Folder XX
E:\NewFolder\Этот мир сошел с ума
\Xenohorror
• Searching for file 'dangerous.dave"
• File found in 'haunted'mansion' folder
• Run this file? (Yes/No/Runfanatically)
Данила ушел по делам, а Кэти не преминула показать мне свой компьютер — какой же хакер упустит случай похвастаться электронным слугой? Ноутбук лежал на краешке дивана, зацепившись тонким черным проводом за пучок силовых кабелей, подвешенных вдоль стены. Черный корпус был порядком поцарапан, а дисплей расцветал пятнами жирных отпечатков; очевидно, компьютером пользовались много и без особой бережливости.
— И что, он имеет выход в сеть? — спросил я.
— Да, — сказала Кэти. — Информационные сайты и даже игровые модули Омнисенса. Все есть.
— Но каким образом?
— У нас есть радиомодем. Отсюда он, конечно, не может установить соединение, но вот этот провод выходит наружу. Мы используем его как антенну. А питание идет от силовых кабелей, только специальный переходник пришлось достать.
— Круто, — оценил я и потянулся к клавиатуре компьютера. — Можно?
— Валяй.
Я загрузил пару сайтов новостей. Информационный голод, видимо, проснулся. Интересно было, что там пишут про нас с Шелестом, да и как освещают взрыв в институте — как теракт или халатность? Но сообщений про НИИ и реактор было мало; я удивился, но вскоре понял, почему: ни один из сайтов не обновлялся последние два часа. Тот факт, что реактор все-таки не взорвался, не объяснял молчание сетевых репортеров.
— Что за странность? Информационная лента обновляется ежеминутно, днем и ночью, — недоуменно пожал я плечами. — Они что, вырубились все? Все сайты разом?
— Это кэш, — сказала Кэти, мельком глянув на экран. — Компьютер грузит страницы, оставшиеся в памяти с прошлого сеанса связи, когда я смотрела новости. Такое происходит, когда не удается установить соединение с сайтом.
— Еще лучше. Выходит, что все новостные сайты отключились от сети?
Я проверил еще несколько информационных страниц — ни одна из них не отвечала.
— Попробуй радио.
— Что?
— У нас же есть антенна, которая ловит радиоволны. Переключись в режим приема аудио.
Я включил радиоперехват и начал перебирать частоты.
— В настоящее время существуют проблемы с доступом к сети у большинства корпоративных серверов, — сказал голос диктора через встроенные динамики ноутбука. — Оборудование дистанционной коммуникации компании Sicso оказалось неустойчивым к воздействию некоторых видов излучения. Кроме того, большинство корпоративных клиентов предпочитает кабельную связь в целях защиты от перехвата данных. Подземные толчки, вызванные недавними взрывами, нарушили целостность многих кабельных соединений.
— Черт знает что творится, — пожаловался я.
— В настоящий момент продолжают поступать сенсационные заявления о разного рода аномальных происшествиях в столице и пригородах. Наша радиостанция считает своим долгом предостеречь жителей города: не принимайте на веру неподтвержденные заявления и не поддавайтесь панике! Не исключено, что это всего лишь провокация со стороны некоторых нечистоплотных представителей СМИ или неудачная первоапрельская шутка.
— Какие шутки? О чем он говорит?
— Давай переключим канал.
Я сменил частоту приема. Другой голос тревожно, взахлеб, что-то говорил:
— ...И я понял, что они явились за мной. Но я боялся, вы и представить себе не можете, как я боялся их! Я закричал что было сил и побежал, а дальше я не помню. Кажется, полицейский начал стрелять, но я уже ничего не видел. Я вбежал в метро, а там уже было оцепление, и меня отвели к врачу, чтобы он дал мне успокаивающего...
— Спасибо за то, что поделились своими ощущениями, Семен Иванович, — сказал диктор. — Наша радиостанция продолжает внимательно следить за дальнейшим развитием событий, и я обещаю, что мы будем держать наших слушателей в курсе. А сейчас несколько минут музыки...
— В самом деле, что происходит? — спросил я.
Кэти отстранила меня от ноутбука и принялась стучать по клавишам. В течение минуты она переключила пять или шесть каналов — одни сообщали о появлении на улицах арабских террористов, другие о том, что вырвались на свободу какие-то животные, на которых ставили эксперименты, третьи заливали чуть ли не про пришествие инопланетян. Среди этого хаоса ошеломляющих и порою абсурдных сообщений выделялось одно — в районе Ленинградского шоссе полицейский патруль опознал и попытался арестовать известного террориста Тихона Шелестова. В результате столкновения двое полицейских были ранены; преступнику удалось уйти. Кэти пропустила это сообщение мимо ушей — она не знала имени Шелеста. Я же застыл, перестав воспринимать бред радиокомментаторов.
Шелест находился там, наверху, в серьезной опасности. У меня создалось ощущение, будто все предшествовавшее было лишь разминкой. Но вот началась настоящая игра, и Шелест, не надеясь на меня, предпочел действовать в одиночку. Не знаю, почему, но я почувствовал себя обиженным. Нет, я никогда не считал себя его товарищем, и все же...
Кэти продолжала переключать каналы. Дикторы несли сплошной бред.
— ...Сообщают о появлении на улицах чудовищных существ, монстров. Есть предположения, что это результаты экспериментов военных, которые вышли из-под контроля и вырвались на улицы города...
— ...Пришельцы среди нас! Они уже на улицах города и сеют ужас среди населения! Полиция не в состоянии остановить беспорядки, грозящие перейти в бойню! Мэр объявил чрезвычайное положение; в данный момент решается вопрос о вводе военных подразделений в черту города...
— ...В городе паника, множество людей уезжает, на дорогах сумасшедшие пробки. «Авторадио» рекомендует воздержаться сегодня от поездок на автомобилях...
— ...Покайтесь, грешники! Ибо пробил час возмездия и воздаяния за грехи наши. Наступил обещанный конец света, наступил страшный апокалипсис! Готовы ли вы принять кару господнюю?..
Кару я принять не был готов, но вот решение принял.
— Я иду наверх. Надо понять, что там за чертовщина происходит. И разыскать Шелеста. Не знаю, нужна ли ему моя помощь, но сидеть вот так, ничего не делая, я не могу.
Вообще, мне не очень-то хотелось лезть наверх и соваться в ад, который, судя по сообщениям репортеров, царил на столичных улицах. Но я чувствовал, что по-другому поступить не могу. Я слишком многим был обязан Шелесту, чтобы сделать вид, будто его борьба меня не касается.
— Думаю, Шелесту понадобится твоя помощь, — кивнула Кэти. — Иди, Данила проводит тебя наверх. Ни пуха!
* * *
Облачившись в Данилину кожаную куртку, я выбрался на поверхность. Народ на улицах города вел себя, как муравьи в растревоженном муравейнике, — бестолковые метания, хаотичная суета и непрерывный обмен распространяющимися, как лесной пожар, слухами. Избегая толпы, я зигзагообразным маршрутом продвигался к новой квартире Шелеста — под именем Майка Зодиакова он снял две комнаты в хрущобе где-то в Северном округе.
Метро не работало, и возле входов в подземку образовались запруды из человеческих тел. Автомобильный транспорт был задействован как средство вывоза обеспокоенных граждан за пределы города и скопился в пробках вблизи Кольцевой автодороги. Наиболее эффективным средством передвижения оказался кроссовый велосипед — деликатно позаимствовав оный у мальчишки, зашедшего в пустой супермаркет наворовать чупа-чупсов, я проехал с ветерком десять километров вдоль Садового кольца, удачно минуя пробки и скопления народа.
К сожалению, я ехал прямо в эпицентр охватившей город паники. Полицейские кордоны я проскочил и от бегущих навстречу кричащих людей увернулся, но вот миновать источник хаоса мне не было дано.
Я въехал в парк, по случаю ранней весны заваленный раскисающим снегом, с утонувшими в слежавшемся насте скамеечками и голыми деревьями, стоящими в сугробах. Колеса повело на льдистом дне широкого ручья, в который превратилась пешеходная дорожка, и я слез с велосипеда, чувствуя, как влажный холод пробирается в дырявые ботинки. Людей поблизости не было видно; откуда-то долетали крики и звон стекла — мародеры под шумок громили магазины; в серое небо втыкались закрученные, как свинячьи хвосты, столбы дыма. Но в парке было тихо.
Я сделал сотню шагов по аллее, слушая собственное сбивчивое дыхание, — энергичное кручение педалей и нервное напряжение, передавшееся от бежавших навстречу людей, заставляли легкие спазматически пульсировать. Неожиданно до меня донесся тихий шепот, и я задержал дыхание, чтобы расслышать, откуда он идет.
«Сюда, — шептал женский голос. — Я здесь».
Я обернулся туда-сюда и заметил между деревьями круг метров десяти, не больше, истоптанной земли, в центре которого росло необычное дерево; вокруг дерева ходили по часовой стрелке несколько людей. Двое шли по границе круга — мужичок в пальтишке и треухе вышагивал важно, заложив руки за спину и глядя себе в живот, женщина с авоськами тащилась медленно и понуро, как усталая кляча, безразлично буравя взглядом пространство перед собой. Еще один человек шел по малому кругу, сильно сгорбившись; двое вблизи дерева ползли на коленях, а один мужчина, по виду — мелкий служащий, в замызганном костюме и с распластавшейся по всей голове плешью, лежал у подножия дерева, обнимая грязные корни и что-то беззвучно крича.
«Что это с ними? — подумал я. — Сумасшедшие какие-то». Стоя на границе круга, я посмотрел себе под ноги и вдруг увидел, что земля поросла сочной зеленой травой, изумрудно переливающейся в сиянии, исходящем из центра крута. Я поднял глаза и увидел ЕЁ.
Это было не дерево; посреди зеленой лужайки стояла восхитительной красоты женщина, тело которой светилось теплым ласковым светом небожителя, сошедшего на землю. Сквозь узоры из вьющихся лиан и ажурных листочков, оплетавших тело богини, нежно золотилась кожа обнаженного торса. Ноги дриады уходили в землю древесными корнями, голова поднималась к небу великолепной кроной из сплетенных, словно пряди волос, ветвей. А лицо было прекраснее всего, что я когда-либо видел, — огромные голубые глаза, дугообразные брови, тонкий изящный подбородок — и выражение поистине божественной мудрости и благостности.
Меня захлестнуло желание преклоняться перед этим высшим существом, а заодно я почувствовал непреодолимое влечение к ее женским прелестям, что были несравненно заманчивее того, что могла бы предложить обычная смертная женщина. Если бы сейчас появилась рядом с дриадой какая-нибудь манекенщица, демонстрируя неглиже свои пропорции, я бы, наверное, сморщил пренебрежительную гримасу — кому нужны замарашки, когда есть настоящая богиня красоты, которая шепчет и зовет тебя, и обещает взамен верного служения одарить неземным блаженством — уж я-то могу представить, каково быть обласканным богиней!
О да, она шептала нежные слова и призывала меня не медлить, а поклониться ей. Но едва я сделал шаг к ней, она слегка отвернулась, и я, стремясь заглянуть ей в лицо, это прекрасное лицо, начал двигаться по спирали. Я шел, сужая круг, а она все отворачивалась, не давая насладиться сполна своей красотой; я перешел на бег, горя нетерпением.
В какой-то момент я опередил вращение дриады и увидел ее чувственный профиль; и тут что-то начало застилать мне зрение. Я пару раз моргнул и заметил, что с кроны-головы дриады осыпаются листья. Они падали, кружась и на глазах желтея, и с сухим шелестом проваливались сквозь лужайку, так, будто были нарисованными. Я застыл, не зная, как это воспринимать; и вдруг увидел за пеленой падающих листьев чье-то лицо, закрывшее таинственно-влекущий профиль богини. Это было лицо мужчины, который смотрел на меня спокойными проницательными глазами; казалось, он многое знал и многое видел, казалось, он проник в суть вещей и предсказал будущее, казалось, он стоял за всем, что я делал, или только когда-нибудь сделаю, или вообще могу сделать в своей жизни. Он был похож на меня, как отражение в зеркале, и он был мною.
Видение исчезло, и я снова увидел дерево-женщину и лужайку, но теперь я понимал, что все это лишь иллюзия, такая же, как маска-тень, которой накрылся Шелест, впервые придя в мой Иллюзион. Я брезгливо подхватил цветастое покрывало иллюзии за краешек и усилием воли потащил в сторону, срывая обманчивый налет миража с неказистой реальности. И когда покрывало упало, я остолбенел.
В середине крута из грязи и снега, окруженного голыми черными деревьями, возвышалась каменная тумба, не единожды отмеченная собаками и птицами. А на тумбе стояла девочка-подросток с непокрытой головой, одетая в длинную, до пят, ночную рубаху. Растрепанные волосы обрамляли веснушчатое насупленное личико, на котором выражение брезгливости и недовольства застыло так прочно, будто лицо было выточено из гранита. Пухлые губы бормотали на одной ноте:
— Сюда, иди ко мне, иди быстрее, ко мне сюда, иди, ползи, беги...
При этом она поворачивалась, топчась на тумбе. Мужичок в треухе и женщина с авоськами, обогнав меня, шли по сужающемуся кругу, созерцая невидящими глазами наведенную галлюцинацию. А возле тумбы валялся человек в костюме; елозя коленями в грязи, он слюнявил тумбу и ласкал ее руками. Прядь спутанных волос, когда-то зачесанная поперек лысины, теперь налипла на физиономию; время от времени мужчина поднимал наполненное выражением блаженства лицо к стоящему на тумбе чучелу и выкрикивал что-то нечленораздельное, но восторженное.
Девчонка вдруг наклонила голову к мужчине, перестав бормотать свое зазывающее заклинание. «Надоел, козел!» — сказала она. Из рукавов рубашки скользнули два сизых кольчатых щупальца и обвились вокруг шеи мужчины; его ноги задергались, а руки продолжали ласково водить по стоящим на тумбе сапожкам. Внезапно раздался звучный, как шлепок упавшего помидора, удар; исцарапанный камень, на котором стояла девочка, окрасился темно-вишневым, а мужчина затих и медленно сполз на землю, уткнувшись лицом в грязь.
Я стоял неподвижно, ошеломленный. Девчонка отряхнула щупальца, и они скользнули обратно в рукава. Она снова забормотала что-то и начала поворачиваться дальше по кругу, а люди продолжали идти за ней.
Я побежал прочь.
\Angelfire
— Стой! — гаркнул кто-то сверху, когда я выбежал на улицу, застроенную низкими трех— и пятиэтажными домами. Я послушно остановился, озираясь в поисках того, кто отдал команду.
Фонарные столбы вдоль улицы были местами повалены и погнуты; рекламные баннеры, прежде горделиво натянутые над проезжей частью, теперь валялись порванные в грязи, лишь один упрямый тарабаннер еще трепетал на ветру. Старый дом на углу улицы был развален на части и наполовину уже превратился в груду щебня, перемолотого стенобойной машиной, а наполовину еще стоял, демонстрируя пустые арки окон и колодцы лестничных пролетов. В проломе стены на третьем этаже сидел на груде мусора и обломков какой-то старик, по виду — инкарнация протобомжа.
Большую голову, по форме напоминавшую сдувшийся футбольный мяч, покрывали торчащие пучками бесцветные волосы, а на густо поросшем щетиной, словно заброшенная межа кустарником, лице выделялся огромной багровой загогулиной нос-носяра. Щуплое тельце пряталось в полушубке, заношенном до состояния протухшей шкуры гиены-трупожорки. Запах падали я почувствовал на расстоянии тройного плевка верблюда; в метро такие типажи перемещаются в комфортном одиночестве даже в часы пик, когда остальные люди стоят друг у друга на головах.
— Эй ты! Считай до ста! — крикнул дребезжащим голосом старик.
Грязной рукой он запихивал в рот крошащийся хлеб; обгрызенная буханка, судя по полосам плесени на корке, успела побывать в помойном ведре.
— Что? — переспросил я.
— Считай! — крикнул бомж. — Ты умный! Считай!
— Один, два, три, — начал считать я. — Слушай, мне некогда. Пойди в первый класс, поучись арифметике.
Я повернулся, чтобы идти дальше, но старик сорвался на визг:
— Стой! Я сказал, считать! Считаешь до ста, если собьешься, убью!
Я прищурился на неказистую фигуру. Оружия у бомжа не было. Я демонстративно сплюнул и пошел прочь. И уже спиной почувствовал неладное.
Обернувшись, я застыл от ужаса, а волосы на голове поднялись — не иначе, от любопытства. Вскочив со своего места, человечек помчался ко мне огромными прыжками. Его крохотный торс помещался на мощных бедрах гигантского кузнечика, двухметровые голени складывались в трех суставах перед прыжком. Перекошенное зверской гримасой лицо с развевающимися патлами выглядело гротескным наростом на фоне суставчатого тела. Но оно вызывало ужас, особенно когда я заметил, что из-под полушубка вываливаются, распрямляясь, лапы богомола, походящие на огромные зазубренные клешни. И бежать от этого урода было бесполезно.
В последний момент он остановился, безумное перекошенное лицо нависло надо мной, но взгляд провалился куда-то в сторону; человек-насекомое медленно обошел меня стороной. Я повернулся вслед за ним.
На асфальте посреди улицы стояла девушка, роясь в сумочке. Серое пальто, брюки и длинный шарф, конец которого был заброшен на плечо; на умном, сосредоточенном, чуть нахмуренном лице легко читались три-четыре года института, а может, и аспирантура. Светлые волосы были аккуратно собраны в пучок.
Чудовище с лицом бомжа нависло над девушкой, расплываясь в улыбке вожделения.
— Танцуй! И раздевайся! — рявкнул монстр, для убедительности клацнув клешнями.
— Ага, нашла! — прощебетала девушка и вытащила из сумочки обойму для автоматического пистолета.
Я зажал уши, но все равно чуть не оглох от грохота шести выстрелов, прозвучавших почти в упор. Урод завалился на спину, неловко разбросав лапы. Девушка хихикнула.
— С ними так просто, — подкупающе наивно произнесла она, опуская пистолет в сумочку. — Думают, что спрятали мозг в пуленепробиваемый череп и им все можно. А про нервные центры забывают. Кстати, ты можешь мне помочь?
— Да, конечно, — ошарашенно пробормотал я. — А что нужно?
— Помоги мне отнести хвост, а то он очень тяжелый, а идти далеко.
— Хвост? Какой хвост?
Она мотнула головой назад. Я взглянул — позади девушки по асфальту раскинулся пятиметровый зеленый червь, выползавший из-под пальто.
— А... зачем он тебе? — спросил я бестолково.
— Зачем? — усмехнулась девушка. — Ну, например, вот за этим.
Ее хвост метнулся ко мне и обвил, словно удав, от плеч до щиколоток, спеленав как младенца. Девушка подняла левую руку, и ее ногти стали удлиняться, превращаясь в заточенные лезвия; раздвоенный язык пробежал между вишнево-красными губами. Меня начало мутить.
— Меня сейчас вырвет, — честно сообщил я.
Хвост разжался и змеей отполз в сторону, вслед за девушкой, которая пошла прочь, что-то насвистывая себе под нос. Я перевел дух, и в этот момент ожил человек-богомол.
Он одним огромным прыжком настиг девушку и пустил в ход свои клешни. Я с ужасом увидел, как покатился, свиваясь в судороге кольцами, отсеченный от тела хвост; отрубив девушке обе руки, монстр схватил ее одной клешней поперек туловища, а второй сжал голову и оторвал ее с садистской медлительностью. Шея растянулась сантиметров на тридцать, прежде чем с хрустом разорвались позвонки; пронзительный крик девушки стих чуть раньше, когда лопнули горловые связки.
Шатаясь на негнущихся ногах, я побежал, а вернее, заковылял на противоположную сторону улицы, даже не надеясь убежать от монстра. Тот догнал меня несколькими прыжками; его ужасающие клешни были залиты кровью, капающей с зубцов, на теле в тех местах, где оно было пробито пулями, выступила какая-то густая коричневая жидкость, а в лице не осталось ничего человеческого — маска жестокого чудовища не столько путала, сколько отталкивала, вызывая тошнотворное отвращение. Я остановился, понимая бесполезность сопротивления.
Небо наполнилось стрекотом вертолета, который шел на малой высоте над крышами домов. Богомол забеспокоился; счастливая случайность второй раз спасла меня от неминуемой смерти.
Вертолет снизился почти до уровня четвертого этажа; я заметил пилота в кабине и стоящего на подножке человека с телекамерой. Монстр помчался к вертолету и начал с чудовищной ловкостью карабкаться вверх по стене близстоящего дома, цепляясь конечностями за оконные проемы. На вертолете слишком поздно среагировали — в тот момент, когда летчик стал разворачивать машину, монстр прыгнул со стены и пробил стекло кабины своими клешнями.
Закружившись, вертолет ударился об стену, разбив лопасти, и повалился вниз, ломая ветви деревьев, стоявших возле дома. От тяжелого удара об землю с карнизов посыпались сосульки; я пригнулся. Человек-богомол выбрался из обломков вертолета; застонав от отчаяния, я побежал прочь.
Шлепающий звук прыжков богомола раздавался у меня за спиной. Я начал тихонько выть, чувствуя, как истекают отведенные на жизнь секунды. Обернуться и принять смерть лицом к лицу мне не хватало мужества. Неожиданно почти над ухом у меня зазвучал голос:
— Веришь ли ты в Бога, сын мой?
— Что? — пробормотал я на бегу.
— Веришь ли ты в Господа Всемогущего, что на небесах?
— Я... не уверен.
— Только он может спасти тебя от этого ужасного порождения тьмы, что преследует тебя, — вкрадчиво увещевал голос.
— Тогда... тогда верю! — отчаянно закричал я. — Верю! Господи, помилуй! Спаси меня, пожалуйста!
Я обернулся через плечо и увидел, что монстр почти настиг меня. Но внезапно ему по ногам хлестнула струей сероватая жидкость, оказавшаяся необычайно вязким клеем; урод споткнулся и упал, забившись, как муха в паутине. Сверху его осыпало черное облако какого-то порошка, а следом, словно дыхание дракона, пришло пламя, от которого черный порошок вспыхнул. Монстр превратился в пылающий комок; он истошно завыл и забился, катаясь по земле.
— Ядрена мать! — прошептал я, потрясенно наблюдая за происходящим.
Монстр затих спустя несколько минут. Пламя неторопливо объедало его почерневший труп. Я стоял и чувствовал, как ходят ходуном колени.
— Яви же мне лик свой, Господи, — взмолился я.
— Я здесь, сын мой, — ответил ласковый голос.
Подняв глаза, я увидел человека в белых одеждах, с рассыпающимися по плечам длинными золотистыми волосами и сложенными на груди руками. За его спиной упруго взмахивали оперенные крылья.
— Господь послал меня, чтобы я помог тебе, — сказал ангел. — В годину тяжкую да узри ты могущество Господа нашего и да склонись перед ним в молитве.
— Я...
— Склонись! — настойчиво повторил голос.
Я опустился на колени и приник лбом и ладонями к земле, погрузив их в месиво полурастаявшего снега. После бешеного напряжения последних минут влажная прохлада была приятна; я начал потихоньку успокаиваться, и сердце уже не так отчаянно колотилось в груди.
— Возблагодари Господа нашего, — мягко произнес ангел.
— Слава тебе, Господи, — сказал я.
— Пойдем со мной, сын мой.
Я поднялся, и ангел приблизился ко мне. Он протянул руки и прижал меня к себе. А потом земля ушла у меня из-под ног — мы взмыли в воздух. Я вцепился в одежду ангела, быть может, чуть крепче, чем того требовала почтительность, но посланец богов уже успел доказать свою материальную природу.
Со смешанными чувствами я разглядывал исподтишка своего спасителя. Его лицо вблизи оказалось асимметричным, попросту кривым, круглые глаза сидели над крючковатым носом, а скособоченный подбородок упирался в грудь из-за короткой шеи. От застиранной хламиды пахло немытым телом, под ногтями забилась грязь. «У ангелов действительно пахнет изо рта или это дефект моего чувственного восприятия?» — подумал я.
Мы приземлились на крыше пятиэтажного кирпичного здания; на подлете я успел заметить пожарную лестницу и свисающий с края крыши оборванный телевизионный кабель. Ангел отпустил меня, едва наши ноги коснулись битумного покрытия. Ростом он был на голову выше меня, и под хламидой скрывалось могучее тело; во время полета я чувствовал, как напрягались мышцы.
На крыше стояло еще несколько человек, мужчины и женщины. Выделялся уверенный парень с короткой стрижкой; на нем была камуфляжного цвета куртка с эмблемой какого-то ЧОП на рукаве, а на сгибе локтя он держал дробовик. К этому парню и обратился первым делом ангел:
— Откуда ты здесь, сын мой? Я не возносил тебя в небесный чертог.
— Я сам поднялся по лестнице, — сказал инкассатор. — Меня позвали люди, которых вы сюда затащили.
— Он нас поднял силой, после того как мы признались, что верим в Бога, — зачастила скороговоркой одна старушка. — Он держит нас здесь и заставляет молиться, а это место называет чертогом. Он явно сумасшедший.
Я вздохнул и присел на корточки у края крыши. Все становилось на свои места, ситуация наконец прояснилась. Комплект генконструкторов оказался каким-то образом разбросан по городу, и случайные люди смогли им воспользоваться. И все эти монстры — обыватели, дорвавшиеся до возможности изменить себя. Чудовищный человек-богомол — бывший пьяница и бродяга, не успевший причаститься Иллюзиону и потому люто ненавидящий всех остальных людей за то, что они живут лучше, чем он. А ангел с кривым лицом — рядовой прихожанин какой-нибудь церкви, истово верующий и страдающий от невозможности провозгласить царствие божье на земле.
— Нам надоело здесь находиться! — возмущались тем временем граждане. — Мы хотим спуститься! Вы не имеете права держать нас здесь!
— А где же ваша вера, дети мои? — развел руками ангел. — Разве вы позабыли, что покорность Его воле превыше всего?
— Его или твоей? — спросил инкассатор.
— Отступник! — взорвался «ангел», — Слуга сатаны! Я покараю тебя!
И он взмахнул крыльями. В мгновение ока на широкой, словно теннисный корт, крыше стало тесно, как в электричке, поданной после долгого перерыва. «Ангел» носился по крыше, сметая с нее людей, расшвыривая их ударами рук и крыльев и восклицая: «Отступники! Антихристы! Смерть вам!» Инкассатор перевалился через невысокое ограждение и исчез; я подполз к краю и увидел, что тело парня лежит внизу на асфальте, а дробовик повис на карнизе четвертого этажа, зацепившись ремнем.
На крыше было пусто. «Ангел» стоял, держась руками за голову, а в глазах его застыли слезы.
— Зачем они заставили меня это сделать? — спросил он, непонятно к кому обращаясь. — Зачем они предали нашего Господа?
Я пошевелился, и «ангел» повернулся ко мне.
— Я верю, — поспешно сказал я. — И мне очень хорошо в чертогах.
«Ангел» вздохнул, но его глаза, сморгнув слезинки, внимательно следили за мной. Демонстрируя невинность, я подполз к краю крыши, ухватился за свисавший кабель и перепрыгнул через ограждение.
Прыжок на мгновение ослепил меня открывшейся внизу высотой, сравнительно небольшой и оттого куда более путающей, чем стоэтажная заоблачная высь. Вцепившись руками в кабель, я повис у стены. Оглядевшись, увидел ружье; надо было раскачать провод, чтобы дотянуться до оружия.
— Что ты делаешь? — спросил «ангел», перегнувшись через ограждение и наблюдая за тем, как я неловко раскачиваюсь, отталкиваясь негнущимися ногами от стены.
— Покаяние за грехи, — объяснил я. — За чужие грехи, что самое обидное.
Я дотянулся до дробовика; «ангел» вскрикнул и ринулся на меня. Удар оказался скользящим и, благодаря тому, что я держался за кабель, отбросил меня поперек стены; обдирая куртку об карнизы, я полетел в горизонтальном направлении и врезался в железный каркас пожарной лестницы. Мгновенно начав проваливаться вниз, я переплел свои конечности со ступенями лестницы; боль пронзила суставы, но падение удалось остановить. Ладони были содраны в кровь, плечи и бока болели от ушибов; непослушными руками я поднял дробовик, который не потерял благодаря ремню, обвившему запястье.
«Ангел» пытался удержаться возле стены, но здесь ему не хватало простора, его крылья бились об стену. Он брызнул в меня струей клейкой жидкости, но промахнулся; я выстрелил, почти не целясь, и он отшатнулся в сторону. Небеса не благоволили своему самозваному приспешнику — он запутался в кабеле, свисавшем с крыши, и теперь не мог ни улететь, ни упасть. Выставив вперед руки, «ангел» направил в меня облако пламени; глядя на клубящийся огненный цветок, который раскрывался мне навстречу, я выстрелил вторично, чувствуя, как рубчатое цевье срывает отдачей остатки кожи с кровоточащих ладоней, и закрыл лицо согнутой в локте рукой.
Огонь лишь слегка опалил одежду, не повредив мне; стало слышно потрескивание сжимающейся кожи на бортах куртки. Осторожно открыв лицо, я увидел, что «ангел» висит вниз головой, слегка покачиваясь в захлестнувшей его ногу петле из телевизионного кабеля. Лицо несостоявшегося небожителя было залито кровью из развороченной груди; золотистые волосы веяли в воздухе и от корней к кончикам напитывались красным — кровь ползла, разделяя темными дорожками пучки волос и превращая пушистые пряди в слипшиеся красные нити. Я смотрел, завороженный, пока не почувствовал, с каким напряжением держусь за проржавевшую железную лестницу.
Ушло немало времени, прежде чем я спустился вниз и встал на дрожащих ногах на тротуар. Дорога к квартире Шелеста оказалась длиннее, чем я думал; бросив взгляд в ту сторону, куда мне нужно было идти, я перезарядил ружье и повернул обратно.
В парке продолжала завлекать людей своим мороком лжедриада, и это удлиняло мой путь еще на один выстрел.
\Awful.war
• Open file 'genetic.warfare'
• Shakeyourbody, mutatos!
Патроны кончились на подходе к дому Шелеста. Дорогой мне попадалось немало любопытных персонажей: чего стоил хотя бы один парень, худой очкарик, который представлял дикую помесь кентавра с козлодоем и отличался поистине необъятными достоинствами, которые он норовил приложить к первому встречному, невзирая на пол и возраст. При знакомстве с ним я ограничился ударом приклада; по разгуливающим на крышах домов мантикорам с лицами прекрасных дев и окрашенными кровью когтями я тоже не стал стрелять — кровь здесь была почти на всех обитателях заповедника монстров, в который превратился Северный столичный округ.
Мальчишку с капсулой, присоединенной к наладоннику-палмтопу, я увидел уже у подъезда. Десятилетний паренек морщил лоб, набирая какие-то комбинации. Я выбил из его рук игрушку, а парню влепил оплеуху; он отбежал в сторону и начал поливать меня жесточайшей площадной бранью. Я выстрелил в воздух, и парень убежал. Но это был последний патрон, и когда гигантская сороконожка толщиной с человека и метра четыре в длину загнала меня в кабину сломанного лифта, я понял, что до Шелеста мне добраться не суждено.
Сороконожка вздыбилась, подняв свой передний сегмент до уровня моего лица. По торчащим из пасти узким длинным жвалам стекала клейкими белыми нитями слюна; я увидел едва различимые на хищной морде, но все же угадывающиеся черты лица немолодой матери семейства с обвисшими щеками и тройным подбородком. Наверняка где-то в подвале дома ее ждал выводок малышей, алчущих свежего мяса.
В памяти всплыли строчки из энтомологического справочника: «Парализованную жертву затаскивает в подземную нору и откладывает в нее личинки, которые развиваются в теле жертвы, питаясь ее мякотью... »
В этот момент я вдруг отчетливо увидел мир, каким он может стать, если всем людям раздать генконструктор. На земле, под водой и в воздухе сотни разновидностей существ, летающих, ползающих, прыгающих — все великолепно вооруженные, все опасные, злые и голодные. Царство насекомых, ежесекундно поедающих друг друга. В обычной жизни люди едят своих ближних только морально, но когда не станет барьеров общества, государства, законов собственной плоти, наконец, — что помешает людям жрать друг друга, рвать на части зубами, клешнями и жвалами?
Сороконожка сделала выпад головой, пытаясь вцепиться мне в руку, но я отбился прикладом. Плотный черный хитин хорошо держал удар; я молотил по броне своего противника без малейшей надежды на успех.
— Черт возьми! Я прикончил полдюжины монстров и даже одного «ангела», и после этого меня сожрет какая-то членистая тварь?! — заорал я. — Шелест, сукин ты сын, ну почему тебя нет, когда ты нужен?
Сороконожка повалилась к моим ногам, разрубленная надвое, и конвульсивно забилась в луже вытекшей жидкости; я брезгливо отпихнул ногой извивающийся труп.
— Пришел все-таки, — сказал Шелест, вытирая об штанину лезвие сабли. — А я надеялся, что ты не будешь камнем висеть у меня на шее, когда начнется серьезная игра.
— Шиш тебе! — буркнул я и добавил: — Шелест, сволочь ты этакая, как же я рад тебя видеть!
* * *
— Одного не понимаю, — сказал я, выпив чашку горячего чая и почувствовав приятную слабость в разбитом усталостью теле. — Почему монстры? Где женщины-феи, где мужчины-эльфы? Неужели все люди стремятся превратить себя в чудовищ?
— Нет, — пожал плечами Шелест. — Тут и феи летали, и эльфы водили хороводы. Но чудовища оказались самыми живучими. Так что всех фей уже сожрали к твоему приходу. И, по правде сказать, я не особо об этом жалею — они все сильно смахивали на куклу Барби.
Я оглядел квартиру. Она была почти пустой, обои висели на стенах, как тряпки на какой-нибудь старой карге, потолок осыпался. Мебели почти не было — мы сидели возле лишенного скатерти стола на скрипящих табуретках. В одном из углов лежала Шелестова коллекция холодного оружия, кочевавшая с ним с одной явки на другую.
— Шикарная хата, — заметил я с иронией.
— Ага, — кивнул Шелест. — Зато на оплате сэкономил. Правда, сейчас уже платить некому. Как там Кэти?
— Нормально. При ней какой-то парень, Данила. Вроде бы брат, — я покосился на Шелеста и добавил: — Хотя кто его знает?
Шелест рассеянно кивнул. Я усмехнулся.
— Я все-таки нашел у тебя брешь, супермен. Ты просто не умеешь любить. И поэтому боишься. Боишься встретиться с Викой в виртуале и боишься увидеть Кэти в настоящей жизни. Бежишь от собственных чувств, вместо того чтобы разобраться во всем, как подобает мужчине. Я прав, Шелест?
Он улыбнулся.
— Если тебе хочется так думать, пусть так и будет.
Я вздохнул.
— Ладно, расскажи, что все-таки произошло?
— Меченов устроил раздачу генконструктора, который он украл из нашей лаборатории, населению Северного округа, Результаты ты видишь — всеобщий хаос. Пока силы правопорядка борются со всем этим и в первую очередь — с паникой среди жителей города, он захватил телебашню и ряд коммуникационных центров. Сейчас город остался практически без СМИ. Правительство не в состоянии контролировать ситуацию.
— Но зачем он это делает?
— Он хочет смести существующий порядок одним ударом. Именно об этом мы спорили раньше; он не хотел ждать годами и постепенно обращать людей к самомодификации. Он решил, что если выбросить на улицы партию мутантов, ему удастся под шумок захватить власть, используя свою гвардию — генетически модифицированных солдат. И установить диктат Нового Человека. Я ему говорил, что революция — это ошибочный путь, что он приведет к ненужным жертвам. Он все-таки решил сделать по-своему.
Я покачал головой.
— Не могу поверить, что нашелся человек, еще более упрямый, чем ты. Как же вы с ним работали раньше?
— Он не всегда был таким, — ответил Шелест. — Но он... использовал генконструктор на себе пару месяцев назад.
— И что же он изменил?
— Это была та самая базовая настройка личностных качеств, которую мы собирались внедрять всем Новым Людям. Он применил ее к себе. Возможно, именно это привело его к тому, что он сделал.
— А ты так и не использовал генконструктор? — спросил я.
Шелест вытащил из кармана металлическую колбу.
— Нет. Говоря откровенно, я опасаюсь это делать. Может быть, позже, когда мы разберемся с Меченовым...
— Так ты собираешься с ним разобраться?
— Да. Он хочет устроить бойню и верит, что в результате войн и погромов ему удастся установить новый порядок. Но я в это не верю; слишком много было в истории подобных примеров. Ты уже видел на улицах «ангелов», которые карают безбожников огнем и мечом?
— Приходилось.
— Нечто подобное произойдет и с Меченовым. Если он готов принести в жертву своим идеям человеческие жизни — это приговор ему. Потому что начать можно с десятка загубленных душ, а продолжить миллионами. Я не допущу террора.
— Но ведь это будет означать провал всего вашего замысла, крах. Без лаборатории, без опытных образцов, без ученых, которыми руководил Меченое, ты уже не сможешь продолжить работу. Придется все начинать заново.
— Я понимаю, — кивнул Шелест. — Но это другой вопрос. И я задам его себе, когда покончу с Меченовым. С другом, который... Который от меня отрекся.
С трудом закончив фразу, он встал из-за стола. Я видел, что Шелесту тяжело, хоть он и пытается это скрыть. И хорошо, что я все-таки нашел его. Может быть, мне удастся как-то ему помочь, Кем бы он ни был, такое бремя, которое он несет, — не для одного человека.
Шелест подошел к окну, скинув верхнюю куртку и оставшись в белой футболке и спортивных брюках, поглядел на мглистые сумерки. Из окна была видна Останкинская башня — она протянулась, как пуповина, соединяющая небо и землю. Этакий суставчатый стебель, окольцованный светящимися обручами, спускается на землю из разлитого в облачном мареве светящегося пятна — отражения света верхних, скрытых туманом, этажей башни.
Оторвавшись от созерцания, Шелест вытащил из груды старинного клинкового оружия, лежавшего на куске брезента, китайский цзянь. И начал выполнять упражнения с мечом, пластично перетекая из одной стойки в другую и рассекая воздух молниеносными взмахами, чередуя медлительное, но полное скрытой силы движение с внезапными выплесками энергии, отзывавшимися пением гибкого клинка. Я залюбовался им — Шелест демонстрировал технику и концентрацию, недоступные простому любителю боевых искусств.
— Похоже, ты много лет отдал изучению единоборств, — сказал я. — И наверное, занимался у лучших мастеров. Скажи, чего ты достиг в результате этого?
Шелест ответил не сразу. Он закончил упражнение и уселся на пол, положив меч рядом с собой.
— Я научился разделять разум и волю, — сказал он. — Научился управлять своими желаниями. Научился быть свободным от эмоций тогда, когда нужна решительность действий.
Он принял позу лотоса и, закрыв глаза, какое-то время молчал.
— А вообще все это ерунда, — сказал он. — Человек может быть полностью свободен внутри себя, только пройдя через самоотрицание. Только избавившись от собственного Я. Но тогда он уже не будет личностью. Иногда мне кажется, что я этого почти достиг. У меня почти не осталось ничего личного.
— Скажешь тоже! — усмехнулся я. — Поверь, осталось. Мне со стороны виднее. Но скажи, зачем ты затеял все это? Зачем ты борешься за то, чтобы освободить людей от Иллюзиона? Ты так не любишь виртуальную реальность?
— Дело не в том, что я люблю или не люблю. Просто я хочу дать другим людям такую же свободу, какой пользуюсь сам.
— Шелест — филантроп? — усмехнулся я. — Что-то непохоже, чтобы ты заботился о других людях.
— Забочусь? Вот уж нет. Я просто делаю то, что придает жизни смысл. В хождении по кругу смысла нет. В бесконечном самосовершенствовании смысла тоже нет, если ты не веришь в Бога и не ищешь нирваны. Был я там, кстати, — усмехнулся Шелест.
— В нирване?
— Вроде того. Я несколько лет провел в одном монастыре на Памире. И достиг околобуддического состояния, если можно так выразиться.
Его взгляд затуманился.
— И как там? — спросил я недоверчиво.
Шелест посмотрел на меня и чуть заметно улыбнулся.
— Тоскливо. Одиноко. Поболтать не с кем. Хоть иди в город и насильно делай из людей Будд, чтобы они составили тебе компанию. Бесконечность бездействия. Это не для меня.
Он ударил себя ладонью по колену, словно отрубая старые воспоминания.
— Так что я вижу смысл жизни конкретного человека и людей в целом в том, чтобы поднять все человечество на новую ступень развития. Ступенька сегодня, ступенька завтра, а в будущем, глядишь, найдутся мыслители поумнее нас с тобой, которые поймут, что к чему в этом странном мире. Такая вот позиция.
Я вздохнул, готовясь задать самый трудный вопрос.
— Почему ты отпустил Ершова? Зная, что он убьет себя?
— Я не делаю за людей их выбор, — покачал головой Шелест. — Каждый сам решает, что ему нужно. Вот ты, например: если бы очень захотел этого, то вернулся бы обратно в Иллюзион. Две-три недели обычной жизни, и иллюзорная реальность снова оплела бы тебя своими нитями. Но ты предпочел пойти ко мне.
Он дотронулся до моей руки, приглашая присесть рядом с ним.
— Закрой глаза.
Я повиновался. И спустя мгновение тьма расступилась. Я находился в стоящей посреди пылающего золотом и багрянцем осеннего леса деревянной беседке. Сквозь ажурную решетку были видны стволы деревьев в одеяниях из листьев, похожих на шелк, а землю устилал густой ковер опавшей листвы. Я почти физически чувствовал, как приятно гулять босиком по этому мягкому шуршащему покрывалу; ноги затекли от сидения на деревяшках, и я встал.
— Красиво здесь, правда? — спросил Шелест.
Он сидел рядом со мной.
— Да, — кивнул я. — Пройдусь немного.
Я вышел из беседки и понял, что вокруг падают листья. Они осыпались сверху мягким дождем, опускались на плечи и голову, ложились под ноги. И тихо шелестели.
— Падающие листья, — сказал Шелест. — Это самое красивое, что я когда-либо видел. Это смерть, несущая обещание новой жизни. Это грусть расставания и надежда на воскрешение. Это символ человеческой жизни. Мы надеемся на то, что нам никто не обещал, не подозревая, что в наших силах сделать мечту реальностью. Ведь пока листья падают, они свободны. Совершенно свободны.
Мы долго стояли там, в лесу, под падающими листьями. И хотя слов не было сказано, я понял, что именно было самым тяжелым для Шелеста. Он не верил. Не верил в Иллюзион и не верил в действительность; не верил, что генетическая революция принесет свободу человечеству; не верил в себя и не верил в других; не верил в то, что дело, за которое он боролся, способно победить, и не верил в саму необходимость верить. И каким же невероятно тяжелым должен был быть его путь, если на каждом шагу ему приходилось отыскивать в себе способность верить, убеждать себя в необходимости продолжать начатое дело! В этом смысле он был человеком — более чем кто-либо другой.
— Зачем это тебе, Шелест? Зачем ты все это затеял? — спросил я.
— Ты лучше спроси, почему я выбрал именно тебя.
Я промолчал.
— Ты знаешь? Догадываешься?
— Да, — кивнул я. — Ты бросил кости. Запустил генератор случайных чисел. И выпавший номер совпал с моим паспортом. Так?
— Почти. Я выбирал человека, которого было бы легче вытащить. И который носил бы твое имя. Дело в том, что одного моего друга звали Мирослав. Он погиб за наше дело. Как видишь, я не чужд сентиментальности.
— И все-таки, для чего ты меня вытащил?
— Мне нужен был человек, который бы верил в мои начинания еще меньше меня, — усмехнулся Шелест. — И который бы мог поверить в меня, оправдывая тем самым мою целеустремленность. Герой только тогда герой, когда рядом есть кто-то, кто считает его таковым. Скажи, ты помнишь нашу встречу с бандитами, которые перехватили курьера?
— Еще бы не помнить. Ты показал себя во всей красе, раскидав их как щенков. И эти гонки по ночным улицам, — я усмехнулся. — Это было здорово!
— А ведь на самом деле все было не так, как тебе представлялось, — покачал головой Шелест. — Все произошло гораздо проще и банальнее — я отобрал пистолет у ближайшего бандита и парой выстрелов охладил пыл остальных. Но тебе хотелось видеть именно эффектную разборку, и ты ее увидел. Иллюзион продолжал действовать на тебя — человек не способен освободиться в один миг от необходимости грезить наяву, воображать действительность не такой, какая она есть...
Я не заметил, как осенний лес сменился вновь голыми стенами и разбитым паркетным полом. Шелест смотрел на меня.
— Ты был там? — спросил он.
— Да, — я кивнул. — Что это? Твоя персональная реальность? Виртуальный модуль?
— Да. Но раньше требовался нейкон, чтобы подключиться. Времена меняются...
— Послушай, я видел недавно дриаду... девушку-монстра. Она создавала галлюцинацию — совсем как ты сейчас.
— Это один из уровней взаимодействия с Иллюзионом — когда человек транслирует свое видение реальности в мозг других людей. Обычно для этого требуется подключенный нейроконнектор. Но сейчас, похоже, Иллюзион претерпевает изменения. То ли он усиливается, то ли наоборот. Ты слышал наверняка о гипнотизерах, экстрасенсах? Это те, кто умеет манипулировать тканью иллюзии, часто используя свой дар, чтобы обманывать других людей.
— А может быть, — предположил я, — может, все это — лишь виртуальный мир? Игровой модуль Омнисенса? Это дает очень простое объяснение всему, что здесь творится.
— Вот именно. Простое. Слишком простое, — возразил Шелест. — Нет, я не думаю, что мы находимся в игровом модуле. Ты можешь проверить — посмотри, есть ли лейбл.
Я скосил глаза. И ничего не увидел.
— Но это ничего не доказывает, — сказал я. — Лейбла может и не быть.
— Верно. Но ты не знаешь, должен ли он там быть.
Я вздохнул.
— Черт, как все сложно и запутанно!
Шелест улыбнулся.
— А почему, как ты думаешь, мне так тяжело во что-то поверить? Я видел изнанку этого мира, которая на самом деле — иллюзия от иллюзии, спрятанная под иллюзией. После таких вещей трудно быть хоть в чем-то уверенным.
Мы оба замолчали, глядя в окно. Останкинская башня возвышалась над городом, утопая верхушкой в низких облаках.
— Скоро мы идем в бой, — сказал Шелест. — Ты еще не передумал?
— Нет, — я покачал головой. — Моя прежняя жизнь разрушена. Вернуться в Иллюзион, зная, что тамошнее благополучие — обман, я не смогу. Жить здесь, в этом мире, стараясь держаться подальше от всех ужасов, вроде тех, что я видел сегодня, я тоже не смогу — буду себя презирать за малодушие. Остается только одно: идти с тобой.
— Не боишься умереть?
Я пожал плечами.
— А мне есть что терять? И потом, сдается мне, что мы все спим и ждем, чтобы нас разбудили. Так может, пора проснуться?
Шелест усмехнулся и, не вставая с пола, подтащил к себе спортивную сумку, стоявшую неподалеку.
— Набор генкоммандос, — сказал он, извлекая из сумки и раскладывая перед собой металлические колбы с разноцветной маркировкой. — Нейростимуляторы и болеутолители, реконструкторы мышечных тканей и другие полезные препараты. Здесь немало заманчивых названий: «Энергетический колодец», «Микросекундные рефлексы», «Ноги кузнечика», «Глаза леопарда». Открывают такие способности, о которых ты не смел и мечтать.
— Как они действуют? — спросил я.
— Вводишь инъекцию и ждешь примерно час, стараясь не двигаться, а лучше — спать. За это время происходит перестройка тканей организма. Изменения обратимые, утрачивают силу примерно через сутки. Что важно — это естественные изменения, которые модифицируют тебя, а не насилуют уже имеющиеся возможности организма, как это делают химические стимуляторы. Но главное, есть такие вещи, которые человеку были в принципе недоступны без генных технологий.
Он достал еще несколько ампул, бережно завернутых в замшевую ткань.
— Как тебе вот это? «Обоняние кобры» и «Слух нетопыря». Создают органы чувств, которых нет у человека. Поверь, ощущения сравнимы с приемом ЛСД, только несут практическую пользу и не грозят безумием. А вот это называется «Кровь тролля», обеспечивает просто фантастическую регенерацию, вплоть до отращивания потерянных конечностей.
Я с опаской повертел в руках одну из ампул.
— Я не понимаю, Шелест, если ты такой фанат генных технологий, почему не использовал генконструктор?
Шелест аккуратно забрал у меня ампулу.
— Потому что я не хочу измениться навсегда. И забыть, каким слабым и беспомощным оказывается человек без этих препаратов. Это дает силы бороться; если бы я модифицировал себя, я бы давно плюнул на все и в одиночку разгадывал тайны Вселенной, забыв об остальном человечестве. Между прочим, кое-кто так и сделал...
Он вытянул руку и вколол в сгиб локтя одну за другой несколько инъекций. Протянул ампулы мне.
— Вот эти ты должен использовать обязательно, иначе просто не имеет смысла брать тебя в бой. Остальные по усмотрению. Не бойся, все эти образцы неоднократно проверены в деле.
— Еще вопрос, — сказал я. — Если эти чудо-препараты существуют так давно, то почему ими не пользуются в полиции и в армии?
— Потому что Иллюзион проник и туда, — ответил Шелест. — И вытеснил из сознания военных чинов мысль об эффективности использования генных технологий. Модификации человека угрожают стабильности гибернета — поэтому он старается сделать так, чтобы люди просто забыли о них. Несколько лет назад бойцы спецподразделений пользовались подобными средствами, но потом были замечены якобы побочные эффекты. И заключались они в том, что человек переставал воспринимать реальность, контролируемую Иллюзионом.
— Это все хорошо, — сказал я. — Но ты упомянул, что у Меченова есть своя армия?
— Да. Есть кое-кто из старых товарищей, кто принял его сторону, но в основном это наемники и бандиты, которым он пообещал золотые горы. Почти наверняка все они модифицированы.
— И вооружены?
— Конечно.
— А у нас будет какое-нибудь оружие, кроме несокрушимой веры, которая, как оказалось, на поверку тоньше соломинки для коктейля? — спросил я.
— Будет тебе оружие, — ухмыльнулся Шелест и порылся в своей сумке. — Вот, держи. Дубинка ментовская производства фирмы Spaliy. Ручная работа, между прочим.
Я взвесил в руке резиновую дубинку с рифленой рукоятью.
— Я, значит, с дубинкой? А ты, наверное, шашку возьмешь. И вот так, по-чапаевски, ворвемся на базу Меченова и всех переколбасим? Нулевой вариант.
— Если ты думаешь, гигант мысли, что я дам тебе «парабеллум», ты ошибаешься, — невозмутимо заметил Шелест.
Он достал из сумки еще несколько ампул, уложенных в кармашки свернутого пояса, и осторожно развернул их перед собой.
— Оружейная лавка «Шелест amp;Кох» предоставляет широкий ассортимент генетически встраиваемого оружия. Огнемет «Изжога», действующий по принципу дыхания дракона, манипулятор «Язык хамелеона», позволяющий обезоружить противника на расстоянии до восьми метров, излучатель ультразвука «Крик баньши» и многое другое. А вот и мое любимое — аннигилятор «Живая грязь».
Шелест взял одну из ампул и начал примериваться к своей правой руке.
— Это вводится не в кровь, — пояснил он. — Так что нужна точная локализация. Надо постараться попасть между мышечных волокон и не задеть нервы — оружие будет соединяться с ЦНС единственным нейроволокном. Зато потом пусть только кто-нибудь попробует мне сказать: «Не надо грязи!»
— Господи, Шелест, мы с тобой станем самыми страшными монстрами на этом празднике жизни, который творится вокруг! — воскликнул я со смесью страха и восхищения.
— Но постараемся остаться людьми, иначе грош нам цена, — сказал Шелест. — Вводи препараты и ложись отдыхать. Предстоит тяжелая работа.
— А лазер в переносице у меня будет? — спросил я, расстилая на полу собственную одежду, чтобы лечь.
— Спят усталые игрушки, — намекнул Шелест. — Все будет, все, что пожелаешь.
— Спасибо, папочка. Сладких снов.
— И тебе кошмариков. Спи, детка.
