36
Психопаты разве гулять не ходят?

Открытую тренировку Элизабет Цаккель проводила рано утром. Народу явилось немного: несколько юниоров, которым негде было играть, потому что «Бьорнстад» в этом году не создал для них команду, и несколько взрослых, которых выставили из других клубов и они остались без контракта. Не важно, что никто из них и близко не годился для труппы Цаккель, это были всего лишь статисты, позволяющие клубу говорить об открытой тренировке. На самом деле Цаккель интересовал только Видар, но для начала его пришлось поискать – на лед он не вышел. Она нашла его в чулане вахтера.

– Тебе чем-то помочь? – осведомилась она.

– У вас есть пила? – спросил Видар.

– Для чего?

Видар потряс вратарской клюшкой:

– Слишком длинная!

Ночами в подвале учреждения Видар отбивал от стенки к стенке мячики и шайбы с подачи Балу, но, разумеется, не на коньках. Поэтому он подпилил ее под свой рост. Случайно он отхватил слишком много, черенок получился слишком короткий, но Видар обнаружил, что такой клюшкой можно пасовать жестче и точнее. Единственное, чего у заключенного в изобилии, – это время, – и Видар начал экспериментировать с длиной и обмоткой, например, обматывая рукоять, не сделал набалдашника, как большинство других вратарей. Хват стал лучше.

Цаккель принесла ему пилу, не особо понимая, что он затеял. Видар остался доволен клюшкой и вышел на лед. Принял шайбу и без всякого напряжения отбил так, что она пролетела от борта до борта.

– Можешь повторить? – спросила Цаккель.

Видар кивнул. Цаккель поставила его у ворот, а сама встала в другие.

– Пасуй! – велела она.

Видар пасанул. Через все поле, прямо в крюк клюшки. Для человека, которого хоккей не волнует, в этом, может, и нет ничего такого, но Цаккель знала, что большинству вратарей бьорнстадского дивизиона не забросить шайбу в воду, не вывалившись из лодки. «Этот парень будет вратарить, пока шайба не у нас, а когда мы ее получим, станет дополнительным полевым», – подумала она. Так можно и выиграть.

– Становись в ворота, – снова велела она.

Видар послушался. Цаккель пробивала шайбу за шайбой, она была отличным нападающим, – и все же Видар принял все шайбы. Цаккель допустила к шайбе и других участников открытой тренировки, но ни один из них не сумел поразить ворота. Цаккель велела бить по воротам двоим одновременно, потом троим, под разными углами. Видар не пропускал практически ни одной шайбы. Потрясающие рефлексы.

Цаккель огляделась. На самом верхнем ряду, в углу, сидел Петер Андерсон. Далеко от него стоял на своей трибуне Теему Ринниус. Рядом торчали Паук с Плотником. Теему пытался скрыть распиравшую его гордость, у него плохо получалось. Паук и Плотник даже не пытались ничего скрывать.

Цаккель повернулась к Видару и прокричала:

– Перерыв, можно попить!

Игроки перестали бросать по воротам. Видар снял шлем, потные черные волосы прилипли к лицу. Он повернулся к Цаккель спиной и взял бутылку. Цаккель прицелилась и с силой послала шайбу ему прямо в спину. Видар подскочил, обернулся, и тут Цаккель взмахнула клюшкой еще раз; шайба просвистела в метре от его незащищенной головы.

Теему на трибуне заорал «НЕТ!» – но Видар уже летел к Цаккель. Никто на льду еще не успел понять, что сейчас произойдет, и, не знай Теему своего брата как облупленного, Цаккель вполне могла бы покинуть ледовый дворец ногами вперед. Видар обрушился на нее с кулаками; Теему на заднице съехал с трибуны, ногой распахнул дверь на скамейку запасных, перепрыгнул бортик и оказался на льду. То и дело оскальзываясь в своих тяжелых ботинках, он все же сумел схватить брата за свитер, рывком повалить и прижать ко льду. Потом подоспели Паук с Плотником, и понадобились все трое, чтобы не дать Видару вскочить и прикончить Цаккель.

– РЕХНУЛАСЬ, ЧТО ЛИ???!!! – заорал ей Теему, но она не испугалась – она улыбалась до ушей.

– Ты можешь обещать, что он будет приходить на тренировки вовремя и играть в каждом матче?

Видар все еще бешено извивался в железных объятиях друзей. Теему злобно глянул на Цаккель:

– Ты его убить могла! Он… ТЫ могла убить! Он мог убить ТЕБЯ!

Цаккель с воодушевлением кивнула:

– Да! Видару абсолютно наплевать, что я женщина, он собирался избить меня до смерти! Для него я просто тренер хоккейной команды! Обещаешь, что он будет приходить на тренировки вовремя?

Теему, прищурившись, смотрел на нее. Совершенно чокнутая баба, точно.

– То есть он будет играть в этой команде?

Цаккель фыркнула:

– Будет играть в команде? Да я всю команду построю вокруг Видара! Я из него профи сделаю!

Теему тяжело сглотнул и угрюмо ответил:

– Ладно. Я обещаю, что он будет приходить на тренировки вовремя.

Цаккель кивнула и тут же укатилась. На сегодня она закончила. Другие игроки, присутствовавшие на открытой тренировке, получат короткое сообщение: их уровня для ее команды недостаточно. Цаккель будет с ними честна, справедлива и безжалостна. Как сам спорт.

Видар наконец пришел в себя. Он лежал на льду, измученный и взмокший. Теему присел рядом с ним. Видар скептически повернулся к брату и пробормотал:

– Ты чего, плачешь, что ли?

– Ничего я не плачу, – прошипел Теему и отвернулся.

– А как будто…

– ПОШЕЛ ТЫ!.. – выкрикнул Теему и так врезал младшенькому по руке, что тот жалобно заскулил и свернулся клубком. Теему поднялся и зашагал к выходу.

Цаккель влетела в кабинет Петера с восторженным воплем:

– Видели тренировку?

– Видел.

– Допустите его к игре?

– А вы сможете его контролировать?

– Нет! В этом-то вся штука! – победно взревела Цаккель.

Похоже, она была счастлива. От этого у Петера разболелась голова.

На парковке стоял старый «сааб». Выйдя из ледового дворца, Теему закурил, залез на пассажирское сиденье и закрыл дверцу. Убедившись, что никто его не видит, он ткнулся лбом в приборную доску и закрыл глаза.

Нет, он не плачет.

Идите вы все.

На следующее утро Ана снова сидела в автобусе рядом с Видаром. Видар играл в «Майнкрафт», чтобы сконцентрироваться, не нервничать, набраться храбрости и спросить:

– Я теперь играю в основной команде. Не хочешь как-нибудь глянуть?

– Не знала, что ты хоккеист, – недоверчиво хмыкнула Ана. – Я думала, ты хулиган, как все остальные в Группировке.

«Группировка» она произнесла без страха. В отличие от прочих бьорнстадцев. Видар задал встречный вопрос – смущенно, почти обиженно:

– Что, не любишь хулиганов?

Ана фыркнула:

– Не люблю хоккеистов.

Видар засмеялся. Черт, как же эта девчонка умеет насмешить. Но прежде чем автобус остановился у школы, Видар посерьезнел:

– Группировка – не хулиганы.

– А кто?

– Братья. Они все – мои братья. Они стоят за меня, а я – за них!

Ана его не осуждала. Кому же не хочется иметь братьев?

Маю в школу стала возить мама. Мира не спрашивала, куда делась Ана; она радовалась, что Мая не стыдится, что мать подвозит ее до школы. Еще каких-нибудь полгода назад дочь требовала, чтобы ее высадили метров за двести-триста – остаток пути она хотела пройти сама. Но теперь Мире можно довозить ее до самой остановки автобуса; дочь наклонялась, целовала мать в щеку и говорила:

– Спасибо! До вечера!

Эти непонятные слова способны сбить взрослую женщину с ног, но они – целый мир, если ты чья-то мама. Мира уезжала, чувствуя себя на седьмом небе.

А Мая в одиночестве входила в школу. В одиночестве забирала учебники, в одиночестве высиживала уроки, в одиночестве завтракала. Это ее выбор. Она больше не может доверять лучшей подруге, но кому тогда доверять?

Ана вошла в школу, не намного позже Маи. Это такой особый холод – когда тебе приходится каждый день видеть лучшую подругу и знать, что она больше не лучшая и не подруга. Когда-то в детстве они прощались, исполняя тайное рукопожатие: кулак вверх – кулак вниз – ладонь – ладонь – бабочка – палец крючком – пистолеты – джаз – мини-ракета – взрыв – попа к попе, и суперклево. Все названия придумала Ана. А в конце, когда попа к попе, Ана вскидывала руки и кричала: «Ана – суперклевая!»

А теперь Мая заходит в школу, даже не замечая, что Ана идет за ней. Ана сама себя ненавидела, может, даже больше за свою вину перед Маей, чем за вину перед Беньи, так что это было ее последнее проявление любви. Сделать себя невидимой.

Мая скрылась в коридоре. Ана все стояла на месте, раздавленная. Видар протянул ей руку:

– Все нормально?

Ана взглянула на него. В нем было что-то, отчего она делалась честной, и Ана ответила:

– Нет.

Видар нервно пригладил волосы и буркнул:

– Хочешь сбежать?

– Куда? – Ана печально улыбнулась.

– Не знаю.

Ана оглядела школьный коридор. Она его ненавидела. Ненавидела саму себя. И сказала:

– Хочешь прогуляться?

– Прогуляться? – повторил Видар, словно услышал слово на иностранном языке.

– Психопаты разве гулять не ходят? – спросила Ана.

Он рассмеялся. Они удрали из школы и несколько часов бродили по лесу. Там Ана и влюбилась в него. За все его грубые, дерганые, нервозные движения. А Видар влюбился в Ану, потому что Ана была неуязвимая и хрупкая одновременно, словно сделана из яичной скорлупы и железа. Видар потянулся поцеловать ее, потому что не умел останавливаться, а она поцеловала его в ответ.

Проживи они вместе целую жизнь, они стали бы ни на что не похожей парой.

Заголовок статьи, освещавшей пресс-конференцию, гласил: «Половина новых рабочих мест достанется жителям Хеда!»

В той же статье содержались высказывания разных политиков. Большинство были шокированы тем фактом, что журналист потребовал ответов; они пытались сказать что-нибудь нейтральное, чтобы не спровоцировать ни ту ни другую сторону. Ричард Тео, конечно, выгодно выделялся на их фоне своей прямотой – разумеется, тщательно отрепетированной: «Что я думаю по поводу квот на фабрике? Мне неприятны любые квоты. Я считаю, что бьорнстадские рабочие места должны достаться жителям Бьорнстада». Формулировка не блестящая, зато она быстро обрела популярность.

Уже через несколько часов слова «Бьорнстадские рабочие места – жителям Бьорнстада!» повторяли, как девиз, не только в интернете, но и в баре, и на кухнях. На следующее утро эти же слова оказались начертаны на бумажке, прицепленной к капоту машины испанолюбивого политика.

А чтобы бумажку не унесло ветром, отправитель прикрепил ее топором. Бумажки ведь легко уносит ветром, особенно когда ветер меняется.

Сразу после пресс-конференции Петер начал звонить плотникам. Все отвечали, что готовы взяться за дело – до тех пор, пока он не объяснял суть заказа. Демонтаж стоячей трибуны. Услышав, в чем дело, мастера начинали ссылаться на «загруженность» или на «отсутствие нужной квалификации». Некоторые просто клали трубку. Некоторые говорили напрямую: «Петер, у нас семьи!» В одной фирме ему ответил плотник, которого так и звали – Плотник. Когда Петер изложил свое дело, Плотник захохотал. Издевательски.

В тот же день, позже, Мира обнаружила возле дома коробку для переезда. Большинство из тех, кто открыл бы эту коробку, решил бы, что в ней ничего нет, но Мира осторожно перевернула ее вверх дном и услышала, как из коробки выкатывается металлический цилиндрик. Цилиндрик поблескивал в солнечном свете, вливавшемся в окно детской спальни.

В коробке была ружейная пуля.