Глава 8
Вечером Рэм отправился в отель развлечений «Нарцисс».
Отель относился к классу «безымянных», другими словами, гости отеля регистрировались под любыми вымышленными именами и носили одинаковые маски. Несмотря на заверения развлекательных центров, что наблюдение, ведущееся внутри, исключительно для внутреннего пользования, тем не менее большинство людей чувствовали себя скованно, опасаясь, что излишне свободное времяпрепровождение может в дальнейшем или аукнуться на социальном рейтинге или вообще попасть в сеть в виде неприглядного ролика. Поэтому появившиеся лет пять назад первые «безымянные» отели выходного дня мгновенно стали популярными и модными местами Москвы. И, как следствие, разрослись и размножились.
В «Нарциссе» Рэм бывал уже раз десять, причем не только для прикрытия, но и чтобы просто покутить.
Милые улыбчивые девушки на ресепшене вручили ему ключ от номера, набор масок в прозрачном пакете и памятку о специализации и тематике всех работающих в «Нарциссе» баров, танцполов, а так же пароль для входа на сайт эскорт-услуг отеля. Сделав по комплименту каждой из них, Рэм поднялся на второй этаж и вошел в номер.
Здесь все было ярко и пестро, как в этно-кафе: покрывала в мелкую разноцветную полоску, картины в капельной технике: краскам просто давали свободно стекать вниз по холсту, как им вздумается. Опустив оранжево-лиловые жалюзи, он переоделся в черный спортивный костюм, затянул хвост повыше к макушке и подогнул его в два раза, чтобы не выбивался. Тонкая трикотажная шапка спрятала его волосы и лоб. Лицо скрыла маска из набора. Потом Рэм вытряхнул из огромного рюкзака упакованный в герметичный мешок костюм Коша, сунул его в тонкий прорезиненный рюкзак, спрятанный среди вороха одежды. Затянув все шнурки и ремни потуже, Рэм проверил почту.
Убедившись, что подтверждающее письмо от Павла уже пришло, Рэм запустил аккаунт Коша.
«Uno, приветствую! Я готов начать.»
«Здравствуй. Включаю зеленый свет по всему маршруту. Удачной прогулки, Кош!»
Вскинув упакованный рюкзак на спину, Рэм подошел к зеркалу, на всякий случай вынул линзы и убрал в секретный кармашек на груди. Потом открыл окно и бесшумно спрыгнул вниз. Окна выходили в маленький садик, подсвеченный кое-где призрачными зеленым огоньками. Перекатившись по газону в тень, он, пригнувшись, пробрался под раскидистыми ветвями елей к забору, и одним движением перемахнул на улицу.
Сердце застучало в ритме побега.
Оказавшись за территорией отеля, Рэм стащил с себя маску и сунул в карман, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания прохожих. Впрочем, смотреть на него здесь было некому: с одной стороны тянулся массив какой-то фабрики, а с другой — скоростная автострада, так что местность не очень-то располагала к пешим прогулкам. За исключением пары бродяг, он больше никого не встретил по пути к месту встречи с Павлом. Ну а городские камеры видеонаблюдения контролировал Uno.
Наконец из-за угла выглянула маленькая церквушка, освещенная парой белых прожекторов. Рэм свернул на узкую дорожку по направлению к церкви. Осмотрелся. Подобрал небольшой камень с дороги и, опустившись на колено, громыхнул им по канализационному люку три раза.
Люк подался вверх и со специфическим скрежетом подался в сторону. Еще раз убедившись, что его никто не видит, Рэм нырнул в открывшуюся нору.
В нос ударил едкий запах нечистот и еще чего-то гнилостного, отвратительного. Так пахла в воспоминаниях Рэма смерть. Когда умер отчим — а случилось это в середине июля — он по православному обычаю должен был стоять в доме три дня. Глупый, негигиеничный обычай вызвал необходимость прибегнуть к помощи бальзамировщика. Рэм, тогда еще Ромка, сидел в кухне, пока мастер своего жутковатого ремесла трудился над телом в соседней комнате, а потом дверь открылась, и бальзамировщик, выглянув наружу, грубовато скомандовал:
— Ну что расселся? Давай ведра вытаскивай...
Он вошел в комнату, и увидел тело отчима, совершенно голое, безвольно распластанное на клеенке на полу. От ямочки между ключицами до паха тянулся грубый шов. Рядом с телом стояли два хозяйственных ведра, в которых плавало нечто, на что Рэм так и не отважился взглянуть. А в комнате тошнотворно пахло смертью...
— Ну что кривишься, привыкай к озону нижнего города, — с белозубой улыбкой съязвил Павел, протягивая руку для приветствия.
Немолодое, опушенное клочковатой бородкой лицо Павла походило на лица спившихся уличных бродяг, и только качественный костюм диггера заставлял повнимательней всмотреться под маленький козырек его шлема с налобным фонариком... И уже по-другому воспринимался шрам на правой щеке, и резкие морщины в уголках губ.
— Здорово, — сказал Рэм, крепко стиснув его холодную тощую руку. — Ты для меня амуницию не забыл?
— Как же, все при себе. Спускайся ниже, там и переоденешься — здесь не развернуться.
— Понял.
— Правила знаешь?
— Какие?
— Все бляди и хуи остаются на поверхности. В системе ругаться нельзя, услышу — брошу нахрен.
Рэм присвистнул.
— Вообще у меня проблем с контролем лексики нет, но с чего вдруг так жестко? — поинтересовался он, следуя за Павлом по железной лестнице вниз.
— Система — тонкий мир, здесь полно своих демонов. А матершина их привлекает.
Рэм фыркнул.
— Кого? Демонов?
Павел обиженно хмыкнул.
— Ну-ну, я посмотрю, какой ты будешь смелый, когда у тебя над головой окажется без малого тысяча метров земли, никакой сети и только шуршащие тени по бетонным стенам вокруг...
— Да не, мужик, я к чужим правилам со всем уважением, просто странно слышать от тебя все эти инструкции про демонов. Ты же, вроде как, стоунистом был?
Павел остановился.
— Ромыч, стоунисты, адвентисты и буддисты — это мы на поверхности. А под землей человек верит в свет и тьму, молится на канализационный люк и боится демонов. Это без вариантов. Ты скоро сам поймешь, о чем я говорю.
Сапоги Павла хлюпнули о вонючую жижу, и он оказался на дне помещения. Рэм последовал за ним. Ботинки погрузились выше щиколоток в нечистоты и моментально промокли.
— На, надевай, — скомандовал Павел, бросив Рэму мешок с диггерским обмундированием.
— Нихрена себе канализация, — удивленно проговорил Рэм, осматриваясь по сторонам. — Посвети-ка по стенам?
Павел покрутил головой, освещая кирпичную кладку и четыре высоких арочных проема.
— Это перекресток курьяновских очистных сооружений, старое место. Дальше все будет проще и хуже. Новая канализация — узкий лабиринт, водопады дерьма, голые стены и никакой эстетики, — тоном экскурсовода сообщил Павел.
Рэм расчехлил непромокаемый комбинезон с сапогами, влез в него, огорченно кашлянул.
— Тесноват немного, ну да ладно.
— Ничего не ладно, расшнуруй немного на плечах и на боку.
— Где?..
— Ко мне подойди, я помогу... Вот так — достаточно? — спросил Павел, поколдовав над спрятанной в потайной шов шнуровкой.
— Вообще отлично, — поблагодарил Рэм, с удовольствием пошевелив плечами.
— Держи каску, поясной фонарь и запасной, спрячь его в нагрудный карман. Второе правило — береги свою мышь.
— А что такое “мышь”? — озадаченно поинтересовался Рэм.
Павел беззвучно рассмеялся.
— Мышь, Ромыч — это грызун такой, серый и с хвостиком...
Он вытащил из кармана пластмассовую коробочку, утыканную крошечными отверстиями.
— На, владей! Ее тоже в нагрудный карман.
Рэм взял коробку в руку — и почувствовал, что внутри кто-то барахтается.
—Там что, реально, живая мыша? Жуть какая.
— Клади во второй нагрудный карман, с сеточкой.
— Она демонов что ли отпугивает? — с сомнением в голосе проговорил Рэм, пытаясь разглядеть зверька сквозь дырочки ее тюрьмы.
— Это твоя страховка на случай неисправности датчика газа. Иногда он почему-то вырубается, и только живая мышь в кармане может стать гарантией того, что можно снять противогаз и пожрать или воды попить. Так что учти: если она перестанет барахтаться — это дурная примета.
Рэм убрал коробку в карман.
— Понял, учту.
— Датчик, кстати, у тебя вшит в левую манжету, видишь? — Павел указал на зелененькую лампочку-индикатор. — Если он покраснеет или вдруг погаснет — надевай противогаз.
С этими словами Павел сунул в руки Рэма небольшой мешок на шнурках.
— Там и намордник, и бутылка воды, и пара шоколадных батареек на всякий случай. Третье правило — в системе шуметь как можно меньше. И последнее, пятое — никогда не спорь с проводником, сразу делай то, что тебе сказано.
Рэм угукнул, кивнул, закинул мешок вместе со своим рюкзаком за спину и поправил налобный фонарь.
— У нас маршрут короткий — всего-то часов на восемь ходьбы, но идти придется через пару глушняков, так что без фокусов.
— А что такое «глушняк»? — спросил Рэм.
— Увидишь, — проворчал Павел, поправил свой рюкзак и направился к одной из арок, жестом призывая Рэма следовать за собой.
Арка вела в широкую трубу. Павел шел впереди, плавно загребая сапогами и почти не издавая плеска. Рэм невольно старался повторить его манеру двигаться по воде, но получалось не очень. Звуки шагов эхом отдавались в бесконечном лабиринте проходов, спусков и поворотов. Они шли все дальше, и с каждой минутой Рэм все сильней ощущал дизориентацию в пространстве. Он уже не понимал, идет ли труба под наклоном вниз, или просто тянется вперед, но сеть исчезла, а какое-то сумеречное, бессознательное беспокойство — появилось.
В свете луча своего налобного фонаря Рэм стал замечать все больше деталей. Они выделялись на общем монотонно-размытом фоне четкими, броскими контурами, словно на них навели увеличительную линзу: полуразложившийся трупик крысы, белесые длинные насекомые, похожие на уховерток. Потом Рэм увидел выцветший кустик грибов, тянувшийся с потолка вниз. Тонкие ножки причудливо изогнулись в разные стороны, под зонтиками шляпок отчетливо вырисовывались жабо. Казалось бы, ничего особенного — но взгляд настойчиво прилип к этому кустику, пока Рэм не понял, в чем было дело.
Шляпки крепились к ножке, как бутон цветка, и пластинчатая часть располагалась внутри него.
Рэм остановился.
Мышка в нагрудном кармане вдруг испуганно забилась, а потом замерла.
— Паш?.. — позвал он проводника.
— Что такое? — обернулся Павел.
— А грибы навыворот — это нормально для системы?..
Тот обернулся, маякнул по кустику лучом налобного фонаря.
— А-а, подснежники наши заметил? Подожди, сейчас опустимся на нижний уровень — вот где начнется двор чудес...
— Звучит вдохновляюще, — с кривой улыбкой признался Рэм. — А выглядит немножечко напрягающе, — он наконец смог отклеиться от грибов и продолжить путь, плавно загребая ногами жижу. Павел тоже пошел вперед, продолжая разговор.
— Да уж, система — рай для поэтов! — насмешливо сказал он.
— А что во дворе чудес?..
— Там живности больше. Их смывает туда, а тоннели гагаринской системы устроены таким образом, что подняться обратно они не могут... Разве только возле очистных.
— Так я не понял, получается, в Москве две канализации, одна под другой?
— Не совсем. В Москве две старые системы, а когда они стали захлебываться, под ними проложили две новые, гагаринскую и восточную. Они тянутся до самых окраин, обслуживают пригород и разгружают старые системы. Там и змеи встречаются, и крыс целые общины, и насекомые всякие. Одна экспедиция рассказывала, что там даже стаю голых собак видели, правда, я не очень в это верю...
— И они все... странные? — спросил Рэм, не сразу подобрав подходящее и необидное слово для местных обитателей.
Павел хмыкнул, обернулся, ослепив его на секунду ярким лучом света.
— Ну вот ты и почувствовал энергетику места, да, Ромыч?
— Пожалуй, — согласился Рэм, невольно поймав себя на том, что теперь везде высматривает каких-нибудь уродцев.
— Они там разные. Есть нормальные, есть странные.
— Почему?
— Как стоунист я тебе скажу: энергия камня здесь искаженная. Вот и получается искаженная форма жизни... И демоны.
На голой белой стене Рэм увидел огромную надпись, сделанную красной светоотражающей краской: «Роза ветров».
— Любопытный пост, — прокомментировал он.
— Ничего любопытного, — отозвался Павел. — Это указатель. Мы почти дошли до спуска в гагаринскую кишку.
Чувствительно потянуло сквозняком, и вскоре неразличимый за плеском и хлюпаньем под ногами шум небольшого водопада стал совершенно отчетливым. Течение заметно усилилось.
Павел показал пальцем в потолок:
— Видишь?
Там огромными готическими буквами было начертано: «Вход во двор чудес», и чуть дальше, уже помельче: «Не верь, что Алисе приснилось, будто она попала в кроличью нору. На самом деле ей приснилось, будто она оттуда выбралась». А ниже мелкими буквами стояли подписи и даты, даты, даты... Некоторые из них были обведены рамку.
Павел ткнул пальцем в один из таких автографов.
— Эту экспедицию вел я. Рита не вернулась на поверхность. Я сам обвел ее подпись...
— Я могу спросить, что произошло, или лучше не соваться?.. — осторожно поинтересовался Рэм, рассматривая аккуратные круглые буквы, перечеркнутые нервным размашистым вензелем.
— Ты уже спросил, — мрачно ответил Павел, вытаскивая из кармана маркер и рисуя дату и свою подпись. — Сорвалась в воронке. Она пошла с любовником, из новичков. Парень подвел ее, не поддержал — испугался крысы. А там высота — два метра. Она ударилась головой о каменный выступ и потеряла сознание. В себя она уже не пришла.
— И вы оставили ее внизу? А если... — удивленно проговорил Рэм.
— Мы не поднимаем трупы, — резко оборвал его Павел. — Раненых вытаскиваем, мертвых — нет. Все наши знают это правило. Ты подписываться будешь?
— Я воздержусь. И, кстати, что-то не припомню, чтобы ты на берегу меня о таком предупреждал, — заметил Рэм.
— Ты в паре со мной, я сам за тебя отвечаю. Если не вернемся, то — оба сразу. О том, что не все и не всегда возвращаются, я тебе говорил, и этого достаточно. А сейчас хватит о мертвых, пока они за нами не пришли. Смотри: вон там, — Павел указал рукой на выделяющееся кольцо на полу, — спуск.
— Я сначала спущу тебя, а потом сам спущусь. Меня страховать не надо, только мешать будешь.
Он бросил Рэму веревку.
— Ромыч, обвяжись, надень противогаз и натяни капюшон. Мышь пока засунь под комбинезон, во внутренний карман.
Рэм послушно выполнил все указания.
— Готов.
— Тогда полезай. Окажешься обеими ногами на твердом — отвяжись и дерни за веревку два раза.
— Понял.
Павел пристегнул собачку веревки к поясу, намотал остаток на локоть и, пошире расставив ноги, уперся ими в основание кольца.
Рэм заглянул в жерло: хлюпая и булькая, туда падали сточные воды, оставляя на решетчатом мусоросборнике какие-то пакеты, тряпки и бумагу. Перебравшись через решетку, Рэм интуитивно зажмурился, затаил дыхание и полез в трубу. Быстрое погружение в мутную воду — и вот он уже болтается на веревке под обрушивающейся вниз струей, под ногами — около полутора метров. Веревка небольшими рывками опустила его вниз. Отвязав ее от себя, Рэм подергал за ее конец, и веревка исчезла в трубе. Через несколько минут Павел уже стоял рядом с ним.
— Ну вот и прибыли, — сказал он, стягивая противогаз и перекладывая решетчатую коробочку в нагрудный карман.
— Какой же геморрой с этой живостью. А не проще носить запасной датчик газа? — проворчал Рэм, делая то же самое со своей мышью. Хотя гораздо больше его раздражал не навязанный питомец, а поблескивающий от вонючей жидкости костюм. В горле застыл и не желал рассасываться брезгливый комок.
— Не проще. Датчик газа — это датчик газа, а мышь — это живой оберег, — назидательным тоном ответил ему Павел.
Рэм осмотрелся.
— Экие вы, оказывается, лирики, — усмехнулся он, освещая лучом налобного фонаря надписи на стенах. «Ты в аду!» «Ниже живет только дьявол!» — сообщали они. Но это было как-то логично и ожидаемо. А вот длинная молитва, написанная ровными, аккуратными буквами, его всерьез удивила.
Павел начал было что-то отвечать, но запнулся, остановился и подошел вплотную к тексту молитвы.
— Итить твою в рот, и сюда доползли! — с неожиданным злом в голосе выдохнул он. Повертев головой, он сначала потрогал пальцами, потом снял перчатку и поскреб ногтем краску.
— Свежая еще, даже облезать не хочет...
— Какие-то диггеры-христиане? У тебя конфликт с ними?
Рэм взглянул под ноги, и невольно отпрянул, увидев в воде проплывающую мимо крысу.
— Это Ромыч, плохо... — прошептал Павел. — Значит так: идем быстро, не отставать, вопросов не задавать и слушаться! Все, поплюхали до перекрестка!
Встряхнув поклажу, он устремился вглубь разрезанной светом его фонаря темноты. Рэм поспешил за ним. То ли от активного движения, то ли еще по какой причине, но тени по сторонам тоже зашевелились как-то по-особенному. Все чаще то тут, то там попадались крысы.
Наконец они добрались до места, где труба разделялась на три более узкие, и в этот миг в черном тоннеле справа блеснул свет. Рэм увидел его краем глаза, и невольно повернулся к нему. Послышался громкий плеск. Павел рванул его за рукав:
— Свет гаси! За мной!
Выключив свой фонарь, Павел потащил Рэма назад, в слепую тьму.
Рэм оступился, поскользнулся и плюхнулся больным коленом на бетонный пол.
— Блять! — вырвалось у него, и в то же мгновение он почувствовал, как рука Павла разжалась, и он остался один в кромешной тьме.
А через мгновение ему в спину уже впился яростный свет мощного фонаря.
Вскочив на ноги, Рэм обернулся. Сощурившись, он увидел много теней и темных фигур.
— Молитвами святых отец наших... — с эхом прогремело в тоннеле, и Рэм поспешно подхватил знакомую формулу.
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! Аминь! — последнее слово он выкрикнул уже один.
Несколько фигур, отделившись от остальных, побежали прямо на него. Рэм сжался, приняв боевую позицию — но они уже пробежали мимо, и через полминуты раздался громкий плеск и крик Павла.
Те, что остались, подошли к Рэму. Их было четверо. У одного в руке поблескивал короткий широкий нож, у другого, похоже, был пистолет или кислотник.
— Ортодокс? — низким простуженным голосом спросил человек с ножом, направляя Рэму в лицо дополнительный маленький лучик карманного фонарика, словно прожектора в руках его спутника было недостаточно.
— Нет, — честно ответил Рэм, закрываясь от нестерпимого света рукой. — Слушайте, у меня сейчас глаза побелеют — можно хоть немного яркость убавить?
— Нельзя, — послышался ответ, и неласковый тычок в спину прозрачно намекнул, что повторять просьбу не следует. — Иди вперед, брат, и без резких движений, иначе и на тебя веревку найдем.
— А мой напарник?
— Не думай о нем, лучше о себе подумай, — послышался писклявый голосок антисекса.
Рэм окинул взглядом своих конвоиров. Они были одеты в черные балахоны с остроконечными капюшонами, на капюшонах и на груди виднелись белые кресты и надписи. В контексте системы с ее подснежниками и тенями эти люди вполне могли сойти за материализовавшиеся потусторонние силы. И Рэм подчинился, послушно поплелся за ними, опустив голову и стараясь не рассматривать зловещие рисунки на их одежде, но уже через десяток шагов взял себя в руки и остановился.
— Нет, мужики, без напарника я никуда не пойду, — тихо, но решительно сказал он, заставляя себя выпрямиться и расправить плечи.
— Бесстрашный, значит? Или у тебя по две запасные жизни в карманах? — сипло прохрипел человек с ножом, зайдясь влажным кашлем. Между лопаток Рэму прилетел подгоняющий удар кулаком. Он пошатнулся, но не сделал ни шага вперед. Повернувшись к хриплоголосому, он постарался рассмотреть под глубоким капюшоном лицо, но густая тень скрывала его ниже носа.
— Слушай, я бы от одного вашего вида здесь мог бы обоссаться, даже если бы у вас в руках не оружие было, а долбанные анютины глазки. Но мой напарник — это не просто компаньон. Он — мой единственный билет на поверхность, поэтому если вы его в рамку обведете — мне по-любому местных крыс кормить.
Теперь хриплоголосый рассматривал лицо Рэма, подходя к нему поближе.
— Ты не из червей, брат?..
— Если под червями подразумеваются диггеры, то да, я не из червей.
— Турист?
— Скорей вынужденный транзитный пассажир.
— Откуда молитву и правила наши знаешь?
— Отчим был из ортодоксов.
— Ортодоксы — это ремикс христианства, они иисусову молитву не чтят.
— Я не теолог, эти вопросы не ко мне. Но когда у Жени под конец снесло рассудок, он меня в дом только с этой присказкой впускал. А потом сажал за стол и заставлял слушать, как он читает про генеалогию грехов и пороков.
Хриплоголосый переглянулся со своими.
— Как звали твоего отчима, брат?
— Зачем тебе знать?
— Затем, что ты хочешь вернуться к солнцу, — многозначительно ответил тот.
— И не поспоришь. Ладно, его звали Нестеров Евгений Серафимович.
— Автор «Огненного сердца»?! — изумленно спросил хриплоголосый.
Теперь удивился Рэм.
— Да. А ты откуда знаешь?
— Я же не родился в системе, а пришел сюда оттуда же, откуда и ты. А что за генеалогию грехов и пороков он тебе читал?
— У него была старинная книжка, годов девяностых двадцатого века.
Люди в балахонах оживились, задвигались, поворачивая головы друг к другу.
— А как она называлась? — взволнованным шепотом спросил кто-то из них.
— Я точно не помню... Лестница какая-то... Она там и на обложке была нарисована...
— «Лествица, возводящая к небесам»! Опубликованная до перехода к ортодоксальной форме, без еретической редактуры! — с придыханием произнес хриплоголосый.
И все вокруг выдохнули : «Аминь!» и размашисто перекрестились.
У Рэма аж мурашки побежали по взмокшей спине.
— Давай отойдем, брат. Я хочу поговорить с тобой, — сказал хриплоголосый, откинув с головы капюшон, и Рэм увидел еще совсем молодое, красивое лицо южного типа, с густой черной бородкой и широкими смоляными бровями.
Он жестом пригласил Рэма пройти вперед, и ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться. В молчаливом согласии, в свете тонкого лучика крошечного карманного фонарика они дошли до ближайшего ответвления и укрылись в нем от лишних взглядов.
— Как зовут тебя? — спросил хриплоголосый, поворачиваясь лицом к лицу и понижая голос до шепота. Сквозь вонищу канализации пробился едкий запах его дыхания, наполненного чесноком и луком.
— Роман.
— Я — Агафангел.
Рэм напрягся, нахмурился.
— Не обижайся, но можно еще раз?..
— Не обижаюсь, имя не мирское, сложное. Агафангел я.
— Понял.
— А понял ли ты, с кем свел тебя бог в этом подземелье?
— С новой религиозной общиной.
Агафангел отрицательно покачал головой.
— Нет, брат, не с новой, а с исконной, традиционной православной церковью! Здесь, в недрах системы скрыты ходы в вырытые нами пещеры, и, как древние монахи первого русского монастыря, мы подвизаемся в них, предаваясь молитве и ожидая второго пришествия господа нашего Иисуса Христа.
Рэм усмехнулся.
— Прости, брат Агафангел, но как-то в руках у тебя не молитвенник был при нашей встрече.
Агафангел кивнул.
— Верно, брат. Нам приходится оберегать нашу церковь от сатанинского натиска не только молитвами. К примеру, напарник твой знаешь чем среди нас прославился? Тем, что одурманил, соблазнил сестру нашу, хотел вывести ее в греховный мир, чтобы научить предаваться порокам, а когда она одумалась и воспротивилась, пытался насильно поднять ее на поверхность. Сестра сорвалась и едва не погибла, а он сбежал, бросив ее сокрушенное тело на потеху крысам. Ты спрашивал: где он? Я отвечу тебе: его с заклеенным ртом и связанного волоком тащат позади всех, чтобы представить на суд игуменский.
У Рэма похолодели руки.
— И что с ним сделают?
Агафангел усмехнулся.
— Ну я не игумен, на суде не мне судьбу его решать... Но скорей всего на него наложат епитимью, посадят в затвор для очищения души и тела на пару лет, чтобы постом, богоугодными размышлениями и молитвой он избавился от груза своих прегрешений. Ибо сказано, что в последние времена спасаться будут лишь верой и страданиями.
Рэм шумно выдохнул.
— Та-ак, допустим... Но ты ведь не для того меня в сторону отозвал, чтобы сообщить эти подробности?
Агафангел наклонился к Рэму чуть ближе.
— На суде-то и правда не мне судьбу его решать, только ведь до суда можно и не доводить вовсе.
Рэм с готовностью подставил ухо.
— Продолжай.
— Видишь ли, после реорганизации церкви и упразднения конфессионального деления на православие и католицизм была проведена массовая редактура большинства религиозных текстов, чтобы их содержание не оскорбляло чувства верующих из другой конфессии и не вызывало разногласий. Появилась целая бездна вариантов и аввы Исаака Сирина, и Иоанна Кассиана Римлянина — и, конечно же, Лествицы, которая призвана быть настольной книгой любого, стремящегося к совершенству. Поэтому мы можем доверять только печатным книгам прошлого. Книга из библиотеки твоего отца бесценна для нас.
Агафангел сделал паузу, и Рэм, уже предчувствуя, куда клонит его странный спутник, мягко подтолкнул его к завершению разговора:
— Продолжай, я весь внимание.
Агафангел прокашлялся, переступил с ноги на ногу и наконец произнес главное.
— Я готов припрятать твоего напарника, если ты пообещаешь принести нам в дар книгу, о которой до сих пор мы могли только молиться. Ты отдашь мне книгу — я отдам тебе червя.
Рэм прищурился.
— А почему, если это такое благое дело для всей вашей церкви, ты договариваешься о нем со мной в отдалении от всех, и через голову своего начальника? В чем подвох? И где гарантия, что если я приду, ты отдашь моего приятеля, а на посадишь меня рядом с ним в затвор поститься и очищаться?
Агафангел вздохнул.
— Как бы тебе ответить, чтобы ты понял... Наш игумен — святой человек, но он привык, что после Евангелия истиной в последней инстанции являются воспроизведенные им по памяти отрывки из прочитанных когда-то давно писаний святых отцов. Только вот он очень стар, и мне думается, память его не так уж свежа, как когда-то... Так что не будет он предлагать тебе подобную сделку, брат. А я предлагаю. Гарантий я не могу тебе дать никаких, кроме своего честного слова, данного тебе перед богом.
Теперь уже Рэм наклонился к Агафангелу и прошептал:
— А давай наоборот? Я дам тебе честное слово перед богом, что принесу книгу, а напарника ты отдашь мне сейчас? И прятать никого не нужно, — следовательно, риск, что игумен откроет твою хитрую сделку, снижается.
Агафангел рассмеялся сиплым, лающим смехом.
— Хочешь, чтобы я поверил твоему слову перед богом, в которого ты не веруешь?
Губы Рэма тронула недобрая улыбка.
— Но ты же собирался поверить моему обещанию вернуться за напарником? Так почему бы не пойти чуть дальше?
— Брат, может, я в твоих глазах и выгляжу простаком, но не настолько же. Одно дело — вернуться, чтобы вызволить друга. И совсем другое — вернуться, чтобы просто исполнить данное обещание.
Рэм еще ниже наклонился к Агафангелу.
— Брат Агафангел, я готов подкрепить силу данного тебе слова добровольным пожертвованием в фонд развития традиционной церкви...
Луч фонарика в руке Агафангела дрогнул, а Рэм продолжал:
— ... Намекни только, какую сумму ты бы желал увидеть перечисленной на нужный счет — в рамках разумного, конечно. И мы с твоими братьями поднимемся к поверхности, где ловится сеть, и я осуществлю безвозмездный перевод. Это будет материальным подтверждением чистоты моих намерений. И клянусь, что сдержу данное тебе слово и передам книгу в тот день и то время, которые назначим сейчас.
Дыхание Агафангела стало возбужденным и шумным.
Рэм выдерживал паузу, давая возможность собеседнику принять правильное решение.
— А ты хитрый, брат Роман, — проговорил наконец Агафангел, подсвечивая Рэму лицо.
— Так ведь и ты непрост, брат, — усмехнулся Рэм. — Простаки идут, куда ведут, а непростые люди видят перспективы.
— Хорошо, — выдохнул наконец Агафангел. — Будь по-твоему. Во славу божию.
До поверхности Рэм с Павлом шли почти молча, лишь изредка обмениваясь рубленными фразами по делу.
И только когда над головой остались несколько метров последней лестницы, Рэм вдруг понял, что мышь в кармане уже давно не шевелится. Вытащив коробочку из кармана, он слегка встряхнул ее, но ощутил лишь безвольное перемещение маленького тельца вдоль донышка.
— Она сдохла, — констатировал Рэм, протянув Павлу коробочку.
Павел тяжело вздохнул.
— Моя захлебнулась еще в кишке, когда меня на веревке тащили...
Рэм медленно принялся избавляться от диггерской амуниции, и Павел, опустив голову, наконец смог сказать то, что мучило его последние часы.
— Ромыч, сколько ты за меня заплатил?
— Ты столько не зарабатываешь, — резко ответил Рэм, растягивая шнуровку на сапоге-чулке. Она нехотя поскрипывала под перчатками.
— Так сколько я тебе должен?.. — переспросил упавшим голосом Павел.
Рэм вздохнул и выпрямился, чтобы взглянуть приятелю в лицо.
— Мы считаемся уже на поверхности, или еще под землей?
— Да в общем уже на поверхности, а какая...
— Тогда иди на хуй с такими вопросами! Ничего ты мне не должен, Паша!
И продолжил возиться со шнурками, но уже с каким-то остервенением.
— Нет, Ромыч, я так не могу...
Рэм вдруг резко развернулся, и с разворота ударив Павла в грудь, навалился на него всем телом и прижал к железной лестнице, приставив локоть к горлу.
— Значит, так ты не можешь, да?! Должником оставаться не хочешь? Самолюбие взыграло? — прошипел он в изумленно-растерянное лицо напарника. — А то, что ты подставил меня по полной — это ничего?! Лезть в руки наглухо перепрограммированным фанатикам, у которых раньше девку пытался выкрасть — это надо быть клиническим имбицилом! Ты меня подставил, Паша, подставил, как...
Скрипнув зубами, Рэм осекся. наконец ослабил хватку и отошел в сторону, оставив Павла потирать шею.
— Они же запросто могли нас утопить ко всем святым отцам! А потом помочились бы сверху крест накрест и ушли бы петь свое «аллилуйя!» Только, Паш, у меня были свои планы на сегодняшний вечер. И плавать кверху брюхом в говнище в них не входило!
Рэм с досадой сорвал перчатки одну за другой.
— Что, решил рискнуть, да? Зачем отказываться от заработка, зачем предлагать найти другого проводника — вдруг пронесет, верно? Спасибо, мужик, очень по-приятельски!
— Ромыч, прости... Я правда не знал, что мы их встретим. Они раньше никогда так далеко не заходили, — бормотал в свое оправдание Павел.
— Зато как трогательно рассказывал про Риту с напарником возле «Розы ветров»! Я аж чуть не прослезился!
У Павла заблестели глаза, а кулаки сжались.
— Ромыч, меня можешь как угодно расфасовывать — но Риту не трогай. Это моя боль, понял?! И ковыряться в ней я тебе не позволю!
Рэм остановился, обернулся на Павла — и понял, что тот ничего не знает. Он и правда считает девушку мертвой.
— Ты кретин, Паша, — сказал он уже почти спокойно. — Она не умерла.
Павел сначала застыл, как вкопанный. Потом попятился.
— Откуда ты знаешь? — проговорил он, и голос сломался на середине фразы, превратившись в сипение.
— Да все от того же братца Агафангела. Жива она. И если бы ты тогда ее не бросил в системе, сейчас она могла бы быть с тобой.
Павел медленно стянул перчатку с правой руки, вытер ладонью покрывшийся испариной лоб и присел на жердочку одной из перекладин железной лестницы.
— Вот это поворот... Я должен был догадаться!..
Он низко опустил голову, ритмично покачиваясь из стороны в сторону.
Рэм равнодушно смотрел на Павла, сунув руки в карманы черных брюк.
— Что же мне теперь делать? — простонал наконец тот. — Что же мне делать?..
— Лучше спроси себя, как ты умудрился ее просрать. Она же сама сбежала к тебе от всей этой бодрой компашки дарковых гномов в чепчиках? Да? Но тогда как? Как ты мог не довести ее до поверхности, я не понимаю?
Павел шмыгнул носом, царапнул по бороде отросшими скобами ногтей с черным ободком грязи.
— Она передумала, Ромыч... В самый последний момент... А я пытался ее остановить...
Он вдруг сорвался со своей жердочки к Рэму, и, заглядывая ему в лицо и нервно пощипывая свою поросль на подбородке, зачастил:
— Ромыч, помоги мне, а? Помоги вытащить ее оттуда? Ты же видел — они все чокнутые! Рита погибнет там! А, Ромыч? У тебя же наверняка есть какие-то связи, знакомые, идеи, в конце концов?
Рэм криво усмехнулся, в глазах вспыхнул злой огонек.
— Мужик, у тебя крышняк совсем протек?
— Ее жизни угрожает опасность, каждый час, каждый день! Я что угодно для тебя сделаю, только помоги мне! — с надрывом почти крикнул Павел.
— Настоящая опасность, похоже, угрожала ей только однажды — когда она связалась с тобой! — безжалостно бросил ему в лицо Рэм. — Риту что, насильно в канализацию пригнали? Или она сюда она по доброй пришла?
— Ромыч, ну они же профессионалы, задурят голову кому угодно! Здесь же все очевидно! Секта шизофреников, похоронивших себя заживо...
— Ты меня не слышишь, Паш, — перебил его Рэм. — Ты хочешь насильно вытащить ее оттуда!
— Я хочу ее спасти! — проорал Павел, забыв обо всех правилах и об осторожности.
— А кто ты, блять, такой, чтобы решать за другого человека, как он должен жить?! — гаркнул ему в ответ Рэм, бешено сверкнув глазами.
Павел сначала словно застыл, а потом его плечи опустились, спина жалко ссутулилась. Он отвернулся и принялся медленно натягивать перчатку обратно на руку.
— Знаешь, не используй слово «мужик» в качестве обращения к людям, — вдруг сказал он, с усилием выговаривая слова, будто язык плохо его слушался. — Оно выдает, что ты из деревни, — с подчеркнутым пренебрежением закончил он.
Рэм хмыкнул и, вспомнив вдруг рекламу продуктов Павловской общины, широко улыбнулся недоброй улыбкой.
— Зато мои яйца — крепкие и здоровые!
И, пока растерявшийся Павел пытался придумать, что сказать в ответ, легко взбежал по перекладинам лестницы наверх, уперся головой и ладонями в канализационный люк, сдвинул его в сторону и выбрался на поверхность.
Его ждала дуэль с Гориллой.
