Теперь, когда у нас были песни и идея для имиджа, нам нужна была группа, мы не были Саймоном и Гарфанкелом; мы не были дуэт Everly Brothers; мы не были Джен и Дин. Наши песни были заточены под рок.

Первой целью мы поставили найти себе соло-гитариста. Я никогда не желал играть соло. Честно говоря, не был уверен, что вообще способен на это. Когда я слышал, как кто-то поет, я понимал, что и сам могу спеть похоже. Но я не слышал ни одного гитарного соло, про которое я бы подумал: что-то подобное я могу сыграть. Только если играли очень медленно. Как-то раз я услышал соло Пола Коссофа из группы Free и подумал, что это мог бы разучить, но я совершенно не был скоростным блистательным гитаристом. Да еще и чутье мне подсказывало, что в этой сфере мои труды не окупятся, что я, возможно, достигну только очень посредственного результата вне зависимости от того, сколько времени на это положу.

К счастью, на место соло-гитариста у Джина был идеальный кандидат. К несчастью, идеальный кандидат на эту должность жил на севере штата, а где именно, Джин не знал. И кто именно этот парень — Джин этого тоже не знал. Просто когда он там жил, он с кем-то познакомился, но эта личность — кем бы она ни была — стала нашей первой целью. Так что осенью 1972 года мы поехали автостопом в Катскиллс искать мифического соло-гитариста, который, скорее всего, играл там на танцах в дешевых заведениях. Так мы с поднятыми большими пальцами стояли на обочине Major Deegan Expressway, я — в зеленых ботинках на высоких каблуках, он — в винтажной женской шубе.

Нам пришлось отправиться в дорогу, не имея места, где остановиться. Однажды ночью мы познакомились с людьми из коммуны близ одного городка, и они нас «вписали» к себе. Оказалось, что это сарай, и мы спали в курятнике с курами. Просто наши знакомые оказались собирателями яиц — такая у них была роль в коммуне. Они угостили нас горячей едой, но само здание было такой развалюхой, что мне там и есть не захотелось. Глубокой ночью я проснулся с чувством дикого голода. Пошел на кухню посмотреть, не осталось ли чего в печи. Открыл печь — оттуда выскочила мышь.

А в другой раз нас подобрали какие-то две девчонки на «фольксвагене» — отвезли к себе домой на вершину горы. Минут десять ехали по извивающейся дороге. Дом их выглядел то ли недостроенным, то ли заброшенным. Они предложили нам лечь прямо на пол, где лежали их собаки. Когда мы легли и стали уже засыпать, одна из девушек прошла через комнату совершенно голой. Джин приоткрыл глаза. Я увидел, что он пошел за нею. Я прекрасно знал, что Джин всегда старается трахнуть все, что движется. Он себя таким и видел, в том числе: человеком, одержимым писечкой.

«Ты сейчас к ней подвалишь, — прошептал я в отчаянии, — она обидится и выкинет нас отсюда фиг знает куда, и мы замерзнем нахер на этой горе».

Он вернулся. Но на следующее утро к ней подкатил — успешно. Он мне потом рассказал, что она, оказывается, носила слуховой аппарат, и когда Джин к ней прижимался, то слышал фидбэк.

В другие выходные мы вечером оказались в городе, который уже ложился спать. Мы стояли на пустынной улице, пока не дождались машины. Подняли пальцы. Машина остановилась. Внутри — четыре чернокожих парня, по виду крутые ребята.

— Вам куда? — спросил водитель.

— Кому, нам? Да не, никуда…

Водитель разозлился:

— А чо пальцы подняли? Куда вам?

Мы признались, что в Grossinger’s, курорт в Борщовом поясе. Джин там просто знал кого-то, кто нам интересен.

— Залезай, — прозвучал скорей приказ, чем приглашение.

И вот мы уже катимся по грязной темной дороге, и мне уже страшновато. И тут я вижу, как впереди на обочине останавливается другая машина.

Мы остановились. Из той машины вышла группка тоже крутых чернокожих. Перед моим взором пронеслась вся моя жизнь. Но они просто хотели поболтать и выпить по глотку. Когда они вернулись в машину, мы сказали: «Парни, вы ж не обязаны нас везти», на что водитель раздраженно-угрожающе прошипел: «Сказал отвезу — значит отвезу».

И правда довез — до самого Grossinger’s.

Гитариста того мы так и не выследили, но те поездки только подтвердили нашу твердую преданность делу. Ну кто еще, кроме Джина, стал бы так кататься, автостопом, в нашей одежде, без определенного ночлега, ночуя на полу, с грошами в кармане. Нормальные люди уже давно бы просто объявление в газету дали.

В итоге мы так и сделали. Потом. Вообще мы в основном просматривали объявления. Только не гитаристов, а барабанщиков. Решили, что начнем с барабанщика. Нам попалась интересная объява в Rolling Stone, мы позвонили. Задали наш главный вопрос:

— Ты готов ради успеха пойти на все?

— Ну, — ответил парень на том конце провода.

— Платье наденешь?

— Ну.

Мы с ним договорились встретиться на 8-й улице, напротив студии Electric Lady. Оценили, что одет он круто — круче нас. Выглядел чуть старше нас, имен имел штук пять: Джордж Питер Джон Крискуола, трали-вали, короче — Питер Крисс, и нормально. Пошли в пиццерию, взяли по треугольнику пиццы, сидим, едим минут пять молча. Тут Питер и ляпнул:

— А у меня член девять дюймов (почти 23 см. — Прим. пер.).

Я не знал, что ответить.

Парень этот от нас сильно отличался. Писать и читать Питер умел плоховато, и мудрецом его не назовешь. Но мы согласились посмотреть его на концерте, который у него как раз намечался в каком-то бруклинском баре. Заведение это называлось King’s Lounge, а двое парней-музыкантов в группе Криса выглядели, как будто они готовят пиццу или заливают «бетонные башмачки», чтоб топить трупы. Питер — совсем другой, и от него исходила уверенность. Была в нем клевость.

Народу много не набилось, но в выступлении Криса меня приятно поразило то, что он играл в этом баре так, как будто работает на стадионе, забитом под завязку. Он был полностью погружен в процесс. После концерта мы попросили его прийти к нам на базу завтра, чтобы попробовать поиграть.

Когда он впервые заиграл с нами на 23-й улице, звучало все не очень хорошо. Питер плохо разбирался в британской музыке. Знал, конечно, The Beatles. Любил Чарли Уоттса из «стоунз». Возможно, из-за того, что сам полагал, что играет как Чарли Уоттс — то есть основы без выпендрежа. А вот всех других барабанщиков — чьи партии он не мог снять — он ненавидел.

А еще Питер не понимал форму песни. Куплет, припев, бридж — ему эти слова ничего не говорили. Если я просил «подхватить на втором куплете» он просто тупо сидел. Ему приходилось запоминать песню от начала до конца, и если мы останавливались, то он терялся полностью. Возможно, именно в результате этого и играл бешено. Вы можете назвать такой подход неортодоксальным, но это не совсем точно, здесь, скорее, просто дело в беспорядке. Его партия менялась от куплета к куплету. Но при всем недостатке цельности он выигрывал за счет витальности, огня. Такой он был, как из лоскутков.

Мы пригласили его на следующую репетицию.

Следующая репетиция прошла гораздо лучше. Опять-таки в его игре проявлялась его личность и реальная любовь к жизни. У некоторых песен, благодаря ему, появилось совершенно другое настроение, не то, которое мы с Джином представляли, сочиняя. Питер просто не умел играть, как те барабанщики, о которых мы думали. Но то, как он играл, все равно соответствовало нашему «проекту» группы. Сейчас, оглядываясь назад, понимаешь, что, безусловно, тот же Джон Бонэм не подошел бы нашему стилю, хотя, если б у нас с Джином был выбор, мы бы точно пошли в том направлении. А тогда Питер оказался прямо самым подходящим. Барабанил он грубо, нагло, понтово.

Питер инстинктивно играл, слегка убегая вперед. Иногда нам приходилось его догонять. В идеальной ситуации барабанщик — это спинка кресла: ты можешь откинуться назад — она тебя подхватит. Это — основа. Но Питер бежал рядом с нами, как будто другой зверь. И все-таки все срослось. Даже в формате трио мы зазвучали многообещающе. Настолько многообещающе, что мы даже решили снова сыграть для Epic — вдруг они продолжат работать с нами в рамках существующего контракта?

К этому моменту мы с Джином наскребли денег на новое оборудование. Я купил две гитары: Gibson Firebird расцветки «табачный санберст» и кастом-модель, которую мне построил на заказ парень по имени Чарли Лебо. С Чарли я познакомился, когда он работал в маленьком магазинчике на втором этаже на 48-й улице. Это вообще был первый магазин, специализирующийся на винтажных гитарах, в который я попал. А «лес-полы» с санберстом с 1950-х, которые хранил Дэн Армстронг, роскошные инструменты, были мне просто не по карману. Но Чарли, который занимался как раз починкой инструментов, начал свое дело — строить гитары. Я купил у него гитару цвета грецкого ореха с двумя вырезами. Стандартом послужил Gibson Firebird. Мне эта модель нравилась потому, что на ней играл в Cream Эрик Клептон. Я отдал ее отцу, чтоб он попросил парней на работе покрасить ее в черный. Получилась не та черная поверхность, какую ожидаешь увидеть на фортепиано или гитаре, но — черная.

Еще мы купили звуковую систему Peavey с двумя большими динамиками и телескопическими стойками, а также микшерный пульт с гигантскими франкенштейновскими кнопками. Нам он требовался для вокала. На нашей базе и в маленьких клубах, в которых, как нам представлялось, предстоит вскорости играть, микрофоны к комбикам не требовались. Комбики сами по себе давали достаточную громкость.

В конце ноября 1972 в доме номер 10 на восточной 23-й улице собрались несколько менеджеров Epic, включая Дона Эллиса, тогдашнего шефа лейбла. Мы представили себя как новую версию группы Wicked Lester. Разумеется, мы сами понимали, что это совершенно новая, другая группа, но новое имя мы в тот момент не придумали. Мы сыграли наши новые песни, из которых потом в общем и составился дебютный альбом группы KISS. Исполняя «Firehouse», я взял пожарное ведро и «выплеснул» на Дона Эллиса конфетти. Он съежился — думал, что там вода.

Epic решил с группой дела больше не иметь. Отказались от всех законных требований, которые еще могли вытекать из контракта с группой Wicked Lester.

А я в любом случае никогда не представлял себе свою группу в формате пауэр-трио, никогда не хотел даже пробовать, чтоб все держалось только на одной моей гитаре. Так мог делать Джими Хендрикс, Пит Тауншенд, Джимми Пейдж. А я не мог. Кроме того, мне хотелось махать рукой и принимать разные позы, а виртуозной акробатикой пусть занимается другой гитарист.

В общем, снова за парту. Точнее — за газетные объявления. Соло-гитарист нам на самом деле был очень нужен.