Многие читатели, несомненно, уже заметили, что я говорю о христианстве и христианах обобщенно, так, как будто раннехристианское движение было единым целым, а не сгустком разнородных явлений и движений. На самом деле, как нам хорошо известно, в первые четыре столетия своего существования христианство было на удивление разнообразно: различные христиане верили порой в очень разные вещи и участвовали в поразительно различных религиозных практиках. Об этом в наше время, особенно в последние сорок лет, написано множество книг.

Если так, можем ли мы делать широкие обобщения – вроде «христианство было эксклюзивным» или «христианство было миссионерской религией»? Я делаю такие утверждения, полностью сознавая, что христианство включало в себя широкий набор очень различных верований и практик. Разумеется, были христиане (возможно, даже большинство), не стремившиеся обращать в свою веру друзей и соседей. И почти наверняка имелось немалое число христиан, не желавших – в мыслях, на словах или даже в повседневной практике – полностью отказываться от почитания иных богов.

На мой взгляд, все это очевидно и без лишних слов. Однако все это необходимо проговорить – и подчеркнуть, что, на мой взгляд, для отстаиваемых мною тезисов все это неважно. Неважно, какая именно часть христиан всерьез рассматривала свою религию как эксклюзивную, какая часть занималась миссионерством. Для нас важно, что такая тенденция в христианстве, очевидно, существовала – и была достаточно популярной и серьезной. Именно такое христианство в конечном счете и стало господствующей религией в империи.

В заключение выскажу об этой победившей со временем форме христианства еще два тезиса. Первый – тот, что информацию мы черпаем в основном из дошедших до нас письменных источников, а эти источники склонны идеализировать раннехристианских лидеров. Высокообразованные христианские писатели первых столетий, на тексты которых мы ориентируемся, изображали христианство идеальной религией – и, должно быть, пламенно желали, чтобы таким оно и было. Так или иначе, необходимо помнить, что мы имеем дело с тем образом христианства, который стремились создать образованные церковные вожди.

Но в то же время это означает, что таковы были взгляды людей, обладающих в Церкви властью. Над этим стоит задуматься. На мой взгляд, бессмысленно считать, что «официальная» точка зрения церковных вождей не имела никакого отношения к взглядам множества низовых верующих, возможно, не слишком много размышлявших об этом самостоятельно. Люди, обладавшие властью, высказывали такие взгляды, проповедовали их, учили этому других – и, пусть их представления о Церкви и были идеализированными, эту идеализацию принимали и разделяли другие христиане, а не только элитарные авторы, чьи труды дошли до наших дней. И еще раз: для моих целей неважно, разделяли ли эти взгляды абсолютно все христиане. Достаточно того, что их разделяли некоторые – и, скорее всего, многие.

Второй мой тезис в том, что перечисленные мною отличительные черты этого идеализированного христианства – миссионерство, эксклюзивность, обращенность ко всем сферам жизни – можно с почти полной определенностью приписать множеству христианских групп первых четырех столетий, а не только той, что со временем одержала победу. Верно, что большинство доступных нам источников исходят из кругов, которые исследователи называют ортодоксальными и прото-ортодоксальными. Термин «ортодоксальный» относится к той форме христианской веры и практики, что одержала победу в IV столетии, после начала взрывного роста христианства. Термин «протоортодоксальный» означает предшественников ортодоксальной партии в те годы, когда эта партия еще не была главенствующей. В эти годы множество версий христианства соперничали друг с другом более или менее на равных. Однако даже некоторые неортодоксальные группировки – традиционно называемые «ересями», – активно проповедовали и стремились привлекать в свои ряды иудеев и язычников.

Большинство обращенных в протоортодоксальную традицию – как и в большинство еретических традиций, – вышли не из иудейских общин, а из рядов язычников. Имея дело с такими новообращенными, христиане самых разных видов использовали общую риторику. Они соглашались со все более популярным у язычников мнением, что существует один верховный бог, превыше всех остальных. Но для христиан это был не неведомый бог, не кто-то из римского пантеона, даже не «Величайший Бог» – Теос Гипсистос. Это был бог Израилев, ставший богом христиан. Христиане соглашались с язычниками и в том, что одна из важнейших причин поклоняться этому богу, – те многочисленные блага, которыми он осыпает верующих в него и достойно поклоняющихся ему. Божественные благодеяния всегда стояли в центре религии – и языческой, и христианской.

От приверженцев традиционных языческих религий этих христиан отличало стремление (порой – страстное) обращать других в свою веру, настойчивое требование, чтобы новообращенные отказывались от своих былых богов, и убежденность в том, что истинное богопочитание требует не только совершения обрядов, но и соблюдения этических норм, и согласия с вероучением о том, кто такой этот бог. Именно такое христианство проповедовал язычникам первый миссионер, апостол Павел. Такое христианство проповедовали грамотные, культурные, высокообразованные писатели первых христианских столетий. И именно такое христианство со временем подчинило себе религиозный мир римской античности.

Итак, главный вопрос в том, почему же проповедь христианства оказалась так убедительна. Почему язычники готовы были отказываться от всего, во что верили до сих пор, менять все свои религиозные практики, покидать своих богов – и вместо этого присоединяться к христианским общинам и поклоняться одному лишь богу христиан?