4
Вкус
Эти и многие другие факты подобного рода… позволяют нам, думается, сделать вывод, что по крайней мере некоторые птицы наделены способностью различать вкус; хотя это полностью или частично отрицают некоторые авторы, известные точностью наблюдений.Джеймс Ренни. Способности птиц (The Faculties of Birds)
Колибри могут определять по вкусу концентрацию сахара в нектаре. Здесь небесный сильф слизывает нектар с цветка – обратите внимание на язык, выходящий из кончика клюва: вкусовые почки находятся внутри рта, а не на языке
1868 год. Однажды утром Джон Уир, увлеченный любитель-птичник, несет к вольерам гусениц, чтобы угостить своих птиц. Они очень любят такую натуральную пищу и предпочитают ее привычному для них искусственному питанию, но в этом случае Уир замечает, что если с одними гусеницами птицы расправляются быстро, то других оставляют нетронутыми. Присмотревшись, он понимает, что все съеденные птицами гусеницы имеют защитную окраску, а гусеницы, от которых птицы отказались, ярко окрашены. Задумавшись, имеет ли это какое-нибудь отношение к чувству вкуса птиц, Уир позднее предлагает им гусениц горностаевой моли, зная, что они отвратительны. Большинство птиц отказываются даже пробовать их, а одна или две, решившиеся попробовать, немедленно выплевывают, трясут головами, вытирают клювы и ведут себя явно взволнованно. Так Уир получает первое свидетельство тому, что у птиц есть вкусовая чувствительность.
Этот эксперимент Джон Уир провел по просьбе Альфреда Рассела Уоллеса, вместе с Чарльзом Дарвином открывшего естественный отбор. Дарвин и Уоллес заинтересовались окраской животных, в особенности птиц, а также тем фактом, что самцы обычно окрашены ярче самок. Дарвин объяснил это различие между представителями разных полов тем, что он назвал «половым отбором» – согласно ему, самки предпочитают спариваться с более яркими, следовательно, более привлекательными самцами.
Однако окраску одной группы животных, а именно гусениц бабочек и мотыльков, не удалось объяснить подобным образом, поскольку они, как незрелые в половом отношении особи, не способны к размножению. В поисках альтернативного объяснения Дарвин, который в то время как раз готовил к публикации книгу о половом отборе, обратился за советом к Генри Бейтсу. Превосходный натуралист Бейтс много путешествовал по Амазонии в 1850-х годах и составил подробные описания тамошних насекомых. Бейтс, в свою очередь, предложил Дарвину обратиться к Альфреду Уоллесу, который сопровождал его в Южную Америку.
Уоллес написал Дарвину 24 февраля 1867 года: «Несколько дней назад я виделся с Бейтсом, и он упомянул при мне об этом затруднении с гуссеницами [sic]. Думаю, его можно разрешить лишь с помощью особых наблюдений». Затем Уоллес высказал предположение:
Птицы… по всей видимости, усердные истребительницы гуссениц [sic]. Если предположить, что те другие, не шерстистые, защищены неприятным вкусом или запахом, для них это может быть явным преимуществом, чтобы их ни в коем случае не перепутали со съедобными гуссеницами [sic], поскольку даже легкого ранения, нанесенного клювом птицы, почти наверняка достаточно, чтобы убить развивающуюся гуссеницу [sic]. Следовательно, любая броская и хорошо заметная окраска, сразу отличающая их от коричневых и зеленых съедобных гуссениц [sic], помогает птицам легко распознавать их как непригодные в пищу, поэтому их даже не клюют, что было бы для них столь же губительно, как если бы их съели.
Он продолжал: «Так что теперь проверить это экспериментальным путем может каждый, кто держит несколько видов насекомоядных птиц. Они должны, как правило, отказываться есть и обычно даже трогать ярко окрашенных гуссениц [sic], и охотно поедать всех имеющих какую-либо защитную [то есть маскировочную] окраску. Я попрошу об этом мистера Дженнера Уира из Блэкхита».
Джон Дженнер Уир и его брат, Уильям Харрисон Уир, были сведущими и авторитетными специалистами по содержанию птиц; Дарвин регулярно обращался к ним с вопросами. В ответ на просьбу Уоллеса Джон Уир, счетовод по профессии, провел на досуге необходимые эксперименты и в начале 1868 года сообщил Дарвину результаты своих наблюдений.
Результаты, полученные Джоном Уиром, подтвердил видный энтомолог Генри Стэнтон, который в 1867 году рассказывал Альфреду Уоллесу, как он, наловив мотыльков, обычно скармливал особи распространенных видов домашней птице. В одном из таких случаев выводок молодых индюков жадно склевал всех брошенных им насекомых, но «среди них попался обычный белый мотылек. Один из молодых индюков схватил его клювом, затряс головой и выплюнул, затем другой погнался за мотыльком и проделал то же самое, и так продолжалось, пока весь выводок по очереди не отказался от мотылька». Этот белый мотылек, горностаевая моль, был взрослой особью тех самых гусениц, от которых отказались, как от совершенно несъедобных, птицы Уира.
Первые результаты Уоллеса, Уира и Стэнтона неоднократно подтверждались учеными последующих времен, в том числе Кристером Виклундом, специалистом в сфере поведенческой экологии (и фанатом Боба Дилана) из Стокгольмского университета, Швеция. В 1980-х годах Виклунд с коллегами отобрали…
…не использовавшихся ранее в опытах птиц четырех разных видов – большую синицу, лазоревку, скворца и перепела – и показали, что, по-видимому, общим феноменом для этих птиц является наличие вкусовой чувствительности и выплевывание неприятных на вкус насекомых с выраженным апосематизмом [отпугивающей окраской] более-менее сразу же после того, как они были взяты в клюв (без причинения вреда насекомому – предположительно не из сентиментальности (или великодушия), а скорее чтобы побыстрее избавиться от неприятного вкуса во рту).
Все эти наблюдения явно свидетельствуют, что птицы, пользуясь вкусовой чувствительностью и зрением, ассоциируют внешний вид добычи с ее пригодностью в пищу. Предупреждающая окраска (также известная как «апосематическая») обнаружена у широкого спектра животных, в том числе насекомых, рыб, амфибий и, как мы убедимся, также у птиц.
Даже во времена Дарвина вопрос о наличии у птиц чувства вкуса давно уже вызывал споры. С одной стороны, твердый птичий клюв так заметно отличается от нашего мягкого, чувствительного рта, что трудно представить себе, что птицы способны хоть как-нибудь ощущать вкус. Человеческий рот – удивительный орган: мягкий и влажный, с большим мясистым языком, чрезвычайно чувствительный к вкусовым, тепловым и тактильным ощущениям, как во время еды, так и во время эротических поцелуев. Разница между нашим ртом и птичьим едва ли может быть более значительной: клюв птицы твердый, часто заостренный, стенки полости рта выглядят явно нечувствительными. У большинства видов птиц язык – твердый, небольшой, стреловидный, находящийся в пределах нижней челюсти, и, на первый взгляд, практически не содержащий вкусовых почек. Кроме того, поскольку у птиц отсутствуют зубы и они не пережевывают пищу, а сразу глотают ее, создается впечатление, что они не чувствуют вкуса. А если добавить ко всему вышесказанному тот факт, что клюв птицы препятствует любой мимике, ассоциирующейся со вкусом – как приятным, так и противным, – неудивительно, что в целом складывается впечатление, будто бы у птиц почти или совсем нет вкусовой чувствительности.
Вкусовые луковицы человека впервые были описаны в XIX веке. Но еще задолго до этого людей интересовали вопросы вкуса. Аристотель считал, что вкусовые ощущения передаются от языка через кровь в сердце и печень, которая в IV веке до н. э. считалась вместилищем души и источником всего восприятия. Древнеримский медик греческого происхождения Клавдий Гален (129–201) позднее опроверг гипотезу Аристотеля, проследив нервы от языка до их начала в основании головного мозга. Открытие в 1665 году вкусовых «сосочков» на человеческом языке итальянским анатомом Лоренцо Беллини почти наверняка было сделано под впечатлением от работы Марчелло Мальпиги (1628–1694), годом ранее обнаружившего вкусовые сосочки на языке вола. Беллини с поразительным воодушевлением описывал их: «Множественность сосочков очевидна, можно сказать, что они неисчислимы и выглядят столь изящно…» По его словам, они похожи на «бесчисленные грибы, пробивающиеся между тонкими, частыми травинками…» Истинные вкусовые почки, микроскопические нервные окончания, были открыты лишь два века спустя, в 1850–1860-х годах, сначала у лягушек и рыб, а затем у человека. Их связь с сосочками на языке недвусмысленно указывала, что они задействованы во вкусовой чувствительности.
Шотландский натуралист Джеймс Ренни, написавший в 1835 году труд «Способности птиц» (The Faculties of Birds), утверждал, что если «по крайней мере некоторые птицы наделены способностью ощущать вкус», то ее «полностью или частично отрицали некоторые авторы, известные точностью наблюдений, такие, как полковник Монтегю и господин Блюменбах, поскольку у некоторых видов птиц язык “роговой, жесткий, лишенный иннервации, следовательно, непригодный в качестве органа вкуса”». Но, как прозорливо указывал Ренни, «если у большинства других животных язык является основным органом вкуса, отсюда еще не следует, что птицы… не в состоянии различать вкус своей пищи, так как эти функции могут выполнять другие части рта».
В то время Ренни был почти одинок в своем убеждении, что птицы ощущают вкус, но если вдуматься, кажется невероятным, чтобы птицы могли существовать без этой способности. Вкус необходим, чтобы отличать съедобную пищу от несъедобной или опасной. Тем не менее шестьдесят лет спустя в своем внушительном «Словаре птиц» Альфред Ньютон писал:
Язык принято считать главным органом вкуса, но к птицам это явно не относится… Да, язык птиц изобилует чувствительными тельцами… которыми заканчиваются чувствительные нервы, но эти тельца зачастую упрятаны глубоко под непроницаемый роговой чехол, поэтому они не могут служить органами вкуса, хотя и способны действовать как органы осязания…
Разумеется, вкусовые почки у птиц в конце концов были найдены – как бы смогли птицы обходиться без чувства вкуса? – и на некоторое время определяющим в этой сфере стал обзор, который опубликовали в 1946 году Чарльз Мур и Раш Эллиот. По их мнению, те немногочисленные вкусовые почки, которыми обладают птицы, находятся на языке, – это мнение их последователи принимали безоговорочно.
Перенесемся сразу в 1970-е годы и Лейденский университет в Нидерландах, где учится в аспирантуре молодой Герман Беркхаудт. Тема его исследований – микроскопические структуры, ассоциирующиеся с осязательной чувствительностью птичьих клювов. Однажды в январе 1974 года, наблюдая, как два студента выполняют знакомое всем анатомам упражнение, составляя трехмерное изображение из ряда тонких двухмерных поперечных сечений – в данном случае утиной головы, – Беркхаудт сделал поразительное открытие.
Беркхаудт увеличивал поперечные сечения, которые они рассматривали, проецируя их на стол, чтобы их было проще различать, и при появлении одного конкретного изображения заметил нечто необычное. На самом кончике утиного клюва обнаружились «странные, яйцеобразные скопления клеток, направленные к поре внутри кончика клюва. Он рассказывал мне: «В этот момент я понял, что нашел вкусовые почки. И ощутил нешуточный выброс адреналина!» Это было что-то новое. Результаты всех предыдущих исследований вкусовых почек птиц гласили, что эти почки расположены только на языке или ближе к задней части рта.
Открытие отвлекло Беркхаудта от изначальной темы его исследований, осязания, и побудило обратиться к чувству вкуса. Несколькими годами ранее ученые с его факультета определили, что кряквы обладают поразительной способностью отличать обычный зеленый горошек (который они любили) от горошка, неприятного на вкус, просто захватывая его кончиком клюва. Утки никогда не ошибались, они неизменно выбирали вкусные горошины. Выяснить, как именно они делают это, стало основной целью исследований Беркхаудта.
В последующие несколько лет путем скрупулезных микроскопических исследований рта кряквы было обнаружено общим счетом четыреста вкусовых почек на верхней и нижней челюстях, и ни одной – что довольно странно, учитывая предыдущие исследования, – на самом языке. Вкусовые почки образовывали пять отдельных скоплений, четыре на верхней и одно на нижней челюсти. Следующим этапом предстояло понять, почему вкусовые почки расположены именно так. Для этого Беркхаудт применил оригинальный метод высокоскоростной рентгенографии уток, хватающих и проглатывающих пищу. Выяснилось, что точки захвата пищи птицей (кончик клюва) и контакта пищи с внутренней поверхностью рта перед тем, как продвинуться к горлу, в точности совпадают с расположением вкусовых почек, позволяя убедительно объяснить способность птиц отличать настоящие, вкусные горошины, от тех, которым был искусственным путем придан неприятный вкус.
Важный этап учебы в аспирантуре – тщательное ознакомление с материалами по конкретной теме исследований, опубликованными ранее. Это неотъемлемая часть научной деятельности, без которой слишком легко заново изобрести велосипед. Вдобавок понимание, как действовали предыдущие исследователи, позволяет опираться на полученные ими результаты и избегать ошибок, выявленных в их работе. Впрочем, порой ранние материалы оказываются недосягаемыми, если они опубликованы на другом языке. Бегло владеющий немецким языком Герман Беркхаудт с изумлением обнаружил, что ряд статей, относящихся к первому десятилетию ХХ века, полностью ускользнул от внимания всех предыдущих исследователей вкуса. Первую из этих неизвестных статей опубликовал Евген Ботезат из Черновицкого университета бывшей Австро-Венгерской империи: вкусовые почки на языке молодых воробьев он нашел еще в 1904 году. Автором второй статьи был Вольфганг Бат из Берлинского университета, который в 1906-м подтвердил наличие вкусовых почек у птиц и, что немаловажно, показал: они располагаются не только на языке, как утверждал Ботезат.
Немного разочарованный тем, что его собственные результаты оказались не настолько беспрецедентными, как он поначалу полагал, Беркхаудт был тем не менее заинтригован находками немецких анатомов. Кроме того, он осознал, что его результаты открывают возможности для увлекательных исследований, и воспользовался этим обстоятельством. Применяя новые, эффективные способы обнаружения и подсчета вкусовых почек, Беркхаудт составил схему их распределения во рту уток. Поскольку более ранние исследователи не подозревали о работах Ботезата и Бата и сосредоточивали усилия на языке птиц, они серьезно недооценили общее количество вкусовых почек, которыми обладают птицы.
В настоящее время нам известно, что у курицы 300 вкусовых почек, согласно работам Беркхаудта, у кряквы – около 400, у немого перепела – всего 60, у африканского серого попугая, или жако, – не менее 300–400. Но, если не считать этих нескольких видов, информация об общем количестве вкусовых почек у птиц, которой мы располагаем, все еще на редкость скудна. Если обратиться к учебникам, в которых есть раздел, посвященный органам чувств, то обычно в список видов птиц, для которых известно количество вкусовых почек, входят лазоревка, обыкновенный снегирь, кольчатая горлица, обыкновенный скворец и попугай, конкретный вид которого не указан. Вдобавок, насколько я могу судить, приведенные цифры неточны, поскольку относятся только к отдельным частям рта.
У большинства видов птиц вкусовые почки находятся в основании языка, на нёбе и ближе к задней части гортани. Поскольку слюна (или по крайней мере влага) чрезвычайно важна для восприятия вкуса, неудивительно, что многие вкусовые почки сосредоточены вблизи выводных протоков слюнных желез. Согласно имеющимся ограниченным сведениям, у птиц довольно мало вкусовых почек по сравнению с людьми (10 тысяч), крысами (1265), хомяками (723) и некоторыми видами сомообразных рыб (100 тысяч).
Вопреки распространенному мнению, что существует корреляция между размерами сенсорной ткани и развитостью конкретного чувства, количество вкусовых почек мало что может сказать нам о том, как птицы на самом деле ощущают вкус или насколько хорошо они способны различать вкусы.
Способность птиц различать вкусы исследовали в 1920-х годах ученый Бернхард Ренш и специалист по содержанию птиц Рудольф Нойнциг. Они проверили вкусовое восприятие у шестидесяти видов птиц, просто предлагая им единственную емкость с водой, в которую были добавлены различные вещества, создающие четыре основных вкуса – соленый, кислый, горький и сладкий, – на которые реагируют люди. Потребление птицами воды сравнивали с потреблением контрольной группы, которой давали чистую воду. Последующие эксперименты усовершенствовали: одним и тем же птицам давали две емкости – одну с чистой водой, другую – с водой, в которой было растворено какое-либо вещество из четырех. Предпочтение одной емкости считалось свидетельством тому, что птицы различают вкус воды в обеих.
Эти исследования подтвердили, что, несмотря на сравнительную немногочисленность вкусовых почек, птицы реагируют на те же категории вкуса – соленый, кислый, горький и сладкий, – как и мы. (Неизвестно, реагируют ли они на последнюю, недавно открытую категорию вкуса «умами», который принято называть «приятным».) Мы знаем также, что колибри способны распознавать изменения содержания сахара в нектаре, что питающиеся плодами птицы умеют отличать спелые плоды от неспелых по содержанию в них сахара, а околоводные птицы, такие как кулики, – ощущать присутствие червей в сыром песке. С другой стороны, известно, что птицы и люди очень по-разному реагируют на определенные вкусы. По-видимому, птицы равнодушны к капсаицину – веществу, из-за которого перец чили кажется нам острым; более того, в конце XIX века люди, занимающиеся разведением птиц, кормили своих канареек красным перцем, чтобы добиться красной окраски оперения, и птицы ели перец, не выказывая признаков дискомфорта. Несмотря на это, большая статья о вкусовой чувствительности птиц, опубликованная в 1986 году, завершалась словами: «Исследованиям чувства вкуса у птиц препятствовало распространенное убеждение, что они живут в том же сенсорном мире, что и люди».
В 1989 году аспирант Чикагского университета Джек Дамбакер сделал поразительное открытие: он нашел первую в мире птицу, отвратительную на вкус. Джек изучал райскую птицу Рагги в Национальном парке Варирата в Папуа – Новой Гвинее. Вместе с товарищами они расставляли сети на райских птиц, но, как часто бывает, вместе с райскими в сети попадались и птицы других видов. Чаще всего такой случайной добычей оказывалась двуцветная дроздовая мухоловка, или питоху, – птица с ярким оранжево-черным оперением. Питоху всякий раз становились досадной помехой, не в последнюю очередь потому, что сильно пахли и всегда вели себя агрессивно, когда их доставали из сети. В одном таком случае птица, которую держал Дамбакер, оцарапала его, повредив кожу. Вскоре после этого, высасывая кровь из ранки, Дамбакер почувствовал онемение во рту. В то время он не придал этому значения, но, когда немного погодя другой аспирант поделился подобными ощущениями, задумался, нет ли чего-то особенного в питоху. В этом сезоне проверить свои предположения Джек уже не успел, а на следующий год взял единственное перо только что пойманного питоху и попробовал его на вкус. Эффект был ошеломляющим. В перьях присутствовало нечто в высшей степени неприятное.
Когда несколько месяцев спустя аспирантов навестил их научный руководитель, Брюс Билер, Дамбакер сообщил ему о том, что обнаружил, и робко поинтересовался, получится ли из добытых сведений интересная заметка для местного журнала о птицах. Билер не дал ему договорить: «Хотите сказать, вы нашли ядовитую птицу?.. Эта новость достойна обложки журнала Science! Разворачивайте машину! Едем в город, за разрешением на изучение этой птицы!»
Вероятно, Брюс Билер знает о птицах Новой Гвинеи больше, чем кто-либо, так как он написал авторитетный труд «Птицы Новой Гвинеи» (Birds of New Guinea). Поэтому он сразу понял, что Дамбакер совершил исключительное открытие. Билера удивило, что прежде никто не упоминал о токсичных перьях мухоловки питоху – вида, известного науке с середины XIX века, распространенного в местах его обитания и выставленного в виде чучел в музеях по всему миру.
На самом деле местные жители знали про необычные особенности питоху и даже прозвали эту птицу уобоб, что дословно означает «птица, от горькой кожи которой вяжет рот». Один из коллег Дамбакера вспомнил, что неприятный вкус питоху упоминался в «старой книге», которую новозеландский антрополог Ральф Балмер написал в соавторстве с местным жителем Иэном Симом Майнепом. «Старой»? Когда я решил разузнать о ней, оказалось, что книга была опубликована в 1977 году. А Дамбакер, к своему удивлению, выяснил, что, помимо уобоба, местным жителям известна еще одна отвратительная на вкус новогвинейская птица, на этот раз обитающая на нагорьях, – синеголовая ифрита, повадками напоминающая поползня. Местные зовут ее слек-якт, то есть «горькая птица».
Дамбакер задумался о том, какой токсин присутствует в перьях этих птиц, и по невероятно удачному совпадению его направили к единственному человеку в мире, который мог помочь ему выяснить это. Фармаколог Джон Дейли из Национального института здравоохранения посвятил много лет изучению токсинов – так называемых батрахотоксинов, вырабатываемых южноамериканскими лягушками-древолазами. Как рассказывал мне Дамбакер:
…мне также невероятно повезло сотрудничать с единственным химиком в мире, который легко мог в лабораторных условиях выделять и идентифицировать батрахотоксины. К нашим первым результатам мы отнеслись настолько скептически (отчасти потому, что… казалось невероятным присутствие этих токсинов в организме новогвинейской птицы), что повторили те же опыты с несколькими птицами, не решаясь поверить сразу. Однако все подтвердилось, и после долгого сбора информации и обработки мы даже описали несколько новых батрахотоксинов [полученных из птиц], ранее не обнаруженных у лягушек.
Присутствию токсинов в перьях и коже питоху (как и другие токсичные животные) были обязаны своему рациону, в данном случае – жукам-мелиридам. Новый батрахотоксин оказался более токсичным, нежели стрихнин. И действительно, когда экстракт из перьев питоху вводили мышам, они умирали в судорогах, убедительно подтверждая его токсичность.
Продолжающиеся исследования Дамбакера и его коллег выявили в Новой Гвинее всего (на данный момент) пять ядовитых птиц: двуцветную дроздовую, рыжую дроздовую, черную дроздовую, изменчивую мухоловки и синеголовую ифриту; все они содержали одни и те же токсины и зачастую испускали сильный едкий запах. Возможно, поначалу токсины служили для отпугивания пухоедов и лишь позднее стали защитой от более крупных хищников. Джек Дамбакер никогда не видел, чтобы какие-нибудь хищные птицы пытались схватить его «невкусных птиц» или накинуться на них, поэтому за их реакцией так и не удалось понаблюдать, и мы не знаем, сочли бы хищники таких птиц несъедобными или нет. Однако Дамбакер проводил эксперименты со змеями и рассказывал мне: «Коричневые бойги и зеленый, или древесный, питон продемонстрировали одинаково выраженную реакцию на токсины и выглядели страдающими и раздраженными из-за них, но нам не удалось провести достаточное количество экспериментов, чтобы подтвердить (или опровергнуть) предположение о способности змей научиться избегать этих токсинов». Он также говорил: «Лично я полагаю, что наибольшую пользу эти токсины приносят в период гнездования, помогая защищать в остальном беззащитные гнезда (яйца и птенцов), а также сидящих в них птиц от хищников. Согласно сделанному ранее единственному описанию гнезда двуцветной дроздовой мухоловки, неоперившиеся птенцы имеют яркую окраску, и мне всегда хотелось найти использующееся гнездо и проверить его на токсины, но в этом отношении мне не повезло». Дамбакер предположил, что токсичные вещества из перьев взрослых птиц попадают на поверхность яиц во время высиживания и помогают отпугивать охотящихся за яйцами хищников – таких, как змеи.
В октябре 1992 года Дамбакер и Билер должным образом опубликовали свою статью в журнале Science с фотографией на обложке, чем привлекли внимание научной общественности к существованию отвратительных на вкус ядовитых птиц. Это побудило ученых сообщать им о других предположительно токсичных птицах. Среди собранного материала оказался рассказ Джона Джеймса Одюбона, который отварил тушки десяти подстреленных им каролинских попугаев (эта птица в настоящее время вымерла) для своей кошки, специально, чтобы проверить, ядовиты ли они. Выяснить это не удалось, так как кошка исчезла, и Одюбон отмечал, что предыдущим летом умерли семь кошек, которые ели попугаев. Эти птицы питались семенами дурнишника обыкновенного, содержащими токсин, так что, вероятно, на самом деле были ядовитыми.
Еще один любопытный пример – пурпурный танагровый певун из Мексики с подходящей броской окраской, названный несъедобным во Флорентийском кодексе (описании флоры и фауны доколумбового мира ацтеков). Под впечатлением от открытия Дамбакера ученые выяснили, что перья пурпурного танагрового певуна содержат алкалоиды, которые, будучи введенными мышам, вызывают «необычное поведение». Это конкретное исследование искушает своей незавершенностью и предоставляет прекрасную возможность для сотрудничества какого-нибудь мексиканского орнитолога и биохимика.
Поскольку до сих пор еще никому не удавалось увидеть, как какая-нибудь хищная птица ловит питоху или ифриту, мы просто не знаем, как она отреагирует на такую добычу. Может быть, так же, как Джек Дамбакер или его подопытные змеи, – с недовольством и отвращением? Полагаю, так и будет.
Новогвинейские отвратительные на вкус, но ярко окрашенные птицы подобны гусеницам Дарвина и Уоллеса, яркая окраска которых служила предостережением: «Не ешь меня, я невкусная». Ни Дарвин, ни Уоллес даже предположить не могли, что это справедливо и для птиц, главным образом потому, что многие птицы – утки, вальдшнепы, даже жаворонки и дрозды, – кажутся нам чрезвычайно вкусными.
Открытие Джека Дамбакера убедительно продемонстрировало, что птицы могут быть невкусными и что их отвратительный вкус ассоциируется с ярким оперением. Однако этот случай нельзя назвать беспрецедентным, так как пятьюдесятью годами ранее та же тема для исследований была особенно актуальна.
В октябре 1941 года зоолог из Кембриджа Хью Котт (1900–1987) служил в британских вооруженных силах в Египте. Получив недельный отпуск, он готовил подстреленных им птиц в качестве образцов для музея. При этом он заметил нечто необычное. Под столом, на котором он работал, лежали тушки малой горлицы и малого пегого зимородка. Шершни слетелись к горлице, но не обращали внимания на зимородка, лежащего рядом. Горлица имела защитную неброскую окраску, а зимородок – яркую, в черно-белых пятнах. Это навело Котта на мысль. Окрас животных интересовал его и раньше, за год до описываемых событий вышла его книга «Окраска животных» (Animal Colouration), ныне считающаяся классическим трудом. Как позднее говорил Котт, случайно увиденные им шершни стали «наглядным примером тому, как случай и совершенно неожиданное наблюдение могут привести к появлению плодотворной и малоизученной гипотезы».
В то время предположение, что яркое оперение птиц может служить им для защиты от потенциальных хищников, было совершенно новым, и в последующие двадцать лет Котт неустанно проверял и разрабатывал его. С шершнями, кошками и людьми в качестве «дегустаторов», пользуясь также отчетами своих товарищей, которым случалось есть птиц, Котт оценил вкусовые качества таких разнообразных видов, как гоацин, дубонос, удод и домовый воробей. Он пришел к выводу, что по-настоящему вкусные птицы, такие как вальдшнеп, тетерев и голубь, тускло или неприметно окрашены, а виды, отвратительные на вкус, имеют более яркую предостерегающую окраску. Это открытие привело к публикации в 1945 году статьи в журнале Nature.
Однако исследование Котта изобилует пробелами. Справедливости ради следует заметить, что отчасти проблему представляет то, что характер научных исследований существенно изменился с 1940-х годов, и методы Котта, в лучшем случае своеобразные, по сегодняшним меркам просто неприемлемы. К примеру, оценивая яркость оперения птиц, Котт отбирал только самок, игнорируя (за неудобство?) тот факт, что самки и самцы зачастую выглядят совершенно по-разному. Он предположил (но так и не проверил это предположение), что на вкус самки и самцы одинаковы. Кроме того, Котт пробовал только мясо, вдобавок термически обработанное, – в отличие от Дамбакера, который хоть и случайно, но все же попробовал на вкус перья питоху, а ведь именно они должны первыми попадать в рот хищника. Как мы уже убедились, чувства человека не обязательно оказываются удачным критерием для оценки чувств птицы, поэтому тот вкус, который нам кажется плохим, не будет таковым для хищной птицы или змеи. Кроме того, нам известно, что некоторые осведомители Котта были ненадежными, и это еще мягко сказано.
Маловероятно, что кто-нибудь повторит исследования Котта, придерживаясь более строгой методологии, но, с моей точки зрения, вопрос о связи яркости оперения и съедобности птиц остается в целом открытым. Поскольку есть весомые свидетельства тому, что яркое оперение играет важную роль в выборе птицами партнера, любую повторную оценку окраса и отвратительного вкуса следует также принять во внимание. С другой стороны, нам уже известно, что по крайней мере некоторые птицы обладают развитым чувством вкуса и учатся на его основании отказываться от употребления в пищу некоторых насекомых. В принципе, было бы не настолько трудно провести простые поведенческие тесты и выяснить, действительно ли некоторые птицы кажутся отвратительными на вкус их естественным врагам. Например, можно дать какой-нибудь содержащейся в неволе новогвинейской хищной птице кусок мяса (достаточный, чтобы проверить ее реакцию, не подвергая птицу риску), завернутый в перья питоху, и посмотреть, как хищник отреагирует на них.
В завершение этой главы подтвердим, что птицы действительно различают вкус. Эта способность не относится к числу очевидных, поэтому она недостаточно исследована, но тем не менее она у птиц есть. Наши знания о том, у каких птиц имеется чувство вкуса, все еще ограниченны, и было бы чудесно, если бы кто-нибудь предпринял по-настоящему всеобъемлющее исследование, возможно с применением технологий сканирования головного мозга как способа быстрого исследования большого количества видов. Да, некоторых читателей может раздосадовать отсутствие у нас достаточных знаний о том, чувствуют птицы вкус или нет, но как исследователь я расцениваю это обстоятельство как благоприятное. Эта сфера деятельности полностью открыта, возможности сделать здесь поразительные открытия безграничны!
Назад: 3 Осязание
Дальше: 5 Обоняние
