Я должен был это предвидеть… Пока она была без сознания, у притаившегося злого духа появился еще один шанс вселиться в нее, что и произошло: он снова вошел в Аниту.
Я посмотрел на дверь, на пол и увидел, что мое предположение верное. На ковре виднелся след кровавых пятен, он вел в холл.
Это была кровь. Свежая кровь.
Я бросился через холл в гостиную.
И вздохнул с облегчением. Потому что Анита все еще лежала на софе в том же положении, как я ее оставил. Вытер пот со лба и снова уставился на красные пятна на полу.
Кровавый след кончался у софы. Но вел ли он к софе или дальше от нее?
Сильный гром ударил сквозь жару. Блик молнии усилил резкие тени в комнате, где я пытался разгадать загадку.
Что все это значило? Может, это значило, что Анита не была одержима злым духом во время сна?
Но я тоже спал.
Может… Может, злой дух вселился в меня, когда я ненароком так сладко задремал?!
Все как-то сразу поплыло перед глазами. Я пытался вспомнить.
Где топор? Куда он мог деться?
Снова сверкнула молния.
И в этот момент я с кристальной ясностью увидел топор… вбитый по самую рукоятку в голову Аниты!
