К апрелю 1976 года, когда Destroyer заработал золотой статус, мы уже получали стабильную прибыль, и мы все — особенно Билл — выползли из этого страшного долга в сотни тысяч долларов, в который влезли из-за двух лет турне. Сами мы зарабатывали не много. Даже теперь, когда мы собирали стадионы, члены группы не набивали сундуки деньгами. Менеджер забирал 20 процентов сборов сразу же, не отходя от кассы, расходы на зарплаты и организацию могли легко «съедать» до 50 процентов, а мы делили на четверых то, что оставалось. Но мы по-прежнему не осознавали, что происходит в реальности. А стандартная бизнес-практика была такой: мы делали всю работу, а большую часть денег получали другие. Я все еще жил в съемной квартире, и у меня даже машины не было.

Однажды интервьюер задал мне вопрос: «Каково это — быть богатым и знаменитым?»

«Ну, говорю, про знаменитого я тебе сейчас расскажу…»

В этом деле назрели перемены.

Билл Окоин всегда видел общую картину, широкую панораму. Он мог увидеть, что в нашем случае связь группы с фанатами значительно глубже, чем обычно. Он оценил, какой отклик мы вызываем у людей не только музыкой. Проще говоря, он осознал перспективу продажи мерчендайзинга.

Когда мне показали программку тура, которую Билл выпустил для последних отрезков тура Alive!, я понял, что ничего подобного в своей жизни не видал. А он нам и не говорил, что ее готовит. Просто однажды пришел и сказал: «Поглядите, вот программка тура». Я пролистал эти двадцать четыре страницы и подумал: великолепно. А Биллу еще пришла мысль, что наши фанаты захотят иметь футболки и пряжки для ремней. И это только вершина айсберга. Они с парнем по имени Рон Баутуэлл организовали внутрифирменную мерчендайзинговую компанию. Сначала компания выполняла заказы нашего фан-клуба. И Билл об этом нам сказал будничным тоном: «Мы будем продвигать мерчендайзинг».

Без Билла ничего подобного бы не организовалось.

Существует такой миф, что мы, музыканты, с самого начала участвовали в этом грандиозном плане. Это не так. Про мерчендайзинг мы ничего не знали, никаких идей не было. Никто из группы к мерч-плану не привлекался. В конце концов и мы тоже стали прикладывать руку к мерчендайзингу, но произошло это совсем не сразу, позже, со временем. Мы создали лекало: музыка — наша, грим — тоже наш, но почти все остальное — это Билл. Конечно, мы были центром, ядром для всего происходящего, но к тому, чтобы продвинуть имидж KISS через товары, — к этому мы имели не более отношения, чем к огненному дыханию и поднимающейся барабанной установке. Я сам свято верю в продвижение команды, потому что ты хорош настолько, насколько хороша твоя команда. Игру выигрывает именно команда. Мы не были блистательными бизнесменами, и за нами не стояла какая-нибудь великая фирма с Мэдисон-авеню. Был один лишь Билл, которого, как и нас, не сдерживали какие-то придуманные ограничения. Он просто пер вперед, чутьем понимая, что он может свершить.

Билл намеревался максимизировать наш потенциал на всех фронтах. Конечно, он не собирался делать нам маркетинг как, скажем, у Led Zeppelin. Мы же могли предложить нечто большее, чем просто музыка, — мы прямо сами просились на мерчендайзинг, хоть поначалу и сами того не понимали. В те годы над широтой брендированных киссовских товаров некоторые смеялись. Но я вспоминал The Beatles. Когда битлы прославились, вы могли купить битловские куклы и футболки, и что здесь не так? Нет, понятно, что никто не захотел бы купить кукол в виде музыкантов Deep Purple — а, собственно, с какой стати, кому они нужны? При всем уважении к их музыке, в то время у большинства групп не было какого-то ясного имиджа: запомнить, как музыканты выглядят, было сложно. KISS обладали визуальной привлекательностью. Это было врожденным свойством KISS. Прелестью KISS. Так что я вполне понимал желание продвигать нас таким путем. И я ни секунды не думал, что это уменьшит внимание к музыке группы.

Я просто хотел быть уверенным в том, что любой товар несет смысл. В этом вопросе мы с Джином разнились. Вот, например, как бывало. К нам приходят и говорят: давайте наладим выпуск тортов под маркой «KISS». Джин тут же: давайте, только чтоб тортик десять футов в высоту, и вокруг гирлянды мерцали. А я говорил: «Отлично, но из чего эти торты, какой у них вкус? Нет, все это оформление — крутое, но торт сам по себе, внутри, должен быть отменным. Иначе мы не участвуем». Шипение — это здорово, но нужен стейк. И я за это беспокоился когда мерчендайзинг, что называется, пошел в народ. Я иногда думал: а как далеко можно с ним зайти, ну когда будет уже слишком далеко? На тот момент ответ был прост: никогда. Все товары казались уместными. Нет, это прямо феномен настоящий: радиоприемники «KISS», мотоциклы «KISS», ланчбоксы «KISS».

Когда биллова концепция мерчендайзинга стала приносить деньги и альбом Alive! в то же время продолжал уверенно продаваться, я, надо сказать, был впечатлен. Было дико приятно узнавать, сколько там тебе на личный счет упало денег. При этом все еще получали довольно скромные зарплаты, и деньги на счетах трогать пока что не могли, но нам говорили, сколько их. Но, опять-таки, о делах мы мало что знали. Мы не понимали эти разные потоки выручки, откуда они и куда текут. Вообще ничего подобного.

В середине всей этой движухи к нам пришел Хауард Маркс, бывший босс Билла, и предложил нам финансовый менеджмент. Хауард владел рекламным агентством, которое, кстати, разработало обложку Alive! а потом еще и великолепнейшие обложки для наших следующих трех альбомов. Хауард нам сказал: «В этом бизнесе полно акул, так что вам по-любому придется нанимать кого-то, кто будет следить за вашими деньгами».

Так получилось, что у Хауарда был друг — богатый бизнесмен в Кливленде, по имени Карл Гликман. Хауард решил с этим другом создать компанию по управлению нашими финансами. И то, что он охранял наше богатство, сделало его как бы членом нашей семьи.

Новая финансовая компания «Гликман — Маркс» регулярно проводила с нами собрания, на которых сообщала новости про наши деньги, а вскоре они стали отправлять с нами в турне специального человека, который выполнял функцию бухгалтера на выезде. Нам в голову не приходило, что в турне тяга этого деятеля к изысканным винам, дорогой еде и небесплатному общению могли ставить под угрозу выручку от концертов. А что мы таки заметили — так это то, что компания создает нам личные финансовые портфели. Я имею в виду — ого, смотрите, у нас промышленный парк в Цинциннати.

На собраниях мы задавали вопросы типа «Сколько мы зарабатываем?», а не «Какая у нас прибыль?». А поскольку ответ на первый вопрос звучал довольно внушительно для таких детишек, как мы, которые никогда не имели дела с настоящими деньгами, то мы никогда не задавали следующий отсюда логичный вопрос: «А вы сколько зарабатываете?» Билл вскоре снял под офис целый этаж в здании на Мэдисон-авеню, 645, а потом в том же здании и еще один этаж.

Прекрасный осколок истории: с чего начиналась Армия KISS. А начал все это Билл Старки

Маркетинг Билла, основанный на продвижении нашего имиджа, повысил нашу узнаваемость за пределами рок-аудитории. Однажды в Нью-Йорке я отправился днем в джинсовый магазин на 59-й улице. Касса там стояла на стеклянном стеллаже, а к стеллажу этому прилеплена была наклейка, которую Билл распространял в качестве рекламы альбома Destroyer, — с фантастическим, в стиле графического романа, изображением нас четверых, нарисованное для обложки Кеном Келли. Пока я тыркался по магазину, разглядывая вещи, к кассе подошел какой-то маленький ребенок. Мальчик — ему было года четыре, не больше — показал на наклейку и сказал: «KISS».

Группа создает музыку, феномен — влияет на общество. И вот если такой малыш, который даже не знает еще, что такое музыка, узнал KISS, то… разве мы не феномен?

Вскоре после этого, в мае 1976 года, мы полетели в Англию на двухмесячный европейский тур. Для меня Англия в музыкальном плане представляла собою святую землю. Все, что я любил, родилось там. А у нас даже было запланировано два вечера в лондонском Хаммерсмит-Одеоне, том самом, где столько моих любимых групп сыграли столько своих легендарных концертов.

Но как только мы приземлились, я возненавидел ее. В Соединенных Штатах мы уже стали очень популярной группой. А в Англии и остальной Европе надо было снова все всем доказывать. Мы снова оказались на клетке номер ноль — никто и звать никак. Спасибо Господу за фэнов. Английские, как и наши на родине, когда мы только начинали, были сумасшедше преданы нам. С другой стороны, кормили нас в Англии ужасно, а транспорт у них совершенно архаичный. Люди, которые за что-то отвечали, были очень тяжелыми. Предприниматели испытывали извращенную гордость за то, что ты не мог неделю получить вещи из сухой чистки. Кондиционеры отсутствовали, а жалкий кусочек льда в бокал ты мог получить только после мольбы. Это все служило значками почета этим старым хранителям Британской империи.

Но самое больное место — политика отелей. Благодаря ей было почти невозможно пригласить к себе в номер гостью. Их нужно было вписать и выставить до десяти вечера. А персонал отеля эти правила не собирался тебе облегчать, даже наоборот.

Вот эти проблемы с девушками в номерах доставляли головную боль хуже, чем плохая еда. Без еды я обойдусь, но сидеть на строгой диете «ноль диких и хотящих женщин» — это выше моих сил. Это было для меня совершенно необходимым.

В европейском туре Эйс покупал ножи. Когда мы собирались домой, он, чтобы контрабандой провезти их на родину, приклеил их скотчем внутри своих «маршалловских» колонок-«кабинетов». Это меня взбесило: найди таможня ножи, все наше оборудование конфисковали бы. Но для Эйса это было нормально. Однажды на внутреннем авиарейсе обыскали чемоданы нашего тур-менеджера и нашли там украденный из отеля телефонный аппарат. Не тур-менеджер туда его положил. А еще Эйс украдкой засовывал наркотики в сумки и карманы наших работников — не ставя их, понятно, в известность — так что, если б их поймали, ему бы ничего не было. Эйс весь был поглощен только Эйсом, вне зависимости от той цены, которую кому-то пришлось бы заплатить.

Проездив месяц по Европе, я с чемоданом пришел к своему дому на 52-й улице, где швейцар преградил мне путь:

— Чем я могу вам помочь, сэр?

— Смешно: я тут живу, — ответил я и прошел к лифту.

— Сэр, если вы не остановитесь, я вызову полицию.

В общем, помотало меня.

И вскоре я снова умотал.

Когда тур продолжился в США, то из-за личных разногласий внутри группы у нас то и дело менялись тур-менеджеры. Их за первые пять лет существования группы сменилось порядка двадцати. Один из самых ярких — «Толстый» Френки Скинларо, эдакий менеджер старой школы, работавший еще с Joey Dee and the Starliters (группа образовалась в 1958, была популярна в 60-х. — Прим. пер.). Он просто заражал радостью. Придумывал нам разные прозвища. Питера называл Аятолла Крискуола, Джина — Джин-Назарин, меня — Он-она (потому что я на сцене танцевал и вообще выпендривался). А Эйса мы стали называть Элвис-детка, потому что он начал отращивать брюшко. Френки поглощал огромное количество картофельного салата, причем жевал с открытым ртом — так пища якобы «аэрируется». В этот момент он напоминал бетономешалку. Толстый Френки готов был делать что угодно, лишь бы нас развеселить, и когда у него это получалось, то трения внутри группы ослабевали. Но он и над собой мог пошутить, себя опустить, например, часто приговаривал: «Может, член у меня и маленький, зато вертящийся».

Некоторых тур-менеджеров увольняли потому, что Билл считал, что они не справляются. Других выгоняли из-за ревности внутри группы — каждый же хотел личного внимания роуд-менеджера, ну или по крайней мере хотел чувствовать себя фаворитом. Когда один из нас не получал такого внимания, то начинал полагать, что этот роуд-менеджер никуда не годится. А многие из них сами увольнялись. Даже профессионалы, успешно работавшие с другими группами, не могли вынести наши разногласия. У них очень много сил уходило на то, чтобы работать с четырьмя гиперактивными не вполне нормальными людьми, которые требуют всего твоего внимания, а если они этого не получают, то саботируют тебя так, что ты падаешь об пол задницей.

В этой постоянной чехарде роуд-менеджеров и команды только один человек оставался постоянным: Билл. Он как-то умел снимать напряжение и дать каждому члену группы почувствовать себя любимчиком. Но и Билла уже на всех и все не хватало. Он решил расширять свой бизнес и, по-видимому, очень много времени стал уделять своим новым артистам — Piper, Starz и Тоби Бо. Нас это слегка злило: мы же зарабатывали все деньги, а он теперь почти все время тратил на эти детсадовские группы, которые почти никуда не продвигались, и шансов у них на это не было. И Шон Дилени тоже слишком уж отвлекался на этих артистов. К тому же меня лично раздражало то, что Билл, по-моему, уверовал в простоту формулы успеха: придумай группе имидж, нарисуй логотип — и они сразу прославятся, как KISS. Вот это я воспринимал как настоящее оскорбление — разумеется, идеи Билла и Шона оказали нам неоценимую неизмеримую помощь, но успех-то к нам пришел не из-за простых ходов. В нас было нечто гораздо большее, чем логотип, ботинки на платформе и грим.

Еще в детстве, прочесывая 48-ю улицу, я восхищался винтажными гитарами, которые стоили целое состояние. И вот теперь-то я имел возможность их коллекционировать. И на том отрезке тура я запустил в народ информацию, что-де покупаю гитары. Первая экзотика, которую я купил, — Gibson SG с двойным грифом, как у Джимми Пейджа. Эту гитару я купил в Индиане у одного парня, который их коллекционировал, — у него ими была забита целая комната. Большинство — вишневые, но эта конкретная — «санберст». Промоутеры тоже запомнили, что я, так сказать, пошел по базару, и теперь у концертных залов, где бы мы ни выступали, меня поджидала очередь людей с гитарными кофрами в руках. И это было очень круто — неизвестно же, какая драгоценность всплывет!

Следующую я купил в Аризоне у парня, который владел гитарным магазином под названием Bob’s Bizarre Guitars. Эта гитара — Les Paul расцветки «санберст», то есть та самая, которую я всегда хотел. За нее я отдал $2200. Я поверить не мог, что у меня теперь есть такая! Звукосниматели на ней стояли такие, которые называются белые или кремовые хамбакеры. То есть проволока на катушках белая. Эту обмотку обычно не видно, потому что на старых гитарах она скрыта хромовым или никелевым кожухом. Но если заглянуть под кожух, то увидишь, что обмотка или черная, или белая, или так называемая «зебра» — то есть через одну черная с белой про́волочки. Так вот, у большинства гитар проволока была черная, а это не так интересно, на них спрос хуже, а самые желанные — это как раз белые.

То есть я от счастья на седьмое небо взлетел.