Нет ничего тяжелее, чем жить с тайной, которую никому нельзя открыть. Лгать незнакомым, прикрываясь своей легендой, скрывать тот факт, что твой офис находится под самым секретным ананасовым полем в мире, может считаться таким примером, но, по крайней мере, ты в этой лжи – часть команды. И раз это ваш общий секрет, то и бремя ваше – общее. Все это так грустно, но и смешно – немного…

Когда же у вас есть настоящий секрет, который вы не можете открыть никому, даже смех будет ложью. Я мог бы говорить о своих переживаниях, но никогда – о том, куда они могут меня завести. До конца жизни я буду помнить, как пытался объяснить коллегам, что наша работа нарушает клятвы, которые мы давали, а они, пожимая плечами, говорили в ответ: «Ну что поделать?» Я терпеть не могу эту фразу, это чувство смирения, это чувство поражения, но, значит, оно еще властвует над тобой, если ты спрашиваешь себя: «А правда – что?»

Когда ответ нашелся, я решил стать «дующим в свисток». Но шепнуть Линдси, любви всей моей жизни, хоть словечко об этом решении – означало бы подвергнуть наши отношения еще более жестоким испытаниям, чем если бы я не говорил вообще ничего. Не желая причинять ей больший вред, чем тот, с которым уже примирился, я молчал и был одинок в своем молчании.

Я думал, одиночество и уединенность дадутся мне легче, или по крайней мере легче, чем моим предшественникам из числа разоблачителей. Разве не был каждый шаг в моей жизни своего рода подготовкой к этому решению? Разве я не привык быть один после всех этих лет тишины и завороженного сидения перед экраном? Я был хакер-одиночка, начальник ночной вахты, хранитель ключей от пустого офиса. Но я был и живой человек тоже, и отсутствие единомышленников переживал тяжело. Каждый день для меня стал борьбой, каждый день я терпел поражение в попытке примирить мораль и закон, долг и желания. У меня было все, чего бы я ни желал: любовь, семья, успех – гораздо больше, чем я заслуживал. Я жил в Эдеме, в райских кущах, – и лишь один плод был для меня запретным. Казалось бы, что проще? Просто подчиняйся правилам!

Информация, которую я намеревался раскрыть относительно массовой слежки в моей стране, была настолько взрывной и при этом настолько специфической – по технической части, – что я сомневался, буду ли понят в полной мере. Вот почему я решил, что, выйдя к публике, мне необходимо иметь при себе документы. Способ раскрыть засекреченную инициативу по слежке – это, наверное, просто указать на факт ее существования, но способ раскрыть секретное программное обеспечение – это показать принципы его работы, столько файлов агентства, сколько понадобится, чтобы охватить масштаб злоупотреблений. (Хотя я знал, что покажи я хоть один PDF-файл, мне грозила бы тюрьма.)

Угроза правительственного возмездия тому лицу или сайту, который опубликует мои данные, сначала привела меня к решению опубликовать их самостоятельно. Это было бы наиболее удобным и безопасным способом: просто собрать документы, которые наилучшим образом отражали мои беспокойства, выложить их в Интернет в неизмененном виде и распространить ссылку. Но причина, почему я не воспользовался этим способом, была в аутентификации. Уйма людей публикуют «засекреченные тайны» в Интернете каждый день, многие из них – о путешествиях во времени и инопланетянах. Я не хотел, чтобы мои собственные откровения, такие невероятные, были свалены в одну кучу с внеземным вздором и потерялись среди записок психов.

С самого начала было ясно, что я нуждался, а публика заслуживала, чтобы кто-нибудь, человек или учреждение, поручились бы за подлинность документов. Еще мне хотелось, чтобы у меня был партнер, который рассчитал бы потенциальные риски, вызванные разглашением секретной информации, и помог мне дать к ней разъяснения, поместив ее в технологический и юридический контекст. Я полагался на себя в том, как я объявлю о проблеме массовой слежки и поясню принципы ее работы, но мне надо было положиться и на других людей, если я хочу эту проблему решить. Независимо от того, насколько настороженно в подобных вопросах я относился к другим институциям, меня еще больше настораживало, что я буду пытаться действовать сам по себе. Договоренность с какой-нибудь медиакомпанией защитила бы меня от обвинений в мошенничестве, подкорректировала бы мои возможные ошибки – личностные или профессиональные, осознанные или нет. Я не хотел, чтобы мои политические воззрения бросили тень на мою презентацию, ее восприятие публикой или масштаб разглашенных сведений. В конце концов, в стране, где каждый был под наблюдением, не было вопроса менее предвзятого, чем слежка.

Оглядываясь сейчас назад, я должен отдать должное Линдси, чье благотворное влияние установило идеологические фильтры на мои желания. Линдси потратила годы, терпеливо прививая мне понимание, что мои интересы и заботы не всегда ее – и уж точно не всего мира; если я имею на что-то свое мнение, из этого вовсе не следует, что кто-то должен это мое мнение разделять. Не всякий, кто был противником вторжения в частную жизнь, хотел пользоваться 256-битным шифрованием или отказываться от Интернета. То, что одного человека беспокоит как нарушение Конституции, может беспокоить другого как нарушение его права на частную жизнь или его супруга и детей. Линдси была моим ключом к пониманию истины, что различие в мотивах и подходах может только улучшить шансы на достижение общих целей. Она, сама о том не ведая, дала мне уверенность, чтобы одолеть свои мучительные сомнения и выйти к другим людям.

Но к каким людям? К кому? Сейчас может быть трудно вспомнить или даже себе представить, что в то время, когда я решил выступить, лучшим форумом «дующих в свисток» был WikiLeaks. В то время он был во многих отношениях традиционным изданием, хоть и скептически относящимся к государственной власти. WikiLeaks регулярно выкладывал публикации из ведущих иностранных газет – «Гардиан», «Нью-Йорк таймс», «Шпигель», «Ле Монд», «Эль Паис», публикуя документы с указанием источников. Работа, которую проделали партнеры этого новостного ресурса в 2010–2011 годах, навела меня на мысль, что WikiLeaks – наиболее ценный посредник, который способен привлечь к моим откровениям журналистов и послужить защитной стеной, если надо будет сохранить анонимность материалов.

Однако подходы WikiLeaks изменились после публикации разоблачений рядового армии США Челси Мэннинг – огромного количества секретных материалов об участии Америки в войнах в Ираке и Афганистане, о заключенных тюрьмы в Гуантанамо-Бэй, а также об утечке дипломатических телеграмм США. Ввиду очень сильного недовольства правительства и споров в СМИ вокруг помещенных на сайте материалов WikiLeaks решил поменять курс, и все последующие материалы шли так, как их получали – в первозданном, неотредактированном виде. Это значило, что WikiLeaks уже не отвечал моим потребностям. Размещение материалов там было равносильно самопубликации – путь, который я уже отверг как недостаточно эффективный. Я знал, что история, которую рассказывали документы АНБ о глобальной системе слежки, проводимой в глубочайшей тайне, была трудной для понимания. Это сильно запутанная история, с большим количеством технических подробностей, поэтому я все больше убеждался, что ее нельзя публиковать просто как «вброс документов». Лучший сценарий из возможных мог претвориться в жизнь только при терпеливой и внимательной работе журналистов, при поддержке многочисленных независимых изданий.

Хотя я чувствовал небольшое облегчение от того, что решил открыться непосредственно журналистам, что-то меня сдерживало, и я медлил. Большинство этих журналистов работали в престижнейших изданиях страны – в частности, газете «Нью-Йорк таймс». Но когда раздумывал о контракте с «Таймс», у меня возникали сомнения. Вместе с тем, что газета проявила желание доставить неудовольствие правительству США своими материалами в WikiLeaks, я вспоминал ее поведение в связи с одной важной статьей Эрика Лихтблау и Джеймса Райзена о тайной программе властей по незаконному прослушиванию телефонов.

Двое этих журналистов, собрав информацию из Министерства юстиции, сумели раскрыть один из аспектов STELLARWIND – слежку, инициированную АНБ после 11 сентября, – и представили написанную, отредактированную и перепроверенную статью, готовую к выходу из печати в середине 2004 года. На этом этапе главный редактор «Таймс» Билл Келлер из вежливости решил обсудить содержание статьи с правительством – чтобы услышать аргументы другой стороны, не будет ли публикация той или иной информации наносить ущерб национальной безопасности. В этом случае, как и в большинстве подобных случаев, правительство отказалось дать какое-либо объяснение, сообщив, что одна причина все-таки существует и она тоже засекречена. Администрация Буша указала Келлеру и владельцу газеты Артуру Сульцбергеру, не предъявляя никаких доказательств, что публикация «Таймс» о прослушке американских граждан в обход надлежащего ордера помогает врагам Америки и способствует терроризму. К сожалению, газета поддалась давлению и отвергла статью. Лихтблау и Райзен в конце концов напечатали ее, но спустя год, в декабре 2005 года, и только после того, как Райзен надавил на газету, объявив, что материал включен в его книгу, которая вот-вот должна выйти. Если бы статья вышла сразу же после написания, она наверняка повлияла бы на ход выборов 2004 года.

Если бы «Таймс» или любая другая газета поступили бы таким же образом – приняли мои материалы, одобрили их к публикации, а после «завернули» материал, – мне был бы конец. Учитывая вероятность идентификации меня как источника информации, я был бы «раскрыт» еще до того, как мои откровения увидят свет.

Если я не мог доверять даже уважаемой газете, как я мог довериться какой-либо институции? К чему беспокоиться понапрасну? Я не подписывался на такое. Изначально я просто хотел заниматься компьютерами, заодно принося пользу своей стране. У меня была съемная квартира, девушка, здоровье мое улучшалось. Каждый знак «стоп» на дороге я воспринимал как совет прекратить это добровольное безумие. Разум и сердце у меня были в конфликте, и оставалась лишь одна отчаянная надежда, что кто-то помимо меня сделает такое же открытие. В самом деле, разве журналистика – не хождение по следу из хлебных крошек и не соединение точек воедино? Чем-то ведь еще занимаются журналисты, кроме как пишут в Твиттер?

Я знаю, по крайней мере, две вещи о представителях «четвертой власти»: они гоняются за сенсациями и знают очень мало о технике. Как раз это отсутствие компетентности или даже простого интереса к технике заставило их пропустить два события, которые потрясли меня, пока я собирал факты о массовой слежке.

Первое было связано с объявлением о строительстве нового здания Центра данных АНБ в Блафдейле, штат Юта. В агентстве его назвали Massive Data Repository – «Массивным хранилищем данных». Но какой-то пиарщик дал понять, что такое словосочетание будет трудно объяснить публике, и объект переименовали в Mission Data Repository – «Хранилище данных миссии», – сохранив аббревиатуру MDR. Естественно, что чем дольше ты не меняешь акроним, тем дольше тебе не надо переделывать слайды для брифинга. Согласно проекту, хранилище имело четыре зала общей площадью 25 тысяч квадратных футов, заставленные серверами. Оно могло вместить невероятное количество данных: практически историю всего живого на планете – если можно понимать жизнь через связь платежей с людьми, людей с телефонами, телефонов со звонками, звонков с сетями, которые единым потоком перемещаются по Сети.

Единственным именитым журналистом, заметившим это объявление, был Джеймс Бэмфорд, который написал о событии в журнал Wired в марте 2012 года. Были и повторные публикации, но в них не было ничего нового. Никто не задал тогда очень важных вопросов: для чего государственному ведомству, пусть даже и разведывательному, понадобилось столько площади? Зачем эти данные, не важно, в каком количестве, нужно хранить именно здесь – и сколь долго? Потому что попросту нет причины строить что-то настолько громадное, если не планируешь хранить вообще все данные, к тому же вечно. Тут, на мой взгляд, усматривается corpus delicti, ясный, как день, преступный умысел – гигантский бетонный бункер посреди пустыни Юта, окруженный колючей проволокой и сторожевыми вышками, потребляющий электричества, как целый город! Но никому не было дела.

Второе событие произошло год спустя, в марте 2013 года, через неделю после того, как Клэппер соврал конгрессу с молчаливого одобрения последнего. Несколько периодических изданий отозвались на это событие нейтральной заметкой об отказе Клэппера признать факт «объемного сбора» данных американцев. Но никто из так называемых «мейнстримных» СМИ не написал о публичном заявлении Айры «Гаса» Ханта, директора по технологиям ЦРУ.

Я был немного знаком с Гасом в период моего пребывания в Dell на службе у ЦРУ. Он был одним из наших главных клиентов, и каждый поставщик товаров любил его явную неспособность быть сдержанным: он каждый раз сообщал вам больше, чем ему полагалось. Для торговых агентов Гас был большим мешком денег с дыркой для рта. И тут он показывается в качестве особого гостя на «гражданском» мероприятии о технологиях в Нью-Йорке – GigaOM Structure: Data conference. Туда мог пойти каждый, у кого завалялись сорок долларов. Главные доклады, как и выступление Гаса, транслировались бесплатно в прямом эфире.

Причиной, по которой я решил послушать его речь, было то, что я уже прочел во внутреннем канале АНБ: ЦРУ приняло окончательное решение аннулировать свой «облачный» контракт. Он разрывал отношения с моей командой в Dell, а также с HP, взамен заключая 600-миллионный контракт на облачный сервис с Amazon сроком на десять лет. У меня не было особых переживаний по этому поводу – напротив, я был даже доволен, что моя работа не будет использоваться агентством. Но меня терзало профессиональное любопытство, мог ли Гас проговориться и выдать инсайдерскую информацию, почему был выбран Amazon, – ходили слухи, что предложение было изначально подстроено в их пользу.

Я получил инсайд, но такой, какого совершенно не ожидал. Мне выдалась возможность увидеть, как сотрудник ЦРУ высочайшего ранга рассказывает непросвещенным «чайникам» об амбициях своего ведомства и его технических возможностях. Пока шла его презентация и он перемежал плохие шутки с таким же плохим знанием PowerPoint, я все больше переставал верить своим глазам.

«В ЦРУ, – вещал он, – мы принципиально пытаемся собирать все данные и хранить их вечно». Словно это не было и так понятно, он продолжал: «В наших силах собрать практически всю информацию, произведенную человечеством». Гас сказал это сам. Он озвучивал свои кривые слайды с жутким шрифтом, иллюстрируемые картинками в четыре цвета, но с государственной печатью.

В толпе явно было несколько журналистов, кажется, все из специализированного государственного журнала о технологиях Federal Computer Week. Это говорило о том, что после презентации Гас намеревался ответить на вопросы журналистов, и эта дополнительная презентация была рассчитана на них. Он явно хотел снять какой-то груз с души, и уж точно речь шла не о его клоунском галстуке.

Гас рассказал журналистам, что агентство может отслеживать их смартфоны, даже если они выключены, что оно может отслеживать любой акт коммуникации человека. Повторю: это была кучка отечественных журналистов. Американских журналистов. И его слова про то, что агентство «может», звучали так, как будто оно уже это «делает» – и будет делать дальше. Он ораторствовал в отчетливо встревоженной манере, как верховный жрец ЦРУ: «Технологии заходят дальше, чем правительство и законы могут сдерживать нас. Они движутся быстрее, чем вы можете поспевать… Вам пора задать вопрос, каковы ваши права и кто завладел вашими данными». Я был в шоке: всякий рангом пониже Гаса после такой презентации был бы одет в оранжевое к концу дня.

Материал с откровениями Гаса был помещен только в «Хаффингтон пост», но само выступление и по сей день находится на YouTube – по крайней мере в момент написания этих строк через шесть лет. Когда я был там последний раз, у ролика было 313 просмотров – из них дюжина моих.

Я вынес для себя урок: чтобы мои разоблачения были эффективными, я должен сделать больше, нежели просто вручить нескольким журналистам несколько документов, и даже больше, чем помочь им в них разобраться. Я должен был стать их партнером, обеспечить их знанием и инструментами, чтобы они могли написать все точно и бережно. Выбрать подобный ход действий равносильно самому главному преступлению в разведке: не шпионажу, подстрекательству или предательству – а пособничеству и соучастию журналистской деятельности. Вся загвоздка в том, что на самом деле эти преступления синонимичны. Американский закон не делает различий между выдачей засекреченной информации прессе в интересах публики и передачей информации – даже за деньги – противнику. Единственное возражение по этому поводу я слышал в пору моей первой индоктринации. Мне говорили: предложить государственные секреты врагу немногим лучше, чем бесплатно отдать местным репортерам. Репортер расскажет публике, тогда как враг не поделится ими даже со своими союзниками.

Учитывая риск, на который я шел, мне надо было вычислить людей, которым я мог доверять и которым бы также доверяла публика. Мне нужны были репортеры, прилежные, но сдержанные, независимые, но надежные. Они должны быть достаточно сильными, чтобы сличить мои подозрения с тем, что можно доказать документально; достаточно сильными, чтобы бросить вызов правительству, которое лживо обвиняет их в том, будто их работа угрожает жизням соотечественников. Но самое главное: кого бы я ни выбрал, я должен быть уверен, что он сумеет противостоять нажиму властей – который, безусловно, будет сильнее всего, что и они, и я испытывали раньше.

Я закинул удочку не так далеко, чтобы поставить под угрозу свою миссию, но достаточно далеко, чтобы избежать повторения ситуации с «Нью-Йорк таймс». Одного журналиста, одной публикации, даже одной страны, в которой выйдет публикация, недостаточно – потому что правительство США уже продемонстрировало свою готовность задушить подобные материалы в зародыше. В идеале я бы дал каждому журналисту по индивидуальному набору документов одновременно, ничего не оставив на руках. Это гарантировало бы, что, даже если я буду арестован, правда все равно выйдет наружу.

По мере того как список моих потенциальных партнеров сужался, я понимал, что делаю все не так и трачу время попусту. Я не должен искать журналистов сам – я должен сделать так, чтобы система, которую я хочу разоблачить, сама нашла их для меня. Моими лучшими партнерами, решил я, будут журналисты, которых уже выбрало Агентство национальной безопасности.

Лору Пойтрас я знал как документалиста, больше всего озабоченного внешней политикой США после 11 сентября. В ее фильме «Моя страна, моя страна» показаны парламентские выборы в Ираке, проводившиеся в условиях американской оккупации. Лора Пойтрас также сняла «Программу» – документальный фильм о криптоаналитике АНБ Уильяме Бинни, который высказал свои возражения вышестоящему руководству о TRAILBLAZER, предшественнике STELLARWIND, за что был обвинен в утечке засекреченной информации, подвергался угрозам и был арестован под угрозой оружия у себя дома, хотя обвинение ему предъявлено не было. Правительство часто угрожало и Лоре: ее много раз останавливали и допрашивали на границе каждый раз, когда она въезжала в страну или выезжала за рубеж.

Гленна Гринвальда я знал как адвоката и защитника гражданских свобод. Вначале он вел колонку в Salon, где был одним из первых, кто написал о засекреченной версии «Отчета» АНБ в 2009 году – а позже опубликовался в американской версии «Гардиан». Мне он нравился своим скептицизмом и умением доказательно спорить. Такой человек сразился бы с самим дьяволом, но, когда дьявола нет рядом, он будет сражаться с самим собой. Хотя Ивен МакАскилл из британской версии «Гардиан», Барт Джеллман из «Вашингтон пост» вскоре докажут, что они надежные и преданные партнеры (и терпеливые проводники по чащобам журналистики), я раньше сблизился с Лорой и Гленном – возможно потому, что они не столько хотели разоблачать разведку, сколько имели личные интересы в понимании этой темы.

Осталось только придумать, как связаться.

Не имея возможности раскрыть свое настоящее имя, я контактировал с журналистами под целым набором вымышленных имен, то снимая, то надевая маски. Сначала я представился как Цинциннат – в честь легендарного античного фермера, который стал римским консулом, а потом добровольно снял с себя полномочия. Потом я стал Citizenfour – журналисты позже объясняли, что я считал себя четвертым диссидентом в новейшей истории АНБ после Бинни и его коллег – Дж. Кирка Уиби и Эда Лумиса, которые раскрыли существование TRAILBLAZER. Хотя на самом деле триумвират, который я имел в виду, состоял из Томаса Дрэйка, который рассказал о TRAILBLAZER журналистам, и Даниэля Эллсберга и Энтони Руссо, предавших гласности «Документы Пентагона», что помогло разоблачению лжи о войне во Вьетнаме и привело к ее завершению. И последним в своей переписке я использовал имя Verax – от латинского «говорящий правду», в надежде предложить альтернативу Mendax, то есть «говорящий неправду» – псевдониму молодого человека, который вырастет и станет Джулианом Ассанжем в WikiLeaks.

Вы не представляете, как тяжело остаться анонимным в Интернете, когда начинаешь действовать так, как если бы от этого зависела вся твоя жизнь. Большая часть систем связи, установленных разведсообществом, работает по одному и тому же принципу – наблюдатель за процессом коммуникации не должен различать идентичность тех, кто включен в этот процесс, и как бы то ни было образом соотносить их с агентством. Именно по этой причине в разведорганах такой обмен получил название «неопределяемый». До появления Интернета шпионская анонимность была прославлена в кинофильмах: адреса явок, нацарапанные на туалетных кабинках, или секретные коды, вмонтированные в сокращенные слова рекламных текстов. Или, как в годы холодной войны, «тайники» с черточками, сделанными мелом на почтовом ящике, удостоверяющие, что пакет ждет в дупле такого-то дерева в общественном парке. Современные версии этих шифровок – скорее всего, фейковый профиль, торгующий фейковыми чатами на сайте знакомств или, что встречается еще чаще, – внешне безобидная программа, которая оставляет внешне безобидное сообщение на внешне безобидном севере Amazon, тайно контролируемом ЦРУ. Что решил сделать я, было куда лучше этого – и не требовало ни такого риска, ни такого бюджета.

Я решил воспользоваться чужим Интернет-соединением. Хотелось бы мне, чтобы это было так же просто, как воспользоваться вайфаем в «Макдоналдсе» или «Старбаксе». Но там видеонаблюдение, кассовые чеки и много людей – кто-нибудь меня да запомнит. Более того, каждое беспроводное устройство, от телефона до ноутбука, имеет свой уникальный идентификатор, который называется MAC-адрес (полное название – Machine Address Code); он записывается каждой точкой доступа к вайфаю; настоящий подарок для следствия, отмечающий каждый шаг пользователя.

И я не пошел ни в «Макдоналдс», ни в «Старбакс», а сел за руль и занялся вардрайвингом – это когда вы превращаете ваш автомобиль в передвижной вайфай-адаптер. Для этого вам нужен ноутбук, высокомощная антенна и магнитный GPS-датчик, который устанавливается на крыше автомобиля. Источниками питания могут быть и машина, и переносные батарейки, и сам ноутбук. Все, что вам нужно, помещается в рюкзак.

Я взял с собой дешевый ноутбук с программой TAILS на основе Linux – эта операционная система склонна к «амнезии»: забывает все, как только ты ее выключаешь, не оставляя никаких следов в логах. TAILS помогла мне легко замаскировать MAC-адрес ноутбука: при соединении с Сетью она выдавала мой адрес за чей-то другой, записанный в системе, который никак не ассоциировался с моим. Этого обычно достаточно, однако TAILS вдобавок предоставляет встроенное подключение к анонимной сети Tor.

Ночами и по выходным я кружил по дорогам всего острова Оаху, проверяя, как моя антенна ловит импульсы других вайфай-сетей. Мой GPS-датчик отмечал каждую точку доступа с ее местоположением благодаря утилите под названием Kismet. В результате у меня получилась карта с невидимыми сетями, которые мы пересекаем ежедневно, даже не замечая этого. Скандально высокий процент сетей не имел никакой защиты вообще или такую, которую я легко обходил. Некоторые сети требовали более изощренного хакерства. Я быстро блокировал сеть, вынуждая ее пользователей подключиться заново; в своих попытках входа они автоматически ретранслировали весь свой пакет аутентификации мне – а я перехватывал его и использовал для расшифровки пароля, чтобы войти как «авторизованный» пользователь.

С картой под рукой я изъездил весь Оаху как сумасшедший, проверяя электронную почту, чтобы увидеть, кто из журналистов мне ответит. Я наладил контакт с Лорой Пойтрас, я столько вечеров провел, сочиняя для нее письма, сидя на песке возле моей машины и прихватывая вайфай с ближайшего пляжного курорта. Некоторых журналистов, которых я выбрал, надо было убеждать использовать зашифрованную электронную почту – что тогда, в 2012 году, было тем еще занятием. Иногда я должен был показать, как ее настроить, и скачивал инструкции, сидя в машине на стоянке и подворовывая Интернет у библиотеки. Или у школы. Или у заправки. Или у банка – они до ужаса плохо охраняются. Весь смысл в том, чтобы не создавать никаких поведенческих паттернов.

На крыше крытой стоянки большого торгового центра защищенный знанием, что стоит мне закрыть крышку моего ноутбука, и мой секрет надежно укрыт, я делал наброски манифестов, объясняя, почему я вышел на публику. Но потом я их стирал. Начинал писать письма Линдси, которые стирал тоже. Я просто не мог подобрать слова.