Представьте, что вы входите в туннель. Представьте перспективу: когда вы смотрите вдаль во всю его длину, простирающуюся перед вами, и замечаете, что стены сужаются в крошечной точке света далеко, на другом его конце. Свет в конце туннеля стал символом надежды, а еще, говорят, это то, что видят пережившие опыт клинической смерти. Им предстояло идти туда, говорят они. Их туда тянуло. Но куда еще можно идти, оказавшись в туннеле? Разве не все в итоге ведет туда, в эту точку света?

Мой туннель был Туннель: громадный подземный авиационный завод эпохи Перл-Харбора под ананасовой плантацией на острове Оаху на Гавайях, затем превращенный в объект АНБ. Объект сооружен из железобетона; его назвали в честь километровой трубы на склоне холма, которая выводит к трем подземным этажам с устроенными в них серверными хранилищами и «склепами». В то время когда Туннель только строился, холм был покрыт громадным количеством песка, почвы, сухими листьями ананасов и участками выжженной солнцем травы для маскировки от налетов японских бомбардировщиков. Шестьдесят лет спустя он напоминал огромный погребальный курган, памятник минувшей цивилизации или гигантскую кучу песка, которую какой-то неведомый древний бог сгреб посреди своей великанской песочницы. Официальное его название – Региональный центр операций по обеспечению безопасности в Кунии.

Я пошел туда работать, еще оставаясь на контракте в Dell, только теперь, в начале 2012 года, я снова работал на АНБ. И вот летним днем (кстати, это был день моего рождения) я прошел через зону досмотра и спустился в Туннель. Он потряс меня – прямо там я ясно увидел собственное будущее.

Не скажу, чтобы в то мгновения я принял какие-то решения. Самые важные жизненные решения не принимаются таким способом. Они принимаются подсознательно и только тогда обнаруживают себя на сознательном уровне, когда полностью оформлены – когда вы наконец достаточно сильны, чтобы принять этот выбор вашего сознания. Принять факт, что это наши убеждения, все то, во что мы верим, выбрали такой курс. В двадцать девятый день своего рождения я сделал себе подарок: убежденность, что я вошел в Туннель, который сузит мою жизнь в направлении единственного, но пока еще не оформившегося поступка.

В историческом смысле Гавайи всегда были важной остановкой на полпути – эта цепочка островов использовалась американскими военными чем-то вроде топливного склада для кораблей и самолетов посреди Тихого океана. Сегодня они – важная точка переключения американских коммуникаций. Сюда из сорока восьми штатов стекается разведывательная информация – а также из Японии, моего прежнего места работы, и других сайтов в Азии.

Работа, на которую я пошел, была серьезным шагом вниз по карьерной лестнице – свои обязанности я мог так же успешно выполнять и во сне. Предполагалось, что уменьшенная нагрузка будет создавать меньше стрессов. Я был единственным сотрудником Отдела информационного обмена, где работал в качестве системного администратора продуктов и технологий SharePoint.

SharePoint – это продукт Microsoft, немного туповатая программа, а точнее – сборная солянка программ для управления документооборотом внутри компании. Кто что может читать, кто что может издать, послать, получить и все в таком роде. Сделав меня системным администратором гавайской программы SharePoint, АНБ сделало меня менеджером по документообороту. В сущности, я был главным читателем на одном из самых важных объектов агентства. Как всегда я делал на новой должности, я сразу уделил несколько дней на автоматизацию моих обязанностей – занялся написанием скриптов, которые бы делали работу за меня, освободив мне тем самым время для чего-нибудь поинтереснее.

Прежде чем двигаться дальше, я хочу подчеркнуть следующее: мой активный поиск злоупотреблений АНБ начался не с копирования документов, а с их чтения. Изначально я хотел подтвердить подозрения, возникшие у меня еще в 2009 году в Токио. Три года спустя я был настроен отыскать, существует ли американская система массового слежения, и если существует, то как она функционирует. И хоть я плохо представлял себе, как проведу это расследование, я был точно уверен в одном: мне надо до конца понять, как эта система работает еще до того, как я решу, что мне с этим делать.

Разумеется, вовсе не для этого мы с Линдси прибыли на Гавайи. Не для того мы выдержали весь этот путь в рай на земле, чтобы я из принципа пустил наши жизни псу под хвост.

Мы приехали начать все заново. Начать все заново в очередной раз.

Врачи сказали мне, что климат и более расслабленный образ жизни на Гавайях могут благотворно повлиять на мою эпилепсию, тем более что недосып послужил главным триггером болезни. К тому же переезд помог решить проблему с вождением машины: Туннель находился на расстоянии велосипедной прогулки от целого ряда жилых районов в Кунии, этого тихого сердца внутри горячего и красного острова. Каждый день – приятная двадцатиминутная прогулка на работу, через поля сахарного тростника при ослепительном солнечном свете. Горы вздымались спокойные, высокие на фоне ясной синевы, и мрачное настроение последних месяцев улетучивалось, как утренний туман.

Мы с Линдси нашли себе дом на Элеу-стрит в Роял-Кунии, Вайпаху – приличных размеров бунгало и обставили его своими вещами из Колумбии, штат Мэриленд, тем более что Dell оплатила нам расходы на перевоз вещей. Мебель не особенно была нужна, поскольку солнце и жара вынуждали нас лежать на коврике под кондиционером, сняв с себя все лишнее. Со временем Линдси превратила гараж в фитнес-студию, оборудовав ее ковриками для йоги и пилоном, привезенным из Колумбии. Я настроил новый Tor-сервер. Скоро трафик со всего света стал проходить через ноутбук, стоявший в нашем развлекательном центре, скрывая тем самым мою собственную активность в Сети.

Однажды ночью, летом, когда мне исполнилось двадцать девять, Линдси настояла, чтобы мы с ней пошли на луау. Ей пришлось какое-то время меня уговаривать, потому что несколько ее подруг с занятий танцами на пилоне должны были там выступать, но я сопротивлялся. Такие вещи мне казались слишком туристическими, к чему я не чувствовал особого уважения. Гавайская культура древняя, хотя старые традиции продолжают жить; меньше всего я хотел бы потревожить чей-нибудь священный ритуал.

В конце концов я капитулировал. И рад, что это сделал. Больше всего меня поразил не сам праздник – по большей части это был спектакль с вращением огня, – но старик, который собирал поклонников рядом в небольшом амфитеатре возле моря. Он был коренным гавайцем, эрудитом, с характерным мягким островным выговором, слегка в нос, и он рассказывал людям, собравшимся вокруг огня, мифы коренных народов о сотворении мира.

Одна история, которая мне запомнилась, рассказывала о двенадцати священных островах, принадлежащих богам. Должно быть, когда-то в Тихом океане существовала дюжина островов, и они были такими красивыми и чистыми, что их держали в тайне от всего человечества, которое их бы испортило. Три из них были особенно благоговейно чтимы: Кане-хана-моку, Кахики и Пали-ули. Счастливые боги, которые обитали на этих островах, решили прятать их и впредь, потому что верили – один взгляд на их изобилие сведет людей с ума. Перебрав множество хитроумных вариантов, как можно спрятать эти острова – в том числе перекрасить их в цвет моря или погрузить на дно океана, в результате боги решили сделать их плывущими по небу.

Как только острова стали воздухоплавательными, ветер переносил их с места на место, и они постоянно были в движении. На рассвете или закате вам может показаться, что вы заметили один из островов, парящий высоко над горизонтом. Но в тот момент, когда вы укажете на него кому-то еще, оно внезапно уплывет прочь или приобретет совсем иную форму, как плавающая по воде пемза, извергнутая вулканом. Или как облако.

Я много думал об этой легенде, продолжая свои поиски. Открытия, которые я делал, были вроде тех островов: экзотические заказники, которые пантеон самоназванных правителей с большим самомнением решил держать в секрете от человечества. Я хотел знать точные технические средства, имевшиеся у АНБ для слежки; распространяются ли они за пределы постоянной деятельности АНБ и как далеко; кто одобрил эту деятельность, кто о ней знал; и последнее, хотя, безусловно, не наименее важное, как эти системы – и технически, и институционально – функционируют.

В один момент я было подумал, что заметил один из этих «островов» – нашел написанное заглавными буквами кодовое название, которое не понимал; какую-то программу, упомянутую в примечаниях в конце отчета. Я стал искать другие ссылки на нее в остальных документах, но не нашел ничего. Казалось, будто она нарочно уплывает от меня. Потом, дни или недели спустя, она могла «всплыть» под другим обозначением, в документе другого отдела.

Иногда я находил программу с узнаваемым именем, но без объяснений, что она делала. В другой раз я находил объяснение без имени, без дальнейших указаний, реальные ли это функции программы или желательные. Я просматривал раздел за разделом, одно предостережение внутри другого, программы внутри других программ… Такова природа АНБ – предумышленно сделать так, чтобы левая рука никогда не знала, что делает правая.

Это занятие напомнило мне, как однажды я случайно увидел документальный фильм о картографии. Там рассказывалось, что морские карты были созданы в те дни, когда люди еще не знали ни съемки, ни GPS. Капитаны судов заносили наблюдения в судовой журнал и записывали свои координаты, а на суше картографы пытались эти записи интерпретировать. Лишь через постепенное обновление этих сведений, спустя сотни лет, Тихий океан был полностью исследован и все его острова были отмечены на картах.

Но у меня не было сотен лет, как и сотен судов. Я был один: одинокий исследователь, сгорбившийся над пустым синим океаном в надежде отыскать клочочек суши – один нужный кусочек информации, взаимосвязанный со всеми остальными данными.