Лидер отрасли биотехнологий, компания Monsanto стала источником противоречивых сообщений о роли генетически модифицированных культур в мировом сельском хозяйстве. В 1990 году ведущий ученый Monsanto Говард Шнейдерман опубликовал работу о технологии модификации генов, в которой приводил ее многочисленные преимущества, но также предупреждал, что ГМО – не панацея от всех проблем и не универсальное решение для удовлетворения сельскохозяйственных нужд всех стран мира, настаивая на том, что технология не должна быть использована для того, чтобы заставить фермеров перейти к монокультуре и товарной культуре. Тем не менее компания-гигант Monsanto преследовала собственные цели, действуя настойчиво и продуманно. В частности, основное ее внимание было обращено на выведение нескольких стандартизированных разновидностей хлопка и кукурузы, устойчивых к сорнякам и насекомым, причем эти новые сорта специально разрабатывались под товарную монокультуру.

Антрополог Доминик Гловер проследил это расхождение между прогрессивным научным видением и корпоративной практикой с того самого момента, как Monsanto стала признанным гигантом в области биотехнологий. В 1970-е годы деятельность корпорации была сосредоточена на производстве химических продуктов из нефтяного сырья, в том числе и использовавшихся в сельском хозяйстве. Со временем данное предприятие стало рискованным. Ведь прибыль зависела от цены на нефть и не была гарантирована даже в лучшие времена. Зеленая революция вывела сельское хозяйство на новый уровень, появились новые разновидности злаков, новые системы ирригации, новые пестициды и синтетические удобрения, позволившие увеличить производство вдвое в период с 1961 по 1985 год. Однако после нескольких десятилетий поток инноваций начал иссякать, и находить новые агрохимикаты, более эффективные, чем уже существующие на рынке, становилось все труднее.

Проблемы у Monsanto начались, когда обнаружилось, что некоторые из производимых ими химикатов – включая диоксины и полихлорированные бифенилы (ПХБ) – оказывают негативное воздействие как на здоровье человека, так и на окружающую среду. Началась волна судебных исков, над будущим компании нависла угроза. Чтобы выжить, Monsanto оставалось полагаться на один-единственный гербицид – мировой бестселлер «Раундап», он же глифосат. Данный продукт пользовался огромным успехом, но долго полагаться на него не приходилось, поскольку патент на продукт имел ограниченный срок действия. Компании стоило задуматься о расширении ассортимента.

В 1973 году Стэнли Коэн и Герберт Бойер создали первый трансгенный организм (с ДНК, взятой от другого вида): они вырезали участок генетического кода одной бактерии и вставили его в геном другой. Оказалось, что биотехнология – в особенности модификация генов – многообещающая отрасль, в которую стоит вложиться. Итак, Monsanto упразднила подразделения по производству химикатов и пластика и преобразилась в пионера биотехнологий. Первым опытом в области коммерческих генно-модифицированных культур стала соя Roundup Ready, устойчивая к глифосату – то есть к «Раундапу» (что существенно активировало продажи самого гербицида). Достаточно засеять поля генетически модифицированной соей и залить их «Раундапом» – и о сорняках можно забыть, при этом посевы злака не будут затронуты. В 1994 году устойчивая к глифосату соя была допущена для сельскохозяйственного применения в США. А в 1996 году Monsanto решила представить свой продукт на европейском рынке. И выбрала для этого самый неподходящий момент.

Методы промышленного сельского хозяйства и подход правительства вызывали очень серьезные подозрения. Десятью годами ранее британский скот поразила эпидемия губкообразной энцефалопатии крупного рогатого скота (ГЭКРС), также известной как коровье бешенство. Коровы, ставшие жертвой этой ужасной и неизлечимой болезни, начинали – после долгого инкубационного периода – запинаться и спотыкаться, становились агрессивными и умирали. Эпидемия продлилась с 1986 по 1998 год.

В конце концов был найден источник болезни – телятам давали белковые добавки (мясокостную муку), содержавшие мясо овец, больных скрейпи. За этим последовал запрет на мясокостную муку в качестве пищи для скота; миллионы голов были отправлены на убой. Однако к тому моменту сотни тысяч животных, вероятно зараженных страшной болезнью, уже попали в пищевую цепочку человека. Опасались, что могут последовать случаи заражения людей после употребления такого мяса, но британское правительство поспешило заверить население страны в отсутствии какой-либо угрозы. В 1990 году министр сельского хозяйства Джон Гаммер, желая продемонстрировать безопасность британской говядины, вместе со своей четырехлетней дочерью Корделией публично съел гамбургер. Но вскоре после этого появились первые случаи недомогания среди населения, сильно напоминавшие человеческую форму губкообразной энцефалопатии: больные начинали спотыкаться, появлялась дрожь, в конце концов люди впадали в кому и умирали. Мозг умерших пациентов становился пористым и губкообразным – совсем как у коров с ГЭКРС. Дополнительные исследования подтвердили связь между ГЭКРС и вариантом заболевания, встречавшимся у людей, – он известен как вариант болезни Крейтцфельдта – Якоба, английская аббревиатура vCJD. Несмотря на небольшое число жертв этого заболевания по сравнению с другими (пик эпидемии пришелся на 2000 год, когда от него умерло 28 человек), в способе распространения болезни Крейтцфельдта – Якоба было что-то особенно ужасное.

В 1996 году британское правительство в конце концов признало возможный риск для здоровья в связи с потреблением мяса животных, зараженных ГЭКРС, но к тому времени общество уже потеряло всякое доверие к технологиям промышленного сельского хозяйства и действиям правительства. Именно в этот момент на сцене появляется Monsanto. Власти Евросоюза одобрили ввоз генно-модифицированной сои, тем не менее британские потребители отнеслись к продукту с недоверием. Таблоиды учуяли сенсацию и подлили масла в огонь. В 1998 году The Telegraph опубликовала статью принца Чарлза «Семена катастрофы», в которой автор предупреждал о том, что, перемещая гены между различными видами, «человек посягает на то, что принадлежит Богу, и ему одному». Гринпис также запустил несколько крупных кампаний против ГМО. Боязнь генетически модифицированных организмов постепенно охватила все общество. Их представляли чудовищными творениями вышедшей из-под контроля науки, а СМИ даже придумали ГМО прозвище – «франкенпродукты». В супермаркетах по всему Евросоюзу стали запрещать продажу товаров с ГМО.

В ответ Monsanto выступила с собственной рекламной кампанией, настойчиво пропагандирующей потенциал использования ГМО в гуманитарных целях, под громким лозунгом «Тревога о голодающих будущих поколениях не накормит их. Это сделает биотехнология». В 1999 году директор Monsanto Боб Шапиро выступил на Четвертой ежегодной бизнес-конференции Гринписа. Он заявил, что стремится к диалогу, а не к спору. По мнению Шапиро, его компания действительно была виновата, и вина ее заключалась в слишком сильной уверенности в потенциале полезного применения технологии генетической модификации. Выступление директора Monsanto слишком уж напоминало неискреннее извинение. Он настойчиво подчеркивал возможные преимущества использования биотехнологии – сокращение потребления воды, эрозии почв и выбросов углекислого газа, – но для многих эти слова были не более чем пустым звуком, ведь ГМО, который компания хотела поставлять в Европу, представлял собой сою, устойчивую к гербицидам. И тогда, насколько продуктивным ни оказалось бы новое растение, данный проект воспринимался как попытка Monsanto продавать еще большие объемы своего бестселлера-гербицида. Говорят, что даже Робб Фрэйли, один из ведущих ученых компании Monsanto, жаловался: «Если единственное, чего мы можем добиться, – это рост продаж этого дурацкого гербицида, то нам не место в этой сфере». Однако в реальности действия компании абсолютно не соответствовали ее заявлениям.

На той же конференции Питер Мелчет, исполнительный директор Гринписа в Соединенном Королевстве, заявил, что «общественность внимательно изучила предложение и отказалась от него. Люди все меньше доверяют большой науке и крупному бизнесу». Он также предположил, что, в соответствии с ценностями цивилизованного общества и уважения к живой природе, вслед за Европой от ГМО откажутся и другие регионы мира. И он оказался прав. Оппозиция ГМО скоро нашла поддержку по всему земному шару. В 1999 году аналитики из Deutsche Bank объявили о «конце ГМО».

В 2006 году, в ответ на иски со стороны США, Канады и Аргентины, Всемирная торговая организация объявила о том, что мораторий, наложенный де-факто странами Европейского союза на продукты, содержащие ГМО, представляет собой незаконную меру и что риск здоровью населения при употреблении ГМО не подтвержден научными исследованиями. Однако правительства стран были не единственными, кто препятствовал торговле ГМО: потребители и супермаркеты продолжали политику сопротивления. Эпидемия ГЭКРС пробудила в европейцах боязнь рисков, в особенности связанных с крупным бизнесом.

Компания Monsanto, никогда не отличавшаяся безупречной репутацией, стала воплощением дьявола. Поищите в интернете сообщения с тэгом #monsantoevil, чтобы составить хотя бы общее представление о ненависти и недоверии общества по отношению к гиганту биотехнологий. С этим образом «суперзлодея» неразрывно связано восприятие самой технологии генетической модификации, а также тех «семян катастрофы», которые готовы сеять лишь абсолютно самодовольные люди. По всей видимости, неудачный выпуск на рынок сои, устойчивой к гербицидам, в сочетании с общим недоверием к большой науке и крупному бизнесу, создал серьезные препятствия для распространения технологии.

Есть что-то колкое и ироничное в выступлении Шапиро на конференции Гринписа в самом конце прошлого тысячелетия. Глава Monsanto упомянул тогда, что будущее за диалогом, а не за горячими спорами. Возможно, если бы корпорация пошла по обозначенному пути с самого начала своей исследовательской программы в области биотехнологий – вступая в реальный диалог и поддерживая двусторонний обмен мнениями с фермерами и потребителями, – то история приняла бы совершенно иной оборот. Однако в Monsanto были так уверены в пользе генетической модификации – главный научный сотрудник компании даже называл ее «величайшим научным и технологическим открытием человечества», – что им казалось достаточным убедить в своей правоте всех остальных. Руководство Monsanto, по-видимому, предполагало, что их технологии будут с готовностью и безропотно приняты мировой общественностью – и резкая реакция Европы на генно-модифицированные продукты в конце 1990-х годов стала настоящей неожиданностью для корпорации.

Поскольку после данного инцидента путь на европейский рынок был закрыт, Monsanto нужно было срочно найти новых покупателей, и компания обратила еще более пристальное внимание на развивающиеся страны. Она скупала биотехнологические компании и компании – производители семян в странах третьего мира, публично обещала предоставить помощь бедным фермерам и позаботиться об охране окружающей среды, основала программу поддержки мелких фермерских хозяйств и неограниченно вливала деньги в исследования эффектов от использования генно-модифицированных культур в бедных странах. Со стороны легко заявлять о том, что все эти мероприятия были не более чем частью кампании по формированию благоприятного общественного мнения, направленной на подрыв позиций противников технологии, но руководство Monsanto прикрывалось стремлением помочь беднякам до неудачного эксперимента в Европе. И пусть это кажется нелогичным, но шквал критики пошел Monsanto на пользу, заставив корпоративное руководство прислушаться к самым ярым оппонентам – ученым из штата компании – и сделать шаг в сторону гуманитарной миссии корпорации. Легко быть циником, но существует реальная возможность того, что применение генетической модификации в определенных областях может – как рассказывал Майк Макгру из Рослинского института – дать нам шанс помочь беднейшим обществам мира.

Обещая поддерживать бедных фермеров, Monsanto в то же время щедро делилась своей интеллектуальной собственностью. Компания с готовностью предоставляла информацию и технологии ученым из государственного сектора, которые работали с геномом риса, создавая тот самый знаменитый «золотой рис».