КТО-ТО СТРАШНЫЙ И БОЛЬШОЙ
(The Bogey Man Will Get You, 1946)
Перевод Г. Шокина
В первую их встречу Филипп Эймс не обратил на Нэнси никакого внимания. В этом не было ее вины — в конце концов, она была всего-навсего пятнадцатилетней дурочкой. Но прошел целый год. Все изменилось.
В июне Нэнси с семьей снова приехала на Барсучье озеро. И, конечно же, первым делом ей жуть как захотелось узнать, в этих ли краях до сих пор пребывает Филипп Эймс.
Хэйди Шустер утверждала, что да, пребывает. Мистер Эймс не покидал озерный край весь год, даже не смотря на адские холода, лютующие здесь зимой. Все эти сведения Хэйди добыла у мистера Прентиса, а уж Прентис-то подвести не мог. Этот проныра знал всех — и про всех.
Едва подвернулся случай, Нэнси решила прогуляться вдоль дороги, ненавязчиво подбиравшейся почти вплотную к дому мистера Эймса. Тот, правда, встретил ее крепко закрытой дверью и наглухо зашторенными окнами — ни единой щелочки, даже не поподглядывать! Впрочем, ни на что другое Нэнси и не рассчитывала — в дневное время Эймс едва ли нос наружу казал, да и вообще жил затворником. Хэйди Шустер говорила, это из-за того, что он пишет докторскую диссертацию. От работы Эймс отрывался только вечерами.
— Но ведь если подумать, для тебя так даже лучше, да, да, да? — хихикала Хэйди и пошленько-заговорщически подмигивала ей. Нет, ну и стерва! Знает ведь прекрасно, что мистер Эймс Хэйди нравится. Ничего, хорошо смеется тот, кто смеется как лошадь.
Нэнси не считала нужным скрывать свои чувства к Филиппу Эймсу. Ей, в конце концов, шестнадцать. Она знает, чего хочет — и имеет на это полное право. А Эймс — он ведь совершенно необыкновенный! Во-первых, высокий и статный. Это большой плюс. Во-вторых — брюнет, темноглазый, с бледной-бледной кожей. Бедняга, наверное, даже к берегу озера не ходит, когда солнышко выглядывает. Многое бы Нэнси дала за то, чтобы повидать, как он в плавках щеголяет! Многое бы дала и за то, чтобы он проводил с ее родителями столько же времени, сколько раньше. Родители с ним крепко сдружились, особенно ее отец, Ральф. Ну, оно и неудивительно: он-то умел всех располагать к себе, в отличие от супруги, Лоры.
Пойми мать, что дочь неровно дышит к мужчине, который столь весомо старше, наверняка подняла бы переполох. Но пока, наверное, не поняла. И не поймет, если только Хэйди Шустер не растрезвонит. Пусть только попробует! Нэнси тогда своими руками положит конец ее маленькой никчемной жизни.
Хэйди водила дружбу с какими-то парнями с другого берега озера, у которых была своя машина, и всячески хотела и Нэнси втянуть в эту компанию. Но Нэнси с ней не ходила — дежурила в доме, выжидая самоличного визита Эймса к родителям. Заступая на дежурство, Нэнси очень тщательно одевалась. Никаких обвисших футболок с котиками и разноцветных носков — только джинсы и клетчатая, «под лесоруба», рубашка. Подобный наряд ей чертовски шел. Делал ее похожей на взрослую женщину — все это неизменно подмечали.
Время шло, Филипп Эймс все не появлялся. Хэйди изводила Нэнси рассказами о том, как много та теряет, сидючи сиднем дома, и от этого у несчастной девушки всячески болела голова.
Но настал день, и Филипп Эймс явился — еще более шикарный, чем раньше. Как она могла забыть этот его приятный, низкий голос! Настоящий мужской. И мистер Эймс не отпускал все время идиотские шутки, от которых срывало крышу Хэйди. Филипп был сдержан. В нем чувствовался могучий, мудрый дух. Он, несомненно, был рад видеть Ральфа и Лору, но в силу своей сдержанности не выказывал открыто чувств.
— Вы помните нашу Нэнси, Филипп? — спросила его Лора.
Гость бросил на нее мимолетный взгляд, от которого душа Нэнси ушла в пятки. Она прекрасно понимала, как сейчас выглядит — как предательский румянец пробивается и охватывает щеки. Но Филипп, похоже, не удостоил этот румянец вниманием; он обратился напрямую к ней.
На веранде они разговорились. Не из формальной вежливости — в этом Нэнси была уверена. Филипп обратился к ней как к интересной женщине — в первый раз! О, вот он, незабываемый момент! Возможно, они его еще припомнят… вместе… когда-нибудь…
Ральф и Лора постоянно встревали со своими скучными вопросами о диссертации. Он, конечно же, отвечал им — говорил, что дело не стопорится, и к лету его работа вполне может оказаться готовой. Ральф, покивав, пустился в воспоминания о своей бытности подрядчиком. Нэнси, наблюдая за Филиппом, отметила, что тому явно не очень-то интересен рассказ отца; скорее, он терпел его из чистой вежливости.
Когда отец выговорился, мистер Эймс снова обратился к ней, спросив, почему она до сих пор не загорела.
— В последнее время я чаще дома сижу, — выдавила улыбку Нэнси.
— Не знаю, что на нее нашло, — встряла Лора. — Она целыми днями читает, бродит по дому неприкаянной душой. А я-то хочу, чтобы она свежим воздухом дышала!
— Мама! — строго сказала Нэнси. Ну сколько можно говорить о ней в таком тоне, будто ей лет десять или даже меньше?
— Я и сам домосед, — встал на ее сторону Филипп. — Мы, серьезные люди, должны держаться друг друга. Как насчет совместной дружеской прогулки — завтра вечером? Хочешь посмотреть на жизнь на другом берегу, Нэнси?
Хочет ли она? Да Нэнси и мечтать об этом не могла. А как у Хэйди Шустер глаза на лоб полезут, когда она увидит ее в компании Филиппа!
— А вы не возражаете? — спросил Филипп Ральфа и Лору.
Те, как выяснилось, не возражали.
— Тогда, юная леди, встретимся завтра около восьми часов.
Получилось!
Конечно, Ральф не преминул подшутить над Нэнси — мол, она-то шансов не упускает. Лора же всячески упрашивала дочь вернуться с прогулки до того, как пробьет одиннадцать.
— Мистер Эймс — конечно же, хороший человек, но…
— Мама, умоляю! — прервала ее Нэнси. — Ты, надеюсь, не собираешься мне про пестики и тычинки рассказывать?
Лору ее слова немного покоробили, но она оставила ее в покое, не мешая сборам.
Непослушные волосы Нэнси все никак не хотели уложиться в задуманную прическу. А все же сколько Филиппу точно лет? Двадцать семь? Двадцать восемь? Вряд ли — за тридцать. Наверное, стоит спросить как-нибудь! Я же непременно выйду к нему еще. У нас с ним целое лето впереди!
Без пятнадцати минут восемь Нэнси уже стояла на крыльце, вся в предвкушении. Когда он показался на тропинке, она отбросила сомнения и зашагала сразу же к нему.
— Добрый вечер, радость моя, — поприветствовал он ее.
Вот это да! Он так и сказал — радость моя! Нэнси возблагодарила закат — тень скрыла от Филиппа ее покрасневшие щеки.
Они встретились на середине тропы. Филипп потупил взор.
— Я… я виноват, — пробормотал он. — Я зашел сказать, что не могу сегодня гулять с вами. Кое-что произошло внезапно…
— О!..
— Надеюсь на ваше понимание.
Почему же Филипп вдруг так резко отступился от своих намерений? Неужто Нэнси что-то не то сделала, оделась как-то не так? Что случилось?
— Мне пора. Как-нибудь в другой раз, радость моя, — пробормотал он.
Нэнси так и осталась стоять с открытым ртом. Он просто от нее сбегает! Как же так! Какая муха его укусила!
Нэнси захотелось что-нибудь сказать, но слова не шли на ум. А вот слезы уже стояли у самых ресниц. А Филипп знай себе удалялся — лунный луч лег на него, прорезав сумерки, и сделал его силуэт на тропе каким-то призрачным, нереальным. И — вот его уже совсем не видно, но там, где он только что был, Нэнси заметила какое-то темное порхание.
Закусив губу, она пошла вперед. Быть может, он все же остался.
Порхающее нечто пискнуло и отпрянуло от нее. Пролетело над самой макушкой, чуть не задев волосы, нырнуло в кроны деревьев и затаилось там.
Всего лишь летучая мышка. Нетопырёк.
Развернувшись, Нэнси, подергивая плечами, зашагала к дому. Поднялась в свою спальню, упала навзничь на кровать и принялась плакать в подушку. Лора правильно оценила ситуацию — не стала приставать с расспросами, сделав вид, что ничего не заметила. И правильно. Случись по-другому, Нэнси просто умерла бы от стыда.
Хотя, если подумать, чего тут стыдиться? Слинял и слинял. Обидно, но жить можно.
Но ночью Нэнси волей-неволей возвращалась мыслями к происшествию — и кое-какие подробности натолкнули ее на странные подозрения. Такие, слегка фантастические.
Филипп позвал ее на прогулку — это раз. Какие-то странные обстоятельства вдруг встали поперек его намерений — это два. Он ничего ей не объяснил — это три. Выглядел его отказ весьма спонтанно — четыре.
Филипп Эймс живет здесь уже год, но днем его ни разу не видели. Пять.
Шесть: она не успела заметить, как он ушел. Миг — и его нет. А потом — летучая мышь. Одинокая летучая мышь над тропой — откуда ей там взяться?
Может быть, кто-то что-то и знает. Например, проныра мистер Прентис. Конечно, спросить у него напрямую не выйдет, слишком уж подозрительно будет. Придется выдумывать обходные.
И Нэнси их выдумала. Следующим утром она пошла в магазин и взяла мистера Прентиса в оборот.
— Мистер Филипп Эймс, — начала Нэнси, — будет обедать у нас на этой неделе, и мама хотела бы знать, что он особенно любит. Ну, может быть, он часто берет здесь кукурузу в банках…
Тогда мистер Прентис и сказал то, что Нэнси ожидала от него услышать:
— Эймс ничего не покупает у меня. Ни разу не видел, чтобы он сюда входил.
Значит, к тому, что Филипп Эймс живет здесь круглый год, но не ходит по улицам днем, добавляется и то, что он не покупает никакой еды — кроме лавки Прентиса, тут больше негде затовариваться. Да, она в открытую соврала про обед — ибо, покопавшись в памяти, поняла, что вообще ни разу не видела, чтобы он что-то ел у них в гостях.
Славненько…
Как бы еще проверить? Чтоб вот наверняка-наверняка?
Днем Нэнси договорилась с Хэйди Шустер пойти на встречу с парнями на той стороне озера. Когда вернувшийся с прогулки отец сообщил, что видел Филиппа Эймса, и тот пообещал вечером заглянуть на огонек, Нэнси сказала, что договорилась с Хэйди и не сможет присутствовать. В этом для нее самой крылось большущее облегчение. Спокойно смотреть Филиппу в глаза после вчерашнего — и после всех зародившихся подозрений, — она не сможет. Но в этот вечер у нее есть шанс осуществить задуманное: пока Филиппа нет, она попробует пробраться в его дом.
Хэйди долго и громко возмущалась, узнав, что Нэнси с ней в итоге не пойдет, но лишних вопросов с ее стороны не последовало. В девять вечера Нэнси украдкой проверила, все ли идет по плану. Точно! Филипп гостит у родителей — путь к его дому свободен. Ступив на тропинку, Нэнси трусцой побежала навстречу своим последним доказательствам.
Тьма воцарилась — хоть глаз выколи: еще и облака заволокли луну, и на пороге его коттеджа Нэнси чуть не споткнулась о ступеньку — вот была бы умора! Дверь оказалась плотно запертой, но рама окна подалась внутрь. Нэнси отодвинула занавеску, ухватилась за подоконник и подтянула себя наверх. Аккуратно спрыгнула на пол. Нутро жилища Эймса встретило ее предельной простотой и обыденностью. Включив прихваченный из дома маломощный фонарик, Нэнси обшарила взглядом комнату. Честь по чести — смотреть здесь было решительно не на что. Ничего необычного, ничего выдающегося. Ну разве что кровать была подозрительно хорошо застелена, будто бы даже без небрежной мужской руки. Может, на ней и не спали вовсе? Все тут было каким-то спартанским и скудным. Посуды — исчезающе мало. Ни походной печки, ни обогревателя. Одежды на вешалках и в шкафах немного, зато ящики забиты до отказа.
Нэнси, чувствуя себя довольно-таки странно, принялась рыться в комоде. Так много одежды — носки, рубашки, трусы, сложенные стопками, — и все новое. Будто и не ношеное ни разу.
Над комодом не висело зеркало. Не сыскалось зеркала и в ванной. Похоже, в доме Филиппа зеркала не водились в принципе. Ну да, конечно! Если ее догадка верна…
Последним Нэнси осмотрела рабочий стол. Пишущая машинка, пачка забитых текстом листов — похоже, про диссертацию он все-таки не врал. Нэнси прошерстила бумаги, поискав титульник. Ага, вот и он! «Заметки по эвристическому подходу к демонологии в современном мире». Что? Демонология? Так вот он, последний кусочек мозаики! Филипп Эймс изучал демонов эвристически. То есть на практике! Еще и в современности. Не на своем ли примере?
Новообретенное знание жгло душу Нэнси изнутри. Она знала — нужно хоть кому-нибудь рассказать об этом. Наверное, лучше всего — Лоре. Вечером, после ухода Филиппа, она поведает ей все — про то, что Филипп не ест и что в доме его нет зеркал, про летучую мышь и его нездоровую бледность, про опытное исследование современных демонов.
Все сходилось: Филипп Эймс был вампиром.
Нэнси не помнила, как пережила ту ночь, когда все рассказала Лоре. С матерью случилась истерика, и больших трудов стоило успокоить ее. Нэнси этого не ожидала, но решила не останавливаться. Нельзя бросать такое дело.
Поэтому на следующий вечер, когда Нэнси узнала, что Филипп, видимо, опять заглянет к ним, она нашла предлог для отсутствия. Спрятавшись, девушка подождала, пока Филипп зайдет в дом, и направилась к его коттеджу. Снова облачно — что ж, замечательно!
Свершив задуманное, Нэнси вернулась домой. Филипп все еще болтал с Лорой и Ральфом — Нэнси был слышен разговор через открытое окно.
— …страх темноты? — говорил Филипп. — О да, конечно же. Не отпирайтесь. Все мы в детстве боялись темноты. А кто-то этот страх так и не перерастает. А знаете, что самое страшное в ней, в темноте? Не грабитель и не убийца. Во тьме дети о них редко думают. Они думают о ком-то совсем другом. Ком-то, кто и не человек даже. О ком-то страшном и большом. Ведь родители часто запугивают детей в детстве этим монстром из темноты. Будешь плохим ребенком — придет бабайка и сцапает! Какой изящный шантаж, не правда ли? Но что, если этот самый бабайка, этот монстр в темноте существует? Мы ведь в детстве даже вполне могли описать его. Нечто черное, мохнатое, с длинными цепкими лапами и злыми красными глазками, утробным голосом… Признайтесь, как-то так вы его и представляли! Но время идет, дети вырастают, становятся взрослыми — и смеются над былыми страхами. На самом деле этот смех неумело покрывает стыд, ведь взрослому бояться темноты не к лицу. Сейчас мы все стыдимся своего страха, но он, думается мне, сам по себе еще жив в нас. Да, психологи проделали неплохую работу, убеждая, что никакого монстра в темноте нет. Монстров вообще не существует — вампиры, оборотни, все они лишь герои сказок. Даже рай и ад — мифы. Но как же трудно нам порой уйти от мыслей о монстре! Потому-то и жива до сих пор индустрия фильмов ужасов. Потому-то книги «ужасного» жанра раскупаются влет. Поэтому замшелые рассказы о привидениях не теряют своей актуальности и по сей день, поэтому люди до сих пор пытаются мистически толковать сны. Поэтому иногда, оставаясь одни в темноте, мы теряем задор, мы боимся — сколько бы лет нам ни было… ибо где-то там, на подкорке мозга, мы знаем: где-то монстры все же есть. Мы знаем: кто-то страшный и большой наблюдает за тобой! — Филипп рассмеялся. — Ну, и теперь вы еще удивляетесь, что ваша дочка приняла меня за графа Дракулу?
И они — все трое — захохотали. У них-то был повод для веселья. А вот Нэнси сползла по стене и спрятала лицо в ладонях. Лора проболталась! И кому? Ему! Небось, и про летучую мышь все сказала, и про то, как Нэнси у Прентиса допытывалась, что там Филипп ест… И теперь они животики надрывают!
— Господи, какой кошмар, — простонала она.
У Филиппа был острый слух. Нэнси слышала, как он встал и подошел к окну. Не было смысла прятаться. Нэнси подошла к крыльцу и открыла дверь.
— Здравствуй, — привечал ее Филипп.
— Нэнси? Ты так быстро? — удивилась Лора.
Они все одновременно улыбались ей. Нэнси не могла на них смотреть. У Филиппа на лице цвела широкая улыбка, и впервые она обратила внимание на его зубы. Большие, белые, блестящие, ровные. Острые кончики утоплены в полных алых губах.
Нэнси перекрестилась и, рыдая, убежала в свою комнату.
На следующий день они выясняли отношения.
— Ты вела себя как ребенок! Мы за тебя краснели! — гневалась Лора.
— Вы-то зачем ему все выложили? — допытывалась Нэнси.
— Потому что он спросил нас напрямую!
— Спросил?!
— Да, кто-то сказал ему, что ты расспрашивала о нем в магазине.
Так вот оно что. Вот почему он пустился в свои мудреные рассуждения о больших и страшных монстрах, что подстерегают впотьмах. Да он умен, ничего не скажешь! Заставил родителей подумать, что она преследует его. Поднял ее на смех. После такого не имело никакого смысла убеждать в чем-то Лору.
— Замнем для ясности, — сказала Нэнси и вышла из дома.
В тот день она долго сидела в тени деревьев и долго думала.
В конце концов, она могла ошибиться. Подумаешь, летучая мышка. Да их, небось, в лесу пруд пруди. Это во-первых. Во-вторых — одинокому современному мужчине не обязательно постигать азы готовки — он всегда может поесть в кафешке. Ну и диссертация — быть может, он тратит весь день на работу над ней. Не обязательно быть вампиром, чтобы изучать эвристическую демонологию. У многих людей блестящие белые зубы. И никого в этих краях не покусали. Никого не убили, обескровленных младенцев в колыбельках тоже не находили. Все тихо-мирно. Но где-то тут крылся подвох — Нэнси нутром чуяла. Лора, конечно, подумала, что Нэнси затаила на Филиппа обиду из-за несостоявшегося свидания. Что она начиталась глупых романтических книжек и решила, что влюбилась в таинственного незнакомца.
Но ведь Нэнси взаправду неровно дышала к этому человеку! Как же чертовски он был красив! Филипп был самым привлекательным мужчиной, какого она когда-либо встречала. Но разве он сам не понимает, что красив? Почему у него в доме нет зеркал?
Нэнси думала-гадала до самых сумерек. Поняв, что опоздает на ужин, она встала и пошла по тропе, огибающей озеро. Подкравшаяся темнота совсем не нравилась ей. Нехорошая темнота. Как бы не наткнуться в ней на кого-нибудь страшного… и большого.
Кто-то выступил впереди из тени, и сердце Нэнси обледенело.
— Я напугал вас? — услышала она знакомый голос.
Само собой, то был Филипп. Он стоял там, впереди — и улыбался.
— Простите, не хотел. Я был у вас дома, искал вас…
— Меня?
— Да, я хотел поговорить с вами. Давайте погуляем.
— Я тороплюсь, — отрезала Нэнси.
— Очень жаль. Я надеялся, мы сможем стать друзьями. Вы не сердитесь на меня за прошлый вечер?
— Нисколько. — Нэнси не могла понять, что происходит. Филипп казался таким… обычным… И вполне сносным.
Дальше по тропе они пошли вместе. Тьма сгустилась, облака не пропускали ни лучика лунного света. Нэнси вроде бы и не боялась, но…
Филипп вдруг схватился за глаз.
— Что с вами? — насторожилась Нэнси.
— Да вот… мошку поймал. Залетела, дурная. У вас зеркальца не будет?
— Зеркальца?
— Его самого, радость моя.
Руки Нэнси дрожали так, что она едва не вытрясла всю сумочку себе под ноги. Но она все же нашла зеркало и протянула его Филиппу.
Он посмотрелся в него. Потер глаз. Нэнси заглянула ему через плечо — и увидела его отражение.
У него оно было.
— Вы что… отражаетесь? — брякнула она прежде, чем успела себя осадить.
— Конечно. — Филипп улыбнулся и вернул ей зеркальце. — И еще я нашел ваше импровизированное распятие из веточек на ручке двери. В тот вечер вы, выходит, снова у меня были.
— Я!..
— Да не бойтесь вы. Я на вас не сержусь. По-вашему, я — вампир? Вы так подумали обо мне только потому, что я работаю весь день, не хожу в магазин и гуляю по ночам? И из-за темы моей диссертации? Нэнси, будет вам. Вампиры носят черные костюмы, а днем спят в гробах или склепах. У меня вы, надо полагать, не нашли ни плаща, ни гроба с сырой землей? Так знайте: у меня есть отражение, я ем человеческую еду, и даже могу сделать вот так. — Он размашисто перекрестился. — Ваши предположения?
Нэнси отвернулась, чувствуя стыд. Облака обнажили луну, и от ее сердца отлегло.
— Вы, — прошептала она, — вы, наверное, думаете, что я дура конченая.
— А вот и нет. — Он взял ее за руку. Она знала, что у вампиров руки холодные, но его прикосновение было теплым, даже горячим. — Я думаю, что вы — очень красивая девушка. У вас прекрасные волосы, Нэнси — вам кто-нибудь говорил? Смотрите, луна восходит. Она блестит в ваших волосах… Нэнси, вы больше не боитесь меня?
— Нет, Филипп. Не боюсь. Лора права — я повелась на предрассудок.
— Какое красивое слово — предрассудок, — чуть удивленно произнес он.
— Да! — тряхнула она головой. — Предрассудок! Глупость! Я просто хотела, чтобы вы обратили на меня внимание — вы ведь такой красивый! Все вампиры и должны быть такими — высокими загадочными красавцами-брюнетами!
Филипп обнял Нэнси и прижал к себе. Она не противилась.
— Вы очень умная девушка, Нэнси. Очень умная. Жаль, что все так получилось.
— Но я не хотела, чтобы все было так! Никто и слова о вас дурного не скажет! Только Ральф и Лора знают о том, что между нами произошло!
— Не все так просто, как вам кажется, Нэнси. Бросишь камень в болото — болото стерпит. Бросишь камень в пруд — расползутся круги.
— Круги?
— Ну да, концентрические, — пояснил Филипп. — Лора и Ральф разболтают. Подадут все как шутку, но все же. Лора уже что-то сказала Прентису. Очень скоро пойдет молва. Люди станут задумываться. Чужак всегда подозрителен, Нэнси, а репутация — очень хрупкая вещь. Все бесполезно, радость моя. Мне придется исчезнуть.
Нэнси не верила своим ушам.
— Неужто это вас волнует? — прошептала она. — Да пусть говорят что хотят! Мы над ними просто посмеемся!
— Смеяться буду я, — произнес Филипп, — но не вы.
Тень пала на его лицо, и Нэнси вдруг показалось, что его глаза светятся, как у ночных животных.
— Как жаль, — проговорил он, — что вы все испортили. Очень трогательно, что я вам нравлюсь, но вы уже слишком многое поняли, правда? И отпустить я вас уже не смогу. Если я вас отпущу, я не смогу больше жить и спать спокойно. Вы знаете, Нэнси. Вы все-все знаете.
Она попыталась вырваться из его хватки, но силы Филиппу было не занимать.
— Мистер Эймс, отпустите меня!
Он держал крепко. Спасения не было.
Равнодушный свет лунного шара выхватил его лицо из темноты, и только сейчас Нэнси поняла, что лицо это как-то неуловимо изменяется.
— Так это правда! — вскрикнула она. — Вы на самом деле вампир!
— Да будет вам, радость моя, — прорычал он. — Я простой оборотень.
