Расскажу вам единственный способ избавиться от крыс.

Мы с мышами жили в сдержанной ненависти или, скорее, в ненавистной сдержанности. Я расставляла мышеловки, а они над ними смеялись. По ночам я слышала, как они шептались, и даже почти разбирала детали их мышиных планов: они обсуждали, как вытащить кусок сыра или арахисовую пасту из-под рокового рычага, который должен был нанести по их шеям смертельный удар. Но вместо удара я слышала лишь смешки за трапезой у мышеловки.

Обозленный, обреченный: мыши обожают стихи и всяческие глупые игры; из-за них у меня из головы не выходят идиотские рифмы. Это вторая причина, по которой я не переношу мышей, хотя и могу с ними сосуществовать. Мыши – это глупцы со своими дурацкими играми. Однако все, на что им можно надеяться – докучливое, мелочное раздражение, потому что я – человек, и я эволюционировала, а они – грызуны и остались на прежнем уровне развития.

А вот на войне с крысами выживает кто-то один – либо ты, либо крыса. И пусть крысы все равно одержат победу, сражаться нужно до последнего.

Я просто обязана их победить.

Сначала я опробовала советы продавцов из хозяйственных магазинов, для которых война – это отличный способ нажиться. Я пробовала крысоловки, наподобие тех, над которыми хихикали мыши, только больше и страшнее. Но крысы тихонько высвобождали приманку, как партизаны, и убегали с поля боя перед носом врага – то есть перед моим носом. Ни движения, ни шум, ни шорох не сопровождали их тихий побег.

Я отравляла приманку, но они с омерзительной крысиной смышленостью избегали яда. Я покупала специальные ловушки, которые, по утверждению продавца, зажмут их пронырливые, мерзкие лапки, и поутру я найду обездвиженного грызуна с пристальным, злобным взглядом. Увы, меня это счастье обошло стороной. Крыса знает разницу между небрежной человеческой щедростью и ложью. Крысы не шутят и не хихикают, как мыши, но где-то среди стен они точно меня высмеивают.

Еще до того, как я обрела достаточно мудрости, чтобы игнорировать мышей, я купила у домохозяйки кота. Она жила на той же улице, что и я, и попросила за него всего пять баксов. Я решила, что терпеть в доме одного чужака гораздо проще, чем десятки пискливых, глупых грызунов. Толстый белый кот с равнодушными голубыми глазами носил какое-то немыслимое имя – то ли Пушок, то ли Пирожок. Я сразу отклонила нелепую кличку, как только глупая женщина представила мне питомца. Затем мне пришлось выслушать рассказ о том, что если бы не аллергия дочери, она бы холила и лелеяла своего толстячка, пока тот бы не состарился и не помер.

Я принесла кота в переноске домой и велела ему зарабатывать на содержание мышиной ловлей. Однако совсем скоро я поняла, что он еще тот паразит. Он просто сидел возле кресла или кровати, глядя на меня так, будто я ему что-то должна.

– Корми себе сам, – настаивала я.

Но он не изъявлял желания. Жирные мыши так и шуршали в стенах, но несчастный звереныш надеялся кормиться за мой счет (как и мыши), да еще и сделать из меня свою прислугу. Его присутствие становилось все более ощутимым, как будто дом перешел к нему во владение. Он часами не сводил с меня глаз. Это было просто невыносимо. В конечном счете я взяла метлу и затолкала дохляка обратно в переноску, чтобы отнести в захудалый лесок подальше от дома.

– Не нужно лицемерить, – говорила я коту, когда он не хотел вылезать из переноски и бежать в лес. – И здесь не важно, человек ты или паразит.

И я ушла, зная, что придется теперь жить с мышами. Но я больше никогда не пущу в дом нахальных эгоистов. Пусть мыши и склонны к браваде, они хотя бы трусливы.

Но вот на крыс я никак не рассчитывала.

Мыши кошачьего набега почти не заметили. Зато крысам быстро удалось их вытеснить. С появлением крыс мышиные смешки прекратились – теперь они знали, кого им бояться.

Чтобы избавиться от крыс, обычных мер, которые я применяла к мышам, недостаточно.

Я купила оружие. Днем я спала, сказавшись больной, но ночами сидела на кухне. Крысы весьма терпеливые создания и могут подождать день-другой, но на пятую ночь одна из них все-таки вышла на тихую охоту возле плиты. Слушая клацанье когтей по линолеуму, я медленно подняла дуло девятимиллиметрового пистолета. Грызун остановился на полпути и злобно на меня посмотрел. Он был размером почти с два моих кулака. Прицелившись в темное неряшливое тело, я нажала курок и оглохла от выстрела. На крысиные останки я посмотрела не сразу, но когда перевела взгляд, кроме дыры в духовке ничего не увидела. Крыса сбежала.

Следующие три ночи они ходили по кухне, как у себя дома. Вставив беруши, я палила при малейшем намеке на грызуна. Невзирая на твердую руку и зоркие глаза, мне не удалось расправиться ни с одной крысой. На третью ночь ко мне пришли двое полицейских. Когда я наконец-то от них отделалась (тот, что поменьше, одарил меня на прощание подозрительным взглядом), оружие пришлось разрядить. Защищая дом от непрошеных гостей, нельзя привлекать внимание стражей порядка. Но я почему-то занималась именно этим.

Крысы, бессовестные жулики, обрадовались своей «победе», хотя в этом и вовсе нет их заслуги. Нет, я просто так не сдамся. Если развязалась война между человеком и грызунами, то одержать победу сможет кто-то один. Я не позволю им вступить в союз с моими собратьями. Я спрятала оружие подальше в чулан.

Я ввернула во все патроны самые яркие лампы, вставила прожекторы в потолочные светильники, а в люстры – лампы накаливания по 150 Ватт. Свет горел круглые сутки. Я купила больше плафонов и ввернула в них лампы по 150 Ватт. Пришлось носить солнечные очки, а спать в черной повязке. Но даже в очках свет ослеплял глаза, а до ванной не получалось доковылять, чтобы при этом не споткнуться. Крысы, не выдержав пытки, разлягутся на полу и будут пищать и биться. Да, за стеновыми панелями темно, но они не смогут сидеть там вечно – голод сделает свое дело. Но и выйти наружу они тоже не смогут.

И все-таки, когда в своем перегретом, ослепляющем доме я пробиралась к шкафчику на кухне, чтобы взять с полки коробку с хлопьями, я находила новые дыры в картонной коробке и внутренней целлофановой упаковке, а возле пшеничных крошек от хлопьев – твердые, темные продукты жизнедеятельности крыс. Своеобразная подпись нахального паразита.

Вот как они это делали? Закрывали глаза-бусины от светоизлучения и ориентировались по памяти? Я хотела выяснить, но в ослепляющем электрическом блеске не могла их выследить. Они снова обратили атаку в свою пользу.

Раз мне не удалось заморить их голодом при помощи света, я решила действовать проще – лишить их пищи. Я убрала с кухни всю еду и питалась пиццей и китайскими блюдами, которые заказывала на дом. Остатки я заворачивала в целлофан, а по ночам отвозила на машине в мусорный контейнер в полумиле от моего дома.

Крысы все равно не отступали. Я слышала их шорохи. Какашки начали появляться посреди комнат, и пока я не научилась смотреть под ноги, я все время на них поскальзывалась. Они нагло гадили рядом с кроватью, в коридоре и на дне ванны.

Кухню я отдраила, не оставив ни подтеков апельсинового сока, ни крошек от тостов. Я часами пылесосила пол. Мой дом превратился в стерильную операционную.

Если не считать следов крыс, разложенных вокруг, словно мины.

В их шуточках не было забавы. В их шуточках таилась смертельно серьезная цель. Они провозгласили себя хозяевами человеческой собственности: им нужно мое полное поражение; они жаждут моего фиаско. Это ясно из следов зубов, оставленных на ножках мебели. На крысином языке эти отметки означали требование капитуляции. Пусть я не встречала ни одной крысы с тех пор, как выпустила пулю, грызуны тщательно и бездушно пытались захватить мой дом. Я не смогла их уничтожить.

Как я могла от них избавиться? Крысы для людей – не добыча, а нахлебники. Еще до появления человека, грызунам приходилось честно конкурировать с сотней других зверей, поэтому они влачили крайне жалкое существование. С появлением людей крысы расслабились. Паразитов породила человеческая цивилизация. Но чтобы омрачить их ленивое, преступное торжество, будет честно разрушить и цивилизацию.

Обдумывая свой план, я сидела на холодной, очень светлой и стерильно чистой кухне, которая до сих пор оставалась игровой площадкой этих существ. Я не замечала видимых следов их присутствия, как и следов присутствия мышей, которые были здесь раньше, но сбежали под натиском крыс и их мускул. Но я их чувствовала. Я знала, что теперь они осмелели и бродят по всем комнатам моего дома, стараясь не попадаться на глаза. Пустая кухня стала их крепостью. Я сидела на кухне со свечой, зажигалкой и утренней прессой за две последние недели в бумажном пакете. Ничего не осталось от аккуратного вида газет: крысы отгрызли часть и сделали где-нибудь гнездо для своих отвратительных лысых розовых крысят.

Я щелкнула зажигалкой, зажгла свечу и поднесла к пакету. Снова отодвинула; снова поднесла ближе. Я выключила свет и вновь поднесла свечу к газетам. Теперь я упивалась видом рыжеющего пламени на оборванном краю. Если я подожгу дом, все они погибнут, поджарятся между стен и превратятся в обуглившиеся трупы. Пожарные зальют их водой, смоют в сточную канаву.

Пламя облизнуло пакет. Я уже чувствовала, как их глазенки внимательно за мной наблюдают. И тогда я поняла, что крысы от огня не погибнут. Они, наверняка, уже бегут с корабля, как всегда делают крысы. Пламя их не опередит. Они будут смотреть на пожар из кустов, а когда пепел остынет, вернутся за трофеями.

Над сморщенной газетой появились желтые языки пламени, и я быстро затоптала огонь. Даже древнейшее и самое смертоносное оружие человека бессильно перед крысами. На бежевом линолеуме, как напоминание об окончательной победе грызунов, осталась черная рябь.

Пока человеческая нога ступает по земле, крыса будет пожинать плоды нашего труда. Чтобы справиться с крысами, придется уничтожить все, что создано людьми. Но это не в моих силах.

Но война есть война. Сдаться – значит капитулировать, капитулировать – значит попасть в рабство.

В воздухе витал химический запах вздыбившегося линолеума. Я уже чувствовала, как крысы подглядывали из-за шкафов и бытовой техники, чтобы выяснить, чем закончился мой поджог. Несомненно, они огорчились, что я не довела дело до конца, ведь в этом случае я бы осталась бездомной или вообще сгорела, а они просто переселились бы в соседский дом. Одним человеком меньше, двумя десятками крыс больше.

Я до сих пор слышу их неугомонную возню. Мне мерещатся их дергающиеся усы. Они все здесь. Они ждут моего очередного безуспешного шага. Их упрямое стремление выжить любой ценой убеждает меня, что животные и правда превосходят нас в жизненных силах. Мне казалось, что я вложила в эту войну все свои силы, но крысиных сил оказалось больше. В этот миг я почти поддалась отчаянию. Я применила все средства, которые способен придумать человеческий ум, но их звериная выносливость одержала верх.

Я уже почти сдалась, как вдруг открылось второе дыхание.

Человеческими силами с ними не справишься. Их звериный мир слишком мал, настойчив и живуч. Мне не достать их из нашего «высокого» мира и не навлечь гибель.

Крыс возможно поймать и уничтожить только в их собственном, животном мире, вот только нет у животных столь ярой ненависти, какую в душе ощущаю я. Людская ненависть может соперничать лишь с ненавистью крыс. Только человеческая ненависть в совокупности с голодом может равняться с ненавистью и голодом крыс. Я бы все отдала, чтобы убить хотя бы одну из них. Во мне растет жажда убийства. Она меня поглощает. И я следую инстинкту.

Чтобы преследовать убегающих крыс, нужно стать меньше в размере. Чтобы настигнуть их за углом, нужно стать ловкой и гибкой. Их нужно слышать и чувствовать. Свое широкое лицо я превратила в охотничье острие, в плотоядный наконечник копья. Я навострила уши, чтобы слышать их прогорклое дыхание. Я расширила зрачки, чтобы темнота не скрыла врага от моего взора. Я согнула ноги, чтобы лучше прыгать. Из пальцев появились когти, из зубов – клыки. Я слышала, как крысы бросились во все стороны. Вот только они опоздали.

Теперь мой черед разрушать.

Кошка вырывается из неудобной одежды, выпутывается из рукавов. Она рвет застежки, куда попала шерсть. Она освобождается и за один грациозный прыжок оказывается за холодильником.

Часами не смолкали странные звуки, доносясь из подвала до самого чердака: шипение, рык, пронзительный писк.

Спустя время власти объявили, что хозяин покинул дом.

Когда его выставили на продажу, и подрядчик покупателя пришел его осмотреть, он заметил, что за свою многолетнюю практику это жилище оказалось самым чистым из всех, если не считать дыры от пули на кухне.