31
Поиск

Вопрос, который мне задают чаще всего, звучит так: «Изменило ли тебя путешествие на Луну?» Я бы предпочел думать, что остался тем же человеком, которым был всегда, потому что до сих пор вставляю в штанины по одной ноге за раз, из моих ран все еще течет красная кровь, и я должен вносить в срок платежи по ипотеке, ну и всё остальное. Но как могла жизнь на другой планете не вызвать по крайней мере некоторых изменений? Конечно, прогулка по Луне и прогулка по Мейн-стрит – это два очень разных опыта. Я всегда могу пройти еще раз по Мейн-стрит, но никогда не вернусь в мою долину Тавр-Литтров, и этот непреложный факт держит меня в состоянии тяжелого беспокойства. Это был, наверное, самый яркий момент моей жизни, и я не могу туда вернуться.

Обогащенный одним событием, которое больше, чем жизнь, я не могу позволить себе роскошь оставаться обычным. Когда ты стоишь на лунной поверхности и смотришь на нашу Землю, возникает такое сильное чувство благоговейного трепета, что от него заплачет даже Алан Шепард. Люди пытаются теперь существовать в рамках парадокса – быть в этом мире после посещения другого. Наверное, поэтому некоторые путешественники на Луну имеют тягу к отшельничеству.

Я провел много лет, пытаясь найти Новое Большое Дело, которое могло бы заменить мне великое лунное приключение, и все время спрашивал себя: «Ну и куда же теперь, Колумб?» Я понимаю, что другие смотрят на меня иначе, чем я сам, потому что я один из 12 человеческих существ, которые стояли на Луне. Я сжился с этим и с той огромной ответственностью, которую это налагает, но что касается подходящего нового дела – нет ничего даже близкого.

Мы оставались на окололунной орбите еще двое суток, чтобы закончить исследования Луны по программе «Аполлон». У меня были сомнения по этому поводу, но я пошел на компромисс с Джеком и его коллегами-учеными на последних этапах планирования нашей экспедиции. Для меня после того, как наша основная цель была достигнута, причем с невероятным успехом, болтаться на орбите вокруг Луны хотя бы немного дольше, чем это абсолютно необходимо, казалось ненужным риском, практически – ожиданием чего-нибудь потенциально катастрофического, что может случиться.

Наконец наступил критический момент, когда мы включили позади Луны ракетный двигатель для старта к Земле и вырвались с окололунной орбиты. Когда мы вышли из-за края Луны, направляясь домой, первое, что услышал ЦУП, был голос Дина Мартина, который опять напевал «Возвращаясь в Хьюстон».

Жемчужиной обратного пути был звездный час Рона – Капитан Америка выполнил фантастический выход, чтобы достать пленку и результаты его экспериментов на орбите вокруг Луны. Мы провели телевизионную пресс-конференцию, но, похоже, нас уже воспринимали как новость вчерашнего дня, потому что телеканалы не нашли времени поставить ее в эфир. Наше приводнение в Тихом океане 19 декабря 1972 года стало концом исторической эры. Мы сели в пределах видимости от «Тикондероги», старого дома Рона Эванса, проглотили по настоящему сэндвичу, прошли медосмотр и приняли традиционный звонок президента. Через два дня мы вернулись на Эллингтон, где несколько сотен человек ждали нас на пронизывающем декабрьском ветру. Когда Трейси повисла у меня на шее, я не мог не подумать: «Слава Богу, обошлось без «Черного сентября»».

Рождество в этом году было особенным, и, чтобы запомнить его как следует, мы устроили самый безумный праздник по случаю приводнения у судьи Роя Хофхайнца на верхнем этаже отеля Astroworld. Мой приятель Джимми Демаре стоял у рояля и пел хоралы, а вице-президент США Спиро Агню произносил тосты. Боб Андерсон, мой хороший друг и главный исполнительный директор Rockwell International, пригласил нас в Бимини на новогодние выходные. Доктор Камень отказался, а мы с Роном приветствовали такую возможность. Мы уже закончили первые послеполетные отчеты, и в праздники могли отдохнуть с семьями и поразмыслить о полете.

Но точно так же, как достопочтенный д-р Ларри Поланд устроил мне партизанскую войну после «Аполлона-10», на этот раз в лесу притаился сенатор Уильям Проксмайр, председатель комитета по ассигнованиям. Его привела в бешенство наша поездка в Бимини. Он заявил, что мы с Роном получили отдых, оплаченный правительственным подрядчиком, и что Rockwell каким-то образом мог извлечь прибыль из нашего короткого отпуска. Вскоре NASA погрузилось в это дело, и через несколько недель после того, как я командовал одним из самых успешных полетов «Аполлона», я получил письменный выговор. Этот инцидент довольно долго беспокоил меня, но в конце концов я понял, что это только политика, и поднялся выше его.

Через несколько месяцев мы совершили экстраординарный тур по Америке, посетив 29 штатов и 53 города, где люди выражали нам благодарность, а потом, побывав в качестве гостей на официальном обеде в Белом доме, были отправлены президентом во всемирный тур, чтобы продемонстрировать флаг в таких дырах, о которых я никогда прежде и не слышал. Мы объехали все страны экваториального пояса в Африке и Азии, включая Пакистан, Индию и Филиппины, где отметили 4 июля на балконе дворца Малакарьян, запуская фейерверки вместе с президентом Маркосом. В течение двух лет после нашего тура почти каждый президент и диктатор, который нас принимал, был либо убит, либо удалился в изгнание или готовился к этому.

Приемы, парады и путешествия приносили, конечно, лишь ложное чувство эйфории, потому что на самом деле меня интересовало одно: Что делать? Куда теперь идти?

Я непрерывно работал на подготовке к космическим полетам с момента первого назначения в дублирующий экипаж «Джемини-9» и жил на головокружительной скорости, как будто я сходил с одного скоростного поезда только для того, чтобы тут же сесть в другой. Теперь поезда остановились, и я стоял посреди пустого депо, не имея представления, чем заняться. Тринадцать лет моей жизни пролетели так быстро, что я их толком не заметил. Я встречался с президентами и папами, моими друзьями стали знаменитости всех видов, но никто из них не мог решить моей дилеммы.

По контрасту с моей личной неустроенностью, в Соединенных Штатах чувствовалась смена ветра, происходили перемены к лучшему. Проблемы еще не были позади, но всё неумолимо двигалось к более спокойному периоду, и вскоре вчерашние бунтари стали юристами и бухгалтерами. Оглядываясь назад, историки могут считать белый шпиль «Аполлона-17» путевым знаком, после которого дорога становится легче. В течение нескольких лет закончилась вьетнамская война, пленники вернулись домой, и один из самых разделенных периодов в американской истории ушел в прошлое.

После «Аполлона-17» космический буфет остался почти пуст. Для меня не было работы на «Скайлэбе», но когда началось долгожданное совместное предприятие с русскими, известное как Экспериментальный проект «Аполлон – Союз», я вошел в команду переговорщиков, представляя в ней американских астронавтов. Мне снова приходилось жить вдали от дома столь же долго, если даже не дольше, и Барбара с трудом принимала это. С 1973 по 1975 год я много раз ездил в Советский Союз и, к моему приятному удивлению, приобрел на долгие годы друзей среди прежних смертельных врагов – советских космонавтов.

Некоторое время я думал над тем, чтобы побороться за право командовать одним из первых шаттлов, но хотя эти «птицы» и представляли следующее поколение космических аппаратов, я уже успел побывать намного дальше, чем те околоземные орбиты, где им предстояло находиться, и я решил, что пусть они летают без меня. Со своим отличным резюме я был прикован к столу, хотя на самом деле хотел летать.

Я старался подходить к делу реалистично, понимая, что не так уж много осталось такого, что я мог бы выполнить, и в конце концов встал перед фактом: «Я не полечу на Марс. Я не вернусь на Луну и, честно говоря, скорее всего, вообще не вернусь в космос». «Аполлон» закончился, и золотая эра исследований NASA быстро отступала в смутную память.

ВМС США хотели бы, чтобы я возглавил их тактическую космическую программу. Это означало место в Пентагоне и обещало две адмиральских звезды. Захватывающая возможность, но уж если возвращаться на действительную службу, я бы предпочел командовать авианосцем, а не заниматься офисной работой, даже если к ней прилагался адмиральский штандарт. Но я получил досрочно звания до капитана 1-го ранга включительно, и теперь был в слишком высоком чине, чтобы командовать авианосцем. Моя личная уловка-22 прочно сковала меня.

Я вышел в отставку из ВМС и покинул NASA в июне 1976 года, все еще в поисках следующего большого дела.

Периодически предпринимались попытки заманить меня в политику, сначала в качестве сенатора от Иллинойса, а затем несколько раз – в Конгресс штата Техас. Для самолюбия это было бы неплохо, но меня это не интересовало. Я предпочитаю кампании другого рода – например, разговор с классом заинтересованных школьников, где мое появление действительно важно и может на них повлиять. Ничто не дает мне большего удовлетворения, чем видеть ребенка, который уходит с огнем в глазах, чем молодое лицо, наполнившееся вдохновением и желанием идти за мечтой оттого, что я сказал что-то важное.

Дело в том, что я твердо верю: сегодняшние ученики начальной школы составят экипаж первого космического корабля, который возьмет нас на Марс. Эти дети не хотят просто вернуться на Луну, где мы уже были, и их не удовлетворят полеты вокруг Земли в течение многих недель или месяцев. Мы уже жили на другой планете и имеем полное право назвать Вселенную своим домом, так что они захотят продвинуться дальше, а Марс – это следующий большой скачок для человечества.

Такая экспедиция, скорее всего, будет международным предприятием и потребует ресурсов и талантов многих стран. Среди астронавтов, которые отправятся в дальний путь, будут не только пилоты. Экипаж численностью от шести до десяти человек, вероятно, будет включать множество специальностей, и не только из научной области, но из сферы искусства, так что поэт или художник, которого мы все захотим послать в космос, может получить свой шанс.

У этого экипажа много времени, чтобы созреть, потому что сейчас, на пороге XXI века, мы еще не готовы к большому скачку к Марсу. Развитие техники все еще идет, хотя некоторые решения, лежащие сегодня на полке, и могут помочь нам добраться туда. Путь к Марсу, как мы его видим сегодня, потребует многих месяцев на перелет, затем, вероятно, нахождение на планете в течение примерно двух лет, чтобы оправдать его, и обратное семи- или девятимесячное путешествие домой. Но к тому времени, как мы начнем подготовку к такой экспедиции, техника продвинется вперед и сможет дать астронавтам новые двигательные системы, которые ускорят перелет, точно так же как изобретение парусов, деревянного корпуса и примитивных средств навигации позволило первым мореходам пересечь обширные пространства океанов – когда время пришло.

Главная причина, по которой мы вновь вернемся в дальний космос, состоит в том, что мы должны это сделать. Это необходимость, а не вольная прихоть, и жажды научного знания еще недостаточно для исследования и освоения, потому что мы не знаем в действительности, что найдем на Марсе. Мы отправимся туда, потому что это диктует логика, потому что любопытство человека как вида не позволит нам больше оставаться взаперти на родной планете. Человечество должно исследовать, потому что хочет знать, что там, за холмом или за поворотом. Вдохновение, пот, вызовы и мечты привели нас на Луну и поведут к Марсу и далее. В этом наше назначение.

Мой переход в частный сектор совпал с последней главой нашего брака с Барбарой. Работа дала мне интересные возможности и иной стиль жизни, но я оказывался вдали от дома столь же часто, как и раньше.

Более высокая зарплата помогала, но не могла полностью решить наших проблем, которые, впрочем, никогда не упирались в средства.

Мы все еще жили в небольшом домике в замкнутом пространстве Нассау-Бей, но уже не были частью активного отряда астронавтов. Сюда въезжали новые молодые ребята с семьями, но им не приходило в голову, что нам может быть интересно участвовать в их вечеринках, или пообедать у них дома и познакомиться поближе. Удивительно, но для этого нового поколения мы, самые общительные из людей, стали чем-то вроде Джона и Анни Гленн или Алана и Луизы Шепард, на которых мы в свое время смотрели как на недоступных, хотя они таковыми не были. Кэптен Сернан три раза летал в космос и ходил по Луне! А Барбара почти так же популярна, как кинозвезда! Мы просто не можем пригласить таких людей на сосиски и картофельный салат! А в результате нам казалось, что нас изгнали из клана.

В 1977 г. мы купили новый дом в богатом районе Мемориал в западной части Хьюстона, полагая, что от переезда дела пойдут лучше, но, конечно, этого не случилось. В 1980 году, когда Трейси исполнилось 17 лет, мы с Барбарой расстались, а следующим летом оформили развод. Оглядываясь назад, я понимаю, что она, как и многие другие жены в нашей программе, устала быть Миссис Астронавт. Да, это были годы, полные до краев, но они прошли, и теперь она хотела сама что-то значить. Она заметила как-то: «Мое имя не назовут в исторических книгах как имя человека, который что-то сделал, хотя я знаю, что сделала». На самом деле все наши удивительные жены должны остаться в истории.

Мои деловые интересы сегодня находятся в Хьюстоне, но мое сердце живет на другом конце штата, на ранчо в 400 акров вблизи Керрвилла, в безмятежной холмистой части Техаса. Я прилетаю туда на двухмоторном самолете «Сессна Голден Игл» при первой возможности. Это не ракетный корабль, но он связывает меня с «Челленджером», «Сну-пи» и пилотажными «стингерами» и утоляет непрекращающуюся тягу к авиации. Я люблю находиться в этой кабине, отсекая косматые верхушки у пурпурных вечерних облаков, когда лечу в свой новый Каме-лот, всякий раз вместе с одной из моих собак, свернувшейся возле меня на полу.

Часы, проводимые в воздухе, дают мне много времени на раздумья о том, для чего все это в действительности было, и ответа я пока не нашел. Быть может, пройдет еще сто лет, прежде чем мы поймем истинное значение «Аполлона». Исследование Луны не было эквивалентом строительства пирамиды или еще какого-нибудь ненужного монумента технологии. Оно больше похоже на Розеттский камень, на ключ, которым можно открыть еще непредставимые мечты. Наше наследие состоит в том, что люди больше не прикованы к Земле. Мы открыли дверь в завтра, и наши путешествия на другое небесное тело – это высшая степень триумфа в Эпоху Достижений. А если говорить о цене, то это была самая выгодная сделка в истории.

Иногда кажется, что «Аполлон» случился раньше срока. Президент Кеннеди ушел далеко в XXI век, выдернул оттуда десятилетие и аккуратно вмонтировал его в 1960-е и 1970-е. С точки зрения логики, после «Меркурия» и «Джемини» мы должны были перейти к строительству шаттла, а затем орбитальной станции, и только после этого замахнуться на Луну. В действительности мы сделали невозможное, а после этого начали с чистого листа – всё равно как если бы наша молодая нация решила никогда более не пересекать Миссисипи после того, как Льюис и Кларк достигли Тихого океана.

Я часто вспоминаю тот холодный зимний день, когда я стоял у могилы Роджера Чаффи на Арлингтонском кладбище, думая о том, не станут ли последние ноты горнов похоронным звоном по нашей космической программе. Нет, мы побывали на Луне, и ясно, что мы не только пережили пожар «Аполлона-1», но и преуспели сверх всякого воображения. Однако вопрос теперь ставится так: «А почему мы не пошли дальше?»

Наша нация нетерпелива и переменчива даже в отношении самых поразительных достижений. После того, как мы высадились на Луну шесть раз, быть может, нам и вправду следовало взять паузу и подумать о том, что мы узнали, прежде чем делать следующий шаг в космосе. Поэтому «Скайлэб» и шаттл были стоящими направлениями для «космических» долларов на этом промежуточном этапе. Но проходили годы, и агрессивный дух сменился осторожностью, и мы уже не хотели предпринимать таких шагов, если успех не гарантирован. Гибель космического шаттла «Челленджер», которую увидели по телевизору миллионы людей, усилила решимость сделать путешествия в космос безопасными, каковыми они быть не могут. Печально об этом думать, но то, что мы совершили за десять лет в гонке к Луне, сегодня, вероятно, потребует вдвое больше времени, даже если удастся собрать национальную волю и средства, что само по себе является серьезным вопросом.

Мое чувство неуязвимости получило от реальной жизни большую прививку в 1990 году, когда во сне внезапно умер Рон Эванс. Как могло случиться, что человек, который совершил более сотни боевых вылетов во Вьетнаме и слетал к Луне, покинул этот мир так просто? Мало было в моей жизни дел столь же трудных, как произнести речь на его поминках, но я нашел выход в поэме «Высокий полет», зная, что Рон наконец-то «простер ладонь – и тронул Божий лик». Он был очень важным для меня человеком, с которым я совершил путешествие всей жизни.

Хотя у нас мало общего, мы с Джеком Шмиттом остаемся добрыми друзьями – наше взаимное уважение зиждется на общей памяти о действительно уникальных событиях. Оглядываясь назад, я понимаю, что отбор в качестве астронавта поставил его в почти невозможную ситуацию, и, безусловно, мы не помогли ему влиться в брутальное братство летчиков-испытателей. Джек оказался редким и талантливым человеком, который преодолел все препятствия, чтобы выйти на лунную поверхность, а там доказал, что ученый действительно заслужил место у стола первопроходцев.

С годами я заключил с собой перемирие, которое позволяет Луне хранить свои секреты, а мне – жить в настоящем, а не в прошлом, с любимой семьей, с хорошими друзьями и интересной работой. Думаю, что я получил особое благословение, и мне была дарована новая жизнь после того, как закончилась первая.

В 1984 году я встретил Джен Нанну, симпатичную темноволосую леди, которая утверждала, что впервые обратила на меня внимание, глядя в своей комнате по телевизору, как я выхожу из «Аполлона-17». «Наконец-то у них появился высокий астронавт», – сказала она тогда, а затем напрочь забыла и обо мне, и о космической программе, пока мы не встретились на вечеринке в Хьюстоне. Мы поженились в 1987 году в небольшой церкви в горах Сан-Вэлли в Айдахо, и я обрел якорь стабильности и чувство направления в моем бурном и дрейфующем существовании, а затем и новый, более богатый способ смотреть на жизнь.

Эта женитьба дала мне еще двух прекрасных дочерей, Келли и Даниэллу, и теперь у меня растет целый выводок внуков, включая близнецов Трейси. Этот личностный рост стал для меня радостью, потому что, хотя я и сохранил тягу к соперничеству, меня уже не ограничивало туннельное зрение моих космических лет. Джен, девочки, их мужья и дети всегда занимают главное место в моих мыслях. Колумб нашел свой дом.

Всем, кто знает меня, известно, что в моей жизни всегда была еще одна важная женщина. Моя гражданская карьера сделалась намного радостнее, когда в ее начале я переговорил с маленькой, но очень активной девушкой из Теннеси, которая хотела получить работу моего секретаря. Клэр Джонсон – это одна из стальных магнолий американского юга, которая стала не только моим помощником, но и очень важным для меня человеком.

Мое самое любимое время теперь проходит на ранчо, где я кормлю скотину или возюкаюсь в грязи, вкапывая столбы. Холодными вечерами, когда рядом с открытой дверью потрескивают дрова в каменном очаге, мы с Джен наблюдаем, как олень приходит напиться из пруда и, ничего не боясь, щиплет траву вместе с коровами. Три наших лабрадора валяются ленивой кучей, внуки шныряют кругом. Идиллическое ощущение.

В один из таких вечеров я смотрел, как восходит Луна – полная и болезненно-яркая. Когда я вижу ее такой, я могу мгновенно перенестись обратно, в долину, которую однажды называл домом, – местом, где у меня было жилье, работа и машина, чтобы ездить на работу. Камни и горные массивы купаются под лучами Солнца, и я опять чувствую дрожь от абсолютного безмолвия и осознаю присутствие Земли в небесах. Воспоминания совершенно четкие, чем-то похожие на детские, об амбаре и кукурузных полях на ферме деда, или когда мама и папа везут нас с сестрой в отпуск в такие места, о которых мы лишь мечтали. Некоторые вещи не становятся менее реальными оттого, что произошли в далеком прошлом.

Тем вечером, когда Луна медленно поднялась над холмами, я взял на руки мою пятилетнюю внучку Эшли, точно так же как когда-то ее мать, Трейси, под похожим ночным небом. Я решил, что теперь она, пожалуй, уже достаточно взрослая, чтобы понимать и запоминать, и приготовился рассказывать.

Но еще до того, как я начал говорить, она указала вверх и заявила взволнованным голосом: «Поппи, вот твоя Луна!» Она всегда называла меня так, не знаю, почему.

«А ты знаешь, как далеко от нас Луна, Мелкая?» – спросил я.

Она выглядела озадаченной, потому что ребенок в этом возрасте, наверное, не может воспринимать такие расстояния, поэтому я пустился в объяснения, выбирая знакомые для нее слова. «Она очень, очень далеко в небе, там, где живет Бог, – сказал я. – Поппи летал туда на ракете и прожил на этой Луне целых три дня. Я даже написал там на песке инициалы твоей мамы».

Эшли посмотрела на Луну немного дольше, потом опустила глаза и встретилась со мной взглядом, и увидела не какого-нибудь могучего космического героя в скафандре из эпохи до ее рождения, а только своего седоволосого дедушку. Насекомые и звери начинали свои ночные песни, несколько антилоп, промелькнувших в тени, отвлекли ее внимание. Она начала ерзать и всё больше беспокоиться, потому что хотела дать лошадям по морковке, прежде чем идти спать. Однако она еще раз подняла взгляд и вновь посмотрела на меня. «Поппи, – сказала она, – я не знала, что ты бывал на небесах».

Я почувствовал толчок, почти что электрический удар, когда обдумал слова внучки. Ее невинный взгляд на жизнь раскрыл загадку, которая тревожила меня столько лет. Мои космические путешествия имели целью не просто Луну, но нечто намного более богатое и глубокое – они говорили о значении моей жизни, взвешивая не только факты из моего мозга, но и чувства моей души. В это мгновенье я как будто вновь стоял в другом мире и смотрел на нашу голубую Землю в глубокой черноте космоса. Слишком много логики. Слишком много намерения. Слишком прекрасно, чтобы произойти по воле случая. Мое предназначение состояло в том, чтобы стать не только первопроходцем, но и вестником космоса, апостолом будущего.

Слишком много лет я остаюсь последним человеком, прошедшим по Луне. Сегодня где-то на Земле живет маленькая девочка или мальчик, обладатель непреклонной воли и смелости, которая снимет с меня эту сомнительную честь и унесет нас туда, где нам надлежит быть.

Я крепко обнял Эшли. Она только что искупалась и пахла свежестью и чистотой, она была оживленной, и детская присыпка пленяла намного сильнее, чем далекий и пыльный парфюм богини Луны. У меня было прекрасное вчера, но Джен, мои дети и внуки – это надежда завтрашнего дня.

«Да, Мелкая. – Я понес маленькую смеющуюся девочку к конюшне. – Твой Поппи был на небесах. Действительно был».