Лягушка поедает лягушку

В выходные привезли труп Чонана. Вместо Хана из машины вылез его юрист. Двое мужчин в черных костюмах вытащили из багажника тело Чонана, занесли в кабинет Енота. Следом за ними в кабинет прошел юрист. Люди в черном удалились, а юрист поприветствовал Енота низким поклоном.

– Это и для нас событие, достойное сожаления. Чонан переступил черту, которую нельзя было переступать. Мы должны были проконсультироваться с вами, но события развивались слишком быстро…

Енот расстегнул молнию непромокаемого мешка ровно настолько, чтобы убедиться, что внутри Чонан. Синюшное лицо Чонана было искажено ужасом.

– Говоришь, черту, которую нельзя было переступать?.. Прокурор Ли, у меня в последнее время голова плохо варит, и не понимаю я эти ваши мудрености молодых. Скажи попросту. Что это за черта такая?

Енот произнес это тихо, размеренно, словно увещевая маленького ребенка. Юриста он назвал прокурором, потому что тот до поступления на службу к Хану работал в прокуратуре. И хотя давно Ли уже никакой не прокурор, но люди продолжали так именовать его.

– Чонан раздобыл список наших планировщиков и координаты их центров. В списке было пять человек. Очевидно, собирался переметнуться в другую фирму. Сами понимаете, дело щекотливое, и мы… – Юрист не договорил.

– В какую фирму?

– Ходят слухи, что к парням из Китая. И хотел продать им информацию за триста миллионов.

Енот поморщился.

– Как у Чонана мог оказаться список планировщиков вашей фирмы, неизвестный даже мне? Вы же не внесли их в телефонный справочник? И я должен поверить?

Юрист, поколебавшись, ответил:

– Мы пока не выяснили, как список попал к нему. Как только все станет известно, президент Хан лично явится к вам с докладом.

Енот расстегнул молнию до конца. В области шеи, груди и живота было семь следов от ножа.

– Хан отдал приказ?

– Президент Хан сейчас находится за границей.

– Тогда кто приказал?

– Я велел поговорить с ним и привести его, но Чонана так просто не взять, вот ребята и сплоховали.

– Значит, сплоховали…

Юрист исподтишка наблюдал за лицом Старого Енота.

– Я покорно приму наказание за ошибку своих людей.

Енот с насмешкой посмотрел на юриста:

– Покорно? Значит, ты готов умереть?

Юрист поднес кулак ко рту, кашлянул и, сконфуженный, замолчал.

– Или ты думаешь, можно съесть мою пушку и взамен отдать солдата?

Услышав эти слова, Рэсэн стиснул зубы. Юрист в замешательстве по-прежнему прижимал кулак к губам.

– За два месяца убили трех наших планировщиков. Хотя причастность Чонана к этим убийствам пока не выявлена, мы были вынуждены усилить меры предосторожности. К тому же на носу выборы. Я надеюсь, вы понимаете наше положение.

Старый Енот покачал головой. Он внимательно осмотрел раны. Охотничий прием. Нож медленно проникает в тело жертвы, пока она не теряет силы. Никаких сомнений, работа Парикмахера. Такой же стиль был у Инструктора и Чу.

– Парикмахер? – спросил Енот.

– Нет. Молодой специалист по ножам. Из якудза… – быстро сказал юрист.

Старик усмехнулся. Прикоснулся к ране в области сердца. Очевидно, Чонан умер от нее.

– Молодой, а так хорошо владеет ножом. Как его звать?

Юрист на мгновение заколебался.

– Тальчча.

– Сколько лет?

– Двадцать четыре.

– И впрямь молодой. Убери его, и на этом закроем дело. А не то, если поднявший нож на Библиотеку останется безнаказанным, кто-то может и загордиться, не так ли?

Удивленный Рэсэн пристально посмотрел на Енота. Однако старик, не выказывая каких-либо чувств, ждал ответа. Юрист, помедлив, кивнул:

– Будет исполнено. Как только придут результаты по этому делу, я представлю полный отчет.

– Никаких отчетов! – вдруг взревел Старый Енот. – Мы что, контора чиновничья?!

– Прошу извинить. – Юрист торопливо склонил голову.

– С телом Чонана мы разберемся сами. Ступай.

Юрист согнулся под прямым углом и вышел. Только когда он исчез, старик позволил себе выказать скорбь. Его обычно прямая фигура словно осела. Старик оперся рукой о стол, долго смотрел на лицо Чонана, затем коснулся лба мертвого.

– Откуда у Чонана список планировщиков Хана? – спросил Енот, не отрывая взгляда от убитого.

– Не знаю.

– Даже предположений нет?

– Нет.

Чонан мог наткнуться на список, разыскивая черную комнату Кан Чигёна. Но разве планировщики разбрасываются своими адресами? Звучит слишком невероятно. Скорее всего, список ему подбросила Мито – как приманку. И Чонан заглотил ее. Как последний болван. Интересно, он действительно полагал, что сумеет продать список планировщиков так, чтобы об этом не разошелся слух? Какое безрассудство.

– Что вообще происходит? – спросил Енот.

– Если вы не знаете, то я и подавно.

– Ты поручал что-нибудь Чонану?

– Да, он искал детали для взрывного устройства. К планировщикам это не имело отношения.

– Но убиты три планировщика, Чонан вернулся ко мне в виде окровавленного трупа, и все наточили свои ножи, как будто со дня на день начнется война, а я при этом ничего не знаю? Ты это хочешь сказать? – Енот сверкнул на Рэсэна глазами.

– Так вот почему вы злитесь, – холодно заметил Рэсэн.

– Что?

– Вы злитесь не потому что убили Чонана, а потому что ничего не знаете, потому что ваше самолюбие задето. Чонан умер! Вы не поняли еще этого?!

Рэсэн обхватил двумя руками голову Чонана, приподнял.

– Да какая сейчас разница, кто что знал! Даже если бы вы знали все, Чонана это не вернет. Знали, не знали – разве это главное? Чонана точно зарезал Парикмахер, а вы ответите убийством еще кого-то. Мать вашу! Что это за арифметика? Но мы ведь для вас фигурки чанги. Неважно, погиб солдат или пушка. Но если вы станете продолжать играть в эту игру, скоро не останется никого, совсем.

Енот смотрел на Рэсэна, руки его дрожали. По лицу Рэсэна потекли слезы.

– Отнеси его в подвал. Нужно обмыть тело, а потом во всем разобраться, – слабым голосом пробормотал Енот. – И вызови Пэка.

– Чонан? – Мохнатый потрясенно уставился на Рэсэна.

Рэсэн ничего не ответил.

– Ох, Чонан, мой мальчик. Что ж ты в таком молодом возрасте-то, а? Я отца твоего сжег, а теперь и тебя сжигаю! Что же это такое? Что это за жизнь пошла? – бормотал Мохнатый, гладя Чонана по щеке.

Рэсэн достал сигарету, закурил. Енот из машины так и не вылез. Мохнатый какое-то время сидел на полу и плакал. Затем поднялся, отряхнул зад, подошел к автомобилю и постучал по стеклу. Енот приоткрыл окно.

– До восхода осталось немного. Наверное, надо начинать? – спросил Мохнатый, размазывая по лицу слезы.

Енот кивнул. Прикатив со склада тележку, Мохнатый взглянул на Рэсэна. Тот отшвырнул сигарету и подошел к багажнику машины. Вдвоем они подняли тело Чонана, переложили на тележку. Неизвестно, верно ли, что человек после смерти становится тяжелее, но тело Чонана определенно весило немало.

Вдвоем они подкатили тележку к печи. Мохнатый расстелил перед печью циновку, поставил на циновку небольшой столик, на него – подсвечник, курильницу, бутылку рисового вина и стакан. Рэсэн молча наблюдал за действиями Мохнатого. Тот зажег палочку с благовонием, осмотрел циновку – не упало ли чего, и направился к машине.

– Все готово.

Енот недоуменно глядел на него сквозь стекло. Выждав секунд десять, Мохнатый повторил:

– Все готово. Мы тогда сами начнем.

Енот едва заметно кивнул. Мохнатый поклонился и вернулся к печи. Зажег еще одну палочку, налил в стакан вина, поднес покойному, а затем выпил и дважды низко поклонился. Бросил взгляд в сторону Рэсэна. Тот шагнул к столику, зажег палочку, поднял стакан. Мохнатый проворно налил. Рэсэн поднес вино покойному, выпил, два раза поклонился. Совершив ритуал, он остался стоять на месте, и Мохнатый похлопал его по плечу – мол, посторонись. После чего убрал столик и циновку. Рэсэн, устроившийся на полу чуть в стороне, безучастно следил за его манипуляциями, и Мохнатый в одиночку перенес тело Чонана на поддон. Прежде чем закрыть дверцу печи, Мохнатый глянул на Рэсэна. Лицо у того словно застыло. Мохнатый задвинул поддон с телом Чонана внутрь и закрыл дверцу.

Пламя в печи стало разгораться. Мохнатый подошел к Рэсэну с бутылкой сочжу, сел подле. Отпив немного, протянул бутылку Рэсэну. Тот принял бутылку, сделал глоток и вернул Мохнатому. Они молча сидели, глядя в печь.

Умер Чонан. Умер Чонан, говоривший, что проживет жизнь, которую никто не запомнит. Умер Чонан, говоривший, что проживет легко и невесомо, как газ, без любви и ненависти, без предательств и страданий, без воспоминаний, проживет так, словно его и не было, – как воздух. Так почему же его тогда убили? Человека-невидимку… Рэсэн представил человека, стоящего в пустыне на высоком бархане, освещенном солнцем, и не отбрасывающего тени. Мелькнул нелепый вопрос: “Как мне теперь жить без тени?”

Не попроси он Чонана разузнать о взрывном устройстве, кто знает, может, умер бы он сам. Если бы Чонан был занят, он не стал бы его просить. Ведь к Чонану эта история не имела никакого отношения. Рэсэн должен был действовать сам. А он обратился за помощью к другу. Потому Чонан и умер. Как и его отец, он жил тенью, как и его отец, сгорел в печи Мохнатого. Рэсэн думал о плоти и костях, что сейчас обращаются в дым и пепел, и вскоре их разнесет ветер. Он думал о том, что желание друга сбылось: теперь, когда ветер развеет его останки во все стороны, он сделается совершенно незаметным.

Светало. Мохнатый, глянув на часы, посмотрел вниз по склону горы, нет ли кого там. Затем открыл печь, кочергой вытянул наружу поддон, хотя жар еще не спал. Белые кости Чонана казались такими хрупкими – вот-вот рассыплются. Мохнатый сгреб их в кучу дешевыми щипцами из “Хозтоваров”. Снова глянул на часы. Ссыпал обломки костей в металлическую ступу и принялся перемалывать. В такой час на окрестных полях уже могли появиться люди, и Мохнатый торопился, руки его так и мелькали.

Закончил он уже минут через пять. Торопливо ссыпал прах в короб из кленового дерева, обвязал платком. С виноватым видом передал урну Рэсэну.

– Приехали бы раньше. Хотел бы я сделать тщательнее. Да нет времени.

Рэсэн принял короб. Вынул из внутреннего кармана конверт и протянул Мохнатому.

– Ничего. От того, что ты смелешь кости старательней, мертвый не воскреснет.

Мохнатый взял конверт, глаза его налились слезами.

– Эх, Чонан, Чонан, хороший ты был парень, – запричитал он.

– Спасибо за услугу. Пойду.

Рэсэн положил короб с прахом на пассажирское сиденье, включил двигатель. Мохнатый подошел к задней дверце, чтобы попрощаться с Енотом.

– До свидания, господин. Крепитесь.

Енот поднял глаза на Мохнатого, задержал на нем взгляд, кивнул.

По дороге в Сеул Рэсэн остановил машину на вершине перевала. Взял с пассажирского сиденья короб с прахом Чонана. Енот молча наблюдал за его действиями.

– Развею Чонана, – сказал Рэсэн, не глядя на Енота.

Пройдя по горной тропке, Рэсэн вышел на край скалы. Здесь всегда дул ветер, идеальное место, чтобы развеять прах. Рэсэн надел белые перчатки и открыл урну. Захватил горсть праха. Ладонь ощутила исходивший от него жар. Рэсэн швырнул прах в воздух, и ветер подхватил его, поднял ввысь. Неожиданно вспомнилось, как однажды Чонан шутливо сказал:

– Не знаю, наверное, в том, что люди не запоминают меня, виновата генетика. В том смысле, что во мне, видимо, сидит ген неопределенности, который передался от отца. Засел в моей ДНК. Поэтому моей матери не придется горевать из-за отца. Как можно горевать о человеке, если его не помнишь? Разве не здорово иметь такой ген?

– Что хорошего в такой дурацкой ДНК? – спросил тогда Рэсэн.

– А то, что можно обжулить кого-нибудь, а потом еще раз сделать то же самое; можно расстаться с женщиной, а через какое-то время снова приударить за ней, а потом еще раз расстаться, и без всякой грусти. Ведь она не запомнит меня, – рассмеялся Чонан.

Следующим утром Рэсэн долго лежал в горячей ванне. Пройдя затем в комнату, распахнул шкаф и несколько минут разглядывал висевшую там одежду, наконец достал белую рубашку, черную кожаную куртку и джинсы. Смазывая лицо кремом, протирая его лосьоном и расчесываясь, Рэсэн думал: “Вот оно, долгожданное спокойное утро”. В это утро, пусть наверняка и ненадолго, куда-то испарилась извечная его тревога, наряду с мигренями управлявшая его жизнью. Улыбнувшись своему отражению в зеркале, сказал беспечно:

– До чего ж хорош. Просто с ума сойти!

Рэсэн выдвинул ящик стола. Там лежали “Хенкель” Чу и русский пистолет “ПБ-6P9” с глушителем. Рэсэн постучал пальцем по рукоятке пистолета, глянул в окно и сунул во внутренний карман куртки нож Чу.

Выйдя из дома, Рэсэн направился в сторону рынка крупного рогатого скота. К удивительному старику по имени Хису. Люди говорили, что Хису – король Пхучжу. Все торговцы и прочие деляги раз в месяц платили ему дань. Наркодилеры, бандиты, торговцы человеческими органами, мошенники, брокеры от криминала, продавцы краденого, сутенеры… Все без исключения. Чтобы работать в Пхучжу, Хан с Енотом тоже должны были раз в месяц посылать старику Хису деньги. Однако сумма, которую Хису получал ежемесячно с каждого предпринимателя, равнялась всего пятидесяти тысячам вон. С тех, кто побогаче, он не брал больше, но и бедняков не освобождал от мзды. А если ты заплатил, то Хису не волновало, чем ты промышляешь в Пхучжу. И никто не знал, куда идут эти пятьдесят тысяч вон, полученные с каждого. Может, на замену ламп в фонарях на угольно-черных ночами улицах Пхучжу? Никому не ведомо.

Рэсэн открыл дверь в лавку Хису. Мужик с морщинистым лицом лет шестидесяти и тощий паренек лет двадцати разделывали говяжьи потроха. Парень доставал из красного ведра потроха, мужик маленьким острым ножом с изогнутым лезвием кромсал печенку и легкие. Нарезанные потроха отправлялись в другое красное ведро. Рэсэн встал перед ведром, и орудовавший ножом мужик поднял голову.

– Я хотел бы встретиться с хозяином, – вежливо сказал Рэсэн.

– Откуда? – коротко спросил морщинистый.

– Из Библиотеки.

Морщинистый, изучив лицо Рэсэна, повернулся к своему помощнику:

– Иди скажи хозяину, что гость пришел. Скажи, из Библиотеки.

Паренек, бросив потроха в ведро, скрылся в глубине дома. Морщинистый стянул резиновые перчатки, сел на стоявшую рядом деревянную скамейку. Зачерпнул супа из котелка. Проглотил, опрокинул в рот стопку сочжу. Из ведра с потрохами поднимался тошнотворный запах крови, однако мужик, похоже, не замечал его, привык. Запах крови сочился не только из ведра, он буквально висел в лавке. Нож морщинистого, его перчатки, его тело – все смердело кровью. Но морщинистый хлебал суп с видимым аппетитом. Через некоторое время вернулся паренек.

– Велели проходить, – сказал он Рэсэну.

Старик Хису читал за столом газету. Перед ним стояли чашка с черным кофе, бутылка сочжу, уже ополовиненная, мисочка с кунжутным маслом и солью и пепельница, из которой торчал примятый окурок; чуть в стороне лежал небольшой нож и на доске, судя по виду, только что нарезанная говяжья печенка.

Рэсэн поклонился.

– Давненько не виделись. Что, Старый Енот жив-здоров? – сказал Хису, кладя на стол газету.

– Да, – ответил Рэсэн.

– А до меня дошли слухи, что у него нелады.

– Насколько я знаю, он и вчера, и сегодня чувствовал себя хорошо. Нет, он в последнее время ни на что не жаловался.

– Вот как! Впрочем, слухи по Пхучжу обычно ходят зряшные.

Хису закашлялся, глотнул кофе. После чего достал из пепельницы окурок и поднес к нему зажигалку.

– Но что тебя из библиотеки занесло в столь вонючий угол?

– Хочу спросить вас кое о чем.

– Спрашивай.

– Я разыскиваю Парикмахера. Вы знаете, где он?

Хису в упор посмотрел на Рэсэна:

– А-а, так ведь об этом можно было спросить Старого Енота. Стоило ли идти сюда за этим? Этот старик, пусть и не вылезает из своей берлоги, все на свете знает.

– Думаю, мне он не скажет.

– Парикмахер попал в список?

– Нет. Это личное дело.

Лицо Хису внезапно обрело игривое выражение, как будто он услышал о чем-то чрезвычайно забавном.

– Погоди, уж не хочешь ли ты сказать, что надумал подстричься у него?

– Да, именно. Хочу у него подстричься, – в тон ответил Рэсэн.

Улыбнувшись, старик аккуратно затушил сигарету и пристроил окурок на край пепельницы. От сигареты мало что осталось, однако Хису, похоже, решил пустить окурок в ход еще раз.

– И как собираешься с ним разбираться? У нас ведь с планировщиками-бумагомараками разные предпочтения. Ты ведь не станешь использовать пушку или устройство какое?

– Я разберусь с ним ножом.

Хису откинулся на спинку кресла.

– Значит, Рэсэн и Парикмахер… – Затем, прикрыв глаза, сказал, словно декламируя стихи: – А получатся ли из них равные противники?

В этот момент дверь распахнулась и на пороге возник тощий паренек.

– Дедушка, тут брат Кук Манбон пристал, говорит, если и в этот раз потрохов не получит, он не уйдет.

– Скажи, что нет. Пусть в четверг приходит. Тогда будут.

– Ох, вы что, не знаете характера Кук Манбона? Он же словам не верит. Просто так он не уйдет.

Хису рассмеялся:

– Какой такой характер у Манбона?

– Разляжется на грязном полу и будет орать. Он и в прошлый раз часа два так орал, не давал работать. Башка от него трещит, хоть помирай.

Парень выглядел растерянным. Хису покачал головой:

– Ах ты, вот уж Манбон, зараза холерная. Мясником-то он был поспокойней. А как взялся за ум, столько с ним хлопот! Стало быть, так, Последыш, возьми немного из того, что заготовили для лавки Кима, и дай Манбону, пусть продержится до четверга. Тогда поступит хороший товар…

– Ладно.

Паренек вздохнул с облегчением и ушел, закрыв за собой дверь. Хису все улыбался – должно быть, представлял Манбона. Налил себе сочжу, выпил, затем взял нож, отрезал от печени ломтик, обмакнул в масло с солью и положил в рот.

– Вот какими мы становимся с возрастом… Если с ножом кто заявится, еще справишься с таким, а вот с плаксой что делать, ума не приложу, как такому отказать. Слезы-то будут поострее ножа.

Отрезав от печени еще один ломтик, Хису обмакнул его в масло с солью и протянул Рэсэну. Тот, поколебавшись, взял угощение и положил в рот.

– Вкусно? – спросил Хису.

– Вкусно. Хотя выглядит… не очень приятно…

Хису с довольным видом смотрел, как Рэсэн жует печенку. Затем налил в чашечку сочжу и передал Рэсэну.

– Жизнь, она ведь тоже такая. Что особенного в ней? Такая же вонь, так же все в ней перемешано – мразь, грязь… Так и живешь. Но поешь по-настоящему, всласть, и, кажется, можно и еще пожить. Порой она вкусная, эта жизнь. Ну как? В такие моменты оглянешься – а и жить-то хорошо. Ты заглядывай ко мне иногда, на стопочку сочжу.

– Я пришел с обнаженным ножом, – высокопарно произнес Рэсэн.

– И что с того? Вот уж проблема. Нож-то можно сунуть обратно в карман, и делу конец.

– Сначала Инструктор, затем Чу… Теперь Чонан. Не знаю зачем, но Парикмахер пролез в мою жизнь. – Рэсэн неожиданно для себя улыбнулся. – Когда он убил второго, я думал, что стерплю, как-нибудь проживу, но тут он третьего… В общем, вот так. А вскоре, похоже, и мой черед придет. Вы, наверное, слышали, что в последнее время мои дела идут не особо? Так или иначе, не судьба мне долго жить.

Рэсэн опустошил стопку. Хису отрезал еще печенки для Рэсэна. Тот положил мясо в рот, взял бутылку и налил Хису.

– Чем расплатишься?

– Как вы смотрите, если просто деньгами? В Пхучжу, я знаю, все можно купить, были бы деньги.

– Заплатишь одной бумажкой, по средней цене, – сказал старик.

Рэсэн сунул руку в карман, достал бумажник. Хису отмахнулся.

– Деньги потом. Если вернешься живой.

– Если умру, деньги пропадут, – покачал головой Рэсэн.

– Значит, буду считать твоими дорожными расходами на тот свет. Жизнь кажется не такой тяжкой, если жить с капелькой великодушия.

Хису улыбнулся, но глаза его смотрели на Рэсэна жалостливо. Отсалютовав стопкой, выпил. Затем достал лист бумаги, ручку, написал, где найти Парикмахера, показал написанное Рэсэну. Тот кивнул. Хису поджег записку и положил в пепельницу. Как только бумага превратилась в пепел, Рэсэн встал. Почтительно поклонился и вышел из лавки.

Когда он на такси подъехал к магазину, Мито там не было. Через окно он увидел за прилавком незнакомую молодую женщину лет двадцати пяти. Рэсэн вошел.

– Добро пожаловать, – сказала женщина.

Рэсэн огляделся. Очевидно, Мито сегодня не вышла на работу. Рэсэн достал из холодильника кофе в банке; пройдя вдоль полок, взял два батончика “Хот брик”.

– А что, та девушка, что прежде здесь работала, уволилась?

– Мито? Да, уволилась несколько дней назад, – безразлично ответила женщина, сканируя штрих-коды на кофе и батончиках.

– Понятно, – кивнул Рэсэн.

Он устроился за столиком под зонтом перед магазином, открыл банку и сделал глоток. Закурил. Ноябрьское небо было чистым. Через несколько часов он, возможно, умрет от ножа Парикмахера, но, странное дело, ни волнения, ни страха Рэсэн не чувствовал. В такое спокойное утро хорошо прогуляться. Рэсэн вынул из кармана батончик “Хот брик”, разорвал упаковку и принялся жевать. Вдруг поразила нелепая мысль: друг его умер, а сладкое по-прежнему осталось сладким.

Жуя батончик, он пробормотал:

– Парикмахер, Хан, Мито.

На жестком диске, украденном у Мито, хранились только файлы с информацией о техническом оборудовании. Лифты, сенсоры, камеры слежения, дисплеи, освещение… Такое впечатление, будто он похитил данные из рабочего компьютера доктора технических наук или инженера. Однако через какое-то время среди сотен папок с файлами обнаружилась одна – замаскированная и явно связанная с планом убийства. В папке находились снимки инженера пятидесяти пяти лет, предположительно покончившего с собой в лифте. Этот лысый человек, очевидно, был одним из трех планировщиков Хана, убитых Мито.

Вот мужчина нажимает кнопку вызова. Читает газету в ожидании лифта. Вид у него обыденный. Ясно, что чтение газеты в лифте – традиция. Что он слишком занятой человек. Кабинка поднимается на семнадцатый этаж, где живет мужчина. Однако лифт вовсе не поднимается, это на дисплее мелькают цифры, номера этажей. “Дзинь” – двери лифта открываются. Включается свет. Мужчина, не отрывая глаз от газеты, шагает вперед, в пустоту. Изображение расплывается и исчезает.

План был прост. Набрав в интернете в поисковой строке “лифт, несчастный случай”, Рэсэн узнал о происшествии с человеком, который около месяца назад упал в шахту лифта из-за неисправности сенсора. В газетной заметке говорилось, что компания, ведавшая обслуживанием, уверяла, что оборудование было совершенно исправное. В службе эксплуатации дома разъяснили, что во время очередного техосмотра никаких неисправностей не выявили – ни в лифтовой системе, ни в системе видеонаблюдения. Один из членов семьи погибшего причитал: “Так что же это такое? Ни с того ни с сего не стало человека, а вы говорите, нет неисправностей?”

Рэсэн сунул в рот остаток батончика и поднялся. Дойдя до перекрестка, остановился и задумался, куда повернуть – к дому, где жила Мито, или к лавке Мисы. После некоторого размышления медленным шагом направился к лавке.

Отворив дверь, он с облегчением увидел, что Мисы нет. В углу лавки в кресле-качалке сидела Мито. Она вязала. Сидела и вязала с таким видом, будто ничего такого особенного в ее жизни не произошло. Этакая крестьянка, отдыхающая вечером после трудового дня. Мито посмотрела на Рэсэна, набрала еще несколько петель, встала. Подошла к Рэсэну и приложила к нему почти готовый свитер синего цвета.

– Ой, точно по размеру. Для тебя вяжу.

С довольным видом Мито вернулась в кресло-качалку и снова склонилась над вязанием. Рэсэн хмыкнул, подтащил стул, сел рядом.

– Слышала, что убили Чонана, – сказала Мито, не поднимая головы.

Рэсэн поморщился.

– Благодаря тебе.

– Поэтому ты пришел убить гадину Мито? – спросила она, продолжая вязать.

Рэсэн взял клубок ниток, лежавший на столе, и принялся катать его по ладони.

– Еще не решил. Не могу решить, в каком порядке убить – тебя, Хана, Парикмахера или Парикмахера, Хана, тебя.

– Если пока не знаешь, убей меня последней. У меня много дел. Надо довязать до зимы свитер. Надо подготовить безопасное место для Мисы, убрать мусор вроде Хана с Енотом. А еще…

Мисо говорила, продолжая вязать.

– Ты сейчас шутишь, – сухо произнес Рэсэн.

Мито оторвала глаза от рукоделия и взглянула на Рэсэна:

– Не волнуйся. Когда покончу с делами, даже если ты не убьешь меня, я сама как-нибудь сподоблюсь помереть.

– Разделаешься с делами и покончишь с собой?

– Угу.

Рэсэн озадаченно смотрел на Мито. Лицо у нее было простодушное, наивное, точно речь шла о пустяках.

– Стало быть, вот ты какая до безрассудства смелая! Ты с самого начала думала о том, чтобы потом сдохнуть?

Мито усмехнулась и вновь принялась за вязание. В ее движениях – точных, размеренных – чувствовалась решимость. Рэсэн снова заговорил:

– Раз ты такая башковитая, то почему бы тебе не придумать какой-нибудь обалденный план? Замочила бы всех планировщиков, а заодно всех киллеров, а после, очистив мир от скверны, скрылась вместе с Мисой и своей косоглазой за горизонтом – вот был бы хэппи-энд.

– Я бы тоже этого хотела, но, понимаешь, эта Мито незаметно для себя сама стала чудовищем.

Мито с грустным видом сунула свитер со спицами в корзинку и отодвинула ее в сторону. Затем, сцепив пальцы, подняла руки, потянулась.

– Знаешь, есть такой рассказ. Грустный. О том, как герой отправился убить чудовище и сам стал чудовищем. Так вот, этот дурацкий герой – я. И ничего тут не поделаешь. Когда все будет позади, это чудовище, вызывающее жалость и ужас, эта искренняя Мито должна будет уйти, приведя все дела в порядок. Ну конечно, если тебя это не устраивает, можешь сам прикончить меня.

– Ты радуешься, когда люди умирают, как ты распланировала?

– Нет, вовсе нет, – сквозь силу улыбнулась Мито. – Тебе же стало больно, когда умер Чонан? Нам тоже больно. И раньше было очень больно, и сейчас очень больно. Всем, кого мы, я и ты, убили, и всем, кто остался, – всем больно.

Мито не отвела глаза, открыто встретила его взгляд. Рэсэн отвернулся. На носке туфли виднелось засохшее пятнышко крови. Должно быть, запачкался в лавке Хису. Рэсэн встал.

– Порядок такой: Парикмахер, Хан, ты. Можешь вязать, пока очередь не дошла до тебя.

– Пойдешь к Парикмахеру – умрешь, – сказала Мито.

– Видать, плохой я киллер. Никто не хочет ставить на меня, – с улыбкой ответил Рэсэн.

– Погоди немного. Есть план. Я прикончу всех, как ты того хочешь, – и Парикмахера, и Хана, и эту Мито.

Рэсэн фыркнул.

– Разве я не говорил тебе уже? Я под твоей юбкой прятаться не стану. По другому делу, может, и залез бы тебе под юбку. Но вообще-то такие тощие злые бабы не в моем вкусе.

Рэсэн достал из кармана батончик “Хот брик”, положил на стол:

– А это… подарок.

Мито недоуменно посмотрела на него. Рэсэн улыбнулся ей и медленно двинулся к двери.

Когда он выходил, Мито пронзительно закричала:

– Придурок! Пойдешь к Парикмахеру – наверняка умрешь!