Я тусовался в магазине Middle Earth, том самом, с приспособлениями для наркоты, и частенько навещал супружескую пару, жившую в доме рядом. Мы тусили, чесали языками, я поигрывал на своей акустике. В том же доме жил их знакомый, который тоже играл на гитаре. Иногда я к нему приходил, и мы джемовали. Заранее я никогда не звонил — просто заявлялся, и все.

Я иногда покуривал трубочку, и, в общем-то, казалось забавным сидеть на полу, раздумывая обо всяких смехотворных вещах, вдруг превращаясь в гения, который философствует о жизни на других планетах или коре деревьев. Но дело это непродуктивное, и я решил, что если я хочу писать песни, то не должен тратить время только «дуя» и поедая сэндвичи. У меня все еще была цель.

Тем не менее общение со старшими для меня стало отдушиной. С ними я не чувствовал того же невроза, что с ровесниками. И тут я сам делал свой выбор, а не соглашался с тем, что я вижу этих взрослых в школе каждый день. Примерно в то же время я познакомился с женщиной по имени Сэнди, жившей по соседству. Она была замужем за парнем по имени Стивен, растила троих детей, ей было примерно 25 лет. Я стал тусоваться с ней и ее мужем, ну как с той парой из Middle Earth, проводя с ними много времени… Здорово, что не надо было все время сидеть дома.

Однажды, когда я разговаривал с Сэнди наедине, она вдруг сказала:

— Мне надо тебе кое-что сообщить.

— Стивен ушел от меня.

— Ужас! — сказал я и сжал ее в объятиях. И вот мы на софе в обнимку. А потом… она ведет меня в спальню.

Сексуальная техника у меня была на нуле, но Сэнди явно оценила мой энтузиазм: я оказался прямо отбойным молотком. Или пистолетом любви («Love Gun» — хит группы KISS 1977 года. — Прим. пер.). В том возрасте для меня снять штаны — уже было возбуждением. Если кто-то рядом есть — это приятный бонус. Вплоть до того момента, когда я переспал с Сэнди, секс казался чем-то неизведанным. Но после все изменилось радикально. Мне повезло: Стивен не передумал, ушел от нее, так что я стал заваливаться к Сэнди все чаще и чаще. Ее дверь, которая находилась всего в нескольких шагах от моей, отныне стала входом в парк сексуальных развлечений с неведомой мне ранее захватывающей гонкой.

Рандеву наши проходили довольно поздно — ждали, когда дети уснут. Однажды я звоню от Сэнди домой, говорю маме, что снова буду поздно.

— Стэн, — сказала мама. — Скажи честно: что происходит?

— Мам, у нее тут куча всяких проблем.

Моя мама знала, что эта пара разошлась, и, кажется, подозревала о нашей связи, но на самом деле правду знать не хотела.

Как только я понял, что как юноша очень привлекаю взрослых женщин, моя ситуация изменилась радикально. Единственное, что отец мне говорил про секс, это то, что если от меня кто-нибудь забеременеет, то я буду сам по себе. Мне вдалбливали, что секс — это нечто нечистое и вообще извращенское. Но, братцы, как же я его хотел! А когда получил — братцы, мне так понравилось. И теперь, когда я занимался сексом с такими женщинами, мне не надо было касаться всякого личного, внутреннего, от чего никуда не деться, когда «разводишь» на секс ровесницу. С таким я не справлялся. Не вариант. Интим в моем тогдашнем представлении — некий захват, вторжение за психологическую крепостную стену, которую я выстроил вокруг себя. Я не хотел, чтобы ко мне лезли в душу. Я не хотел близости ни с кем. Но с взрослыми женщинами, как я быстро понял, ты просто наслаждаешься самим актом и сразу уходишь.

Их это устраивало точно так же, как и меня. Так распахнулись шлюзы.

А вскоре другая женщина из нашего района увидела на улице меня с гитарой, и спросила, не знаю ли я кого-нибудь, кто дал бы ее сыну уроки гитары. Кстати, она была разведенной. Ну, говорю, я могу научить его. И вот свой тридцать девятый день рождения она провела в постели со мной. Мне было семнадцать.

Мои инстинкты и гормоны стали постоянно приводить меня в подобные ситуации. Отныне я имел доступ к чему-то волшебному, но без того, чтобы снимать свою защиту и ввязываться в какие-то многозначительные отношения или настоящий интим любого вида. Мне вообще не приходилось беспокоиться о том, что кто-то хочет от меня какой-то большей эмоциональной вовлеченности.

Я не видел никаких правил. Никогда не думал, насколько этично такое мое поведение. Если со мной хочет спать чья-то жена — эй, это ж здорово, потому что она сама этого хочет. Тот факт, что часто есть кто-то третий, для меня не значил ничего. Это их дело, сейчас или позже. Если женщина предлагает себя — мне этого достаточно.

Муж из той супружеской пары, которая владела магазином Middle Earth, запал на одну девушку, которая часто захаживала в магазин. Однажды на вечеринке в квартире этой самой пары муж начал подкатывать к этой девушке. Мне кажется, пара эта и так уже шла к открытым отношениям, но именно этой ночью жена явно расстроилась, что ее муж уединился с другой. Так что я оказался в другой спальне с его женой и немецкой овчаркой, которая заинтересовалась мною, как и жена.

Девушку заводить я не хотел. Отношений я не хотел, они пугали. При том что то, чего я страстно желал, я получал безо всяких эмоций и привязанности. А если кому-то подобные ситуации кажутся пугающими — в конце концов, был же реальный шанс, что чей-то муж захочет мне отрезать яйца, как тот тип моему отцу, или даже убить меня, — то мне это вообще казалось идеальным.

Я никому не доверял. По-прежнему существовал в моем маленьком закрытом мирке. Но теперь одной из движущих сил для меня стал секс. Не важно, с кем и где. Помню, без приглашения пришел на вечеринку в соседний дом. Просто взял и вошел. А там в одной спальне устроили гардероб — гости свои пальто побросали на кровать. Ну и я вскоре туда затащил какую-то бабу, и там ее тырил на этих по́льтах. Люди заходили куртку забрать — и офигевали, что мы там чикаемся. Но мне плевать было. Границы приемлемого для меня попросту не существовали. Там, где недавно я был наедине только с моей музыкой, поселился еще и секс. Секс! Во мне просто зверь проснулся.

В другой раз у нас дома осталась ночевать подруга сестры. Я залез в ее койку. Она меня оттуда вытолкнула. На следующий день сестра донесла об этом мамочке. Мне это показалось забавным. То, что родителей взбесило такое мое поведение, — приятный бонус. Мне это стало нравиться еще больше.

Музыку я тоже теперь видел по-другому. В августе 1969 года я пошел на Led Zeppelin в Corona Park в районе Куинс, и на этом концерте, где было меньше двух тысяч человек, сексуальность того, что делают цеппелины, ощущалась просто физически. Сам концерт проходил в павильоне «Штат Нью-Йорк», выстроенном в 1964 году к Всемирной выставке. Это такое странное сооружение — наполовину открытое, на полу мозаичное изображение карты штата, крыша — из разноцветного плексигласа, рядом — летающая тарелка на колоннах. Звучание гитары Джимми Пейджа поразило меня так же сильно, как в детстве Бетховен. Пейдж показался не просто отличным гитаристом, но — визионером, который сочинял и составлял разные фрагменты в звуковое совершенство. Led Zeppelin взяли уже известную музыкальную форму — рок на блюзовой основе — и превратили ее в нечто новое, совершенно свое.

Роберт Плант пел как сирена — я и не подозревал, что так вообще возможно! Я уже слушал живьем Терри Рейда и Стива Марриотта — в определенном плане предшественников Планта — но Плант точно был лучше, мощней, притягательней, совершенней. Он просто создал стиль, которого ранее не существовало. И при всех его исключительных вокальных данных он не был просто певцом. Роберт Плант был воплощением рок-божества. Никто так не выглядел. Он был таким создающимся архетипом. Помню, потом я пошел на The Who, и увидел, что фронтмен Роджер Долтри сменил свою пышную прическу — отрастил кудрявые локоны. Ага, подумал я, хочешь на Планта быть похожим. Все хотели внешне походить на Планта и петь как Плант.

На той летней сцене все происходившее изумляло. Тот концерт — мое переживание, самое близкое к религиозному.

На концерт мы пошли с Дэвидом Аном, с которым мы продолжали общаться время от времени, и по окончании я его просто попросил: «Давай не будем говорить об этом. Не будем о концерте — ведь что бы мы ни сказали, это просто все обесценит».

Я понимал, что для меня музыка — все еще спасение и главное решение проблемы глубокой внутренней неуверенности. Я хотел реального подтверждения, которое я чувствовал, играя перед публикой. Хотя Post War Baby Boom не зарабатывали ни пенса, мы давали концерты в местах вроде Beehive; а мне самому нравилось петь свои песни под гитару менеджерам паблишинговых компаний. Так что я снова начал поигрывать с Мэттом Раэлом, младшим братом Джона из Post War Baby Boom. Несколько лет назад мы с Мэттом очень много играли вместе, и теперь снова врубили наши черные фендеровские комбики, и принялись экспериментировать. Иногда к нам присоединялся барабанщик Нил Тиман. Часто мы выворачивали все ручки усилителей до конца — тембры, громкость — и создавали тройную стену шума.

Нам удалось сделать себе несколько концертов в одном хипповском месте в Бруклине под названием «Bank». В самом здании располагался «штаб» некой коммуны, члены которой там же и жили — на нескольких этажах заброшенного банковского здания. На одном этаже пол усыпали сеном — там дети катались на осликах. Мы играли на другом этаже, наваливая стену шума — гитары наши скрежетали жутко. Мэтт даже не стоял лицом к аудитории на большинстве концертов.

Здорово было снова начать играть, но эта группа явно не имела для меня будущего, а мысли о будущем больше и больше глодали меня по мере приближения выпускного. Я уже в выпускном классе, надо думать о дальнейших шагах. Давление, которое я испытывал, не имело отношения к деньгам как таковым. Меня беспокоило то, что другие создавали задел для обеспеченного будущего. Они планировали поступить в колледж и получить профессию. А я — нет.

Насколько я верил в себя — настолько же не было никакой гарантии того, что я сделаю карьеру в музыке. В нашем районе дети шли по стопам родителей, становились врачами или юристами. А у меня, отчаянно желающего стать рок-божеством, волосы уже отросли до лопаток. Я понимал, что статистика тут совсем не в мою пользу. Много ночей я провел с тревожной мыслью: что же, черт возьми, я делаю? Неважно, насколько ты уверен в себе, все равно время от времени возникает тень сомнений. Вера в себя ставится под вопрос — даже если она не исчезает.

Лежу в постели, думаю. У меня есть план. Ну, типа плана. Скорее цель, чем план, если серьезно. Я стремлюсь к определенной цели, я работаю над этим, иногда, правда, просто ставлю на карту все. Но на этом пути нет никаких пунктов, где надо отмечаться, это же не то же самое, что учиться на оптометриста.

Вот такие страхи приходили ко мне ночью.

В конце концов я придумал план на крайний случай: буду работать на телефонную компанию. Тогда это была хорошо оплачиваемая работа, профсоюз, бонусы. Вот если я смогу устроиться мастером установки телефонов — а объявления об этой вакансии появлялись регулярно — я буду работать на себя, в стороне от людей, от любых боссов. Я буду ездить такой на микроавтобусе и устанавливать телефоны. Сам по себе.