15
Видар Ринниус
В бьорнстадской школе шло собрание: учителя обсуждали осенний семестр. Предполагалось, как обычно, поговорить о бюджетах и учебных планах, о реорганизации. Но тут кто-то из учителей спросил об учащемся по имени Видар, который вдруг обнаружился в списке одного из классов. Директор озабоченно откашлялся: «Да, этот мальчик раньше ходил в нашу школу и теперь снова будет ходить. Нам немножко неожиданно об этом сообщили…» Учитель поинтересовался, где все это время находился означенный ученик – может, посещал другую школу? «Н-ну, Видар находился в… альтернативном образовательном учреждении», – кашлянул директор. «То есть в тюрьме для малолетних?» – поинтересовался учитель. «Я бы скорее назвал это… стационаром», – заметил директор. Особой разницы учитель то ли не уловил, то ли не придал ей значения.
Сидевшая в заднем ряду учительница прошептала: «Побои и преступления, связанные с наркотиками. Он пытался убить полицейского!» Другая учительница прошипела: «Я этого психопата к себе в класс не пущу!» Кто-то спросил чуть громче: «А что, разве Видара уже выпустили?» – однако ответа не получил. Другой учитель встревоженно поинтересовался: «Видар? А фамилия как?» Ресницы у директора затрепетали, как крылышки колибри, и он ответил: «Ринниус. Видар Ринниус. Младший брат Теему Ринниуса».
* * *
Элизабет Цаккель почесала стрижку, появившуюся по воле не то волей парикмахера, не то нечастного случая, перешагнула порог – в ботинках, рассчитанных на минусовую температуру и ногу на два размера больше, – и закурила сигару. Петер вышел за ней, встревоженный.
– Вы что?
Цаккель, не слишком искусно считывавшая чужие побуждения, решила, что он имеет в виду сигару.
– А что… Ну… не знаю. Я веганка, не пью ни алкоголя, ни кофе. Если я не буду хотя бы курить, ни один здравомыслящий человек не станет мне доверять, – сообщила она совершенно серьезным тоном, словно пришла к этому выводу ценой немалых умственных усилий.
Петер вдохнул так глубоко, что закашлялся.
– С чего вы взяли, что просто явитесь сюда и получите должность тренера, даже не изложив, что собираетесь делать с нашей КОМАНДОЙ?
Цаккель затянулась и склонила голову набок:
– Командой, которая у вас сейчас?
– Да! С той, что вы собираетесь тренировать!
– Ах, с вашей основной командой? Она – полный отстой. Сборище бывших, перестарков и неумех, кому они нужны?
– Но вы можете сделать из них хорошую команду. Так я вас понял?
Цаккель усмехнулась. Не дружелюбно, не кокетливо – уничижительно.
– Нет-нет-нет, я вас умоляю, из гнилой команды хорошую не сделаешь. Я не Гарри Поттер.
Получив заряд сигарного дыма в глаза, Петер вышел из себя:
– Тогда зачем вы ЗДЕСЬ? Что вам НАДО?
Цаккель достала из кармана мятую бумажку. Она с сожалением выпустила дым в другую сторону от Петера, который не знал, извиняется она за курение или просто жалеет, что он сам не курит.
– Разозлились?
– Я не… злюсь, – пришел в себя Петер.
– А выглядите слегка рассерженным.
– Я не злю… прекратите!
– Мне случалось слышать, что я не слишком умею обращаться с… людьми. Всякие там… чувства и прочее, – сообщила Цаккель. На лице у нее по-прежнему отсутствовало какое бы то ни было выражение.
– Да вы что? Уму непостижимо! – ядовито проворчал Петер.
Цаккель протянула ему бумажку.
– …но я хороший тренер. А про вас я слышала, что вы хороший спортивный директор. Если вы гарантируете, что они будут беспрекословно подчиняться мне на льду, я сделаю из них команду-победительницу.
Петер стал читать имена. Бубу. Амат. Беньи.
– Хорошие ребята… одному из них всего шестнадцать… будете создавать из них основную команду?
– Не из них. А с их помощью. А вот наш новый капитан, – перебила себя Цаккель.
Петер вытаращился сначала на нее, потом на фамилию, в которую уперся палец Цаккель.
– Вы хотите сделать ЕГО капитаном команды? Нашей ОСНОВНОЙ КОМАНДЫ?
Цаккель ответила невозмутимо, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся:
– Нет. Капитаном его сделаете вы. Потому что у вас хорошо получается общаться с людьми.
Она протянула ему еще одну бумажку. На ней значилось «Видар». Едва взглянув в бумажку, Петер завопил:
– НИ ЗА ЧТО В ЖИЗНИ!
– Так вы знаете Видара?
– Знаю ли я Видара?! Да он… он…
Петера затрясло так, что он обернулся вокруг своей оси, словно взбесившийся кухонный таймер. В дверях показался Суне с чашкой кофе в руках. Цаккель от кофе отказалась, но чашку все же схватила. Суне ухмыльнулся, заглянув в бумажку.
– Видар? Ах, он. Он не сможет играть в твоей команде. В силу… географических обстоятельств.
В ответ Цаккель сообщила – деловито и без тени самодовольства:
– Мне гарантировали, что его в скором времени выпустят.
– Из стационара? Как это? – прохрипел Суне.
Цаккель не произнесла «Ричард Тео». Она сказала просто:
– Это не моя проблема. Моя проблема – найти вратаря, а он, кажется, лучший вратарь во всем Бьорнстаде.
От злости Петер обхватил себя руками.
– Видар УГОЛОВНИК! И… и… ПСИХОПАТ! Он НЕ БУДЕТ играть в моей команде!
Цаккель пожала плечами:
– Это не ваша команда. Это моя команда. Вы спрашивали, чего я «хочу»? Я хочу победить. А чтобы победить, нужны не только перестарки из основной команды, с которыми никто не хочет связываться. Вы должны дать мне кое-что еще.
– Что? – буркнул Петер, безутешно привалившись к стене дома.
Цаккель выпустила изо рта целый клуб дыма.
– Разбойничью шайку.
* * *
В «Шкуру» вошел Теему Ринниус. Рамона оперлась на барную стойку, нежно погладила его по щеке. Теему принес два пакета с продуктами, большую половину одного из них занимали сигареты. Когда Хольгер покинул ее, Рамона перестала выходить из дому, и Теему никогда не осуждал ее за это – только следил, чтобы она ни в чем не нуждалась. А она редко осуждала его образ жизни. Мораль не мораль – оба знали, что большинство людей не рассчитывают тут на большее, чем как-нибудь дотянуть до завтра. Как говаривала Рамона, «каждому своего дерьма хватает».
Аккуратно причесанный, с чисто выбритым подбородком, Теему умел выглядеть почти безобидно. А Рамона умела выглядеть почти трезвой, особенно если заглянуть к ней с утра пораньше.
– Как мама? – спросила она.
– Окей, все окей.
Рамона знала, что мама Теему очень устает. Слишком любит снотворные таблетки и буйных мужчин. Когда Теему подрос, он научился выставлять мужчин за дверь, но с таблетками номер не прошел. Зато в его голубых глазах отражалась та жизнь, которой он хотел для своей мамы – может быть, поэтому Рамона позволяла себе переживать за Теему больше, чем за всех других мужчин, которые заваливались в «Шкуру» и вываливались оттуда. Но сегодня голубые глаза светились кое-чем еще. Надеждой.
– Только что звонил Видар! И знаешь, что он сказал? – выпалил Теему.
Полицейские сводки предупреждали, что Теему Ринниус крайне опасен. Изрядное множество людей твердили, что он уголовник. Но в одном бьорнстадском баре он так и остался мальчишкой, старательным и неуверенным в себе.
– Не играй со мной в угадайку, мальчик. Давай выкладывай, – нетерпеливо потребовала Рамона.
– Его выпускают! Братишка едет домой! – рассмеялся Теему.
Рамона не знала, как совладать с ногами; описав по бару два полных круга и еле дыша, она проговорила:
– Нам нужен виски получше!
Теему уже выставил бутылку. Рамона обошла стойку и обняла его.
– На этот раз мы позаботимся о твоем брате как следует. На этот раз мы его не отпустим!
Старая барменша и молодой хулиган рассмеялись. Оба они были слишком счастливы, чтобы задать себе вопрос: почему Видара выпускают так скоро? Чья рука повернула ключ?
* * *
Политика – это нескончаемая череда переговоров и компромиссов, и, даже если процесс часто оказывается сложным, в основе своей он прост: каждый хочет, чтобы ему заплатили, поэтому почти все части любой бюрократической системы функционируют одинаково. Ты мне – я тебе. Так мы и построили цивилизацию.
Свою машину Ричард Тео обожал: каждый год он проезжал тысячи миль. Цифровые технологии, конечно, тоже сила, но они оставляют следы. Электронные письма, эсэмэски и записанные телефонные разговоры – злейшие враги политика. Поэтому Тео готов был наматывать мили, чтобы в тишине потолковать о вещах, которые никто потом не сумеет доказать.
Петер Андерсон был прав: Тео позвонил Элизабет Цаккель, потому что понял ее пиар-ценность. Женщина-тренер в клубе мужчин-насильников. Понимал Тео и цену победы, поэтому, когда Цаккель принесла список игроков основной команды «Бьорнстад-Хоккея», Тео спросил ее, что ей нужно. Она ответила: «В самую первую очередь? Вратарь. Был тут пару лет назад один юниор с хорошей статистикой: Видар Ринниус. Но он куда-то пропал. Что с ним?» Тео ничего не смыслил в хоккее, но в людях разбирался.
Отыскать стационар, где содержался Видар, оказалось легко, Тео не один год поддерживал нежную дружбу со служащими нескольких разных администраций и комиссий. Поэтому он позвонил Цаккель и спросил: «Насколько вам нужен Видар?» Цаккель ответила: «Если вы обещаете мне его, плюс я найду в Бьорнстаде еще трех хороших игроков, я смогу победить».
Для этого Ричарду Тео пришлось оказать пару услуг личного порядка, что стоило ему пары обещаний и нескольких миль на машине. Зато Видара Ринниуса решили отпустить значительно раньше, чем ожидалось. Не был нарушен ни один закон, не поменялось ни одно правило; Ричарду Тео понадобилось только подружиться с председателем нужной комиссии – и делом Видара по стечению обстоятельств занялся новый ответственный сотрудник, который счел, что «потребность пациента в лечении нуждается в пересмотре».
Видару было всего семнадцать, когда его арестовали за побои и хранение наркотиков, поэтому суд отправил его на принудительное лечение в соответствующий стационар. Но ведь иногда бумажные реки оказываются слишком полноводными, случаются ошибки, и, положа руку на сердце, разве не следует время от времени пересматривать потребности пациентов в лечении? С учетом острой нехватки мест в медицинских учреждениях, не является ли это политически безответственным – держать там подростков сверх необходимого?
В своем отчете новый сотрудник дал понять, что Видар Ринниус, до того как угодить в клинику, был многообещающим хоккеистом и что для его социализации до «приемлемого уровня» необходимо, чтобы «упомянутый подросток имел возможность свободно заняться каким-либо осмысленным делом». В обычном случае Видар отправился бы дальше поэтапно по другим клиникам, но протокол можно пересмотреть, если у пациента вдруг появится возможность поселиться в «благоустроенном и безопасном жилище». И внезапно у Видара образовалась квартирка в Низине, подведомственная бьорнстадскому управлению коммунального жилья. Разумеется, Ричард Тео не имел к этому никакого отношения – это было бы коррупцией. И конечно, ответственный сотрудник вел дело Видара Ринниуса не из Бьорнстада – это выглядело бы подозрительно. Но так получилось, что теща означенного сотрудника, к тому времени скончавшаяся, была как раз оттуда. Жена сотрудника унаследовала домик и участок на берегу озера, и через несколько месяцев – так уж получилось – в коммуну поступила заявка на строительство на берегу озера домиков для сдачи в аренду. Обычно такие заявки получали отказ, потому что застройка береговой зоны запрещена, но именно в тот раз именно тот сотрудник без проблем получил разрешение на застройку. Чистая случайность.
Одна подпись на документе против другой подписи на другом документе. Бюрократ против бюрократа. Элизабет Цаккель получила вратаря, Теему Ринниус – младшего брата, Петер Андерсон – нескольких опасных врагов. А Ричард Тео в итоге получит все, что ему нужно. Каждый хочет, чтобы ему заплатили. Но валюта у каждого своя.
* * *
Когда Петер ушел, Суне и Цаккель проводили малышку Алисию домой.
– Можно я завтра опять приду бросать шайбу? – спросила четырех-с-половиной-летка.
Суне разрешил. Набор выражений лица у Цаккель явно исчерпался. Суне пришлось попросить ее не курить при ребенке, а Цаккель, похоже, не могла взять в толк почему: то ли он считал это неприличным, то ли ребенок только-только бросил курить и может снова поддаться соблазну.
Когда Алисия убежала к себе домой, Суне нахмурил лоб, глядя на Цаккель:
– Ты всерьез хочешь, чтобы Видар вошел в команду?
– Он разве плохой вратарь? Я смотрела статистику его последнего сезона. Там какая-то ошибка?
– Видар, наверное, лучший вратарь, какого видел этот город. Но у него… проблемы.
– Он годен к игре или нет?
– Годный не означает подходящий нам, – заметил Суне.
Недоумение Цаккель было почти трогательным.
– Хоккей есть хоккей. Если этот парень хорошо играет, значит, он подходящий. Почему Петер так злится на него?
Суне постарался удержаться от смеха.
– Петер не… злится.
– Мне показалось, он злится.
– У Видара проблемы с… самоконтролем. Ему это тяжело дается. А Петер не любит… беспорядка.
– Беспорядка?
– Видар… он… с чего бы начать? Его брат…
– Беспредельщик. Глава Группировки. Я слышала, – перебила Цаккель.
Суне откашлялся.
– Ну… но… да какая тут Группировка… газетчики немного преувеличивают. Но… ну… однажды между фанатами началась драка возле арены, после матча, в котором играла основная команда. В драке участвовал Теему. Сразу после первого матча должна была играть юниорская команда, но к началу игры юниоры Бьорнстада остались без вратаря, потому что Видар сидел в полицейской машине. Он бросился в драку, даже коньки не успел снять. В другой раз он вломился в ледовый дворец и съехал по трибунам на мопеде. Он был… ну… слегка нетрезв. А как-то он услышал, что Петер Андерсон на встрече с правлением говорит ерунду про «гопников»; после этого Видар всю ночь колесил по городу. Он украл все шайбы. То есть буквально ВСЕ шайбы. Те, что хранились в ледовом дворце, в спортмагазине, из чужих гаражей украл… на следующий день на командном турнире нам пришлось просить публику съездить поискать шайбы на чердаке, чтобы можно было начать игру. А еще в другой раз Видар ударил судью в… ну… причинное место. Прямо во время матча. Петер запретил ему являться в клуб, поэтому Видар вломился в ледовый дворец и нагадил Петеру на письменный стол.
Цаккель невозмутимо кивнула.
– А Петер не любит беспорядка?
Суне усмехнулся:
– В глазах Петера пролить кофе на его письменный стол – уже преступление. Экскрементов он не простит. Он не даст тебе играть с Видаром.
Цаккель выразила лицом, что не понимает, как одно связано с другим.
– В Бьорнстаде есть вратарь лучше Видара?
– Нет.
– Я тренирую хоккейные команды. Насколько я знаю, единственный способ тренировать команду – это обращаться со всеми справедливо, никого не выделяя. Хороший хоккеист есть хороший хоккеист.
Сунне кивнул:
– Ох. Вы с Петером будете ругаться так, что чертям тошно станет.
– Это плохо?
– Нет. – Суне улыбнулся. – Чтобы клуб жил, люди в нем должны гореть, а огонь возникает от трения…
– Лесные пожары тоже, – заметила Цаккель.
– Ты поняла мое сравнение, – вздохнул Суне.
– А это сравнение? У меня плохо с…
– Людьми? Чувствами? – попытался угадать Суне.
– …с поглаживанием по головке. Мне нужен игрок, который просто… прет вперед.
– Тогда тебе нужен Петер. Он их мотивирует, ты – тренируешь.
– Да.
– Он не будет разговаривать с Видаром. Но я могу поговорить с братом Видара.
– Братом?
– Да.
– А остальные трое? Беньи, Бубу и Амат? С ними Петер будет разговаривать?
– Нет.
– Нет?
– Если ты хочешь, чтобы он мотивировал Беньи, Бубу и Амата, разговаривать придется не с парнями. А с их мамами и сестрами.
– Странный у вас город, – констатировала Цаккель.
– Нам уже говорили, – подтвердил Суне.