В Америке периода золотого века доминировали мужчины и механизмы. Ключевое положение в экономике с гигантским отрывом занимала промышленность: в 1950 г. 36 % несельскохозяйственных рабочих частного сектора были заняты в промышленности. В индексе Доу–Джонса господствовали промышленные компании – такие как General Motors и Westinghouse. Люди, делавшие вещи своими руками, пользовались всеобщим уважением. К ним относились как к олицетворению добродетелей Америки, а не как к жертвам гонки за дипломом об образовании. В экономике также доминировали мужчины: мужчины уходили из дома на работу и обеспечивали семьи, пока женщины оставались дома и растили детей, внося в семейный доход в лучшем случае небольшой вклад за счет каких-то подработок.

В 1980–1990-е гг. формула «механизмы + мужчины = американский образ жизни» разлетелась на кусочки. Политика Рейгана, несомненно, ускорила перемены: с 1979 по 1983 г. Америка лишилась 12 % рабочих мест в промышленности, или всего около 2,4 млн рабочих мест – частично из-за воздействия высокой процентной ставки и дорогого доллара. Но это было лишь ускорением неизбежного, поскольку промышленники освоили более эффективные методы организации производства, а экономика двигалась по пути от производственных отраслей к сфере услуг. Доля промышленности в ВВП упала с 23 % в 1970 г. до 17 % в 1990 г. Даже когда в промышленности случился бум, она не создавала столько же рабочих мест, сколько прежде: с 1983 по 1989 г. реальная добавленная стоимость в промышленности выросла на 30 %, а занятость – всего на 5,5 %. Неумолимая конкуренция со стороны зарубежных соперников заставляла промышленные компании снижать затраты на производство, закрывая неэффективные предприятия, внедряя новые технологии или перенося деятельность за границу.

Между тем информационные работники становились все более востребованными, особенно в сфере ИТ и в секторе финансовых услуг. Символами современности становились такие использующие труд интеллектуалов компании, как Microsoft или Apple, вытеснявшие с этого пьедестала Ford и General Motors. Даже компании старой закалки привлекали в свой бизнес все больше интеллектуалов: промышленники концентрировались на производстве высокотехнологичной продукции для определенных ниш, отказываясь от стандартизированных продуктов для массового рынка. Они уделяли все больше внимания формированию восприятия своего продукта потребителями, чем на сами продукты, щедро тратя на рекламу и бренд-менеджмент. Генри Форд как-то спросил: «Почему, когда мне нужна пара рук, к ним обязательно прилагается мозг?» К концу ХХ в. уже руки служили избыточным приложением к мозгу.

Тогда же экономика, в которой доминировали мужчины, начинает уступать место более нейтральной. Доля мужчин в возрасте от 16 до 64 лет, занятых на рынке труда, упала с 91 % в 1950 г. до 84 % в 2000 г., а доля женщин выросла с 37 до 71 %. Развитие «умной» экономики имело один из самых неприятных побочных эффектов: поразительный рост числа мужчин, бросавших работу вовсе – ради того, чтобы оказаться на попечении у государства.

В эту эпоху из чрева индустриальной Америки на свет появляется то, что Дэниел Белл назвал «постиндустриальное общество». Фокус экономической жизни сместился с производства вещей на взращивание идей – с фабрик в офис-парки, со сталеплавильных заводов в университеты. Специалисты в области информационных технологий и финансов стали наиболее востребованными. Доля ВВП США, формируемая финансовой отраслью и страхованием, довольно устойчиво росла с 2,4 % в 1947 г. до 7,6 % в 2006 г. Финансовая отрасль также привлекала людей, обладавших еще более редкими навыками, – например, владевшими ученой степенью по математике и физике. В 2007 г. четверть всех выпускников почтенного Калифорнийского технологического института нашла работу в финансовой сфере.

Один из способов продемонстрировать фундаментальные изменения в экономике, произошедшие после того, как мозг взял верх над мускулами, состоит в том, чтобы оценить общий вес экономики. В классическую индустриальную эпоху Америка измеряла свою мощь в размерах вещей: гигантские фабрики занимали акры земли, а гигантские шахты избороздили шрамами поверхность Земли. В 1980–1990-е гг. американская экономика делала все возможное, чтобы исполнить пророчество Карла Маркса о том, что «все сословное и застойное исчезает». Открытие электротехнических свойств кремния и достижения материаловедения означали, что объекты повседневного употребления можно делать все более миниатюрными и легкими. Радиоприемники больше не было необходимости упаковывать в шкафообразные ящики, чтобы вместить туда вакуумные лампы. Стенки металлических банок можно делать тоньше. Легкая волоконная оптика заменит медные провода. Архитекторы могут разрабатывать жилье, для которого потребуется меньше стали и цемента. Одновременно расширялся сектор услуг: все больше работников трудилось в офисных комплексах, а не на фабриках, или, даже если они и работали на фабрике, их задачи состояли в координации потоков продукции, а не в собственноручном производстве продуктов.

Это разрушило давно сформировавшуюся связь между экономическим ростом и физическим объемом вводимых в оборот ресурсов и выпущенной продукции. Реальный ВВП США в период 1980–2000 гг. удвоился, но общий тоннаж нетопливного сырья, потребленного американской экономикой, в эти два десятилетия почти не менялся. Это значило, что единственное объяснение роста ВВП лежит в области идей.

Падение веса экономики в отношении реального ВВП несло многочисленные выгоды. Это снижало объем отходов и уровня загрязнения окружающей среды. Соотношение затрат к производству улучшалось, снижая нагрузку на весь мир. Кроме того, это ускоряло мировую торговлю. Чем товары легче, тем проще и дешевле их перемещать через границы. Логическим завершением этого стал вывод о том, что, если вы превратите физические объекты в виртуальные, их можно будет пересылать из одной страны в другую по интернету. Сегодня трехмерная печать позволяет отправлять в любую точку мира физические объекты в виртуальной форме.

Наступление женщин на рынок труда полностью изменило тональность жизни в Америке. Это был вопрос количества: в 2000 г. женщины составляли примерно половину общей численности рабочей силы в США и только половина этих работающих женщин были замужем. Это был вопрос и статуса: женщины быстро делали карьеру в выбранных ими профессиональных группах. В 2014 г. женщины управляли некоторыми из лучших американских компаний – такими как PepsiCo, Archer Daniels Midland, и W. L. Gore; составляли около 51 % профессиональных трудящихся; получили примерно 60 % университетских степеней; открыли около 40 % новых фирм.

Феминистская революция прошла настолько успешно, что очень просто забыть, насколько недавними были эти перемены. В некоторых профессиях женщины появились довольно рано: к 1920 г. женщины составляли 50 % офисных работников (в 1870 г. – лишь 2,5 %) и около 90 % всех машинисток и стенографисток. Однако эти профессии были изолированными, специализированными и зачастую не слишком престижными. США активно прибегали к использованию женского труда во время Второй мировой войны, когда образ «Клепальщицы Рози» отражал пересмотр ожиданий, связанных с положением женщины в обществе, и 5,2 млн женщин влились в состав рабочей силы страны. Однако во время беби-бума женщины вернулись к ведению домашнего хозяйства, а коэффициент рождаемости вырос с 2,4 в 1945 г. до 3,8 в 1956 г., возраст первого замужества у женщин упал с 21,5 лет в 1950 г. до 20,4 лет в 1970 г.

Еще в 1960-е гг. женщины исполняли лишь черную работу, а сексизм был в порядке вещей. В «Кабинете новых горизонтов» Джона Кеннеди не было ни одной женщины. В сенат попали только две дамы, одна из которых унаследовала этот пост от мужа. В 1960 г. женщины составляли лишь 6 % американских докторов, 3 % юристов и менее 1 % инженеров. Ни в Принстоне, ни в Йеле не было женщин-профессоров, а в Гарварде – только одна. Гарвардская школа бизнеса была исключительно мужским клубом, а на юридических факультетах американских вузов училось лишь 3,6 % студенток.

Эти низкие цифры отражают глубоко укоренившиеся в обществе взгляды. Проведенное в 1961 г. среди старшекурсников исследование показало, что большинство студенток прежде всего желали были матерями «преуспевающих детей» или женами «значительных людей». Около 60 % девушек, поступивших в колледж, бросали учебу, не окончив ее, – часто для того, чтобы помочь мужьям получить образование. Уильям Джордан, президент женского колледжа Рэдклифф, говорил только что поступившим первокурсницам, что система образования Рэдклиффа сделает их великолепными женами и матерями и, возможно, позволит им выиграть самый ценный приз – брак с выпускником Гарварда.

В 1966 г. рекламный отдел Йельского университета назвал обучение в Йеле возможностью узнать, что такое «быть мужчиной». В 1969 г. Фрэнсис фон Штаде, декан первого курса Гарвардского университета, сказал: «Когда я вижу умненьких, хорошо обученных, но скучноватых домохозяек, обучавшихся в "Семи сестрах", я, честно говоря, содрогаюсь при мысли об изменении соотношения мужчин и женщин в Гарварде… Проще говоря, я не вижу, чтобы женщины с высшим образованием могли в обозримом будущем сделать какой-то особенно существенный вклад в общество. Я считаю, что они не перестанут выходить замуж и/или рожать детей. Если же они все-таки сделают это, то они не справятся со своей нынешней ролью женщин».

Однако эти давно укоренившиеся предрассудки менялись с поразительной быстротой. С затуханием беби-бума в середине 1960-х гг. женщины все активнее пополняли число работников. Доля работающих женщин «в расцвете сил» (в возрасте от 25 до 45 лет) возросла с 44,5 % в 1964 г. до 69,6 % в 1985 г. и 76,8 % в 1999 г. С количеством пришло и качество: женщины быстро поднимались по профессиональной карьерной лестнице, росли их зарплаты. Соотношение ежегодной медианной зарплаты женщин и мужчин выросло с 58 % в 1975 г. до 71,6 % в 1990 г. и 77,4 % в 2010 г. Она продолжает расти – хотя и не так быстро, как женщинам хотелось бы.

Несмотря на то, что эти перемены часто связывают с женскими движениями и радикальными текстами вроде «Загадки женственности» Бетти Фридан, их более глубокие причины были экономическими и технологическими. Когда грубая сила значила больше, чем мозги, мужчины обладали врожденными преимуществами. По мере того как все более важным становился интеллект, два пола уравнивались. Рост сектора услуг (где женщины могли конкурировать наравне с мужчинами) и падение промышленности (где они этого не могли) обеспечило выравнивание условий для всех.

Спрос подкреплялся предложением: женщины все чаще проявляли желание и способность работать вне дома. Свою роль сыграл пылесос. Развитие технологий сократило время, необходимое для выполнения традиционно женской работы по уборке и приготовлению пищи. Еще более существенную роль сыграли противозачаточные таблетки. Распространение этого контрацептива не только позволило женщинам выходить замуж позже, но и мотивировало их тратить больше времени и сил на приобретение навыков, особенно тех, что требуют много усилий для овладения и нескоро окупаются. Понимание того, что им не придется оставить учебу, скажем, на юридическом факультете ради того, чтобы родить ребенка, делало образование более привлекательным.

Распространение высшего образования серьезно улучшило шансы женщин найти хорошую работу, повысив их стоимость на рынке труда и вытеснив архетип матери-домохозяйки с места ролевой модели архетипом женщины, успешной в своей профессии. Женщины, получившие лучшее образование, всегда имели больше шансов найти работу, чем другие, даже после рождения детей. В 1963 г. в США 62 % женщин, окончивших колледж, были трудоустроены; а среди тех, кто получил только школьное образование, таких было лишь 46 %. Сегодня трудоустроены 80 % американок с высшим образованием, 67 % тех, кто получил только школьное образование, и лишь 47 % тех, кто школу не окончил.

Рост числа работающих женщин значительно увеличил объем производства и производственный потенциал экономики. Этот рост стал возможен отчасти и благодаря повышению производительности в других отраслях экономики: он отражал тот факт, что уборка дома или совершение покупок упростились.