Глава 21
"Не знаю, какое сегодня число, какой день… ничего не знаю. Свет выключился сразу во всем блоке и, наверное, во всем дистрикте. А может быть и городе. Было, кажется, около шести часов… В общем уже вечер. Будильник, как и везде — замкнут на общую сеть, поэтому он тоже выключился. А наручных часов у меня нет. Поэтому не знаю, сколько времени прошло. Не знаю…
Было страшно, люди сходили с ума, кто-то с кем-то дрался, была стрельба… кажется, была. Я никогда не участвовал в перестрелках и не слышал, как стреляют. Но кажется это были именно звуки пальбы.
Темнота. Может сутки прошли, может и больше. В темноте время идет совсем по — другому… Потом свет включился, но аварийный, в четверть накала, а будильник так и не заработал.
Я боюсь выходить наружу, из своей квартиры. Хотя сколько той квартиры… Десять квадратных метров или около того. А дверь можно пальцем проткнуть. Но все-таки здесь можно укрыться. Надо только сидеть тихо. И воды набрать. Нас обязательно кто-нибудь спасет. Это все временно. Временно. Временно…
Это должно быть временно!
Пробую отмечать время по включениям вентиляции, она запускается в форсированном режиме на четверть часа, дважды в сутки, это я точно помню. И только сейчас сообразил, что надо набрать воды. Пока она есть.
Набрал.
Вот, я уже мыслю, как самый настоящий… даже не знаю, как себя теперь назвать. В общем как будто все вокруг — надолго. А ведь оно не может быть надолго, так ведь?
Очень жарко… Вентиляция гонит жар, как от плавильни в моем цеху. И очень сильно пахнет гарью. Как будто рядом пожар, ужасный пожар. Хорошо, что я успел набрать немного воды, набрал бы больше, но уже не во что. Кажется, напор в водопроводной сети падает…, Наверное, это пожарные, они забирают воду для тушения. Очень хорошо! Пожарные — это какой-то порядок.
Меня спасут, скоро меня спасут, нас всех спасут…
По — прежнему жарко, но уже не так сильно. От гари кажется невозможным дышать… повсюду слой пепла, он как аптекарский порошок, просачивается через вентиляцию. Занавесил тряпкой решетку. Надо бы ее смочить, но я берегу воду.
Который день пошел?.. Не знаю. Третий… Или четвертый? Может быть и пятый или даже больше. Я схожу с ума от ожидания.
Это нужно записать. Я должен записать — просто чтобы не сойти с ума. Я всегда думал, что такие вещи бывают только в пикт — постановках… Ага, в постановках. Сначала в тех, что продают из-под полы, а потом — как в тех, что даже и не продают…
Только что записать?
Какая-то ерунда получается… Надо экономить карандаш, другого у меня нет.
Вот будет смешно, когда все закончится! Сохраню эти записи и буду показывать детям. Ведь когда-нибудь они у меня точно будут. А у детей будет героический отец.
Надо писать тщательно, разборчиво.
Похоже, я не один прячусь за дверью от всего мира. Блок потихоньку живет. Иногда я слышу крадущиеся шаги — по — моему так ходят, когда кого-то боятся. В общем, не для злодейства. Иногда кто-то перестукивается по трубам. Жаль, что я не знаю стуковой азбуки. Или она как-то по — другому зовется?.. Забыл. Попробовал постучать в ответ, но кажется только испугал того… или тех.
Напор в трубах все слабее. Вода почти иссякла.
Где же помощь?
Пробую составить представление об окружающем мире по звукам. Но плохо получается. Я слышу что-то, но не могу истолковать. Что-то шумит вдали, но непонятно, что. Какие-то механизмы, но они тоже далеко. Вроде бы иногда включается оповещение. Что-то насчет сбора и безопасности. Но все неразборчиво, поэтому я опасаюсь выходить. Лучше пересидеть тут, чем отправиться неизвестно куда.
Осторожно выглянул наружу. Это ужасно… как в пиктах о том, как жестоко подавляются городские бунты на Фрументе. Кругом мусор, пятна… кажется кровавые, но в полутьме непонятно. Но я не увидел ни одного тела. Кто мог их прибрать?
Непонятно.
Оповещение все еще повторяется. Но я лучше подожду.
Воды больше нет. В общем не очень страшно — запас у меня есть. Но канализация тоже не работает, а вот это очень плохо… Живу как сквиг в стойле, я видел таких у чернорабочих на нижнем ярусе фабрики. Хорошо, что жара спадает потихоньку. И пепла почти нет. Но эта гадость все равно уже повсюду. Я стал много кашлять, это, наверное, вредно. А главное — опасно, меня могут услышать. Не хочу, чтобы кто-то меня услышал. Лучше подожду полиции.
Где же полиция? Где пожарные? Где хоть кто-нибудь?
Перестрелка уровнем выше. Крики, шум. Страшно. Потом кто-то ходил по соседнему блоку и кого-то звал.
Освещение совсем никудышное. И становится холоднее…
Холодно. Похоже отопление совсем не работает. С одной стороны, это хорошо — расходуется меньше воды. С другой — у меня совсем нет теплых вещей. Использовал все, что есть дома, даже занавеску с алтаря Бога — Императора. Думаю, он не обидится.
Может быть все-таки выйти потихоньку? Поискать воды, и что-нибудь теплое?
Ну, когда же нас спасут?!
Сегодня по блоку ходила женщина и стучалась во все двери. Просила помочь найти ее сына. Я не открыл, хотя показалось, что у моей двери она стояла особенно долго. Оказывается, все это время сосед справа тоже скрывался, как и я. Он открыл.
Я умный. А он — нет.
Но не понимаю, зачем звать и просить открыть, если можно просто вломиться? Кажется, я уже писал про хлипкие двери…
Холодно, хочется есть. Я начинаю глупеть… мысли вялые, даже такие ужасные вещи, как происшествие с соседом, уже не вызывают почти ничего.
По — моему, они его едят…
Молюсь. Тихо, почти про себя. Боюсь, что кто-то меня услышит. Они совсем рядом.
Никогда не верил в Бога — Императора. Никогда не видел, чтобы вера в него и молитва кому-то хоть в чем-то помогли. Но может быть они просто плохо молились? Я молюсь хорошо, вспоминаю все литании и нужные слова.
Даруй мне неподвижность и спокойствие, пока враги мои воют и алчут поблизости.
Ушли. Кажется.
Или нет?..
Точно ушли. Бог — Император помогает! Но стало совсем холодно, из еды только две банки осталось.
Вдруг включилась сеть оповещения дистрикта. Сначала я решил, что сам Бог — Император снизошел, чтобы спасти нас.
А потом нет. Похоже, это просто какая-то неполадка. Сервитор или автомат крутят одну и ту же запись, точнее обрывок. Вот она:
" — Сорок восьмой, сорок восьмой, ответьте первому. Что у вас там творится?
— Первый, первый, нужно подкрепление. Толпа прет по проспекту. Держим перекресток, баррикада готова. Без открытия огня не удержим.
— Сорок восьмой, с пятидесяти метров предупредительный и если немедленно не отступят, сразу на поражение.
— Первый, вас понял, с двухсот метров предупредительный, со ста на поражение.
— Сорок восьмой, доложите обстановку. Сорок восьмой, доложите обстановку!
— Первый… (неразборчиво)… прут напролом (неразборчиво)… снесли (неразборчиво) раненых (неразборчиво) помогите (неразборчиво)
— Сорок восьмой, повторите.
— Сорок восьмой, повторите.
— Сорок восьмой ответьте первому."
Вот и все.
Передача оборвалась. Без нее оказалось еще хуже, чем с ней. Так была хоть какая-то иллюзия человеческого присутствия.
Наверное, богимператор смеется надо мной.
Совсем потерял чувство времени. Свет стал регулярно гаснуть. Вентиляция больше не продувается. Появился какой-то гнилостный запах. Как будто плесень завелась… Если бы у меня был хотя бы самый маленький вокс… Их запрещено иметь, но все равно было легко купить. Сейчас я мог бы попробовать поймать передачу. Чью-то. Не может же быть так, что я единственный, кто остался во всем районе?..
Нет, я не один. Но лучше бы был один. Не знаю, что может издавать такие звуки… Кажется, это двумя или тремя квартирами правее.
Холодно. Еда закончилась. Импи ненавидит меня. В таком вот порядке.
Я богохульствую, проклинаю труп на золоченом троне. Пусть хоть как-то откликнется, хоть что-то сделает!
Ничего…
Кашель усиливается. Мне плохо. Наверное, все-таки простудился. Надо выйти, найти одежду, еду и хоть какие-то лекарства.
Боюсь.
Попробовал открыть дверь, но страшно. Почти повернул ручку, чтобы отпереть замок, но не смог. Наверное, надо начинать с малого…
Отмерил метр до двери. Положил по пуговице через каждые десять сантиметров. Если каждый час приближаться по одной пуговице с твердым намерением открыть замок, то, наверное, я смогу привыкнуть к этой мысли.
Две пуговицы прошел.
Но у меня же нет часов…
Головная боль, кашель все сильнее, грудь горит огнем. На тряпке, в которую кашляю, розовые пятна. Меня бросает то в холод, то в жар. Что делать?
Запах плесени все сильнее. А мне все хуже. Кажется, я уже не смогу открыть дверь, даже если бы и решился.
Буду ждать. Кто-то обязательно должен прийти и спасти меня.
Облегчение… Странное, какое-то внезапное облегчение. Я определенно тяжело болен, слабость просто ужасная, но при этом просветление в голове и легкость во всем теле.
Завтра попробую выйти. Надо только понять, когда это завтра наступит. Подожду, в общем.
Кажется, температура у меня еще больше повысилась, но я по — прежнему чувствую себя достаточно неплохо. Тянет в сон, но заснуть по — настоящему не получается.
Открою дверь, выгляну чуть — чуть.
Ведь мне уже почти совсем не страшно.
Не страшно. Не страшно. Не страшно. Не страшно. Не страшно. Не страшно. Совсем не страшно!
Открыл.
Я бы помолился, чтобы никогда этого не видеть, но молиться некому. Богимператор не помогает. Помню, говаривали про каких-то подвальников, служителей запрещенного культа. Они там поклонялись кресту и еще чему-то… Но я не знаю, что и как там делается.
Пальцы не слушаются… Грифель рвет бумагу и ломается. Что-то с пальцами. И я будто раздвоился. Одна часть рвется наружу, а другая хочет остаться здесь. Хоть в какой-то безопасности.
Кто-то ходит снаружи. Тяжело ходит. Топает.
Бурчит. Непонятно бурчит.
Пришел в себя и увидел, что исписал десятка полтора листов непонятными значками. Они что-то значат, но у меня будто какая-то преграда в голове. Иногда я почти понимаю, что они значат… Изорвал те записи на самые мелкие клочки, эти листки пугают меня больше всего, даже больше того, кто бродит по блоку. Не хочу знать, что они значат.
Кажется, я вижу в темноте. Нет, не совсем в темноте… просто все как будто в оранжевом пульсирующем цвете. Предметы то очень яркие, контрастные, то расплываются и совсем плохо видны. И голос что-то нашептывает на ухо.
Ясность… Вот, что страшнее всего. Нет, странее. Страшнее страннее страшнереаннее…
Я почти не могу ходить, ослаб от голода. Я мерзну. Пальцы едва шевелятся. Но в голове все спокойно и отчетливо. Я будто смотрю со стороны на самого себя. И сам себе подсказываю, что нужно делать. Перечитал свой с позволения сказать, "дневник", в нем почти нет ошибок…
Что со мной? Бред? Так не бывает, не может быть.
Никто не спасет, не поможет. Будьте прокляты проклинаю всех проклинаюпроклинаюпроклинаюбудьтепрокляты смерть вамвсем смертьсмерть какмнеплохоголова моя голова все оранжевоеи красное
Шуршит. И стонет. Наверное, хочет войти. Просит? Не открою.
Все красное. И очень отчетливое. Пятна на руках. С каждым приступом кашля кровавые брызги.
Конец. Наверное, конец.
Кажется, начинаю понимать. Я будто вижу весь Танбранд, как скелет в ретгеновском излучении. И становится смешно… Я так ждал помощи… И так заблуждался. Никто не поможет. Кто ты, кто показывает мне все это?
Ты друг?
Да, да… единственный друг. Говори же!
Мы общаемся! Наконец-то хоть кто-то пришел ко мне! Я не понимаю слов, да и слов то нет. Скорее знание, оно приходит откуда-то извне, но в то же время возникает внутри меня. Пронизывает само естество. Он тоже не слышит меня, но когда я пишу, то вынужденно обдумываю каждую букву, и Он тоже видит ее вместе со мной. Моими глазами. Моим новым чудесным зрением.
Надо заново перечитать все, что я успел написать и тщательно исправить все ошибки.
Не страшно, совсем — совсем не страшно. Скорее — ясно и очевидно. Если я не обладаю чем-либо, значит не могу беспокоиться об этом, ведь так? Если у меня нет одежды, она не истреплется. Если нет денег — их не украдут. Если нет веры — ее не осквернят.
Если нет тела… Почему мы так страшимся болезней. Хворь не враг хворь совсемневраг почтидруг
Перерезал себе вены. Кровь не идет. Совсем. О, господи… боги, демоны, ну хоть кто-то…
Я тону. Тону в ясности и больном экстазе. Пробуждение от него ужасно, потому, что оно возврвщает меня к ужасному существованию. И потому, что я понимаю природу этого экстаза. Понимаю, но все равно жажду его, чтобы забыть нынешность.
Настоящесть.
бытийность
существовавность
Сегодня включили свет, по — настоящему, буквально на минуту, может еще меньше. Вряд ли это сделал человек, скорее сработал автомат. И я увидел себя. Впервые за… даже не знаю, за сколько. Мне кажется, что прошли месяцы. Увидел себя в полировке шкафа. А потом и в зеркале. Недолго, буквально одним взглядом. Хватило в общем то…
Просветление все реже. Или наоборот, возвращение в ад настоящего.
Я хотел бы плакать, но слез больше нет. У меня что-то не только с руками, но и с глазами. Даже говорить не могу, получается только какое-то рычание, и ему отвечают те, что ждут снаружи… Кажется, они уже принимают меня как своего, и боюсь представить, кем я стал.
И кем еще только стану.
Если бы я мог как-то закончить со всем этим, то сделал бы не колеблясь. Но я бессилен. Надо было сделать это раньше. Пока еще можно было связать петлю из тряпок. Теперь уже не смогу. Сил нет.
Наверное, это все. Уже все.
Простите.
Простите.
Простите…"
