Утро началось с самого важного и первоочередного, то есть проверки ангара номер восемнадцать, непонятного, загадочного и опечатанного много лет назад. Ощущая себя не слишком хорошо после вчерашнего пира, Уве не вышел на утреннюю пробежку, отказался и от завтрака. Комендант ограничился чашкой рекафа, даже без сахара (каковое самоотречение, впрочем, до сих пор отзывалось потаенной тоской в душе, а желудок разрывался между "так лопнуть недолго" и "нужно срочно пожрать, как вчера").

Искомый объект находился на противоположной стороне лагеря, и небольшая группа из трех человек, а также одного сервитора бодро топала по дорожке меж столбиков с кольцами. Комбинезон, подогнанный по фигуре Холанна, оказался гораздо удобнее шубы, в нем было тепло и двигаться оказалось куда проще. Кроме того, маска была прочно пристегнута к вороту, поэтому даже очень рассеянный или совсем непривычный человек ее не потерял бы. Только сапоги, надевавшиеся отдельно, оказались непривычны — на высокой и жесткой подошве, твердые, будто сшитые из выдубленной орочьей шкуры. Уве все время казалось, что он стоит на невысоких ходулях.

Возглавлял процессию разжалованный комиссар Тамас, который по ходу просвещал Холанна относительно всего, что встречалось на пути. Дальше двигался сам Уве, навостривший уши и регулярно переспрашивавший проводника — маска и затянутый капюшон, заменявший шапку, сильно мешали беседе. А без них у непривычного к открытому холоду ревизора мгновенно замерзали уши и нос. Номером три был худосочный технопровидец, оказавшийся еще ниже и так низкорослого Холанна, который про себя окрестил поход "шествием карликов". Техник всю дорогу молчал, шумно сопя через маску под грузом рюкзака с инструментами. Технопровидца комиссар отрекомендовал как "Туэрка Льявэ", наверное, тот был из эмигрантов — больно имя непривычное и совсем неблагозвучное. И замыкал цепочку сервитор — носильщик, загруженный канцелярскими принадлежностями. Уве рассчитывал сразу на месте составить надлежащие акты, заверив оные печатями и подписью временного командира гарнизона, а также своей собственной.

Холанн поневоле засмотрелся на Волт. Уве очень редко покидал уютный, обжитый мир Танбранда, и то — почти всегда в транспорте. Счетовод привык видеть небо через толстое стекло и пелену промышленного смога, неизменно окутывавшего Черный Город. Холанн и представить не мог, что небесный свод может быть настолько синим, прозрачным. А настоящее солнце — не красное или тускло — оранжевое, почти незаметное за сумраком туч, а белое, с легким желтым оттенком.

Еще при дневном свете можно было отчетливо разглядеть, что База Тринадцать — маленькая, но вполне полноценная крепость. По всему периметру Волта шел изломанный, как челюсть гигантского зверя, вал из кусков льда и снега, щедро политого водой, высотой почти в рост взрослого мужчины. а кое — где и выше. В это заграждение были щедро натыканы арматурные прутья, поддерживавшие мотки колючей проволоки. Как обычной, с шипами, так и в виде узких лент с иззубренными — как у пилы — краями. Через каждые сто метров возвышались сторожевые вышки с расчехленными турелями спаренных лазпушек, причем вертикальные лесенки, ведущие в собственно башни, были заключены в прозрачные, но похоже, весьма прочные трубы. При необходимости турели могли взять под перекрестный огонь и сам вал. По словам командира Тамаса перед валом во льду и мерзлой земле был выдолблен неглубокий, но вполне полноценный ров. В общем сейчас Волт уже не казался, как минувшим вечером, сказочным царством чистого снега. Скорее то было место, над защитой которого поработали скованные нехваткой ресурсов, но весьма трудолюбивые и упорные руки.

— Это все от… "парней"? — поинтересовался Уве, показывая на очередную башню.

— Да, — отозвался Тамас. — Не только, но главным образом от них. Как я говорил, с Готалом у нас мир, но орки непредсказуемы. Когда они поблизости, спать надо с оружием под подушкой, держа один глаз открытым. Поэтому наш заборчик еще и заминирован. Будьте аккуратнее, не подходите близко.

Два пистолета в кобурах из толстой коричнево — желтой кожи вполне открыто висели у комиссара на поясе, наглядно иллюстрируя мысль о бдительности.

— А зачем им аккумуляторы? — спросил Холанн. — Вряд ли у… зеленых есть электротранспорт. Или им тоже нужен свет?

— Орки одинаково хорошо видят и днем, и ночью, — сказал Тамас. — В сумерках чуть хуже, но не намного. У обычных парней, как правило, монохромное зрение. А аккумуляторы им нужны для радиоприемников.

Уве задумался над тем, что значит "монохромный", поэтому не сразу понял окончание фразы.

— Радио? — переспросил он.

— Да. Парни слушают передачи из Танбранда. Сказки.

— Сказки… — повторил Холанн, в очередной раз выбитый из душевного равновесия.

— Все живые существа так или иначе ищут развлечений, — пожал плечами Хаукон Тамас. — Орки вообще довольно своеобразные создания. Они размножаются спорами, поэтому лишены всех привычных нам комплексов и эмоций, связанных с продолжением рода. Для оркоидов — тех из них, кто способен задумываться над такими вещами — естественна мысль о том, что они будут напрямую продолжены в своих потомках, поэтому зеленые совершенно не боятся умереть. Они не понимают концепцию индивидуальной смерти. За исключением разве что Готала, но тот вообще уникальный босс, я уже говорил. Голод им также не страшен, если орк существует, значит ему есть, чем питаться. В крайнем случае они запросто едят друг друга, без комплексов и рефлексии. Так что суть существования зеленых — в развлечениях. Больше всего их веселит и увлекает война.

— Но сказки… — только и смог выговорить Холанн, вспоминая Сникрота и его мечи. Сама мысль о том, что это чудовище может сидеть у радиоприемника, слушая истории для детей, казалась дикой и безумной. Все равно, что успокаивать колыбельной сам Хаос. — Совсем как дети…

Комендант торопливо осенил себя аквилой, стыдясь упоминания всуе злотворной сущности.

— Уве, орки — не животные, — терпеливо пояснил Тамас. — Да, это весьма гнусные и очень опасные создания. Но они не звери и обладают на удивление богатым внутренним миром. Зеленым свойственно многое, что привычно для нас, людей. Они действительно в чем-то похожи на детей, это правда… Представьте себе ребенка лет десяти, выше и гораздо сильнее взрослого мужчины, с врожденным умением драться, изготавливать сложные механизмы, взрывчатку и оружие, даже стрелять. Дите получает удовольствие в жизни почти исключительно от драки и всю жизнь прожило среди таких же инфантильных убийц. Людей оно воспринимает, как слабаков, которых легко бить. Понимание, что людей с оружием бить сложно и рискованно — это уже уровень босса, то есть самого умного и сильного в… обществе. Такие вот восьмифутовые дети — психопаты. Привыкайте. Или не привыкайте, в конце концов относительно скоро вы нас покинете… Что ж, мы на месте.

Ангар номер восемнадцать был шире и приземистее остальных, его серые бетонные стены даже на беглый взгляд казались солиднее и прочнее, чем у собратьев. А крыша была не плоская или полукруглая, а двускатная, крытая не традиционным пластиком, а настоящими металлическими листами. Похоже, постройка была старой, может быть самой старой на базе.

— Это один из первых, что здесь возвели, еще при основании, — Тамас предвосхитил вопрос Холанна. — Три остальных потом перестроили и заменили кровлю — пласталь была в дефиците, пока не освоили месторождения у хребта. А этот остался, как был. Можете проверить печати — ворота не трогала ничья рука.

— Точно не трогали? — спросил Холанн, он и сам чувствовал, что вопрос прозвучал глупо, но не удержался. Хотелось говорить, о чем угодно, только чтобы слышать звук человеческого голоса, пусть даже своего. Разогнать гнетущую тишину, повисшую вокруг. Здесь, на отшибе, словно само небо помрачнело и сдвинулось ближе к земле, выстуживая ее ледяным дыханием.

— Тут у нас гауптвахта, — негромко сказал Тамас. — Для самых проштрафившихся. Ставим их в караул, на охрану восемнадцатого. И рядовые боятся этого наказания больше всего на свете. Никто по собственной воле сюда не полезет. Дотроньтесь до печатей, поймете сами.

Холанн повел плечами под комбинезоном, ему стало неожиданно зябко. Захотелось вернуться обратно, к солнцу и обычной суете Волта. Над ухом что-то тихо загудело — сервитор носильщик шагнул ближе, теперь шум его дыхательного компрессора был единственным звуком, нарушавшим тишину в этой части базы. Все прочие отдалились, увязли. как в вате. Комиссар Тамас с неожиданным любопытством посмотрел на киборга, вглядываясь в безликие линзы оптического аппарата живой машины…

— Это не опасно, — успокоил Хаукон. В доказательство сказанного он снял перчатку. затем тронул одну из печатей. — Видите, со мной ничего не случилось.

Холанн медленно, очень мелкими шагами подошел ко входу в ангар. Ворота были обычными, тоже металлическими, по размерам пригодные для пропуска даже тяжеловозов со сланцевых карьеров. Когда-то их покрывала синяя краска, но теперь от нее остались только редкие блеклые хлопья на ржавом, буро — коричневом фоне. Створки соединяла толстая черта сварного шва. Хорошего, сделанного на совесть шва. Кто-то намертво заварил ворота, чтобы никто не смог попасть внутрь.

Или вырваться наружу?

Печати тоже были необычными, Уве никогда таких не видел. Большие, круглые, с тарелку величиной, из какого-то светлого, с серым отливом материала, совсем не потемневшего от времени. Печати шли сплошной чередой по всему шву на воротах, а также с равными промежутками опоясывали ангар по периметру в две линии — на уровне глаз Холанна и под самой крышей.

— Серебро, — произнес за спиной высокий мальчишеский голос.

— Что? — не понял Уве, оборачиваясь.

— Это серебро, — повторил механик. Он снял рюкзак и положил прямо на снег. Из-под капюшона выбилась неуставно длинная прядь светлых, соломенного цвета волос.

— А… — ответил Холанн, не зная, что тут еще можно сказать, и вновь повернулся к воротам. Только сейчас он заметил. что помимо традиционной аквилы по нижнему краю печатей идет какой-то текст, глубоко выдавленный в металле. Холанн знал Высокий готик с пятое на десятое, ровно настолько, чтобы читать официальные преамбулы на особо важных документах. Но надпись оказалась несложной. На печатях раз за разом повторялось одно и то же.

Именем Его, словом Его, волей Его

Закрываю тебя навеки или до срока

Ради блага живущих и во их спасение

Уве медленно расстегнул ремешок на запястье, стянул перчатку. Холодный воздух куснул пальцы множеством коротких острых иголок, выстудил кровь и скользнул выше, почти к самому локтю. Холанн коснулся печати, провел по ней ладонью.

Комендант ждал чего-то невероятного, необычного. Ждал, несмотря на то, что Тамас уже показал пример без всяких видимых последствий. Но сначала не было ничего, серебро оказалось холодным, впрочем, никак не холоднее всего остального. Обычный металл, гладкий, с четкими твердыми краями там, где впечатались символы и буквы.

А затем он почувствовал…

Это было похоже на шепот. Очень далекий, очень тихий шепот, неслышимый, но в то же время отчетливый. Прерывистый и отчаянный, но одновременно монотонный, словно зов автоматического маяка на космическом скитальце, потерпевшем бедствие тысячелетия назад.

Не трогай его…

Не смотри на него…

Не думай о нем….

— Думаю, здесь все в порядке… — тяжело дыша сказал Холанн, отступая на шаг, затем еще на один. И еще. Рука онемела. Уве торопливо взялся натягивать перчатку, но скользкая ткань не слушалась. Механик с высоким мальчишеским голосом и длинными светлыми волосами молча помог. Увидев ее совсем близко Холанн понял, что это не юноша, а молодая женщина, почти девочка. Поверх дыхательной маски без защитных очков на коменданта взглянули яркие зелено — голубые глаза. Когда она повернула голову, капюшон чуть сдвинулся и стало заметно, что помимо соломенных волос у девушки большие оттопыренные уши. Впрочем, это ее совершенно не портило.

— Будете проверять целостность всех печатей? — отрывисто спросил Тамас. — У Туэрки с собой необходимые инструменты.

— Н — не стоит, — хрипло сказал Холанн. И уже более твердо взяв себя в руки выговорил. — Да, я думаю, все в порядке. Необходимые бумаги оформим позже. Здесь… неудобно.

— Да, склонен согласиться, здесь холодно и вообще… — отозвался Хаукон Тамас, в его голосе не было ни капли сарказма. Комиссар снова внимательно взглянул на молчаливого и неподвижного сервитора — носильщика, замершего памятником самому себе.

— Спасибо, — тихо сказал Уве девушке с большими глазами и ушами. Она кивнула и закинула за плечи рюкзак. Холанн ощутил странный укол в сердце, непонятное чувство, которого ему еще никогда не приходилось испытывать. Вдруг ему стало очевидно, что ей совершенно не следует таскать такую тяжелую ношу… Но сказать Уве ничего не успел, его опередил комиссар.

— Давайте возвращаться, — подытожил Тамас. — Глянем на лазарет и пойдем дальше по вашему списку.