Прошел Новый год, за ним Рождество. Приближались крещенские праздники. Ни Боря, перепрыгнувший сразу через два звания и несколько должностных ступеней и взлетевший на горные вершины власти, ни Радзивилл, оставшийся моим командиром, не спешили воссоздавать нашу пятерку, второй раз за короткое время ставшую четверкой. Практически как боевая единица она перестала существовать. За все это время я выполнил всего одно простенькое сольное задание — обезвредил злокозненного одержимого, недалекого умом, но хитрого и изворотливого, который наводил по ночам ужас на жителей одного подмосковного городка. Остальные дни я проводил в праздном созерцании потолка в своей одинцовской квартире, куда вернулся еще до Нового года. После нашего «дезертирства» Служба перестала перечислять квартирную плату, и почтовый ящик оказался полон неоплаченными квитанциями и грозными предупреждениями о выселении. Теперь, слава Богу, справедливость восторжествовала, и бухгалтерия полностью погасила мою задолженность.

Во время моего отсутствия кто-то даже умудрился взломать замок и проникнуть в мое холостяцкое жилище, но дальше прихожей грабителю пройти не удалось. Вместо тревожной сигнализации жилье каждого офицера Службы снабжено специальным устройством, разработанным нашими умельцами. Не буду объяснять, как оно действует, но после его срабатывания любой непрошеный гость бежит от охраняемого объекта с такой скоростью, будто за ним гонится легион завывающих и клацающих зубами чертей. Многим после этого приходится отстирывать штаны…

Итак, я томился бездельем и тосковал по Катерине и Антону. Несколько раз я спрашивал маршала, когда смогу их увидеть, и каждый раз слышал один и тот же ответ: позже. Сейчас они заняты в своем времени чрезвычайно важным делом, но уже скоро мы все получим длительный отпуск, который сможем провести вместе.

Сам маршал, уступив власть Кацнельсону, занял скромный пост Бориного советника и теперь обучал его премудростям управления такой сложной системой, как наша Служба. Начали они с устранения несправедливости, допущенной по отношению к полевым офицерам. Все мы прошли новую коррекцию, полную, а не в том урезанном виде, что ограничивал продолжительность нашей жизни ста двадцатью годами. Теперь этот срок зависел исключительно от личных качеств каждого из нас. И только Петр Станиславович Радзивилл, легендарный оперативник, чьи вошедшие в историю Службы операции сохранили жизни даже не тысячам, а миллионам не подозревавших об этом людей, категорически отказался что-то менять в своей жизни.

— Я слишком свыкся с тем, что скоро для меня все кончится, и готов к этому, — заявил он. — После новой коррекции мне пришлось бы жить, не зная сроков, а этого я, хоть ты тресни, никак не могу принять. Нет, я уже привел свои дела в порядок, написал завещание, и не надо больше ко мне приставать. Я ведь не атеист и знаю, что со смертью ничего не кончается. И надеюсь, заслужил для себя там, — он показал пальцем вверх, — не самое плохое местечко.

Я чувствовал, что командир что-то не договаривает, и пытался переубедить его. Но тщетно. Сам я отнесся к коррекции спокойно, никакого восторга не испытывал и, прислушиваясь к себе, не замечал никаких изменений.

Ранним утром накануне праздника Крещения мой телефон заиграл бодрую мелодию футбольного марша и незнакомый голос сообщил, что Франц Витольдович Орловский к четырнадцати часам собирает сотрудников на совещание. Я забрал со стоянки свой успевший запылиться «БМВ» — уже две недели Служба не трогала меня — и отправился в Центр. Приехав туда за два часа до назначенного срока, я по привычке поднялся в буфет и увидел там Павла, Митю и Виктора. Они сидели за столом и с аппетитом уплетали щи с нежнейшими телячьими ребрышками. Я присоединился к ним, и минут десять за столом не раздавалось ни звука, кроме хруста разгрызаемых косточек.

Мы уже убрали со стола посуду и расслабленно откинулись на спинки стульев, сытые и довольные, когда в буфет вошел Боря Кацнельсон, придвинул от соседнего стола стул и присоединился к нашей компании. Первое время после его неожиданного возвышения, соблюдая субординацию, мы пытались относиться к нему так, как положено рядовым оперативникам относиться к генералу Службы. Сначала Боря недовольно морщился, а потом заявил, что перестанет с нами разговаривать, если мы будем тянуться перед ним. Мы с удовольствием согласились, а Виктор — тот и вовсе стал смотреть на Кацнельсона как на божество.

— По какому поводу собираемся? — поздоровавшись, спросил я у Бори. — Можешь хоть намекнуть?

— Да я и сам точно не знаю, — ответил он. — Похоже на то, что затишье кончается. И правильно, что-то мы засиделись без дела. Маршал уже две недели сидит запершись в кабинете, порученцы едва успевают таскать ему документы. Весь аналитический отдел только на него и работает. Что-то он задумал. Но не будем гадать, через час все узнаем.

Без десяти два мы сидели в огромном зале на первом этаже, размерами и великолепной отделкой напоминающем зал Большого театра. Я оказался здесь впервые и удивленно крутил головой. Зал был так велик, что никак не должен был вместиться в левом крыле здания, а огромные золоченые люстры висели на такой высоте, что даже конек крыши Центра не достал бы до них. Такого никак не могло быть. Но ведь было! По поведению сидевших в обтянутых бархатом креслах офицеров было сразу видно, кто попал сюда впервые, а кто давно привык к этому великолепию. Одни, как я, изумленно крутили головами, другие сидели спокойно и вполголоса переговаривались между собой. Всего здесь собралось несколько сот человек.

Мои размышления прервало появление на сцене маршала. Усевшись за приготовленный для него стол, он заговорил, и сразу стало тихо. Не было никаких микрофонов, но голос маршала разносился по всему огромному залу, хорошо слышный в самых дальних его углах.

— Здравствуйте, господа! — сказал он. — Я попросил вас собраться здесь по важному поводу. Скоро я покину вас…

Тут ему пришлось жестом успокоить начавшееся в зале волнение. Когда ропот стих, он продолжил:

— Да, нам придется расстаться. Но об этом позже. А сейчас мы вместе с вами должны определить цели Службы на ближайшее время и на отдаленную перспективу. Измена генералов привела к тому, что враг изменил тактику. Мы должны оперативно находить новые методы борьбы и от обороны переходить в наступление. Я не отрицаю, что все вы честно и бесстрашно исполняли свои обязанности, как могли искореняли проникавший в наш мир хаос. Но генералы вели вас не туда, указывали неверное направление. Вы, наверное, заметили, что число настоящих одержимых уменьшается с каждым годом? Конечно, в этом есть и ваша заслуга. Но все обстоит гораздо сложнее. Враг набирается опыта и меняет тактику. Он не стремится теперь к простому физическому уничтожению людей, хоть и не гнушается насилия и терроризма. Важнее для него оказалось уничтожение духовной составляющей человека. Последние пятьдесят лет я посвятил исследованиям, результаты которых хочу вам доложить. Не сомневаюсь, они заставят вас задуматься.

Наблюдая огромные массы людей, я поразился, как широко распространился враг в нашем мире. Трудно найти человека, не носящего в себе хотя бы маленькую его частичку. Как правило, чем выше положение человека в обществе, тем большая часть его души захвачена врагом. Но страшнее всего то, что люди, стоящие во главе стран и народов, имеющие власть и определяющие ход событий в мире, поражены им все без исключения. А если вдруг где-нибудь и существует это исключение, то оно только подтверждает общее правило. Не буду объяснять прописных истин, вы и сами отлично знаете, что происходит в мире, в том числе и в России, народ которой стремительно теряет лучшие свои качества, всегда отличавшие его от других народов. А сейчас мне иногда кажется, что власть в стране исподтишка захватила шайка клептоманов. И беда в том, что люди постепенно привыкли к такому положению и даже не понимают, что все может и должно быть иначе. Тех же немногих, кто видит истинное положение вещей и готов бороться с наступающим хаосом, враг ловко разворачивает в нужном себе направлении, и те уходят в революционный терроризм, заменяя созидание разрушением и еще больше увеличивая количество страданий на земле.

Не менее ловко враг использует людей талантливых и просто способных к искусству и литературе. Подсказывает, нашептывает, подталкивает под руку… А когда на свет появляется очередной «Черный квадрат», провозглашает его высшим достижением человеческого гения. Примеров много. Если уж богомерзкий «Код да Винчи» объявили образцом интеллектуальной литературы и разнесли по всему миру… Может показаться, что все это мелочи, недостойные нашего внимания, но по воздействию на человеческие души их можно сравнить с эпидемией холеры в Средние века. Сказано ведь, что дьявол ныне прячется в типографской краске. И это вовсе не шутка. Можно еще добавить, что он затаился в экране телевизора.

А церковь? С момента своего возникновения христианская церковь противостояла врагу, называя его дьяволом и борясь с ним за человеческие души. Но и туда враг протянул свои щупальца. Он проник даже в Ватикан, и Святой престол оказался во вражеском окружении. Русская православная церковь пока еще держится, хотя и в ней некоторые иерархи путаются с дьяволом. И все-таки, оболганная и униженная, церковь держит заслон перед наступлением сатаны. Незаметный деревенский батюшка иногда способен оградить от влияния врага больше душ, чем опытный офицер Службы. Поэтому мы не только не должны пренебрегать помощью церкви, но и сами всеми силами должны помогать ей.

Число прорывов из адского измерения резко уменьшилось в последние годы, но присутствие врага не сокращается, а, наоборот, увеличивается. В этом нет никакого парадокса. Враг незаметно, но непрерывно просачивается в наш мир. Я сделал кое-какие расчеты, с которыми познакомлю вас в конце совещания. Может быть, они покажутся вам слишком приблизительными, оторванными от реальности. Пожалуйста, любой из сомневающихся может проверить их, используя всю мощь информационно-аналитического отдела Службы. Скажу сразу: лично я проделал это дважды, потому что, увидев результаты вычислений в первый раз, не поверил своим глазам. Вывод был краток и страшен: если ничего не предпринимать, наш мир исчезнет еще до конца нынешнего века. Пустота, из которой приходит враг, попросту поглотит его. Но до этого он пройдет через все беды и страдания, описанные в Откровении…

…Я знал маршала лучше остальных и не сомневался, что он говорит правду. У меня внутри все похолодело. Ведь конец нынешнего века — это время, в котором живут Катерина и сын. Неужели для них уже наступил Апокалипсис и я никогда больше не увижу своих любимых? Успокаивали лишь слова маршала: «если ничего не менять». Не для этого ли он собрал нас?

— Неужели Господь создал наш мир для того, чтобы его проглотила какая-то безмозглая пустота? — Голос маршала зазвучал громче. — Можем ли мы это допустить? Лишить будущего наших детей и внуков?

По залу прокатилась волна ропота, и на этот раз маршал не стал ее останавливать. Продолжил, когда все выговорились и шум утих сам собой.

— Я молился Всевышнему, чтобы он помиловал наш мир, как готов был когда-то помиловать погрязшие в грехах Содом и Гоморру ради нескольких праведников. Просил его дать мне силы перекрыть дьяволу все лазейки, ведущие в наш мир. И Господь услышал меня, дал понять, что я должен сделать для этого. Потому я и сказал вам, что скоро мы расстанемся. Я уйду, а вы останетесь здесь и будете продолжать борьбу. Наш мир полон зла, и пройдет не одно столетие, чтобы искоренить его. Даже если мне удастся оградить мир от нового проникновения врага.

Я скосил глаза на сидевшего рядом Павла. Он всегда отличался прохладным отношением к церкви и религии, и сейчас я ожидал увидеть на его лице скептическое выражение. Но оказался не прав. Глаза Павла горели, он завороженно слушал маршала.

— Сейчас я в общих чертах познакомлю вас с планом, который мы разработали вместе с генералом Кацнельсоном, — сказал падре, и мне показалось, что он посмотрел прямо мне в глаза. Ну и Боря! И молчал! — Если вы поддержите нас, то с завтрашнего дня каждому из вас будет поставлена конкретная задача…

Совещание продолжалось до позднего вечера. Когда оно закончилось и офицеры, возбужденно переговариваясь, потянулись к выходу, ко мне подошел молоденький порученец и сказал:

— А вас, господин подполковник, маршал просит остаться.