Мой брат - нетопырь

Это началось в сумерках. В сумерках, которые я не мог видеть.

Мои глаза открылись в темноту, и в первое мгновение я был уверен, что продолжаю спать и видеть сон. Потом я скользнул рукой вниз и ощутил дешевую обивку гроба, развеяв последние сомнения в реальности происходящего кошмара.

Я хотел закричать, но кто услышит крики через шесть футов могильной земли?

Лучше было поберечь дыхание и разум. Я опустился назад, и вокруг меня сомкнулась тьма. Тьма и холод, промозглая темнота смерти.

Я не мог вспомнить, как очутился здесь, и какая ужасающая ошибка привела к моему преждевременному погребению. Все, что мне было известно, это то, что я жив, но если мне не удастся выбраться, то окружающая обстановка как нельзя лучше будет соответствовать моему состоянию.

Затем началось то, что я не отваживаюсь припомнить в подробностях. Щепки дерева, комья рыхлой земли, паническое удушье, сопровождавшее меня весь путь к нормальности лежащего на поверхности мира.

Достаточно того, что, в конце концов, я выбрался. И мне оставалось только благодарить свою бедность, которая и стала главной причиной моего спасения. Бедность, из-за которой меня положили в непрочный, незапертый гроб внутрь дешевой неглубокой могилы.

Облепленный влажной глиной, обливающийся холодным потом, преодолевая крайнее отвращение, я выполз из распахнутых челюстей смерти.

Между надгробий крался сумрак, а откуда-то слева злобный взгляд луны озирал мрачные легионы, ведомые к своим завоеваниям во славу Ночи.

Луна смотрела на меня, а ветер нашептывал обо мне украдкой задумчивым деревьям, и они клонились передать эту весть всем тем, кто спал под сенью их теней.

Взгляд луны лишил меня покоя, и мне хотелось скорее покинуть эти места, до того, как деревья откроют мой секрет бесчисленным и безымянным мертвым.

Но вопреки желанию, прошло несколько минут, прежде чем я сумел встать прямо и унять дрожь.

Я глубоко вдохнул запахи тумана и легкого разложения. Потом развернулся и двинулся вдоль по тропе.

Именно в тот момент я и заметил силуэт.

Он скользил как тень среди еще более глубоких теней под сенью проклятых деревьев, и когда лунный свет упал на его лицо, мое сердце зашлось в ликовании.

Я кинулся в сторону замершего силуэта, задыхаясь от слов, которые спорили друг с другом за право прозвучать первыми.

— Вы можете мне помочь? — лепетал я. — Видите ли… меня закопали здесь… заперли… живого в могилу… я выбрался… понимаете… я ничего не могу вспомнить… вы можете мне помочь?

Незнакомец молча кивнул.

Я остановился, пытаясь восстановить душевное равновесие, собраться.

— Простите, это неудобно, — сказал я уже спокойнее. — Я не имею права просить вас о помощи. Ведь я даже не знаю, кто вы?

Голос из тени звучал тихо, но каждое его слово взрывалось громом в моем мозгу.

— Я — вампир, — произнес незнакомец.

Безумие. Я уже приготовился к бегству, но голос догнал меня.

— Да, я — вампир, — сказал он. — И вы — тоже.

Затем я, должно быть, потерял сознание. Я потерял сознание, и незнакомец забрал меня с кладбища, потому что, когда я очнулся, то обнаружил себя лежащим на диване в его доме.

Вокруг виднелись высокие панельные стены, а через потолок крались тени, рождаемые светом канделябра.

Я сел, моргнул, и уставился на склонившегося надо мной незнакомца.

Теперь я мог его рассмотреть, и результат меня удивил. Среднего роста, русоволосый, гладковыбритый, он был одет в неброский деловой костюм. И на первый взгляд производил впечатление вполне обычного человека.

Когда его лицо опустилось ко мне, я сумел рассмотреть его ближе, пытаясь пронзить завесу мнимой нормальности, тщась разглядеть безумие, скрываемое за прозаическим обликом.

Но увидел я нечто гораздо худшее, чем безумие.

Вблизи его лицо злобно светилось отраженным светом. Я разглядел восковую бледность кожи, и, что хуже того, необычные морщины. Всю поверхность лица и горла покрывала паутина крохотных складочек, и когда он улыбался, это походило на ухмылку мумии.

Да, его лицо было бледным и морщинистым; бледным, морщинистым лицом покойника. Только глаза и губы на этом лице выглядели живыми, и они были алыми… слишком алыми. Бледный лик мертвеца с кроваво-красными ртом и глазами.

От него пахло затхлостью.

Все это я запечатлел в своем сознании, прежде чем он начал говорить. Голос его напоминал шелест погребального венка на ветру.

— Вы проснулись? Это хорошо.

— Где я? И кто вы? — я задавал вопросы, страшась получить на них ответ.

И ответ последовал.

— Вы в моем доме. И здесь вы в безопасности. Что же до меня, то я ваш опекун.

— Опекун?

Он улыбнулся. И я увидел его зубы. Никогда прежде мне не доводилось видеть таких зубов, разве что у хищных зверей. Можно ли это было считать ответом?

— Вы сбиты с толку, мой друг. Это вполне понятно. И именно поэтому вам необходим опекун. До тех пор, пока вы не усвоите правила вашей новой жизни, — он кивнул. — Да, Грэхэм Кин. Я стану вас оберегать.

Он похлопал меня по плечу. Даже сквозь ткань я ощущал ледяную тяжесть его мертвенно-бледных пальцев. Как черви, проползли они по моей шее, как белые извивающиеся черви…

— Вам следует успокоиться, — сказал он мне. — Я знаю, это громадное потрясение. Ваше замешательство понятно. Если вы расслабитесь и немного меня послушаете, думаю, я сумею вам все объяснить.

Я обратился в слух.

— Для начала, вы должны признать некоторые очевидные факты. Первый из которых — вы вампир.

— Но…

Он поджал губы, свои чересчур алые губы, и кивнул.

— К сожалению, в этом нет никаких сомнений. Можете ли вы объяснить, как так случилось, что вы восстали из могилы?

— Нет. Я не могу вспомнить. Должно быть, у меня случился приступ каталепсии. Потрясение вызвало частичную потерю памяти. Но она вернется. Все будет в порядке, я не сомневаюсь.

В этих словах было еще меньше смысла, чем в тех, которые рвались из меня при нашей первой встрече.

— Возможно. Но маловероятно, — он вздохнул и продолжил. — Я с легкостью дам вам достаточные доказательства вашего нового положения. Будете ли вы столь любезны, сказать, что вы видите позади себя, Грэхэм Кин?

— Позади меня?

— Да, на стене.

Я посмотрел.

— Я ничего не вижу.

— Именно.

— Но…

— Где ваша тень?

Я посмотрел снова. Тени не было, даже намека. Потом я перевел взгляд на него.

— У вас тоже нет тени, — воскликнул я победоносно. — Что это доказывает?

— Что я вампир, — ответил он просто. — Так же, как и вы.

— Бессмыслица. Какой-то трюк со светом, — усмехнулся я.

— Продолжаете сомневаться? Тогда объясните эту оптическую иллюзию.

Костлявая рука протянула мне какой-то блестящий предмет.

Я взял его. Это было обычное карманное зеркальце.

— Смотрите.

Я посмотрел.

Зеркало выпало из моих пальцев и вдребезги разлетелось об пол.

— Нет отражения! — пробормотал я.

— Вампиры не отражаются, — его голос звучал мягко. Он словно бы разговаривал с ребенком. — Если вы все еще сомневаетесь, — не сдавался он, — я советую пощупать ваш пульс. Попробуйте услышать сердцебиение.

Прислушивались ли вы когда-нибудь к слабому голосу надежды, звучащему внутри вас… зная, что он один может вас спасти? Прислушивались ли вы, и при этом не слышали ничего. Ничего, кроме молчания смерти.

Сверх всяких сомнений, теперь я знал точно. Я был нежитью. Нежитью, которая не отбрасывает тени, не отражается в зеркалах, чье сердце навеки остановилось, но тело продолжает жить — жить, передвигаться и поглощать пищу.

Пища!

Я подумал об алых губах моего компаньона и его острых зубах. Я подумал об огне, пылающем в его взгляде. О пламени голода. Но голода чего?

И как скоро я разделю этот голод с ним?

Он, должно быть, почувствовал мой немой вопрос, потому что снова заговорил.

— Вижу, вы наконец-то убедились, что я говорю правду. Это хорошо. Вам следует принять ваше положение и сделать из него кое-какие выводы. Ибо вам предстоит еще многое усвоить, прежде чем вы предстанете перед ликом грядущих столетий. И для начала я скажу вам, что почти все расхожие предрассудки о нас — ложь.

Его лицо оставалось невозмутимым, с таким выражением можно запросто рассуждать о погоде. Но от отвратительной сути его слов меня пробрала дрожь.

— Считается, что мы не выносим чеснока. Ложь. Говорят также, что мы не можем пересечь бегущую воду. Еще одна выдумка. Ну а россказни о том, что днем мы спим в своих могилах, и вовсе живописный бред. Из всего этого лишь одна единственная вещь является правдой. Запомните ее, потому как она будет очень важна для вашего будущего. Мы должны спать днем и пробуждаться только на закате. На рассвете непреодолимая слабость охватывает нас, и до сумерек мы впадаем в сонную кому. Нам нет нужды спать в гробах — это чистой воды мелодрама, уверяю вас! — но лучше делать это в темном месте и подальше от людских глаз. Я не знаю, почему так происходит, впрочем, о других проявлениях болезни мне известно не больше. Ведь вампиризм — это болезнь, вы должны понимать.

Сказав это, он улыбнулся. Но я не ответил на его улыбку. Вместо этого я застонал.

— Да, болезнь. Заразная, и передающаяся классическим способом, через укус. Как бешенство. Никто вам не скажет, что пробуждает тело после смерти. И почему для поддержания существования становятся необходимыми некоторые новые формы питания. Мне это не известно. Из всего прочего, дневная кома наиболее легко определяемый медицинский феномен. Это что-то вроде аллергии на прямые солнечные лучи. Я интересовался этим вопросом и неплохо его изучил. И в грядущие столетия я намерен предпринять углубленное изучение данной проблемы. И тем самым доказать ценность моего бессмертного существования, и вашего тоже.

Его голос зазвучал жестче. Тонкие пальцы в возбуждении рвали воздух.

— Задумайтесь об этом хотя бы на мгновение, Грэхэм Кин, — прошептал он. — Забудьте свой болезненный суеверный страх и посмотрите в глаза реальности. Представьте, каким вы были до того, как проснулись на закате. Подумайте о том, что вы навсегда бы остались там, внутри этого гроба, без надежды на пробуждение. Мертвый, мертвый до конца дней!

Он тряхнул головой.

— Вы должны быть благодарны вашему новому состоянию за спасение. Оно дало вам новую жизнь, и не на какие-то несколько лет, а на столетия. Возможно — навечно! Подумайте — и будьте благодарны. Теперь вам не нужно умирать. Вам не страшны ни оружие, ни болезни, ни года. Вы бессмертны, и я научу вас, как жить подобно богу!

Он умерил свой пыл.

— Но это потом. Для начала мы должны позаботиться о наших нуждах. Сейчас же будьте внимательны. Я хочу, чтобы вы отбросили все свои предрассудки и выслушали меня. Я расскажу вам то, что необходимо прояснить насчет нашего питания. Это непросто, вы понимаете. Вас не научат этому ни в одной школе. Нет ни курсов, ни книг, которые дали бы вам необходимые сведения. Вам придется научиться всему самому. Всему. Даже такая простая и жизненно необходимая вещь, как укус в шею — дело личного предпочтения. Но давайте разберемся на примере. Сперва вам следует определить классическое триединство: время, место и девушку. Когда будете готовы, притворитесь, что целуете ее. Руки поместите ей под уши. Очень важно держать ее шею ровно и под правильным углом. Не забывайте улыбаться, ничто в вашей внешности не должно выдать ваших намерений. Затем наклоните свою голову. Поцелуйте ее в шею. И если она расслабилась, приготовьтесь и выберете место для укуса. Затем одновременно — слышите, непременно одновременно — поднимите левую руку и закройте ей рот, а правой рукой схватите ее руки и заведите за спину. О шее больше можете не беспокоиться. Все остальное сделают ваши клыки. И вот тогда, и только тогда, на помощь вам придет инстинкт. Он должен прийти именно тогда, потому что после все потонет для вас в алой головокружительной дымке насыщения.

Я не мог бы описать интонации, звучащие в его голосе, и бессознательную пантомиму, что сопровождала эти невероятные инструкции. Но я мог сказать, что я увидел в его глазах.

Голод.

— Вставайте, Грэхэм Кин, — прошептал он. — Нам нужно идти.

— Идти? Но куда?

— На ужин, — ответил он мне. — На ужин!

Мы вышли из дома и двинулись вниз по саду, мимо живой изгороди.

Луна была высоко, и когда мы шли по продуваемому всеми ветрами склону, летающие тени закрыли ее яркий лик, сплетая на нем странный узор.

Мой компаньон пожал плечами.

— Летучие мыши, — сказал он. И улыбнулся. — Люди говорят, мы обладаем властью менять форму. Обращаться в нетопырей или волков. Увы, это всего лишь еще одно суеверие. Что было бы, будь это правдой? Наверное, наша жизнь была бы проще. Поиск пищи в человеческом обличии труден. Скоро вы это поймете.

Я отпрянул. Его рука покоилась на моем плече с холодной властностью.

— Куда вы меня ведете? — спросил я.

— К еде.

Замешательство исчезло. Я вырвался из кошмара, стряхнул с себя безумие.

— Нет, я не стану, — пробормотал я. — Я не могу…

— Вам придется, — ответил он. — Или вы предпочитаете вернуться обратно в могилу?

— Предпочитаю, — прошептал я. — Лучше — смерть.

Его зубы блеснули в лунном свете.

— Какая жалость, — сказал он, — вот только вы не можете умереть. Вы просто будете выглядеть мертвым. И когда вас обнаружат, то похоронят. Но вы останетесь живым. Хотели бы вы лежать там, внизу, в темноте, охваченный гниением, страдающий от алой жажды все то время, пока будет длиться пытка разложения? Как долго, вы думаете, это будет продолжаться? Как много времени потребуется вашему мозгу, чтобы окончательно изгнить? Сможете ли вы не сойти сума, отданный на пожирание могильным червям? И возможно ли, чтобы даже прах испытывал агонию?

Его голос вселял ужас.

— Вы избежали такой судьбы. Но она все еще ждет вас, если вы не захотите разделить со мной трапезу. К тому же, это не то, от чего стоит отказываться, поверьте. Не сомневаюсь, вы уже ощущаете острые позывы пробудившегося аппетита.

Я не мог, не решался ответить.

Потому что это была правда. Даже пока он говорил, я чувствовал голод. Голод, сильнее которого я не испытывал в жизни. Называйте это влечением, называйте это желанием или даже похотью. Я чувствовал, как это грызло меня изнутри. И отвращение исчезло в ужасной пасти этой все возрастающей потребности.

— Идите за мной, — сказал он, и я пошел. Вдоль обрыва и вниз, к одинокой проселочной дороге.

На шоссе мы внезапно остановились. Впереди мигала сияющая неоном вывеска.

Я прочитал нелепое название.

Пока я читал, вывеска погасла.

— Все верно, — прошептал мой опекун. — Время закрываться. Сейчас они пойдут домой.

— Кто?

— Мистер Дэнни и его официантка. Та, которая обслуживает покупателей в машинах. Я наблюдал за ними, они всегда уходят вместе. Сейчас они закрываются на ночь. Идемте со мной и делайте, что я скажу.

Я пошел вслед за ним вниз по дороге. Под ногами хрустел гравий. От волнения мой шаг ускорился. Мне казалось, что в спину меня подталкивает гигантская рука. Рука голода…

Мой компаньон подошел к боковой двери лачуги. Его пальцы заскребли по доскам.

Послышался раздраженный голос.

— Чего надо? Мы закрываемся.

— Могли бы вы обслужить еще пару клиентов?

— Нет. Слишком поздно. Проваливайте.

— Но мы очень голодны.

Я сдержал ухмылку. Верно, мы ОЧЕНЬ голодны.

— Катитесь! — ответил Дэнни. Похоже, он был не настроен на сострадание.

— Неужели у вас ничего не осталось?

На мгновение Дэнни замолчал. Очевидно, размышлял над этим вопросом. Потом крикнул кому-то внутри.

— Мэри! Двое клиентов. Сможем обслужить их по-быстрому?

— Ох, думаю, да, — женский голос прозвучал уступчиво и мягко. Была ли она такой же мягкой сама?

— Тогда открывай. Будете есть на улице, парни?

— Ну уж нет.

— Открой дверь, Мэри.

Высокие каблуки Мэри зацокали по деревянному полу. Она открыла дверь и заморгала в темноту.

Мой компаньон шагнул в дверной проем. Неожиданно, он толкнул девушку вперед.

— Сейчас! — выдохнул он.

И в темноте я накинулся на нее. Все инструкции об улыбке и положении рук вылетели у меня из головы. Я знал только, что горло ее было белым и ровным, за исключением того места, где билась тоненькая жилка.

Мне хотелось прикоснуться к этому горлу руками, губами, мне хотелось впиться в него…

Зажав рот рукой, я потащил девушку сквозь темноту, слыша, как она скребет каблуками по гравию. Из лачуги раздался долгий стон, а затем — тишина.

И вдруг для меня перестало существовать все, кроме белого пятна ее шеи с пульсирующей жилкой, которое внезапно стремительно ринулось навстречу моему рту…

В подвале было холодно — холодно и темно.

Я беспокойно заерзал на своей постели, моргнул, и распахнул глаза в черноту. Напрягая зрение, я приподнялся и сел, чувствуя, как изнутри поднимается холодная дрожь.

Я ощущал себя вялым, тяжелым, как насытившаяся рептилия. Зевнув, я попытался выхватить нить воспоминания из красного тумана, окутавшего мои мысли.

Где я был? Как очутился здесь? И что я делал?

Я снова зевнул. Рука потянулась ко рту. На губах запеклось что-то сухое и шелушащееся.

Я коснулся их, и тут же воспоминания хлынули потоком.

Прошлой ночью, в придорожной закусочной, я пировал.

А потом…

— Нет! — выдохнул я.

— Ты проснулся? Хорошо.

Мой хозяин стоял передо мной. Я поспешно поднялся и стал напротив.

— Скажите мне, что это неправда, — умоляюще произнес я. — Скажите, что все это был лишь сон.

— Ты и вправду спал, — ответил он. — Когда я вышел из лачуги, ты без сознания лежал под деревьями. Я забрал тебя домой, пока не рассвело, и положил сюда, чтобы ты отдохнул. Ты проспал от восхода до заката, Грэхэм Кин.

— Но прошлая ночь…

— Была настоящей.

— Вы хотите сказать, та девушка, я действительно…

— Именно, — кивнул он. — Но идем, нам нужно подняться и поговорить. Мне требуется задать тебе несколько вопросов.

Мы медленно поднялись по лестнице и вышли из подвала. Теперь я мог оценить окружающую обстановку более трезвым взглядом. Дом был большой и старый. Полностью обставленный, он, тем не менее, выглядел необитаемым. Словно бы никто не жил в нем уже долгое время.

Но потом я вспомнил, кем и чем был его хозяин. И злая усмешка искривила мои губы. Потому что это была правда. Живых в этом доме не было.

Повсюду толстым слоем лежала пыль, а по углам пауки выплетали узоры запустения. Тени сопротивлялись тьме, но она продолжала сочиться сквозь стенные щели. Тьма и запустение лежали повсюду.

Мы вошли в комнату, где я проснулся прошлой ночью, и когда я уселся, мой опекун вопросительно склонил ко мне голову.

— Давай поговорим откровенно, — начал он. — Мне нужно получить от тебя ответ на важный вопрос.

— Да?

— Что ты сделал с ней?

— С ней?

— Девушка, вчера ночью… Что ты сделал с ее телом?

Я сжал руками виски.

— Все будто в тумане. Я не могу вспомнить.

Его голова внезапно придвинулась ко мне, глаза сверкнули.

— Я скажу тебе, что ты сделал, — просипел он. — Ты сбросил тело в колодец. Я видел, как оно плавает там.

— Да, — простонал я. — Я вспомнил.

— Ты болван! Зачем ты это сделал?

— Я хотел спрятать ее… Я подумал, они никогда не узнают…

— Подумал? — в его голосе сквозило презрение. — Ты не задумался даже на минуту! Разве ты не понимаешь, теперь она не сумеет восстать!

— Восстать?

— Да, как восстал ты. Восстать, чтобы присоединиться к нам.

— Но я не понимаю.

— Это до боли очевидно, — он принялся расхаживать по комнате, потом развернулся и подошел ко мне. — Видимо, мне придется объяснить тебе некоторые вещи. Возможно, ты и не виноват, потому что не до конца разобрался в ситуации. Идем со мной.

Он подал знак. И я последовал за ним. Мы прошли по коридору и вошли в большую, обставленную книжными полками комнату. Очевидно, это была библиотека. Мой опекун зажег лампу и остановился.

— Оглядись, — предложил он. — Посмотрим, что ты на это скажешь, мой друг.

Я пробежал глазами названия книг на полках. Прочитал заголовки, выбитые золотом на плотных, великолепных переплетах; и другие — едва различимые на древней, истершейся коже. Последние научные и медицинские труды стояли здесь вперемешку со старинными инкунабулами.

Современные исследования по психологии. Древние предания, посвященные черной магии.

— Это моя коллекция, — прошептал он. — Здесь в одном месте собрано все, что когда-либо было написано про нас.

— Библиотека вампиризма?

— Да. Мне понадобились десятки лет, чтобы собрать ее.

— Но для чего?

— Ибо знание — сила. И я собираю эту силу.

Внезапно во мне пробудилось задремавшее здравомыслие. Я стряхнул охвативший меня кошмар и вернул себе трезвый взгляд на вещи. В мою голову закрался вопрос, и я не стал его удерживать.

— Так кто же вы такой? — спросил я. — Как ваше имя?

Мой хозяин улыбнулся.

— У меня нет имени, — ответил он.

— Нет имени?

— Прискорбно, не правда ли? Когда меня погребли, не нашлось возлюбленных друзей, чтобы воздвигнуть мне надгробие. А когда я восстал из могилы, рядом со мной не оказалось наставника, готового вернуть мне память. Это случилось в варварскую пору, в Восточной Пруссии в 1777 году.

— Вы умерли в 1777? — пробормотал я.

— То немногое, что я знаю, — ответил он с шутливым полупоклоном. — И поэтому мое настоящее имя мне не известно. По всей видимости, я погиб вдали от родных мест, так что даже старательные поиски не помогли мне найти свою семью или кого-то из знакомых, кто сумел бы опознать меня после… эээ… воскрешения. Именно поэтому, у меня нет имени — вернее, у меня множество псевдонимов. В течение минувших шестнадцати десятилетий я много путешествовал, и сменил множество личин. Но я не стану утруждать тебя своей историей. Достаточно сказать, что все это время, крупица за крупицей, по всему миру я собирал мудрость. И у меня родился план. Для его исполнения я скопил состояние и приобрел библиотеку, которая должна стать основой для всех моих дальнейших действий. Думаю, мои намерения заинтересуют тебя. И объяснят тот гнев, который вызвал у меня твой поступок с телом девушки.

Он сел. Я последовал его примеру. Я чувствовал, как нетерпение крадется у меня по спине. Он готов был открыть мне что-то — что-то, что я желал, но боялся услышать. И вот, медленно и неторопливо, откровение пришло.

— Ты не думал о том, — начал он, — почему в мире так мало вампиров?

— Что вы имеете в виду?

— Задумайся. Как я уже говорил, и это на самом деле так, каждая жертва вампира обращается сама. Новые вампиры находят новые жертвы. Разве из этого не логично предположить, — в согласии с простой математической прогрессией — что в короткое время эпидемия вампиризма должна была бы охватить весь мир? Другими словами, тебе не приходило в голову, почему мир еще не населен вампирами?

— Нет, я никогда не размышлял над этим. Так в чем же причина? — спросил я.

Он сверкнул глазами и воздел бледный палец. А потом обвинительно нацелил его мне в грудь.

— В таких дураках, как ты. Дураках, которые топят свои жертвы в колодцах. Дураках, чьи жертвы погребают в заколоченных гробах. Причина в тех, кто прячет тела или расчленяет их, чтобы другие не сумели их обнаружить. Так что в итоге, лишь немногие новобранцы пополняют наши ряды. И старики — и я в их числе — продолжают в одиночку бороться с разрушающим бегом столетий. В конце концов, мы исчезнем, ты должен это понимать. Сейчас, насколько мне известно, осталось лишь около сотни вампиров. Однако, если все наши новые жертвы получат возможность восстать, — мы создадим армию вампиров в течение года. Через три года нас станет миллион! Через десять лет мы будем править миром! Понимаешь ли ты? Если не будет кремации, неосторожного повреждения органов, всего этого головотяпства, мы сможем перестать быть ночными охотниками — братьями нетопырей! Нам недолго придется оставаться жалким меньшинством, живущим по нашим собственным законам! Но для этого требуется план. И я его создал!

Его голос зазвучал громче. И от его звука волосы у меня на шее встали дыбом. Я начинал понимать…

— Допустим, мы начнем со скромного инструмента провидения, — предложил он. — С одиноких, незаметных, никому не нужных старых людишек — ночных сторожей погостов и кладбищ.

Его мертвецкий лик прорезала улыбка.

— Допустим, мы устраним их. Займем их места. Заменим вампирами — теми, кто пойдет к свежим могилам и выкопает тела укушенных ими жертв, пока они еще остаются теплыми, дышащими и не подверженными разложению. Мы сохраним жизни многим обращенным нами новобранцам. Разве это не разумно?

Но мой взгляд, все это выглядело безумием, но я кивнул.

— Допустим, мы сделаем ночных служителей своими жертвами. Позаботимся о них, под нашей опекой вернем к жизни, и они вновь займут свои места, но уже как наши союзники. Вся их работа проходит ночью — и никто ничего не узнает. Одно маленькое, но очевидное допущение. Но как много оно способно изменить.

Его улыбка сделалась шире.

— Все это требует организации с нашей стороны. Я знаком со многими братьями. И вскоре я созову их вместе и озвучу свой план. Прежде мы никогда не объединялись, но стоит им лишь узреть открывающиеся возможности, они не смогут не согласиться. Можешь ли ты это представить? Земля под нашим контролем и террором — в этом мире люди превратятся для нас в собственность, обычный скот. Все это, на самом деле, очень просто. Отбрось свои дурацкие представления о Дракуле и прочие слащавые, обывательские предрассудки и узри истинную картину. Я признаю, что мы являемся чем-то сверхъестественным. Но это не причина, чтобы быть глупыми, непрактичными сказочными персонажами. Мы способны гораздо на большее, чем красться в ночи в черных плащах и бежать прочь при виде распятия. Мы отдельная форма жизни, новая раса. Биология еще не открыла нас, но мы существуем. Наше строение и обменные процессы не изучены, наши реакции и способности не исследованы. Но мы превосходим обычных смертных. Так утвердим же это превосходство! Человеческая хитрость вкупе с нашими сверхъестественными способностями даст нам возможность повелевать всеми живыми существами. Потому что мы больше чем Жизнь — мы Жизнь-в-Смерти!

Я приподнялся. Но он толкнул меня обратно, выбив дух.

— Допустим, мы объединимся и создадим план. Допустим, мы, прежде всего, начнем отбирать тех жертв, которые пополнят наши ряды. Перестанем думать о них лишь как о способе утоления нашего голода, и вместо этого начнем видеть в них возможных новобранцев. Выберем самых умных, с молодыми и крепкими телами. Станем охотиться только на лучших. И тогда мы сделаемся сильнее, и никто не сумеет устоять перед нашей десницей — или клыками!

Он склонился надо мной, словно черный паук, оплетающий сетью слов мой разум. Его глаза блестели. Казалось нелепым видеть тварь пришедшую из дремучих суеверий рисующую передо мной картины владычества живых мертвецов.

Но я сам был таким. Все происходило взаправду. И я понимал, что безымянный был способен исполнить все то, о чем говорил.

— Должно быть, ты удивляешься, для чего я рассказываю тебе все это? Должно быть, не понимаешь, почему именно тебя я выбрал себе в помощники? — ласково произнес он.

Я мотнул головой.

— Потому что ты молод. А я стар. Мой труд продолжался много лет. И теперь, когда мой план завершен, мне требуется поддержка. Молодость, современный взгляд на вещи. Я хорошо узнал тебя, Грэхэм Кин. Я наблюдал за тобой прежде… прежде, чем ты стал одним из нас. Ты был выбран для этого.

— Выбран? — внезапно, его слова зацепили меня. У меня перехватило горло, но все же я сумел спросить: — Так вам известно — известно, кто сделал это со мной? Вы знаете, кто обратил меня?

Острые клыки обнажились в улыбке. Он медленно кивнул.

— Конечно, — прошептал он. — Это сделал я!

Вероятно, он был готов ко всему, за исключением того спокойствия, с которым я воспринял его откровение.

Но в итоге он оказался доволен. И остаток ночи, и следующую ночь потратил на то, чтобы посвятить меня в детали своего плана. Я выяснил, что никто другой еще не знал о его идеях.

Встреча должна была состояться вскоре. И затем нам предстояло начать кампанию. Как он сказал, время пришло. Погрузив мир в войну и смуту, мы смогли бы свободно перемещаться повсюду и обрести новые возможности.

Я согласился. И даже сделал несколько дельных замечаний. Он был рад моему сотрудничеству.

Но вот, на третью ночь, вернулся голод.

Он вновь предложил выступить моим проводником, но я возразил ему.

— Дайте мне испробовать собственные крылья, — улыбнулся я. — В конце концов, рано или поздно мне придется этому учиться. Я обещаю, что буду очень осторожен. На этот раз я позабочусь о том, чтобы не повредить тело. После отыщу место погребения, и мы проведем эксперимент. Я выберу подходящего новобранца, мы откопаем его могилу, и тем самым опробуем наш план в миниатюре.

Он воспринял мое предложение благосклонно. И в эту ночь я отправился на охоту в одиночку.

Вернулся я лишь на рассвете, когда заря окрасила восток, и тут же забылся сном до следующего вечера.

Ночью мы говорили, и я рассказал ему о своем успехе.

— Его зовут Сидни Д. Гаррат, — сказал я. — Профессор колледжа, около сорока пяти. Я обнаружил его, когда он бродил по дорожкам возле кампуса. Аллея была темной и пустой. Он совсем не сопротивлялся. Я оставил его там. Не думаю, что ему станут проводить вскрытие — ранки на шее практически не заметны, к тому же все знали, что у него больное сердце. Он жил один. Денег у него немного. А это значит, что похороны будут дешевыми и скорыми. Его похоронят на кладбище Эверест завтра. И следующей ночью мы туда отправимся.

Мой компаньон кивнул.

— Ты все сделал хорошо, — сказал он.

Остаток ночи мы потратили на составление плана. Мы отправимся на Эверест, найдем ночного сторожа, уберем его, а затем отыщем могилу профессора Гаррата.

Именно за этим следующим вечером мы вновь и пришли на кладбище. Вновь полуночная луна глядела на нас сквозь гигантское окно среди туч. Вновь ветер нашептывал что-то, а деревья склонялись в мрачном почтении на нашем пути.

Мы подкрались к домику ночного сторожа и, заглянув в окно, увидели его сутулую фигуру.

— Я постучу, — предложил я, — а затем, когда он выйдет…

Мой компаньон мотнул головой.

— Только никаких клыков, — прошептал он. — Он слишком стар, и поэтому нам бесполезен. Я припас более подходящее оружие.

Я пожал плечами. Потом постучал. Старик открыл дверь и заморгал на меня слезящимися глазами.

— Что такое? — прохрипел он недовольно. — Нельзя шляться по кладбищу ночью…

Длинные пальцы сомкнулись вокруг горла сторожа. Мой спутник толкнул его в сторону ближайших кустов. Его свободная рука взлетела и опустилась, очертив сверкающую дугу. В дело пошел нож.

Следом за тем мы заспешили вдоль тропы, пока запах крови не отвлек нас от нашей миссии. Вдалеке, на склоне холма, где обретали свой последний покой бедняки, я увидел очертания свежей могилы.

Моему спутнику пришлось вернуться в сторожку, чтобы взять лопаты, которые мы забыли в спешке. Луна стала нашим фонарем, и под завывания ветра мы принялись за свое жуткое дело.

Никто не видел и не слышал нас, лишь пустые глаза и оглохшие уши тех, кто лежал под землей.

Нам пришлось хорошенько потрудиться, прежде чем мы добрались до гроба и вытянули его наружу. Могила была глубокой, очень глубокой. Гроб лежал на самом дне, и мы с трудом подняли сосновый ящик.

— Ужасная работа, — признался мой компаньон. — На мой взгляд, эту могилу копал непрофессионал. Все сделано неправильно. Гроб сосновый, но слишком толстый. Ему самому ни за что было бы не выбраться наружу. Не проломиться сквозь доски. И земля утрамбована слишком плотно. Зачем тратить столько сил на дешевую могилу?

— Все это неважно, — прошептал я. — Давайте открывать. Если он ожил, нам следует поторапливаться.

Вместе с лопатами из домика сторожа мы прихватили молоток, и мой спутник лично спустился в яму, чтобы вынуть гвозди из крышки. Я услышал, как задвигались доски, и заглянул через край могилы.

Он стоял, склонившись над гробом, вглядываясь в него, и в лунном свете его лицо походило на бледную маску смерти. Я услышал, как он зашипел.

— Почему гроб пуст? — выдохнул он.

— Ненадолго!

Я вынул из кармана разводной ключ, замахнулся, и, сокрушая череп моего компаньона, обрушил вниз со всей возможной силой.

После этого спрыгнул в яму, запихал извивающееся тело в могилу, закрыл крышкой и вернул толстые гвозди на их места.

Я слышал его мольбы переходящие в приглушенный крик, все затихающий, по мере того, как я накидывал землю поверх крышки гроба. Запыхавшись, я работал до тех пор, пока не стихли последние доносящиеся снизу звуки. Я плотно утрамбовывал землю — еще плотнее, чем когда копал могилу в первый раз.

И вот, наконец, все было кончено.

Он лежал там, безымянный, бессмертный; лежал под шестью футами земли в прочном деревянном гробу.

Ему не удастся пробить путь на свободу, я был уверен. Но даже если у него получится, я специально положил его в деревянную темницу лицом вниз. Он проложит свой путь в ад, а не наружу.

У него был последний шанс избежать этой судьбы, но я решил по-другому. Оставить его лежать там, как он описывал мне сам — ни живого, ни мертвого. Позволить ему осознать свое разложение, когда дерево прогниет и черви приползут на пир. Дать страдать до тех пор, пока личинки не доберутся до его гниющего мозга и не сожрут остатки злобного разума.

Я мог бы вогнать в его сердце кол. Но его ужасные стремления заслужили ему более жестокой доли.

Все было кончено, и теперь, прежде чем наступит рассвет, я мог вернуться — вернуться в его большой старый дом, который был единственным известным мне пристанищем на всей земле.

Я так и сделал, и последние несколько часов потратил на эти записи, чтобы все могли узнать правду.

Я не особо ловок со словами, и все написанное мной попахивает слащавой мелодрамой. Возможно, вы сочтете все это бредом глупца или сумасшедшего, а может и того хуже — обычной шуткой.

Поэтому я умоляю вас, если вы желаете проверить правдивость моих слов, ступайте завтра на кладбище Эверест и отыщите свежую могилу. Поговорите с полицией, когда они обнаружат мертвого сторожа, и отведите их к колодцу у закусочной Дэнни.

Затем, если захотите, откопайте могилу и найдите в ней того, кто продолжает ворочаться и корчиться в своем гробу. Когда вы увидите все это, вы должны будете мне поверить — и по справедливости, вы не облегчите пытку этого чудовища, вогнав ему в сердце кол.

Потому что кол означал бы для него облегчение и покой.

И еще я надеюсь, что после всего этого вы придете ко мне — и принесете кол для меня…

Перевод А. Гасникова