Глава 4
Таймер застал Александра Моисеевича Гиленсона свежим, гладко выбритым и одетым к выходу.
Мягкий кэжуал-пиджак в мелкую черно-зеленую полоску деликатно скрывал наметившуюся рыхлость его фигуры. Гиленсону было едва за пятьдесят, но выглядел он гораздо старше. В темных слегка вьющихся волосах проглядывала обильная седина, в уголках небольших, но очень внимательных глаз пролегли мелкие смеющиеся морщинки, а вдоль лба — две глубокие, задумчивые. Он сидел за столом у единственного в его квартирке узкого окошка, пил горячий какао и разглядывал колонию муравьев в прозрачном искусственном муравейнике, рассеянно слушая новостную ленту.
Сейчас его слабо интересовала и подготовка третьей смены колонизаторов Марса, и запуск новой модели воздушного такси. Огромная розовая коробка с бантом, примостившаяся на стуле в прихожей, занимала Гиленсона гораздо больше. Двадцать второе мая — день рождения Жданы.
Муравейник устойчиво ассоциировался у него с городом. Точно так же, как и муравьи: люди суетятся, решают насущные проблемы, появляются на свет, живут и умирают. Так же, как муравьям в кормовую нишу насыпают еду, людям дают ежемесячную дотацию: не слишком мало, чтобы они не начали пожирать сами себя, и не слишком много, чтобы не пресытились. Круглосуточное наблюдение со стационарных камер и полицейских дронов уже давно превратили любые стены в городе в прозрачные. Системе известны все маршруты каждого муравья: куда ходит, с кем общается, работает ли. По данным аккаунтов и посещаемым страницам можно установить, кто и чем питается, во что играет, услугами какого медицинского учреждения пользуется, какого размера одежду заказывал в последний раз.
Прозрачный город терпеть не может затемненных углов.
Право на «непрозрачную» жизнь есть лишь у тех, кто носит королевский статус.
Но Александр Моисеевич как раз очень любил тени. Они будили в нем исследовательский азарт. Он даже специально наклеил на некоторые участки муравейника затемняющие наклейки,чтобы время от времени отдирать их от пластика и рассматривать, какие секреты пытались там спрятать муравьи.
Александр Моисеевич был следователем.
После развода, случившегося десять лет назад, он арендовал квартиру в «крестах»: крошечная комнатка с четырьмя полутораметровыми нишами: под кухонные принадлежности, санузел, прихожую и гардеробную. Теснота жилья его не смущала. Добротную квартиру в центре Гиленсон позволить себе не мог, да он и не нуждался в ней. А вот каморка в одной из узеньких «крестовых» многоэтажек, втиснувшихся между старыми домами на Фрунзенской, пришлась в самый раз.
Когда электронный голос таймера сообщил, что уже восемь часов утра, Гиленсон нахмурился. Доставщик опаздывал. Сегодня Александр Моисеевич не планировал завтракать дома, но выкупленная подписка на домашнее меню и природная прижимистость не позволяли ему отказаться от еды, за которую он уже заплатил.
Полистав новостные каналы, Гиленсон вдруг остановился на утреннем шоу Славы Обухова: размеренные интонации Роберта Ледовских, назначенного на пост губернатора, обладали гипнотическим свойством. Его хотелось слушать. Поколебавшись минуту, Гиленсон развернул видео в большом окне и закрепил его на статичную точку реальности — на стену.
На своего предшественника, Третьяка, Ледовских не походил совершенно. Он принадлежал и к другому поколению, и другому типажу людей. Он всегда выглядел идеально. Подчеркнуто моложавый и атлетичный, несмотря на заявленный сорокасемилетний возраст, он явно не стеснялся использовать новейшие косметологические средства. Резкие черты лица, упрямый рот, довольно скупая мимика и уверенный тон выдавали в нем человека жесткого. Внимательный цепкий взгляд, богатейший словарный запас и умение без запинки отвечать журналистам правильными сложноподчиненными предложениями заставляли думать о нем, как о человеке неглупом. До сих пор Ледовских пребывал в тени своего начальника, и мало кто мог бы решительно сформулировать о нем свое мнение.
«Если бы человек, пробующий в первый раз в жизни взломать какую-нибудь самую простую функцию в игре, или школьный аккаунт, чтобы удалить плохую оценку, понимал, что за это нарушение его ожидают годы на «Стороже» или еще в какой-нибудь тюрьме строгого режима, он бы вряд ли пошел на этот шаг. Вы согласны?
И если бы взлом и перепрограммирование объектов специального назначения карался пожизненным заключением или смертной казнью, количество готовых на такое преступление хакеров тоже поубавилось бы. А если добавить к ужесточенным мерам против самого преступника, к примеру, жесткое обнуление социального рейтинга у всех его ближайших родственников и друзей, это удесятирит продуктивность работы по борьбе с информационными преступлениями. Сами родственники и друзья, понимая, чем грозит близость с социально опасным человеком, никогда не стали бы покрывать его незаконные увлечения! Понимаете?
Да, конечно, сейчас общественность гораздо больше интересует заказчик, а не исполнитель. Но лично для меня они абсолютно равноценны. Ужасная правда заключается в том, что мы вряд ли сможем найти их обоих. Потому что и наш исполнитель, и заказчик спрятались в тени «Shade»! Зовите меня параноиком, но я склонен считать, что все пользователи «Shade» в чем-то нарушают закон, потому что честному человеку незачем прятаться по углам — ему нечего скрывать!»
Мелодичный звук дверного звонка отвлек Гиленсона от просмотра трансляции. Он поспешно схлопнул видео одним жестом руки и поспешил к доставщику, чтобы забрать свою порцию яичницы с помидорами и фаршированные блинчики, которые привозили по вторникам. Сунув их в холодильник, не распаковывая, Александр Моисеевич отправился к дочери.
Высокие серые стены учреждения были напичканы камерами слежения, но так деликатно, что большинство случайных прохожих никогда не подумали бы, что это белое здание с раскинутыми в стороны крыльями зимнего сада — не какая-то обычная больница узкого профиля. Разве что отсутствие опознавательной таблички у входа могло бы натолкнуть на какие-то тревожные мысли, но кто всматривается в такие здания?
Конечно, учреждение обладало официальным статусом, регистрационным номером и, чисто теоретически, о его существовании могли узнать все, кто задался бы такой целью. Информация не являлась закрытой, просто она не выпячивалась без острой необходимости. Слушать о достижениях генной инженерии любят все. Размышлять о ее неудачах уже давно перестало быть трендом.
Гиленсон постучал в закрытое окошко контрольно-пропускного пункта, и через несколько минут жалюзи сдвинулись в сторону, а в окне появилась голова дежурного.
— Доброе утро, чем могу помочь? — спросил он, изо всех сил стараясь выглядеть доброжелательным.
— У меня сегодня посещение отделения Б. Вам должны были прислать пропуск на имя Гиленсона Александра Моисеевича.
Дежурный кивнул, открыл окошко и протянул посетителю квадратный сканер.
— Пожалуйста, прижмите...
Гиленсон знал, что делать, и без его инструкций. Он приложил к светящейся поверхности сканера большой палец, и дежурный на мгновение замер, отыскивая в своем почтовом ящике соответствующий пропуск.
Наконец он еще раз кивнул.
— Все в порядке, проходите в досмотровую.
Двери щелкнули и раздвинулись, впуская посетителя внутрь, и тут же снова закрылись. Прямо перед Гиленсоном стояла кабина досмотра. Он вошел в нее и замер, чтобы сканеры могли как следует изучить содержимое как розовой коробки, так и его карманов и даже кишечника.
— Готово, Александр Моисеевич, проходите, — сказал наконец дежурный, открывая турникет.
— Спасибо.
Гиленсон раскачивающейся походкой направился в клинику, а вслед ему из каморки дежурного выглянула оперенная красными дерзкими прядями юношеская голова.
— А это кто? Какой-то проверяющий? — ломким фальцетом спросил молодой человек, обернувшись к дежурному.
— Спрячься, придурок, — прошипел тот. — Сейчас увидит кто-нибудь...
Голова послушно нырнула ниже уровня окна.
— И все же, кто это?
— Папаша одной из пациенток.
— Серьезно? — жеманно прижав тонкие ладошки к щекам, воскликнул юноша. — Это же очень, очень интересно! Я даже не знал, что ваших клиентов навещают родственники. Просто отлично, такая деталь сделает репортаж еще более живым!
— Обычно никого из них не посещают, — мрачно констатировал дежурный. — Этот дядька — уникальный тип, его все у нас знают. Он приходит каждую неделю, в субботу. Один раз пропал на три месяца — мы уж решили: помер. Оказалось, лежал в больнице после инсульта.
— Котик, я должен с ним поговорить! — взволнованно проговорил юноша.
— Да пожалуйста, только по-умному и мимо меня. Если узнают, что я делюсь с блогерами внутренней информацией, меня отсюда вышвырнут, и ты сам будешь зарабатывать на рекламу.
— Не волнуйся, — улыбнулся молодой человек, погладив дежурному выпуклые ягодицы. — я же не враг тебе. Выпусти меня на улицу, я его там покараулю?
— Дурацкую ты тему выбрал для репортажа, — недовольно проворчал дежурный. — Такими темпами мне придется вторую работу искать, чтобы твой блог не укатился из топовой сотки в топовый тысячник...
— Папа, папа! — радостно кричала Ждана, хлопая в ладоши. — Кука! Кука, патье! — лопотала она.
Гиленсон улыбался.
— Тебе нравится, детка?
Ждана не поняла вопроса. Она выхватила розовую коробку и поковыляла на середину комнаты, чтобы усесться поудобней на коврик и распотрошить подарок.
Трехлетний ребенок в теле пятнадцатилетней девушки.
— Тебе помочь? — спросил Гиленсон, присаживаясь на корточки.
— Ам`a! — обиженно ответила Ждана.
— Ты сама?
— Та!
— Хорошо.
Александр Моисеевич с любовью всматривался в ее хорошенькое личико, на котором светилась неподдельная радость. Внешность — это единственное, что удалось генным кудесникам сделать в полном соответствии с требованиями матери. Коротко остриженные каштановые кудряшки обрамляли идеальный овал лица, яркие брови вразлет, неестественно огромные оленьи глаза с виноградно-зеленой радужкой, аристократичный излом губ.
Он поднялся и обернулся к врачу.
— Иван Игнатьевич, я очень признателен вам за оформление пропуска. Я только вчера сообразил, что опоздал подать заявку — совсем закрутился на службе.
Седоволосый доктор с роскошной окладистой бородой понимающе кивнул.
— Не стоит благодарности. Я так и подумал, что у вас рабочие сложности — такие вещи творятся...
Гиленсон устало отмахнулся.
— Ох, давайте не будем об этом. Вчера отдел лихорадило почти до утра.
— Я понимаю.
Гиленсон наблюдал, как Ждана обнимается с огромной куклой в пышном свадебном наряде и разговаривает от ее лица на своем лепечущем языке.
— Вы сейчас в зимний сад? — спросил доктор.
— Нет, прогулку оставим до субботы. Мне нужно на службу. Прощаться с ней не буду, а то она расплачется...
Доктор вздохнул, отвел глаза в сторону.
— Хорошо, я понимаю... И еще... Я, конечно, не имею права вам это рассказывать, но не могу промолчать, поскольку слишком симпатизирую вам. Ваша бывшая супруга опять подала прошение о применении к Ждане экспериментального метода лечения...
Гиленсон онемел. Вскинув брови, он тяжело и шумно выдохнул, устало прижав ладонь ко лбу.
— Сколько же можно... Иногда мне кажется, что остановить эту женщину можно только задушив, — проговорил он наконец.
Иван Игнатьевич хмыкнул.
— Будем считать, я этого не слышал...
— Спасибо за предупреждение. Теперь у нас с адвокатом будет возможность подготовиться к суду как следует.
— Не за что. И удачи вам.
Пожав руку доктору, Александр Моисеевич направился к выходу.
Молодой блогер выскочил на Гиленсона из-за угла, как будто хотел его ограбить.
— Доброе утро! Меня зовут Янис, я — ведущий блога «Рвем обои». Пожалуйста, ответьте на пару вопросов!
Гиленсон смерил взглядом его затянутую в лиловый латекс фигуру и поморщился.
— Не интересно, — отмахнулся он от блогера.
— Время обновить интерьер мышления и сорвать старые обои! — торопливо выпалил Янис свой слоган для будущих зрителей, и, пытаясь Гиленсону преградить путь своей тощей грудью диетического цыпленка, продолжил:
— Вам не кажется, что пора обновить мнение общества о генетическом моделировании? Это правда, что здесь содержится ваша дочь, и вы ее навещаете? Она — генетический урод? Что с ней не так? В чем была ошибка врачей?
Янис задавал вопросы быстро, без запинки, тараторя, как ускоренный транслейтер. На вопросе об уроде Гиленсон остановился. Подняв на юношу тяжелый недобрый взгляд, он проговорил:
— Глядя на вас, меня начинает терзать вопрос, а с вами-то что не так? В чем была ошибка врачей в вашем случае?
Парень не обиделся.
— Я очень рад, что вы все-таки решились поговорить со мной.
— Молодой человек, вы действительно не видите разницу между «послать» и «поговорить»? Выключите уже свою трансляцию!
У Яниса безвольно упали руки, нижняя губа огорченно выпятилась вперед.
— Вас же Александр Моисеевич зовут? — уже без жеманных кривляний своего медийного образа спросил он.
— Да.
— Послушайте, Александр Моисеевич, вы уверены, что вам действительно нечего сказать? Вашего ребенка превратили в инвалида, а вы даже не испытываете потребности кому-то за это отплатить? Врачи стали причиной вашей личной трагедии...
И тут Гиленсон не выдержал. Брызгая слюной, он прокричал в лицо блогеру:
— Причиной моей личной трагедии стала не генная инженерия, а непроходимая глупость женщины, которая захотела родить не ребенка, а сверхчеловека! Ей нужен был гений, каких еще не знала история! Понимаете? И добрая половина всех пациентов этой клиники, если не больше — результат нездоровых фантазий их матерей!
Янис сначала испуганно отшатнулся от взорвавшегося гневом собеседника, а потом в его подведенных красно-черными стрелками глазах вспыхнула идея.
— Фанатичные матери. Женские комплексы как источник зла. Феминистки будут выть и плакать от ярости! Александр Моисеевич, подождите! Вы же сейчас о своей жене говорили, госпоже Голиковой?
Гиленсон удивленно покачал головой.
— И когда только вы успеваете...
— Если честно, я видел вас входящим сюда и караулил, так что у меня было время идентифицировать вас и поднять биографию... — почему-то смущенно признался Янис. — Так вот... Я могу вам помочь в вашей борьбе за право единолично распоряжаться судьбой дочери. Медиасфера — это великая сила в наше время. Голикова как разработчик новейших методик по расширению возможностей человека и глава движения «Здоровая жизнь» здорово пострадает от такой перепалки, ее социальный рейтинг неминуемо упадет, и вы сможете действовать свободней! Мнение общественности будет на вашей стороне. Я получу популярную серию видосов, а вы увеличите шансы стать единственным законным представителем ребенка. Наше сотрудничество выгодно нам обоим!
Гиленсон уж было хотел решительно направиться к парковке, но вдруг остановился. Обернувшись к Янису, он медленно и задумчиво проговорил:
— Знаете, а ваша идея не лишена разумного зерна... Да, не лишена... Я должен подумать и взвесить все. Свяжетесь со мной вечером? Может быть, я действительно дам вам интервью. Но не сейчас. Сейчас я не готов обсуждать эту тему.
Янис радостно закивал, и красные пряди-антеннки задрожали у него на висках и макушке.
— Хорошо. Отлично! Я напишу вам вечером. Я тоже продумаю подробней линию нашего репортажа, и мы сможем ее обсудить.
— Добро.
— До связи, Александр Моисеевич!
— До вечера.
Пока Гиленсон в задумчивости шел за машиной, в углу интерфейса возникла красная иконка с изображением колокольчика, а в ушах зазвенел мелодичный мотив старой песенки.
В машине Александр Моисеевич вытащил из-под сиденья портативный шлем полного погружения: на рабочем месте полагалось быть во всеоружии, без ограничения тактильных или еще каких-либо ощущений. Как только он вошел в личный кабинет, сразу увидел парящий в воздухе конверт с подписью начальника отдела.
В сообщении значилось: «Появилась новая информация о твоих летунах. Информатор сообщил, что послезавтра должна состояться внеочередная встреча двух трейсеров, участвовавших в прошлом матче. Зайди ко мне, я передам тебе подробности».
***
Олег был типичным «кактусом».
Это определение появилось лет пятнадцать назад, после выхода блистательной драмы Томаса Стоуна о юноше-хикикомори, которая так и называлась: «Кактус». Герой Стоуна после долгих и мучительных попыток изменить свою естественную природу, в конце концов, решается признать, что не хочет всех тех вещей, которые другие люди возводят в ранг абсолютных ценностей. Его счастье — жить, как комнатное растение, никогда не покидая уютный мирок подоконника, не подпускать к себе никого лишнего и смотреть на мир исключительно через безопасное стекло виртуальной реальности.
Под каждым из положений Олег мог бы расписаться.
Завершив разговор с Рэмом, он почесал отросшую рыжую бороду, и решил, что пора бы ее сбрить — волоски, достигнув определенной длины, начинали завиваться в кудряшки и раздражать подбородок бесконечным покалыванием. И с тоской взглянул на свою постель. Ее вид с каждым днем становился все печальней: белье упорно превращалось из белого в зеленовато-серое. Приближался день уборки. Олег ненавидел уборку, потому что испытывал почти физическую боль, когда все эти чужие женщины трогали руками его личные вещи, развешивали свежевыстиранное, пахнущее резкими отдушками белье в гардеробе, а по полу и окнам ползали роботы, один только внешний вид которых вызывал у Олега панические атаки. А ведь они еще и двигались, издавая омерзительные звуки!
Он не боялся даже самых жутких мобов в вирт-играх с полным погружением, но в реальности банальный мойщик мог бы довести его до нервного срыва. И тому было абсолютно логичное объяснение: в вирте чудовищам противостоял могучий маг 957 уровня, в пуленепробиваемом и огнеупорном хитоне, в наручах +250 к скорости кастования заклинаний и набором посохов в рюкзаке. А в реальности в распоряжении Олега был только кожаный мешок с костями и жидкой красной субстанцией, именуемой “кровь”, — совершенно беспомощный, не способный ни к воскрешению, ни к самоизлечению.
Дорога в ванную комнату ему всегда казалась слишком длинной. До туалета было так же далеко, но Олег решил эту проблему, поставив себе в спальную портативный стульчак для пикников со сменными пластиковыми контейнерами. Можно было перенести туда же душевую кабину и раковину, но это означало серьезные ремонтные работы, на которые Олег никогда бы не согласился.
Огромная квартира на Новом Арбате, доставшаяся ему от отца, могла бы стать предметом зависти практически для любого москвича: высокие потолки, панорамные окна, четыре просторные комнаты с холлом, двумя гардеробными, кухней и столовой.
Но кактусы любят маленькие, тесные горшки. Поэтому Олег в основном жил в одной-единственной комнате.
Сбрив рыжую поросль на лице, он дружелюбно улыбнулся молодому вихрастому парню, появившемуся в зеркале вместо дикого лешего. Понюхав подмышки, стащил с себя квадратную, похожую на наволочку, трикотажную «фришку» с коротким рукавом, и вытащил из шкафа свежую.
Довольный собой, Олег вернулся в комнату, аккуратно застелил постель подобранным с пола покрывалом, чтобы не видеть нездоровый цвет белья, и, поколебавшись, присел в dream-chair — мягкое пластичное кресло, способное принимать нужный рельеф и угол наклона спинки и самого сиденья, с роскошными подлокотниками. Водрузив на голову шлем, Олег погрузился в вирт — всего лишь на минуточку, чтобы еще раз проверить аккаунт Коша. Прочитал письмо от Uno, повздыхал и удалил его на всякий случай.
Потом вернулся к себе, и с удивлением обнаружил на почтовой доске сообщение рассылки, прибитое большой оперенной стрелой. В письме сообщалось, что с аккаунта Рэма выложено новое видео.
Не задумываясь, Олег перешел по указанной ссылке.
И прямо перед собой увидел нежное женское лицо с выразительными миндалевидными глазами.
— Знаешь, что я больше всего люблю в сексе? — вырвался из его гортани низкий шепот. Пульс ускорился, телу стало жарко, напряжение внизу живота стремительно перерастало в эрекцию. Под руками Олег чувствовал гладкость ткани ее платья. Нащупав пальцами маленький язычок замочка, медленно потянул его вниз, другой рукой чуть касаясь открывающейся бархатной кожи.
— Какой-нибудь жесткий изврат? — выдохнула девушка, закрывая глаза.
Он тихо рассмеялся. Желание немедленно сорвать с нее все, раздвинуть колени и вонзиться в ее нежное, влажное нутро как можно глубже стало нестерпимым.
— Нет. Мне нравится тот момент, когда все, что еще час назад было невозможно и нельзя, становится возможным и желанным.
Наклонившись, он жадно впился губами в ее мягкие полураскрытые губы, пахнущие пудровой помадой, правой рукой скользнул под кружево белья. Теплая упругая грудь с твердым зернышком соска послушно легла ему в ладонь...
Олег сорвал с себя шлем, тяжело дыша.
Соблазн досмотреть все до конца был очень велик, но моральный кодекс Олега не позволял ему заниматься сексом с девочкой единственного друга, пусть даже сексом виртуальным.
В брюках все горело и требовало продолжения. Чтобы успокоиться, Олег походил по комнате, просматривая в режиме допреальности комментарии к видео.
«Вот это да! Я вдул ей два раза подряд!»
«Отправила ссылку своему другу в образовательных целях. Пусть просвещается, долбоебина!!!»
«Я кончила уже в середине!..»
«Какая жалость, что видео нельзя посмотреть от лица девушки!»
«Интересно, а как вообще это видео могло запоститься без пометки «порно»?
«А кто знает, что за девушка на видео? Такая красотка!»
«Вот это да, не знала, что Рэм снимает такое!»
«Ха-ха-ха, эта блядь, которую Рэм пялит — Елизавета Серова, дочка нашего нового препода! Интересно, это он ее так сосать научил? »
Вот на этом комментарии Олег словно проснулся. Сексуальное возбуждение сменилось неприятным тянущим ощущением, а вот голова, наоборот, запылала.
— Запрос: Елизавета Серова, Москва. Найти фото, — вслух скомандовал он, потому что всегда пользовался только голосовым управлением: привилегия тех, кто не бывает на людях.
Система ответила на запрос мгновенно. В маленьком поисковом окошке вверху интерфейса по очереди стали высвечиваться фото. Девушка из видео оказалась второй в списке.
«Елизавета Алексеевна Серова...»
Вот теперь, когда ее личность правильно указана прямо в комментариях к видео, бедняжке придется совсем несладко.
— Пиздец!.. — проговорил Олег, немигающим взглядом уставившись на буковки статьи.
Он плюхнулся в кресло, попытался связаться с Рэмом — но тот был оффлайн.
Олег вспомнил о линзах и предупреждении, и беспомощно обмяк, свесив руки с подлокотников и закрыв глаза. Помедитировав так минут пять, он написал письмо-молнию для Рэма, потом надел шлем и отправился в Фейриленд, чтобы немного сбросить напряжение.
В игру, которая стала практически домом для миллионов подписчиков по всему миру.
