Теперь, когда наш альбом вышел официально, национальное букинг-агентство ATI отправило нас на гастроли. ATI ставило нас на всякие большие концерты в качестве разогрева и делало нам сольные концерты в клубах. На первом же шоу, 22 марта 1974 года в Пенсильвании, мы снова разогревали Redbone, ту же группу, что месяц назад выступала перед нами на той поворотной сцене в телепрограмме Дика Кларка. Потом мы пару раз отыграли с британской группой Argent, и вот мы на своем пути. В тот год мы открывали концерты ZZ Top, Blue Oyster Cult, группы Манфреда Манна и многих других, даже New York Dolls.

В 1970-е, когда ты приходил на концерт, ты обычно видел три группы. Первая — неизвестная пока что (в данном случае KISS), вторая — уже несколько успешная, помеченная на афише как «специальный гость», а третья — хедлайнер. Цель — добраться до верха этой лесенки.

Такая трехуровневая система давала возможность отточить мастерство. Понимая, что мастерство это самое нам еще оттачивать и оттачивать, мы на любую площадку привозили весь наш арсенал взрывов, дыма и огня — хоть на сольный концерт в маленький клуб, хоть в полупустой танцевальный зал, где кроме нас еще две другие группы. На шоу группы KISS всегда будет как на шоу группы KISS — то есть мы будем плеваться огнем, раскачиваться одновременно с гитарами наперевес и взрывать все к едрене фене. Ну, если при этом подъемник прилепит Питера с его барабанной установкой к потолку или хедлайнер обидится на то, что после нас все в дыму, — ну что поделаешь, значит так тому и быть.

Мы не шли на компромиссы, и, к счастью, кредитная карта American Express Билла Окоина явно была безлимитной — он оплачивал транспорт и накладные расходы шоу в то время, когда наши гонорары эти затраты не могли покрыть даже близко. Между городами мы перемещались на легковушке-универсале, ночевали во вшивых мотелях. Обязанности и тур-менеджера, и водителя исполнял Шон Дилени. Он был такой мамочкой-наседкой, следил, чтобы в нашем путешествии никто не потерялся, и улаживал всякие личные вопросы. В некоторые моменты тура к нам присоединялся и Билл, а когда его не было с нами, то мы с ним созванивались. Умел он каждому дать почувствовать, что именно ты — его любимчик.

Ну и, разумеется, у нас была гастрольная бригада, роуди, которые строили и разбирали нашу сцену со всеми ее эффектами, поддерживали в порядке наши музыкальные инструменты, а также воевали с роуди хедлайнеров, когда те требовали нас играть потише, поскольку мы всего лишь разогрев. Роуди вели грузовик со всем нашим оборудованием, за исключением четырех кейсов для косметики Samsonite с зеркалами — их мы всегда брали в универсал.

Когда мы играли перед Argent, то их команда всегда старалась урезать нам время, просто отключая электричество, хотя мы еще не допели. Еще они насмерть боролись с нашими спецэффектами — ну на самом деле, трудно выступать после группы, которая оставляет все в дыму, как будто тут Третью мировую войну выиграли четверо загримированных парней на восьмидюймовых каблуках и в черной коже. А в последний вечер нашей с ними совместной части турне каким-то чудесным образом все прошло без происшествий. Мы потом только выяснили, почему именно. А дело в том, что наша команда заперла в одном из наших громадных ящиков для аппаратуры их главного по технической части. Наша команда полагала, что в этом причина.

В другой раз, когда мы открывали концерт Aerosmith — они в то время только начинали, но уже продвинулись дальше нас — наша команда обнаружила, что их рабочие так расставили аппаратуру, что нам осталось всего несколько футов от сцены. Нам бы пришлось протискиваться на сцену. Наша команда сказала команде Aerosmith: «Если через пять минут не сдвинете назад линию ваших усилителей — мы ее сбросим вниз». А один из наших даже вытащил нож — дескать, вот настолько все серьезно. Место нам быстренько освободили.

Из тех первых шоу одно, в Bayou в городе Вашингтон 25 марта, отличается от всех. На тот момент все было как в сказке: мы «чесали» по провинции, нам платили деньги за то, что мы любили больше всего на свете. Мне тогда не надо было платить по счетам, но сама мысль о том, что теоретически я эти самые счета мог бы оплачивать из рок-н-ролльных своих гонораров, приятно грела. Вот моя работа. Вот чем я на жизнь зарабатываю.

В ночь после концерта в Bayou я впервые в жизни увидел групповой секс. Я просто зашел в номер мотеля, в котором проживала наша команда, и увидел на кровати молодую женщину, к которой стояла очередь парней, наших роуди и других людей. Ничего подобного я не видал никогда. Они себя вели так, как будто ждали автобуса. Я понял, что такое не для меня.

Я сам вообще-то был в ту ночь с женщиной. С реально красивой, просто удивительно, — пару недель назад мы с такой в разных мирах обитали. Почему-то я вдруг почувствовал легкую паранойю. А что, если у нее есть парень или муж, который мне шею намылит? Ситуация стала представляться сложнее, чем та, где просто мы с девушкой наслаждаемся рок-н-ролльным образом жизни. Ведь, возможно, другие люди зависят от ее решений, и ее шалости их не обрадуют. Все еще хуже стало, когда я, подумав, что она рассказала о себе, сделал вывод, что ее папаша — бандит. В какой-то момент, когда мы голые лежали в постели, я повернулся к ней и спросил: «Ты здесь потому, что хочешь быть здесь, или ты здесь потому, что напилась?»

«Я здесь потому, что напилась!» — заржала она.

Иногда я чувствовал себя слоном в посудной лавке; временами я слышал голос, который твердил мне, что секс идет рука об руку со страхом и последствиями. Если от тебя кто-нибудь забеременеет — то ты будешь сам по себе. Иными словами, трахнешь не ту бабу — и ты труп.

Но вне зависимости от страха, нервов и внутренних конфликтов, секс стал моим излюбленным наркотиком. Я всегда возвращался за более крупной дозой.

Я выпивал тут и там по стаканчику, но мне не нужен был алкоголь для храбрости, чтоб заговорить с женщиной. Я без проблем подходил, начинал разговор. Да и в любом случае я довольно скоро выяснил, что не нужны долгие умные беседы, чтобы заинтересовать женщину, — я пел в группе, и за одно за это все меня хотели.

Меня никогда не привлекала идея больше пить или употреблять наркотики. Не хотелось терять контроль. У меня же появилось столько свободы и столько возможностей, что я хотел сохранять ясное сознание и все это помнить. Но уже в ранний период существования группы наркотики всегда были рядом. На площадках, в мотелях, радиостанциях и магазинах грампластинок, где мы проводили всякие наши мероприятия по раскрутке группы, неизменно появлялись некие люди, желавшие подружиться. Парни впаривали нам наркотики, женщины — свои тела; я пользовался только вторым.

С другой стороны, роуди наши подбирали разноцветные таблеточки, которые фанаты бросали на сцену, и хавали их, как «скиттлс». Меня это поражало: «Ты ж даже не знаешь, чего ты только что сожрал!»

Однажды я постучал в номер нашего пиротехника. Мне не открыли. Я сам вошел и увидал его, съежившегося в углу, с одеялом на голове, весь зеленый, двигаться не может. Я не понимал, в чем тут прикол.

Тот факт, что почти все в рок-мире находились под кайфом, определенно не способствовал моей социализации. Употреблять наркотики — часть той культуры, норма, а неупотребляющий я оставался в стороне. То, что я не «дую», не ширяюсь и не жру «колеса», ставило в неудобную ситуацию окружающих, а когда они себя чувствовали некомфортно, то я тоже себя чувствовал некомфортно. С другой стороны, мои контакты с группи и другими женщинами носили исключительно сексуальный характер, так что там вопрос употребления наркотиков почти никогда и не возникал. Я не мог представить более сладостного возбуждения, чем когда женщина идет со мною ко мне в номер.

Эйс был алкоголиком, но поначалу он выпивал только после концерта, и уж тогда-то нажирался до состояния нестояния. Тогда это казалось забавным. Я считал, что проблемы с его пьянством не существует, до тех пор пока он делал свою работу — а он ее делал. А чем уж он там хотел заниматься вне сцены — это его личное дело.

Однажды ночью я встретил его в коридоре отеля на карачках, болтающего с самими собой. «Чувак, ты чо делаешь?» — удивился я.

«Со мною мои маленькие человечки», — ответил он и обвел вокруг рукой.

Я попытался обойти его, он испугался: «Ой, ты одного раздавил!»

С одной стороны, его было, конечно, жаль, но с другой, должен сказать, было это очень смешно. Мы вообще все время ржали над Эйсом, причем не в смысле унижая его. Он действительно был забавен. Странный. Постоянно шутки шутил. Некрасивым все стало не сразу, а позднее. Однажды он принял сразу и валиум, и кокаин, и тут шутки закончились. Но поначалу, повторюсь, он был приятным психом.

К Эйсу в определенный момент приклеилось прозвище Шеф — как шеф-повар. Дело в том, что мы все в гримерках ходили почти голыми (кроме Джина, который никогда ни перед кем не раздевался и не принимал душ), и вот однажды сидим гримируемся, а Питер, проходя мимо Эйса, положил ему член на плечо. Эйс с совершенно равнодушным видом член поцеловал. Так он и стал у нас Шефом — потому что шеф-повар должен сам все попробовать.

Еще мы прозвали его Кусочник — он просто частенько нависал над столом и тырил куски с наших тарелок. «Ты ешь это?» — спрашивал он и хватал кусок.

В турне мы завтракали и обедали все вместе. Завтраки в дешевых мотелях везде в общем одинаковые: яичница, тосты, баночки с виноградным желе, закрытые крышечками из фольги. А обеды — разные. Когда кто-то ел креветки, Эйс дожевывал хвостики. Иногда, когда в мотеле мы шли по коридору, он рылся в тележках обслуживания в номерах.

Не редкостью было проводить часов десять, а то и больше, в машине. Эйс все время ржал. Однажды Питер, который был старше нас и чье лицо вечно выражало печаль, сказал: «В этой группе у меня бэби-фэйс, лицо ребенка», а Эйс продолжил: «Если только ребенка моржа». В другой раз в машине Эйс сказал: «Я реально могу выпить любой напиток». Для Эйса действительно обычное дело, но я сказал: «Так выпей мой одеколон». «Правда, что ли?» «А что, — говорю, — одеколон же на спирту».

Так он реально взял у меня флакончик Aramis, открутил крышку, и — отпил. И тут же выплюнул. Мы все ржали — включая Эйса.

Я считал нас четырьмя мушкетерами, уверенный, что мы всегда будем вместе. Мы были викинги, гунны, татаро-монголы, захватывающие города и устраивающие там хаос.

Мы были KISS.

Когда мы вместе ели, ехали, одевались на концерт и играли — мы ощущали себя настоящим братством, а когда выходили играть на сцену — становились единой силой. Конечно, это не была реальная жизнь, и дома, куда мы возвращались на короткое время, мы не общались. В турне, однако, мы были KISS. А быть «киссами» дико весело.

Я знал, что эту фазу мы пройдем и продвинемся дальше. Тоска прямо брала, ибо я понимал, что наш этот странно-привлекательный рок-н-ролльный образ жизни — это сейчас путь к звездности. Ну, а что звездность будет — этого я никогда под сомнение не ставил.

При малейшей возможности Билл нам устраивал всякий пиар — интервью в местных газетах, выступления на радио, акции в магазинах грампластинок. И через пару месяцев мы что-то прямо заважничали. Уже жаловались, что надо вот ходить на все эти мероприятия. Однажды мы должны были ехать в магазин грампластинок днем, а до того облачиться как надо… но мы решили, что нечего нам там делать. Пошло оно все куда подальше. В назначенное время Билл ворвался в наш номер в мотеле и заорал: «Вы чо, издеваетесь?»

Ну и мы ему говорим, Билл, так и так, чего нам там делать-то, время тратить на ерунду, да и мероприятие такое соответствует ли нам? Но он нас тут же поставил на место: «Парни, вы ведете себя как спортсмены, которых взяли на Олимпийские игры или еще какие крутые соревнования, а вы на самом деле еще даже не претенденты в сборную». Мы переглянулись, и такие: «Ой».

Ну, накрасились и поехали. Мы всегда слушались Билла. И он почти всегда оказывался прав.

А Нил смотрел на вещи под совершенно другим углом. Эхо его «буддистского» прошлого — ничего страшного, что на кону стоит будущее артиста, если вот прямо сейчас есть возможность сделать хит-сингл, причем неважно, насколько банальна и дерьмова песня. В начале весны 1974 года она притащил нас в студию, чтобы мы записали песню Бобби Риделла под названием «Kissin’ Time». Нам он сказал, что это промомузыка для соревнования по поцелуям, а такие темы — нечто совершенно противоположное тому, что я предвидел для моей группы. Я решил, что это какая-то пошлятина. Группы, на которые я равнялся, никогда в такой туфте участвовать бы не стали. Но Нил клятвенно заверил, что наша запись — это так, фоновая музыка для рекламы на радио, не более. Ну и, разумеется, как только мы записали кавер, не самый великий кавер этой песни, Нил тут же его выпустил синглом. Да, иногда он дела делал совершенно уникальным способом.

После того как сингл вышел, а соревнование начали рекламировать на нескольких радиостанциях, Нил отправил нас на само соревнование, которое проводилось в одном магазине грампластинок. Я туда пришел в костюме и при полном гриме, чуть не лопаясь от гордости, и приблизился к одной паре, впившейся друг в друга. Наклонился — мы ж на платформах все — а парень, не отрываясь от девушки, скосил на меня глаз и говорит:

— Ты, блин, кто такой?

А они просто юная пара на соревновании по поцелуям, и знать не знают, какое мы к этому отношение имеем.

— Да никто, — говорю, — забей.

И пошел к двери настолько быстро, насколько позволяли мне мои каблучищи.