Мито

Она работала в круглосуточном магазине. Каждого покупателя встречала громким “Добро пожаловать!”, а затем бойким “Чего желаете?” и даже позволяла себе “О, я тоже люблю эти хрустяшки «Маттонсан»!”. Большинство покупателей ее игнорировали. Но ей было все равно, она улыбалась, шутила и, с подчеркнутой любезностью принимая товар, энергично выстукивала на калькуляторе. Когда покупателей не было, она с кем-то бесконечно болтала по телефону или наводила порядок, переставляла товары на полках. Болтала и убирала, убирала и болтала. Она походила на ребенка с синдромом гиперактивности.

– Ты уверен, что это она соорудила бомбу? – недоверчиво спросил Рэсэн.

– К ней поступили три детали, это совершенно точно. Так что можно почти не сомневаться, что она. Не для фейерверка же она купила взрывчатку. Да еще на черном рынке, – сказал Чонан.

– А по виду, с нее вполне может статься, что для фейерверка.

– Ну, в принципе, да, – согласился Чонан.

Рэсэн достал из кармана упаковку с лекарством, вынул одну таблетку и проглотил. На улице у него в последнее время начиналась мигрень. Светофор переключился, и доставщик пиццы на мотоцикле развернулся, нарушив правила. У мужчины в костюме, читавшего газету перед пешеходным переходом, развязался шнурок на левом ботинке. Этот развязанный шнурок почему-то беспокоил. Светофор снова переключился, и автомобили, ждавшие зеленой стрелки, поползли налево. Доставщик пиццы рискованно заскочил на тротуар и резко затормозил. Для мужчины с газетой включился зеленый, и он зашагал по зебре, не ведая про болтающийся шнурок. Мир вокруг действовал на нервы. Рэсэн думал, что на улице голова начинает болеть из-за поступающей в мозг бесполезной информации. Чтобы остаться в живых в этом мире, нужно иметь чувствительные усики, ощупывающие все вокруг, но они не способны отличить нужную информацию от ненужной. И однажды, став слишком длинными и слишком чувствительными, эти усики начнут воспринимать как угрозу все вокруг, и вас затопит страх.

– На чем она специализируется? – спросил Рэсэн.

– Вот с этим не все ясно. Кажется, она не специалист по взрывным устройствам, по виду и поведению на киллера тоже не тянет, да и планировщиком быть не может. В общем, полный туман.

– Тогда что ты узнал? – раздраженно спросил Рэсэн.

– Да я ночи не спал, весь район облазил, как будто вошь искал, и нашел что-то, а ты психуешь… Если по правде, то только я и мог ее отыскать. Будь на моем месте другой, ты бы шиш получил. – С этим обиженным бурчанием Чонан протянул толстый пакет. – Что-то очень сложное происходит в ее башке. Как ни старался, не смог понять, что она собой представляет, поэтому теперь ты сам давай.

Рэсэн открыл пакет – несколько сотен снимков, а также краткое резюме. Он достал фотографии. Перед домом, на улице, в автобусе, в библиотеке, в ночном клубе, в бассейне, в булочной, в универмаге, в кафе, в рыбном магазине… Чонан всю неделю отслеживал каждое ее передвижение. Рэсэн вытащил из пачки один снимок:

– Что это?

На фотографии молодая женщина стояла на площади с каким-то плакатом и что-то кричала. Чонан взглянул на фото и усмехнулся:

– А, “Спасем коалу!”.

– Что?

– На плакате лозунг “Спасем коалу!”. Недавно на острове Ёидо открылся всемирный форум по спасению этих зверушек.

– И что?

– И она протестует. Мол, если количество двуокиси углерода в атмосфере увеличится, то питательные элементы в листьях эвкалипта – основной еде коал – распадутся и коалы вымрут. Что-то в этом роде. Ну они там и выкрикивали что-то типа “Эй, проклятый человек! Хватит травить мир выхлопами своих автомобилей!”. Она орала так яростно, что вся побагровела. Я даже испугался, что на тот свет она отправится раньше коал.

– Вот же нехрен делать этой дуре. Человеку под задницу бомбу подкладывает, а потом коалу спасает, гадина. Я что, хуже коалы? – возмущенно спросил Рэсэн.

– А ты думал – лучше? – ответил Чонан с легким изумлением. – И что теперь собираешься делать? Схватишь ее?

Рэсэн достал из внутреннего кармана ножны с “Хенкелем”. Вынул нож, внимательно рассмотрел и воткнул назад. Чонан испуганно глядел на него.

– Пырнешь ножом? Средь бела дня? Пусть ты торопишься, но не до такой же степени…

– Я разве похож на гангстера?

– Тогда зачем нож?

– Один человек сказал, что если к вежливости добавить пистолет, беседа станет более дружеской.

– И кто же это сказал?

– Аль Капоне.

– Ну да, если повести беседу, размахивая кухонным ножом, то беседа получится чрезвычайно дружеской, – с издевкой заметил Чонан.

– Она первая начала беседу, подложив мне в унитаз бомбу, поэтому я лишь поддержу разговор в предложенном тоне.

Рэсэн закурил. Женщина по-прежнему болтала по телефону. При появлении покупателя она обрывала разговор, но стоило ему уйти, как снова хваталась за телефон. Интересно, с кем можно так долго говорить? Он вдруг позавидовал этой болтушке, у которой есть человек, готовый терпеливо выслушивать ее бесконечную трепотню.

– Во сколько она заканчивает работу? – спросил Рэсэн.

– В три. Остался час.

Рэсэн бросил взгляд на часы. Затем достал из кармана ручку с красной пастой и принялся изучать листок с резюме женщины. Заскучавший Чонан легонько постукивал ложечкой по блюдцу, на котором стояла кофейная чашка. Рэсэн поморщился, посмотрел на ложку, отбивающую какой-то ритм, и сказал раздраженно:

– Может, перестанешь?

– Надо же, какой чувствительный. Если даже стук ложки тебя раздражает, как вообще ты живешь в мире, где все грохочет? Мир тонет в шуме.

Чонан швырнул ложечку на столик. Она ударилась о блюдце, громко звякнув. Рэсэн сердито глянул на Чонана. Официантка открыла дверь на террасу, где сидели друзья, и подошла к их столику:

– Вы меня звали?

– Не то чтобы звали, – расцвел в улыбке Чонан. Девушка слегка покраснела. Белая блузка под черной жилеткой и черная юбка, подчеркивающая талию, очень шли ей.

– Принести вам еще кофе? – спросила она, преодолевая смущение.

– Будем премного благодарны. – И Чонан хохотнул.

Официантка забрала пустые чашки, и Чонан, проводив ее глазами, спросил:

– Как она тебе? Ничего, да?

– Снова за свое? Ни одну юбку не пропустишь. А как же твоя последняя любовь?

– Кто это?

– Да та, гнусавая.

Чонан поднял глаза к потолку, несколько секунд вспоминал и наконец фыркнул:

– А! А я-то гадаю, о ком ты. Когда это было-то! Тоже мне вспомнил античные времена.

– Если три месяца назад для тебя античность, то сейчас у нас что, будущее? Почему у тебя любовь даже месяца не длится?

– Это не моя вина. Видишь ли, у той девушки из носа капало, когда мы целовались.

На лице Чонана появилось несчастное выражение. Рэсэн глянул на него будто на умственно неполноценного и снова уткнулся в листки.

– Будешь с девушками так себя вести, потом раскаешься. Годы идут, так что пора бы прекратить разбрасываться, а начать копать один колодец, – сказал Рэсэн, глядя в бумаги.

– Главное, чтобы в колодце была вода. И что это вообще такое – копать только один колодец? Можно подумать, мы о нефтяной буровой говорим.

Рэсэн красной ручкой подчеркнул несколько странных пунктов. Листая бумаги, он хмурился, словно чего-то не понимал. Время от времени он вскидывал голову и смотрел на магазин напротив. Пока Рэсэн читал и подчеркивал, Чонан обиженно бурчал:

– Вот некоторые думают, что если любовь быстро проходит, то это ненастоящая любовь. Но это же предрассудки. Я по-настоящему любил всех своих девушек. Вот всех до единой любил. Но пути любви неисповедимы. Если хорошенько поразмыслить, то мой путь любви сплошь препятствия и страдания. И как ты вообще можешь судить меня, если сам ни разу не увязал в болоте страсти? Лишь тот, кто сам испытал боль от разлуки, что сродни лезвию твоего ножа, только тот может понять мою душу. Душу мужчины, который, расставшись с возлюбленной, ищет забытья в другой, чтобы залечить новой любовью раны от предыдущей, воспоминания о которой даже в вине не утопить, и они все ноют и ноют, не дают тебе покоя, так что хочется вырвать сердце из гру…

– Она врач? – прервал его излияния Рэсэн.

– Что? Эй, сколько раз тебе говорить! Сейчас моя любимая – медсестра.

Рэсэн смерил недобрым взглядом страдальца от любви и кивнул в сторону магазина. Лишь тогда Чонан понял, о ком он.

– А, да, она врач. В недавнем прошлом.

– По ее виду не скажешь. И почему она не работает в больнице? Что она вообще делает в этом магазине?

– Она работала не в больнице, а в каком-то исследовательском институте. А недавно оттуда ушла.

– Почему?

– Откуда мне знать? Разве могу я залезть в душу этой болтуньи?

– Я слышал, среди планировщиков много врачей. Может, она одна из них?

– Насколько я знаю, среди планировщиков таких молодых нет. Большинство и вовсе старики. Самому молодому пятьдесят стукнуло. К тому же я не слыхал о планировщике-женщине.

– Насколько ты знаешь? Ты-то откуда можешь это знать?

– Слушай, а чего ты равняешь меня с собой? Где твои дела, а где мои. Тоже мне. Я, между прочим, профи высочайшей квалификации по сбору информации. А ты из сословия подлых людей, убийца, годный лишь на то, чтобы орудовать кухонным ножом. Попробовал бы только кто-нибудь из таких же низких, как ты, поднять голову и нагло уставиться на меня лет эдак пятьсот назад, во времена государства Чосон. Да тебя тут же схватили бы, завернули в рогожу и палками забили до смерти. Ты должен благодарить меня за честь, которую я оказываю тебе, простолюдину, считая своим другом. А от тебя не то что почтения, благодарности не дождешься!

– Спасибо, что оказываешь мне честь, считая своим другом, – усмехнулся Рэсэн.

Чонан с надменным видом закурил.

Отец Чонана был сыскарем. А до того служил в армии, в чине сержанта. Несмотря на несколько медалей, полученных во Вьетнамскую войну, сыскарь из него поначалу не получился. Как ни смешно, но стал он им лишь после того, как исколесил мир, разыскивая сбежавшую жену. Когда он вернулся из Вьетнама, жена едва не убила его, опоив пивом с солидной дозой снотворного, после чего сбежала, прихватив все те деньги, что, рискуя жизнью, заработал муж на войне.

– Настоящая леди моя мамочка, да? Ради любви бросила мужа и сына! Но если ты влюблен, то плата для тебя не важна. Любовь для меня превыше всего. Наверное, это я от мамочки унаследовал.

Отец Чонана собирался покромсать на куски любовников, как только поймает, а затем покончить с собой. Он прочесал всю страну, потом принялся за соседние, и в кармане у него был припасен пакетик с цианидом, а за пазухой – нож. И наконец, после пяти лет поисков, он нашел сбежавшую жену. Мать Чонана с любовником держали на Филиппинах довольно большую прачечную-химчистку. Однако отец Чонана лишь издали посмотрел на бывшую жену и вернулся домой. Он не убил ни ее, ни любовника. Даже не вынул нож, который носил за пазухой пять лет. И не покончил с собой, как собирался, – не притронулся к цианиду. Он даже не подошел к жене, на поиски которой угрохал столько лет, и не сказал: “Как ты могла так поступить со мной!” Он просто издали долго смотрел, как она со своим мужчиной развешивает выстиранное постельное белье, а затем повернулся и ушел.

– Однажды наш старик перебрал водки, вот тогда-то он и сказал мне, что впервые видел лицо моей матери счастливым.

Возможно, была и другая причина, почему отец Чонана вернулся домой. Может, и ненависть, казавшаяся всепоглощающей, и желание отомстить, и обида – как и все на этом свете – со временем поутихли, перестали бередить его душу, рассеялись. Как-то раз Чонан отправился по делам на Филиппины, а когда вернулся и Рэсэн спросил, повидался ли он с матерью, Чонан угрюмо ответил:

– А зачем? Она сбежала, чтобы быть счастливой, а тут я вдруг заявлюсь к ней. Зачем? Чтобы испортить ей все? Пусть уж каждый отвечает сам за себя, и если будет счастлив, то, значит, все путем.

Как сыскарь отец Чонана звезд с неба не хватал, зато Чонан прослыл асом по части добывания информации и слежки. Если человек обитал на Земле, а не на Марсе, то неважно, кто он и что он, Чонан находил его не позже чем через две недели. Но особенно ярко его талант проявился в слежке. В мире планировщиков тех, кто следит за целью, называют тенью. Работа тени состоит в том, чтобы неотступно следовать за подопечным, не вызывая подозрений, фотографировать, просчитывать все его передвижения, каждый шаг. Собранные материалы затем отправляются к планировщику. Чонан следовал за своей целью как тень в самом прямом смысле, он ни разу не провалился. На вопрос Рэсэна, что за секретным способом он владеет, Чонан ответил просто:

– Надо быть обычным. Видишь ли, люди не запоминают обычных.

Чонан был прав: для того чтобы стать классной тенью, необязательно быть ловким, уметь маскироваться, изменять свою внешность. Неважно, попадешься ты на глаза объекту или нет. Важнее другое – быть тем, кто не привлекает к себе внимания, кого просто невозможно запомнить.

– Для этого следует понять, что такое обычность, заурядность. И стать заурядным. Люди таких не видят, а если видят, то забывают о них тотчас. Но постичь суть заурядности непросто. Непросто стать тем, кто не остается в памяти. Непросто превратиться в нечто расплывчатое, смутное, растворяющееся, будто туман. Непросто заставить людей проходить сквозь тебя, словно ты не существуешь, словно ты состоишь из воздуха. Самое главное и сложное – добиться вот этого газообразного состояния.

– Хм, звучит как невозможное, – сказал Рэсэн.

– Если подумать, то стать заурядным так же трудно, как и стать особенным. Я вот о чем постоянно размышляю. Что есть заурядность, обычность? Средний рост? Неприметное лицо? Общепринятое поведение? Расхожая профессия, обыкновенные манеры? Но обычный – не значит простой. Потому что такого понятия, как “обычная жизнь”, не существует. Красив человек или уродлив, он живет по-своему, на свой лад. Поэтому непонятно, что значит любить как все, быть воспитанным как все, встретиться и расстаться как все. В заурядной жизни нет ни любви, ни ненависти, ни предательства, ни душевных ран и воспоминаний тоже нет. Она однообразна и бесцветна. Но мне нравится. Я не выношу, когда на меня что-то давит, поэтому сейчас пытаюсь добиться, чтобы люди меня не помнили. Но это сложно. Об этом не пишут в книгах, никто этому не учит. Потому что все хотят быть особенными, хотят, чтобы их помнили. А неприметность, которой хочу я, – это жить, не оставляя следов в памяти окружающих. И я стараюсь жить так.

Эти слова понравились Рэсэну. Понравилось, что Чонан желает обрести неприметность и жить так, чтобы никто его не помнил. Именно тогда Рэсэн и Чонан стали друзьями. Чонан вместе с отцом разъезжал по стране, однако и про учебу не забывал и, сдав на аттестат о среднем образовании, поступил в университет. На геологический факультет. Не потому что ему не хватало баллов для факультета менеджмента или юридического, а потому что именно туда он и хотел поступить. Разъезжая по стране с отцом, Чонан завел привычку, когда ему становилось скучно, совать в рот камешки, катать их будто леденцы и определять, каковы они на вкус. Это странное увлечение и привело к выбору геологии.

– У камней есть вкус?

– А ты думаешь, если камни, так и вкус у них одинаковый? Как сливы и лимоны имеют разный вкус, так и гранит и гнейс отличаются друг от друга.

– И чтобы побольше узнать о вкусе камней, ты поступил на геологический, да?

– Вроде того. Вот только геологический факультет не имел отношения к вкусу камней. Уж лучше бы я подался в кулинарию.

Рэсэну было трудно представить, что можно вот так выбирать свой жизненный путь. Но Чонан, оптимист по природе, похоже, не слишком переживал, что все так вышло. Он учился, занятий не пропускал, получил диплом. Хотя из-за его особенной черты – неприметности – никто из сокурсников, конечно, не смог бы сейчас его вспомнить.

У Чонана всегда были подруги. Менялись девушки постоянно. У другого человека столь насыщенная любовная жизнь отнимала бы все силы и время, но только не у Чонана.

– Почему девушки так любят тебя? – спрашивал Рэсэн.

– Они не любят. По-настоящему не любят. Ни одна девушка не может любить мужчину, которого не существует.

– Может, и так. Но посмотри, сколько у тебя было девушек.

– Согласен, много. Но это все от их одиночества. Им просто нужен мужчина рядом. Вроде как дерево, как цветок в горшке. Ты же знаешь, мое главное свойство – быть таким вот горшком, спокойным и неприметным.

При каждой встрече с Чонаном Рэсэн задумывался о неприметности друга. Его неприметность была уникальна. Он словно был и тем, кто тебе знаком, и тем, кого ты никогда не встречал. Наружность Чонана достигла той степени обыкновенности, когда лицо кажется будто бы знакомым, как и доброжелательное спокойствие, исходящее от него, но в то же время ни лицо, ни впечатление от самого Чонана описать невозможно. Рэсэн полагал, что спокойствие Чонана, которое подкупало девушек, есть часть его неприметности. Возможно, именно поэтому женщины так легко сходились и расставались с ним.

Рэсэн бросил взгляд на часы. 14:00. Женщина в магазине все болтала по телефону. Рэсэн еще раз внимательно просмотрел бумаги и фотографии.

– Мито – ее настоящее имя?

– Скорее всего. Потому что ее младшую сестру зовут Миса.

– Мито и Миса? Почва и Песок? У их отца странное чувство юмора.

Рэсэн взял листок – ксерокопию газетной страницы, проглядел и показал Чонану. В статье говорилось об автомобильной катастрофе, в которую попала семья.

– Почему ты решил скопировать это?

– Это произошло двадцать лет назад. В аварии погибли родители, сидевшие впереди, а две дочери, сидевшие сзади, выжили, но у младшей был сломан позвоночник, так что нижняя часть тела оказалась парализованной. За рулем находился отец, причиной катастрофы назвали превышение скорости и алкогольное опьянение водителя. По следам шин определили, что скорость автомобиля была не менее ста пятидесяти километров в час.

– Напился, посадил в машину любимых дочерей и жену и погнал? Да еще со скоростью более ста пятидесяти километров?

– Почему-то попахивает заказным убийством, да?

Рэсэн перечитал статью. Упав с восьмиметрового обрыва, автомобиль превратился в искореженную груду металла, а после еще и загорелся. В статье говорилось, что авария произошла в тихом, спокойном месте в ясный майский день, в выходной. Очевидно, выбравшаяся за город семья наслаждалась поездкой. Ни одной причины, по которой глава семейства мог бы напиться и развить на дороге бешеную скорость, не было. Запашок проекта угадывался отчетливо. Проекта весьма распространенного – подстроенная автокатастрофа, – но в этом случае сработанного топорно. В гибели членов семьи не было никакой необходимости. Если мишенью являлся отец этой женщины, то убрать его можно было аккуратно.

– Чем занимался ее отец?

– Он был чиновником высокого ранга. Подозрительного тут много, но копнуть еще и его я просто не успел, следил за женщиной.

– Но даже если предположить, что авария заказная, какое отношение это имеет ко мне? Когда ей было десять лет, мне едва исполнилось одиннадцать, – с раздражением сказал Рэсэн.

– А чего ты на меня-то взъелся? Иди и скажи ей, что тебе было одиннадцать. А для создания дружеской атмосферы заранее вытащи нож.

Рэсэн посмотрел на часы. 14:55. В три женщина должна выйти из магазина. Рэсэн сложил фотографии и документы в пакет, встал, поправил одежду. Нож Чу оттягивал внутренний карман куртки. Рэсэн заново завязал шнурки, чтобы избежать случайности, когда объект выйдет на улицу. В окне магазина все маячило улыбающееся лицо женщины.

Однако в три часа она не вышла. И в десять минут четвертого тоже. Она словно и не собиралась уходить, все так же болтала по телефону, время от времени заливаясь смехом. В магазин вошла девушка лет двадцати с небольшим, с виду студентка, – возможно, подрабатывает в магазине после занятий, но и в полчетвертого никаких признаков, что женщина закончила работу.

Рэсэн посмотрел на Чонана:

– Ты же сказал, что она уходит в три часа.

– Похоже, изменила свой распорядок. – Чонан поскреб голову. – Всю неделю ровно в три заканчивала, а сегодня словно удумала мне репутацию подпортить.

Если мишень ломает свой распорядок, всегда становится тревожно. Нервы натягиваются. Зачастую убийцы совершают ошибки именно по причине таких изменений. Все равно, кто в них виновен, объект или киллер. Оба сценария фатальны. Вы делаете ошибки, оставляете улики, и план летит к чертям. И когда план окончательно проваливается, убийца умирает. Почему так происходит? Если разбираться основательно, то причина может крыться в совершеннейшей мелочи. Забыл дома кошелек, утром обнаружил, что закончился шампунь, в переулок внезапно выкатился трехколесный велосипед.

Женщина по-прежнему торчала в магазине. Значения это не имело. Рэсэн не собирался никого убивать сегодня, но сердцебиение привычно участилось. Тревога щекотала нервные окончания. По плану в три часа женщина выходит и идет по улице. Рэсэн следует за ней. Чонан медленно едет за ними на машине. Поворот в тихий, всегда безлюдный переулок длиною около двухсот метров, где нет камер наблюдения. Женщина всегда ходит этим маршрутом. Рэсэн нагоняет ее и легонько касается плеча. Ни объяснений, ни угроз. Если Рэсэн был ее мишенью, женщина тут же узнает его. “Пройдем в тихое место и поговорим?” И если женщина соглашается, то на этом дело и закончится. Даже нож не придется доставать.

Рэсэн и Чонан в молчании прождали еще тридцать минут. В четыре часа Рэсэн надел солнечные очки, поднялся и уверенно зашагал к магазину.

– Эй, постой, – попытался удержать его Чонан, – не стоит входить с ножом в магазин, там повсюду камеры.

– Добро пожаловать!

Прикрыв ладонью трубку, она громко поприветствовала Рэсэна, глядя прямо в лицо. Голос бодрый и жизнерадостный. Рэсэн, остановившись у двери, растерянно посмотрел на нее. Но она уже отвернулась и снова залопотала в телефон, словно и не узнала Рэсэна. Ее громкий голос разносился на весь магазин.

– Ну ты знаешь эту песню. Оу-эй, я влюбился в девушку друга, ну и так далее. Да, точно она! Он еще так проникновенно пел, казалось, сейчас расплачется. И бубном потряхивал в такт. Я чуть не умерла от смеха. Да иди ты! С чего бы это я стала петь с ним дуэтом! Но потом он перешел ко второй части песни, о том, как ему нравится девушка друга, а она его отшила, и вдруг реально разрыдался. Здоровенный бугай – и плачет… Клянусь! И что мне было делать? Пришлось обнять его, успокоить, похлопать по спине. Он припал головой к моей груди, продолжая заливаться слезами, а сам вниз пялится, на мои ноги, а я же в мини-юбке. Вот реально охмурял меня. Я прямо обалдела… Ну я, конечно, позволила ему поцеловать меня. Но ему этого показалось мало, захотелось продолжения… Да нет, это не потому что он мне не понравился. Но нельзя же так легко уступать мужику. Прямо с места в карьер. Ладно, еще в отеле происходило бы, а то в караоке-баре… Парень совсем обнаглел. Да нет, не такой уж он и плохой, да и симпатичный, нормальный, в общем… Точно, надо с самого начала направить отношения в правильное русло. А то как начнешь, так и продолжишь.

Рэсэн все стоял у двери и смотрел на женщину. Разговаривая по телефону, она украдкой поглядывала на посетителя. Рэсэн снял очки.

– Подожди минутку, я сейчас.

Женщина оторвалась от трубки, в открытую посмотрела на Рэсэна и весело спросила:

– Я могу вам помочь?

“Она меня не знает”, – подумал Рэсэн. В лице ее он не видел ни тени подозрения, ни намека на страх. Планировщик не может не знать свою мишень в лицо. Получив заказ, ты изучаешь фото жертвы, смотришь снова и снова. Это нервное. Лицо мишени стереть из памяти нелегко. И потому еще какое-то время после убийства лицо продолжает стоять перед глазами. Вздрагиваешь, встретив случайного прохожего, чем-то напоминающего убитого. Просыпаешься посреди ночи в ужасе, потому что приснилось это лицо. Она определенно не планировщик. И не убийца. Она никто. Тогда кто она вообще? Неужели Чонан ошибся?

– Я могу вам помочь? – повторила женщина.

– Что? А, да, шоколадный батончик! Мне нужен шоколадный батончик, – наконец сказал Рэсэн.

– Шоколадные батончики? Левый стеллаж, на второй полке сверху, там самые разные батончики. – И она приветливо улыбнулась.

Интересно, почему вдруг шоколадные батончики? Он их даже не любит. Рэсэн прошел к стеллажу и сгреб первые попавшиеся. Почувствовав, что пересохло в горле, открыл холодильник и достал бутылку ионизированного напитка.

– Ну ладно, я попозже позвоню. Встретимся и обсудим подробности.

Закрывая дверцу холодильника, Рэсэн услышал, как женщина завершила свой разговор, казавшийся нескончаемым. Последние несколько часов она не выпускала из рук телефон, какие же подробности она не успела обсудить? Нет, никогда ему не понять женщин. Рэсэн положил на прилавок два батончика и бутылку.

– Шоколадный фанат, да? – спросила она.

Рэсэн кивнул, словно ему лень отвечать.

– Я тоже обожаю шоколадки, но, гляжу, тут у вас только “Сникерсы”. А “Хот брик” вы пробовали?

– Что?

– “Хот брик”. “Сникерсы” для американских вкусов, а вот “Хот брик” нам подходит лучше. И к зубам не липнет. К тому же получается, они просто выгоднее “Сникерсов”, почти в два раза. Да-да, производители постоянно уменьшают вес батончика, чтобы держать цену на уровни десятилетней давности. Грустная реальность. Но сейчас все растет в цене, поэтому надо это пережить. Ну что, поменять вам один “Сникерс” на “Хот брик”?

Она тараторила с такой скоростью, что Рэсэн едва улавливал смысл. Она любит “Хот брик” больше, чем другие батончики. Но ему-то зачем это знать? “Какое мне дело до того, что тебе больше нравится и что стоит дешевле, что дороже? Лучше посчитай, сколько с меня, и все”.

– Сколько он стоит? – Рэсэн указал на “Сникерс”.

– Тысячу вон. А “Хот брик” в два раза меньше, пятьсот вон.

И она растопырила пятерню, с игривой улыбкой глядя на Рэсэна, будто спрашивала, что он решил. Рэсэн вернулся к стеллажу, положил один “Сникерс” и взял “Хот брик”. И, желая быстрее покончить с этой канителью, достал из бумажника деньги.

– Вы не пожалеете. “Хот брик”! – Женщина вскинула сжатый кулак.

– Спасибо, – буркнул Рэсэн.

– Что вы! Какие могут быть благодарности. Людям, живущим в одной стране, надо делиться друг с другом информацией.

Рэсэн посмотрел на улыбающееся лицо. Казалось, эта женщина посреди сибирской тайги встретила соотечественника – такой радостью светилось оно.

Когда он вышел из магазина, Чонан сидел в машине, не выключив мотора, лицо у него было встревоженное. Рэсэн сел рядом.

– Ну как? – торопливо спросил Чонан.

Рэсэн кинул в него батончиком “Хот брик”. Подняв батончик, упавший ему на колени, Чонан недоуменно спросил:

– Что это?

– Не видишь? Шоколадный батончик. Батончик, объединяющий соотечественников.

Чонан хмыкнул и надорвал обертку.

– Зашел туда с боевым настроем, сжимая кухонный нож, словно быка собрался прирезать, а вернулся с шоколадным батончиком?

Рэсэн откупорил бутылку и сделал глоток.

– Эта женщина не знает моего лица. Поэтому она не планировщик и не убийца.

– Не знает твоего лица? – недоверчиво повторил Чонан.

Рэсэн кивнул.

Чонан вытащил из сумки керамическую коробочку, в которой недавно находилось взрывное устройство, и покрутил в руках.

– Мы знаем, что эту штуковину собрал любитель, а это означает, что она не профи по взрывным устройствам. Так кто же она?

– Ты уверен, что это та самая женщина? – скептически спросил Рэсэн.

– Я что, новичок тебе? Сказал же, ей доставили три детали взрывного устройства.

Через окно магазина было видно, что женщина разговаривает с молодой девушкой, явно собиравшейся сменить ее. Девушка взглянула на часы, несколько раз поклонилась и вышла.

– Видать, сегодня собралась поработать и за сменщицу, – заметил Рэсэн. – Отзывчивая, никому не может отказать, готова послать к черту расписание.

– Типично, да? Почему люди не делают то, что запланировали? Из-за них и у других все планы летят нахрен. Вот поэтому мы страна лузеров! Высокоскоростную железную дорогу проложили, небоскребы возвели, но что с того, если сознание у людей осталось прежним!

– Какая связь между этой женщиной и страной?

Рэсэн разорвал обертку “Сникерса” и откусил. Чонан принялся за “Хот брик”. Вдруг глаза его округлились:

– Эй, у нас же разные батончики!

– Мой в Америке сделан, а твой здесь. Мой стоит тысячу вон. Твой – пятьсот.

– Сукин ты… – Чонан аж задохнулся. – Ты почему купил мне подешевле, а? Ты же знаешь, что я предпочитаю американский стиль.

И Чонан обиженно надулся. Рэсэн протянул ему надкушенный батончик. Улыбнувшись, как маленький мальчик, Чонан ухватил “Сникерс”, а свой батончик сунул Рэсэну.

– Покопайся еще в прошлом этой женщины. Работа, родители, сестра, исследовательский институт, где она работала прежде, состояние ее банковских счетов – все, что можно раздобыть.

– Что? Думаешь, я за какой-то там “Сникерс” проверну громадную работу? А как насчет расходов? Знаешь, моя цена в последнее время выросла. Рыночные котировки, если забыл.

– Твой друг под угрозой, а ты долдонишь о рыночных котировках…

– Ладно уж. С этой минуты зови меня Старший Брат, и я все сделаю. Я слишком добр, чтобы бросить в беде младшенького. И потом, я и вправду старше тебя на два года.

Рэсэн сумрачно смотрел на Чонана. Смотрел он так долго, что Чонан пихнул его в плечо – мол, шучу же.

– Пожалуйста, Старший Брат, – ровно сказал Рэсэн.

Чонан вытаращился на него:

– Эй, где твое самолюбие?

Уже смеркалось, когда Рэсэн вернулся домой, купив по дороге кошачий корм в жестяных банках. В подъезде он достал из почтового ящика корреспонденцию. В основном это были извещения о коммунальных платежах и рекламные листки. Он повернул к лестнице и увидел, что на ступеньках спит человек. Одна рука его была забинтована, в другой он держал пакет. Рэсэн наклонился и заглянул человеку в лицо. Это был Минари Пак. Покачав удивленно головой, Рэсэн потряс его. Пак открыл глаза, растерянно осмотрелся, зевнул, широко разинув рот, и вдруг резко пришел в себя и вскочил.

– Что вы здесь делаете? – спросил Рэсэн.

– О, хотел увидеть тебя.

– Почему не позвонили заранее?

– Да как-то не получилось.

– Давайте войдем.

– Нет-нет. И здесь хорошо.

Пак замахал перевязанной рукой, но тут же скривился от боли.

– Как пальцы? – спросил Рэсэн, глядя на перевязанную руку.

– Да в порядке. Срастутся. До чего же быстро в медицине все развивается, просто слов нет. Я в тот день схватил пальцы и побежал в больницу, но уверен был, что напрасно, ничего они не сделают уже. Но это же чудо какое – приделали обратно! Как к ящерице хвост. Да-да, как к ящерице хвост!

Минари Пак все бормотал и бормотал про ящерицу и ее хвост, точно припев популярной песни. И в подтверждение, что с пальцами все нормально, повертел перед носом Рэсэна забинтованной ладонью. А потом вдруг воскликнул: “А, да! Вот!” – будто вспомнил о чем-то важном, и протянул пакет. Рэсэн растерянно взял его. Внутри находилась коробка.

– Что это?

– Вяленые анчоусы, выращенные в бамбуковой запруде. Я слышал, ты любишь пиво. А к пиву нет ничего лучше анчоусов. В супермаркете купил. Очень дорогие. Лучшие на побережье Корейского пролива. Знаменитые анчоусы. – И Минари Пак смущенно умолк.

Рэсэн покачал головой. Меньше всего он ожидал, что этот человек явится к нему, да еще с дарами.

– Я вам пальцы отрезал, а вы мне подарок принесли. И в дом не хотите входить. Теперь я на самом деле чувствую себя виноватым.

– Нет-нет, прошу не беспокойся. Наши деляги и вправду обидели старейшину. Неправильно это, нельзя так. Весь наш достаток, все, что мы имеем, это ведь все благодаря ему, нашему уважаемому господину. Я не из тех, кто забыл его милость. Но нам, простым людям, снова тяжело стало жить. Дела нынче трудно вести, уж и так затянули пояса дальше некуда. И не потому что забыли о праведном пути, а потому что жизнь не дает идти по нему.

Минари Пак неловко вытащил сигарету, сунул в зубы. Смотреть, как он пытается левой рукой высечь огонь, было неловко. Рэсэн достал зажигалку и дал ему прикурить. Пак выпустил облачко дыма и, цепко поглядывая на Рэсэна, пытаясь понять его настроение, спросил:

– А что говорит наш почтенный господин?

– По поводу чего? Ваших отрезанных пальцев?

– Нет, о другом. О том, что наши люди переметнулись к Хану. Раз уж дело так повернулось, то старейшина наверняка знает. Конечно, у каждого из нас собственный бизнес, поэтому нельзя говорить, что мы полностью под Ханом. И все же перед нашим почтенным господином мы виноваты.

– Так вы пришли ситуацию разведать, – сказал Рэсэн.

– Ну не совсем так, – замялся Пак, – просто заодно хотел узнать.

Несколько минут он курил, глядя на уличные фонари. Время от времени с силой прикусывал нижнюю губу, словно собирался что-то сказать, но сдерживал себя. Еще какое-то время нерешительно потоптавшись, Пак бросил окурок на пол и раздавил носком ботинка. В отутюженном белом костюме и блестящих ботинках красного цвета он смотрелся комично. Минари Пак искоса взглянул на Рэсэна, и вдруг его лицо жалостливо скривилось.

– В последнее время среди делового люда ходят разговоры, что между Библиотекой и Ханом вот-вот начнется война. Очень тревожно это. В прежние-то годы, попробуй только начаться такому, тут же прибегали прокуроры, следователи, полиция и устраивали галдеж, орали, что все силы брошены на контроль за этим делом, а планировщики – опять же, как и положено им, – думая только о своей жопе, бросались зачищать все, ворошить даже древние дела. Как иначе-то? Загнанные в тупик убийцы метались, не зная, куда податься, туда-сюда, ну вылитые бешеные и оголодавшие псы, ведь даже постоянные клиенты разбежались. Еще немного – и бизнесу придет конец. Нет уж, такое точно убьет мелких предпринимателей. Рэсэн, поверь, не хочу я в своем почтенном возрасте угодить между молотом и наковальней. Старейшина наш и Хан люди честолюбивые, им-то полагается действовать, дабы лицо не потерять. Ну а что делать нам, зажатым между ними? Переметнешься к Хану – будешь жить с оглядкой на старейшину, пойдешь в Библиотеку на поклон – придется Хана шугаться. Хоть ложись и помирай. Я так откровенно говорю, потому что и лет мне немало, и страх пробирает. Да ты и сам знаешь. Нет у нас чести, ничего нет. Нам бы только заработать себе на пропитание, и все.

– И что дальше?

– Хан предлагает тебе встретиться. Сходи к нему.

Рэсэн прищурился, изучающе глядя на Минари Пака.

– Зачем?

– В одном лесу двум тиграм не ужиться. Откровенно говоря, разве нынче Библиотеке под силу тягаться с Ханом? Прошли те дни, когда она была во главе всего. Случись война, погибнем мы все. О старейшине и говорить нечего, но и ты, и я, все погибнем. И Хану это разве будет выгодно? Весь наш бизнес, который мы проворачивали всем миром, превратится в абсурд.

– Значит, вы хотите, чтобы я предал старейшину? Вот за эти рыбешки? – Рэсэн бросил пакет с подарком под ноги Паку.

– А, ты что! – Пак проворно наклонился за пакетом. – Таким хорошим угощением швыряться.

Выпятив обиженно губы, он потряс коробку, приложился к ней ухом и, словно оберегая дорогую посуду из селадона, несколько раз провел ладонью по упаковке. Затем снова состроил жалостливую физиономию.

– Я вовсе не предлагаю тебе предать старейшину, я просто обрисовал ситуацию. Ведь Библиотека давно уже не дает заказов. Если и дальше так пойдет, то люди от нее совсем отвернутся. Ты же сам понимаешь. В нашем мире не существует такой вещи, как признательность. Помнить о прошлом? О милости, полученной давным-давно? Нет, все быстро забудут. Люди пойдут к тому, кто платит наличными. Почтенный наш господин уже в преклонных летах, из библиотеки не выходит, поэтому и знать не знает, что творится в мире. Вот-вот начнется война, и все дельцы примут сторону Хана. Люди во все времена одинаковы. Нельзя допустить войны. Рэсэн, дорогой мой, ты и руки и ноги старейшины, поэтому сходи к Хану. Ведь стоит вам хорошо потолковать, договориться, и войны не будет. А нашего старейшину надо увезти в тихое место, в деревню, пусть проведет там в покое свои последние годы. А мы будем и дальше бизнесом нашим заниматься. Разве плохо, когда всем хорошо?

Рэсэн вдруг вспомнил старика, жившего со старым псом в домике у горы. Наверное, однажды и к нему кто-то подвалил и предложил провести последние годы в деревне, наслаждаясь покоем. Разве плохо, когда всем хорошо? Но что это за годы, оставшиеся до смерти? Время разводить цветы, растить картошку, кормить собаку, время присматривать участок земли, в которую тебе совсем скоро предстоит лечь? Время, когда после обеда ты праздно сидишь под теплыми лучами солнца, неподвижный, точно старый больной слон? Или же в доме престарелых слушаешь нудную болтовню неприятных стариков, играешь в карты, собираешь маленькие камешки для игры го? Вот и все развлечения. Каждый день похож на предыдущий, они тянутся и тянутся, пока однажды к тебе неслышно, как наемный убийца, не подберется смерть.

Минари Пак стоял перед ним, протягивая пакет с драгоценными анчоусами. Рэсэн смотрел на коробку с подарком, подрагивающую в здоровой руке Пака.

– Ты все-таки возьми этих чудных рыбок.

– Отнесите супруге. Или Хану. После всего услышанного этот деликатес у меня в глотке застрянет.

– Будешь упрямиться, Хан сам за тебя возьмется.

– Это угроза?

– Умоляю тебя, не создавай трудностей. Нельзя нам ссориться. Мы ведь живем так, как живем, не потому что не знаем, как правильно надо жить. Если ты примешь совет, то я, как старший тебя вдвое, вот что скажу. Пусть даже тебя обмажут дерьмом, сам ты дерьмом не станешь.

Минари Пак положил анчоусы к ногам Рэсэна, повернулся и медленно вышел. Рэсэн растерянно смотрел на подарок. Он думал, как, наверное, сейчас одиноко и тоскливо Старому Еноту. Раньше в библиотеку тянулись дельцы с подарками, а теперь никого, отвернулись от него все. Теперь время Хана. Если пойти к нему, то сколько они еще проживут? Три года? Пять? Может, и дольше. Может, он доживет до возраста Минари Пака, старательно обмазывая себя дерьмом. Впрочем, даже если немного измазаться дерьмом, большая ли в том беда? С самого начала он ведет жизнь, далекую от таких понятий, как честь и благородство.

Старый Енот часто повторял, что взял Рэсэна из приюта только для того, чтобы использовать его в качестве трости. Старик насмехался над приемным сыном, намеренно злил его, но если подумать, то в этих словах изрядная доля истины.

С десяти лет Рэсэн исполнял роль помощника Старого Енота. Перерывал всю библиотеку, разыскивая нужную тому книгу, ездил к артельщикам-мясникам в Пхучжу с поручениями, передавал письма планировщикам, просовывая руку из-за двери, поскольку те никогда не показывали лиц. А после смерти дядюшки Инструктора, долгое время служившего киллером у Енота, стал исполнять заказы на убийства. Если он уйдет, то старому хромому придется жить без опоры.

– Разве в нашем мире это такое уж печальное событие? – тихо пробормотал Рэсэн.

Десять лет назад, когда убили дядюшку Инструктора, Енот ничего не предпринял. И намеки дельцов, шушукавшихся, что это дело рук Хана, оставил без внимания. В то время Хан еще не вошел в силу, а старик еще не утратил влияния. Однако ни обвинения, ни наказания, ни расследования не последовало. Енот даже не рассердился, и это при том, что убитый тридцать лет охранял его. Лишь обмыл покойного, в яростной борьбе получившего несколько ножевых ран, а затем втихую сжег его в печи Мохнатого. Это были печальные похороны. Никто, кроме Рэсэна, не пришел оплакать покойного. Рассеивая прах на обдуваемом ветром холме, Старый Енот не проронил ни слова.

– Вы это так оставите? – спросил Рэсэн.

– Жизнь убийц издавна так заканчивалась. Потому что из-за одной съеденной пешки нельзя переворачивать всю шахматную доску.

“Жизнь убийц издавна так заканчивалась”, – вот каким было надгробное слово Старого Енота на проводах человека, тридцать лет служившего ему верой и правдой.

Дядюшка Инструктор всему научил Рэсэна. Как обращаться с огнестрельным оружием, как орудовать ножом, как изготавливать и обезвреживать взрывные устройства, как устанавливать мины-ловушки, как выслеживать и охотиться не хуже индейцев и даже как бросать бумеранг. После завершения Вьетнамской войны Инструктор пошел работать в иностранную фирму, набиравшую наемников, участвовал во всех малых и больших войнах, вспыхивавших в мире. С трудом верилось, что он убил не одну сотню человек, таким располагающим к себе он был, таким спокойным. Обожал хлопотать по хозяйству. Несмотря на могучее телосложение, умел мастерить всякую мелкоту, трудился скрупулезно, продумывая все детали. Дядюшка отменно стряпал, но особенно любил стирать. В ясную погоду затевал стирку постельного белья и занавесок, которые развешивал на веревках во дворе. Покуривая и удовлетворенно глядя, как ветер шевелит простыни, говорил:

– Как бы мне хотелось и мою жизнь взять вот так и выстирать.

И впрямь, как было бы хорошо взять и очистить от грязных пятен свою жизнь. Может, он женился бы на славной женщине, вырастил детей, жил бы в счастливом доме, занимался любимым делом – стряпней, стиркой, хлопотами по хозяйству. Однако, к несчастью, жизнь не простыня. Ни прошлое, ни воспоминания, ни ошибки, ни сожаления – не отстираешь. Вот человек таким и умирает – запятнанным. И, как сказал Старый Енот, жизнь убийц издавна так заканчивалась.

Рэсэн подобрал коробку с анчоусами и поднялся в свою квартиру. Он отпер дверь, и Пюпитр с Лампой кинулись тереться о ноги хозяина. Рэсэн достал банку с супом из куриной грудки, налил в миску. Кошки с урчанием набросились на еду. Поглаживая питомиц, Рэсэн говорил:

– Знаете ли вы, как тяжко приходится вашим бездомным сестрам? Если выставить вас на улицу, вы, трусишки, и неделю там не протянете. Улица – страшное место.

Кошачье кафе называлось Like Cats.

Когда Рэсэн опустился в кресло, Пюпитр и Лампа завозились в переноске, замяукали. Рэсэн открыл дверцу. Однако кошки не спешили выходить, они мяукали, явно напуганные толпой своих сестер и братьев, что населяли кафе. Хозяйка заведения принесла кофе.

– Ой, кто к нам пришел! Пюпитр и Лампа!

Не прекращая ласково ворковать, она просунула руку в корзину. Пюпитр и Лампа заурчали, тут же успокоившись, и вскоре осторожно выбрались наружу. Кошки обожали эту женщину. Интересно, каким секретом она владеет? Выйдя замуж, она завела кошку, потом еще, вскоре их уже было больше двадцати. Время шло, животные множились, и муж, не выдержав такой жизни, объявил:

– Выбирай: или я – или кошки.

Женщина выбрала кошек и ушла.

– Подумать только! Размечтался, вообразил, будто я стану мучиться выбором! – рассказывала она со смехом завсегдатаям кошачьего кафе.

– Сколько же я просила вас привезти в гости своих красавиц, а вы все скрывали их. Что же сегодня вас привело к нам? – спросила хозяйка, играя с кошками.

Рэсэн достал из кармана конверт и положил на стол. Внутри лежали два чека по миллиону вон. Женщина открыла конверт, посмотрела на чеки и недоуменно взглянула на Рэсэна.

– Буду благодарен, если вы присмотрите за ними. Может, это ненадолго, а может, и надолго. Есть и вероятность, что я не вернусь за ними.

– Вы отправляетесь в дальнее путешествие?

– Не слишком дальнее. Просто оно может затянуться.

Хозяйка кафе обдумала слова Рэсэна и кивнула.

– В жизни всякое случается, в том числе и тяжкие времена, – сказала она, кладя конверт на столик. – Я понимаю, что у вас на душе, но в деньгах нет нужды. А о ваших кошках я буду хорошо заботиться.

– Если вы понимаете, что у меня на душе, тогда возьмите, прошу вас.

Рэсэн склонил голову и придвинул конверт к хозяйке кафе. Какое-то время они толкали конверт туда-сюда, но наконец хозяйка кафе кивнула.

– Однажды в молодости я тоже отправилась очень далеко. Так далеко, что, казалось, пути назад уже не будет. Но на самом деле, если потом оглянуться, расстояние не так уж велико.

Рэсэн погладил Пюпитр и Лампу. Пообвыкшиеся уже кошки принялись играть, покусывая его за пальцы. Он встал и поклонился хозяйке.

– Пусть вам улыбнется удача, – пожелала она.

– Большое спасибо.

Еще раз погладив кошек, он не спеша покинул кафе.

Рэсэн взял такси до высотки L. Life Insurance в районе Каннам. Хан арендовал под свой офис три этажа, с седьмого по девятый. Рассказывали, что на этих этажах располагались целых семнадцать компаний, зарегистрированных по одному юридическому адресу. Охранная компания, фирма по обеспечению безопасности, компания по охране общественного порядка, сервисная компания, информационные агентства и так далее – все они были зарегистрированы на имя Хана.

Безусловно, есть ирония в том, что самый успешный подрядчик в киллерском бизнесе открыто вел свои преступные дела в здании, где располагался офис всемирно известной компании по страхованию жизни, но то, что он еще при этом руководил охранной компанией и компанией по охране общественного порядка, не просто звучит иронично, а вызывает хохот.

Подобно тому, как фармакологическая компания, оказавшаяся в кризисе, должна создать не самую лучшую вакцину, а самый эффективный вирус, охранная компания нуждалась не в лучшем специалисте по охране, а в лучшем убийце. Это капитализм. Хан сознавал, что этот мир постоянно крутится, кусая себя за хвост, точно змей Уроборос. И потому он выстроил свой бизнес именно по такому принципу. Ведь обладая одновременно и вирусом, и вакциной, ты всегда в выигрыше. Одной рукой повергая людей в страх, другой ты ограждаешь их от угрозы. Бизнес, который не может развалиться.

Рэсэн вошел в лифт и поднялся на седьмой этаж. Офис Хана находился на девятом, но восьмой и девятый этажи были перекрыты, поэтому всем приходилось с седьмого подниматься пешком, предварительно пройдя контроль куда более строгий, чем в аэропорту. Когда Рэсэн проходил через рамку, раздался писк. Сотрудница в черном костюме подступила к нему с металлоискателем. Вежливо поздоровавшись, она попросила Рэсэна поднять руки. Он послушался. Не успела девушка поднести прибор к его телу, как снова сработал датчик. Рэсэн сунул руку во внутренний карман, достал нож Чу в ножнах и положил в корзину. Сотрудница испуганно смотрела на него.

– Готовил еду да по рассеянности и прихватил. Память совсем никуда, – с улыбкой сказал Рэсэн.

Девушка растерянно оглянулась, и к ним подошел охранник с электрошокером и газовым пистолетом на поясе.

– В чем дело?

Заплывший жиром бугай, туловище все в складках, напоминал связку сарделек. Он мрачно оглядел Рэсэна с головы до ног. С такой комплекцией ему бы вышибалой в ночном клубе трудиться. От его напыщенного вида, от движения, с каким он, пытаясь скрыть напряжение, расправил плечи, Рэсэну даже стало неловко. Рэсэн показал ему визитку Хана.

– Вы записаны на встречу? – спросил Сардельная Связка, внимательно рассмотрев карточку.

– Нет.

– Как вас представить?

– Скажите, что прибыл человек из Библиотеки.

Через какое-то время из лифта, обслуживавшегося только три этажа Хана, вышла девушка и назвалась секретарем директора. Девушка производила впечатление человека, получившего отменное образование. Она провела Рэсэна в комнату на девятом этаже, в помещение “Для важных персон”, как сообщила табличка на двери. Когда Рэсэн сел, секретарша чопорно осведомилась:

– Что желаете? Есть чай, кофе, вода и несколько видов алкогольных напитков.

– Спасибо, ничего. А курить здесь нельзя? – Оглядевшись, он не увидел пепельницы на столе.

– Правилами курить запрещено. Во всем здании.

Заметив легкую гримасу на лице Рэсэна, она улыбнулась, согнав официальность с лица, и добавила:

– Однако порой правила нарушаются.

Рэсэн подумал, что девушка не только воспитанна и образованна, но и обладает гибким умом.

– Значит, я могу попросить пепельницу?

– Господин директор освободится не раньше чем минут через тридцать. Ничего, если вам придется подождать?

– Ничего, подожду.

Секретарша принесла пепельницу и исчезла. Рэсэн, не мешкая, закурил и осмотрел так называемые покои для важных персон. Комната просторная. Обставлена строго, без намека на излишества, в соответствии с характером Хана, любившего чистоту и аскетичность, на стене лишь одна-единственная картина. Прихватив пепельницу, Рэсэн подошел к окну и поглядел вниз. Все десять полос проспекта Тегерана были забиты машинами. Этот роскошный офис заправилы киллерского бизнеса находился в самом центре деловой части Сеула, что означало одно: экономика страны нуждается в услугах Хана.

Рэсэн курил третью сигарету, когда дверь открылась.

– Извини, что долго. Позвонил бы заранее, и не пришлось бы ждать, – сказал Хан с ненатуральной искренностью.

Его желание выглядеть виноватым вызывало лишь страх. Хан устроился на диване. Снова появилась секретарша.

– Может, выпьешь что-нибудь? Я бы пропустил стаканчик. Нынче у меня особый гость.

Сказал Хан это с некоторым подъемом. Секретарша выжидающе смотрела на Рэсэна. Он медлил с ответом. От радушия Хана ему было неуютно.

– У вас есть “Джек Дэниэлс”? – спросил он наконец.

Девушка кивнула.

– Мне тоже, – сказал Хан. – Со льдом.

Секретарша вышла, и Хан, словно вдруг почувствовав некоторую неловкость, непринужденно откинулся на спинку дивана, давая понять: несмотря на тревогу и даже угнетенность, ради гостя он постарается расслабиться. Интересно, что может угнетать Хана – здесь, где все делается по одному щелчку его пальцев? Что вообще может заставить Хана тревожиться? Потекли минуты напряженного молчания. Вернулась секретарша с виски.

– Я и в самом деле благодарен тебе за визит, – заговорил Хан. – Я переживал, все думал, как быть, если ты так и не появишься.

Он приветственно поднял стакан. Рэсэн не откликнулся на жест, глядя на стоящий перед ним стакан. Хан, якобы смутившись, быстро поднес стакан к губам и сделал большой глоток.

– Что ты хочешь? Библиотеку? Или жизнь старейшины? – прямо спросил Рэсэн.

Хан закинул одну руку на спинку дивана и усмехнулся.

– Почему ты думаешь, что библиотека, забитая заплесневевшими книгами, и жизнь дряхлого старца так уж мне нужны?

– Потому что ходят такие слухи.

– Плюнь и разотри.

Хан снова отпил из стакана.

– Старый Енот научил меня не убивать, если за убийство не заплатили приличествующую сумму. И каждый подрядчик в нашем бизнесе должен придерживаться этого золотого правила. Честь, вера, дружба, справедливость, месть, любовь, доброе имя – что бы ни являлось причиной для убийства, если не светит прибыль, подрядчик не должен убивать. Так какая мне выгода от смерти старика? Согласен, кое-что станет проще. Поубавится никчемных дел. Но если учесть все, то в убытке окажусь я. Возможно, Старый Енот намеренно подталкивает меня к некоему невыгодному ходу, но я же не дурак.

– Меня твои подсчеты не интересуют.

– А должны бы. Поскольку твое убийство весьма прибыльно. Как и твоего приятеля Чонана.

Хан вылил в рот остатки виски.

– Не знал, что стою дорого, – саркастично заметил Рэсэн.

Он сделал маленький глоток. Вкус и аромат “Джека Дэниэлса”, которые ни с чем не спутать, обволокли небо, проникли в носоглотку. Рэсэн поймал насмешливый взгляд Хана.

– Не обольщайся. Не так уж и дорого. Просто у тебя особое положение.

– Чем же?

– Сколько ни ищи источник больших денег, всегда в результате упираешься в политику. Но старичье, дергающее за ниточки за политическими кулисами, по-прежнему полагает, что, кроме Старого Енота, никто больше доверия не заслуживает. Возможно, это своего рода ностальгия по Библиотеке. Или приверженность традиции длиной почти в целый век. Одним словом, какая-то чепуха. Ну какие традиции у подрядчиков убийств? Но старичье, оно такое. Вечно они сомневаются и ненавидят перемены. Это напрягает, но что уж тут поделаешь. Такова реальность. Поэтому мне нужен мертвый Чжугэ Лян. Я имею в виду ту историю с деревянной статуей, которую установили на повозку, чтобы напугать Сыму И. А вот живой Чжугэ Лян в тягость. Ведь неведомо, что он выкинет. Если Старый Енот продолжит тихо сидеть в своем кабинете, то и пусть себе, мне не будет до него никакого дела. К тому же я и сам родом из Библиотеки, поэтому для старичья не чужой, так что буду у них нарасхват. Словом, ситуация вовсе не так уж плоха. Но ты… Ты заставляешь Старого Енота шевелиться.

– Шевелиться, – медленно повторил Рэсэн.

– Ну да, ведь ты же руки и ноги Енота. А твой друг Чонан, который хоть и выглядит разбавленной водой кашей, глаза и уши старика. Чонан словно та птичка, что таскает корм птенцам, – в клювике своем он тащит Еноту информацию, а ты выполняешь его задания. Если откровенно, то ты очень досадил мне, когда труп генерала Квона превратил в порошок.

– И что?

Рэсэн в упор смотрел на Хана. Тот холодно улыбнулся.

– Если убить Старого Енота, бизнес может на время забуксовать, но ситуация такова, что именно сейчас этого допустить нельзя. А потому остается одно. Меня вообще-то такой поворот печалит, но придется кое-что отсечь. Но так, чтобы само тело еще пожило. Отсечь руки, ноги или уши.

– Поэтому ты убил дядюшку Инструктора?

В один миг лицо Хана побагровело. Он помял подбородок и только потом ответил:

– Похоже, ты и впрямь не знаешь, что можно говорить, а что нельзя.

Он хотел добавить что-то, но сдержался. Наклонился к селектору на столике и велел принести еще виски. Тут же появилась девушка, поставила полный стакан и унесла пустой. Хан сразу приложился к стакану.

– Я знаю, что ты зол на меня из-за него. Инструктор был для тебя все равно что отец, но и для меня – почти как старший брат. Ведь и я учился у него. Но в этом мире все сплелось в более сложный, чем ты думаешь, клубок. И нам в этом мире, недоступном нашему пониманию, придется и дальше жить.

– Неважно, как устроен этот мир, но ради чего надо убивать членов своей семьи? Ради вот этого роскошного офиса?

Хан усмехнулся:

– Неужели ты думаешь, что мы и в самом деле семья? Старый Енот и ты? Старый Енот и я? Живот можно надорвать от смеха. Для старика ты и я – всего лишь трости. Палку отбрасывают в сторону, когда она износится или сломается. Случись так, что сегодня в тебя воткнут нож, а твой труп отвезут к Мохнатому, наш господин и глазом не моргнет. Наверняка тут же найдет себе новую трость. Я это знал уже двадцать лет назад. А ты, ни хера не соображающий, до сих пор не сечешь.

Хан глотнул виски. Рэсэн не сводил с него глаз. Раздраженный тем, что разговор пошел не так, как хотелось, Хан смотрел в окно. Раздался сигнал селектора. Хан снял трубку:

– Да, ясно. Скажи, чтобы подождал меня десять минут.

Рэсэн взял со стола пачку сигарет и закурил. Выпустил дым. Хан взглянул на часы.

– Это В., член парламента. Есть у него сынок-дебошир, так вот этот гаденыш каждый день фокусы выкидывает, но в этот раз, похоже, вляпался основательно. Похитил какую-то девочку, приволок в отель, засунул ей в рот свой хер, а она взяла да и оттяпала его. Так впилась зубами, что практически откусила. Вот уж девка молодчина! Однако член, видать, срастается похуже пальцев. – Хан игриво улыбнулся Рэсэну. – Несколько дней назад В. явился ко мне, рыдал тут и причитал, мол, единственный сын, наследник двух поколений, такой любимый, что воткни сыночек ему в глаз, он и боли не почувствует, и вот незадача, бедняжка остался без хера, и род теперь на нем прервется, и что делать, и как быть? А потом крепко ухватил меня за руку и говорит, что только я один могу понять и успокоить его страдающую душу, а меня такая стыдуха вдруг взяла за него, что я и смотреть-то на него не мог. Ты прав, я держу роскошный офис в самом центре района Каннам, но что с того? Большой человек, член парламента, раскрылся передо мной, а я, какой-то там подрядчик, откажусь помочь ему только потому, что мне вдруг стыдно сделалось? Разве такое возможно? Нет, разумеется. Я не волен отказать. Вот так я и живу. Поэтому и ты отбрось то, что называют гордостью, и переходи к нам. Тогда и ты будешь жить, и твой друг Чонан будет жить, да и я благодаря этому поживу. Дело-то совсем нетрудное. Просто сиди в своей библиотеке, а когда нарисуется какое важное дело, позвони мне. Вот и все, что требуется от тебя.

Хан смотрел на Рэсэна. Тот молча курил. Улыбка медленно сползла с лица Хана, оно застыло.

– Скоро президентские выборы. Это опасный и очень тонкий момент, многое определяющий. Все словно взбесятся, желая урвать свой кусок. В таком состоянии и совершаются роковые ошибки. Ты в курсе, что “Группа D”, у которой одних только дочерних компаний больше двадцати, всего за шесть месяцев рухнула под нажимом политиков и прокурорских расследований? Просто из-за того, что они не дали денег на предвыборную кампанию. Поэтому стоит только ошибиться, как нас сотрут в порошок, и даже раньше, чем мы упадем. У меня и без тебя хватает причин для головной боли. Так что не усложняй мне жизнь. Я не хочу этого, но если будешь упираться, то мне останется только убить тебя.

– Еще неизвестно, в чей живот войдет нож, – огрызнулся Рэсэн.

– Да, верно, неизвестно. Но разве можно заниматься этим бизнесом, если ты не готов к такому? Вот ты готов принять лезвие в живот?

Снова ожил селектор. Хан взял трубку и коротко сообщил, что идет.

– Мне пора. Веди себя разумно. И своему другу Чонану передай.

– Ты установил взрывное устройство в мой унитаз? – спросил Рэсэн вслед Хану.

Тот обернулся, недоуменно нахмурился. Через мгновение до него дошел смысл сказанного, и он в гротескном ужасе округлил глаза.

– Ты думаешь, у меня есть время копошиться в твоем толчке?

Хан закрыл за собой дверь, и Рэсэн, оставшись один, решил еще покурить. Голова гудела от путаных мыслей. Затушив в пепельнице окурок, он на лифте спустился на седьмой этаж. Девушка в строгом черном костюме достала из корзины нож Чу и протянула Рэсэну. Сардельная Связка пренебрежительно наблюдал за странным посетителем. Рэсэн взял нож, и его вдруг почему-то обожгло стыдом. Он сунул нож во внутренний карман, на лифте спустился в холл и, словно убегая от кого-то, быстро покинул высотку L. Life Insurance.

Направился Рэсэн прямиком домой. Открыл дверь, но Пюпитр и Лампа не выскочили навстречу, не заюлили вокруг ног. Рэсэн стоял в прихожей и растерянно оглядывал свое жилище. Исчезли всего лишь две кошки, но квартира точно осиротела. Рэсэн разулся и прошел в комнату. Под столом пустые миски. Он потерянно посмотрел на них, выдвинул ящик, достал пачку сухого корма и наполнил миски до краев.

В ванной он включил горячую воду. Все тело болело так, словно его колотили палками. Глядя на поднимающийся над ванной пар, Рэсэн ощущал, как внутри разрастается пустота. Будто он превратился в бесполезное, никому не нужное существо. Будто смотрит на сложный и хорошо отлаженный огромный часовой механизм, который по-прежнему работает, вот только он, крошечный зубчик крошечной шестеренки, отвалился.

Когда Рэсэн возвращался домой после очередного убийства, его неизменно охватывало ощущение бессилия. Это не напоминало уныние, хандру, вызванную чувством вины за содеянное, не походило и на ненависть к себе, нет. Просто из него словно выкачивали все силы. Ему казалось, что больше он уже ничего не сможет сделать, что отныне он неспособен отвечать даже за самого себя, не говоря уж о том, чтобы отвечать за кого-то. Его накрывало осознание, что ему не дано жить так, как живут другие люди, – счастливо хохочут, непринужденно болтают, знакомятся с женщинами, заводят романы или, на худой конец, отдаются какому-нибудь хобби – мастерят, например, модели парусников, – а он не в силах даже приготовить еду и накрыть стол к ужину. И все, на что его хватает, – глушить пиво, пока не одуреет, пустыми глазами пялиться в окно да днями напролет валяться на кровати, глядя на узоры на потолке, а когда желудок взбунтуется и диким урчанием потребует пищи, достать из холодильника, что там завалялось, закинуть в нутро и снова упасть на кровать. Вот так он и жил всегда.

– Вполне естественно, что я опустился до такого убогого существования, – бормотал он едва слышно. – Было бы странно, если бы жизнь убийцы была полна энергии, как лес в летнюю пору.

Лежа в горячей воде и наблюдая за каплями, набухающими на потолке, Рэсэн думал о резонах Хана, Старого Енота, Минари Пака. У каждого есть свой резон. Даже самая мелкая шушера из Артели мясников, даже убийцы-однодневки, даже самые ничтожные из отбросов – все они имеют свои резоны. И неважно, верны их резоны или нет, конец всегда один: убийца, у которого имеется свой собственный резон, выследит и, трясясь от страха, убьет. Подбрасывая вверх хлопья пены, Рэсэн попытался понять, в чем резоны Старого Енота. Но понял лишь, что не способен постичь их. Рэсэн с головой скрылся под водой. И стал считать. Сколько человек он убил. И вместе с подсчетами его захлестнули самые гнусные мысли, и завладели им, и проникли до самых его костей.

Около полуночи заявился Чонан. Спавшего Рэсэна разбудил настойчивый звонок. Еще не окончательно проснувшись, он побрел в прихожую и открыл дверь. На пороге с недовольным видом стоял Чонан.

– Дрыхнешь? Друг темной ночью колдобится, как чокнутая лягушка, а он в это время в постели нежится. Вот уж завидная судьба кому-то досталась!

Чонан вошел в комнату и огляделся.

– Эй, вы, кошаки с тупыми именами, быстрее выходите! Пришел ваш любимец, вы ведь соскучились по мне, да? – Он заглянул в кошачью башню, под диван. – А что это на наших девочек сегодня застенчивость напала?

Чонан уставился на Рэсэна, на лице его был написан вопрос: где кошки?

– Я их пристроил кое-куда.

– Куда это?

– Туда, где им будет лучше.

– Что может быть лучше подстилки в виде любящего хозяина? На всем свете лучшего места не сыскать.

– Если где-то по дороге я напорюсь на нож, то кошки умрут с голоду.

Чонан удивленно посмотрел на Рэсэна и усмехнулся:

– Да ладно прикалываться… Не переживай. Потому как я принес тебе роскошные новости.

Чонан открыл сумку, достал пухлый пакет и положил на стол.

– Ты знаешь доктора Кан Чигёна?

– Судмедэксперта?

– Да, он прежде работал в Национальном исследовательском институте. И он был планировщиком. Этот тип всегда мне не нравился. Пусть я только на газетных снимках его и видел.

– И что тебя в нем не устраивало?

– В его деятельности много сомнительных моментов. В период, когда у власти были невежественные военные, им требовались не проекты убийств, а печати.

– Печати?

– Да. Если патологоанатом ставил свою печать на сфабрикованные результаты вскрытия, то сложные проекты просто никому не требовались. Пусть даже арестованного забьют до смерти в подвалах Комитета национальной безопасности, а патологоанатом поставит подпись под заключением о самоубийстве, шлепнет печать – и делу конец. Нынешние планировщики из кожи вон лезут, чтоб не оставить никаких следов, а раньше было раздолье для убийц во власти – твори что хочешь. У человека просто не оставалось выбора, ведь у него жена, дети, а военные могущественны, вот и пришлось шлепать печати. А согласился один раз – и уже навсегда угодил в их сети. В покое теперь не оставят.

– Но при чем тут Кан Чигён?

– Эта женщина Мито была его помощницей.

Рэсэн подумал немного, кивнул:

– Тогда картина вырисовывается.

– Только вырисовывается? Ответ же очевиден. Как ты думаешь, с кем сотрудничал такой эксперт, как Кан Чигён? Неужто с Минари Паком? Нет, только с Ханом или Старым Енотом. Но старик почти отошел от дел, поэтому остается Хан.

Рэсэн закурил. Связь Хана или Старого Енота с медэкспертом очевидна не была. И потом, Кан Чигён никак не связан с Рэсэном. И даже если предположить, что какая-то связь, о которой он не знает, есть, то зачем такому влиятельному планировщику убийств устраивать игру с киллером и устанавливать в его унитаз взрывное устройство?

– А чем сейчас занимается доктор Кан Чигён? – спросил Рэсэн.

– Умер не так давно.

– Умер?

– Как говорят, самоубийство. Человек всю жизнь ставил свою печать под фальшивыми заключениями о самоубийстве, а затем и сам свел счеты с жизнью. Выглядит странно, скажи?

– И как же это случилось?

– Бросился с крыши дома. А по-моему, кто-то его оттуда спихнул. Весил толстяк больше ста килограммов, и для этого нужен был кто-то очень сильный.

Чонан достал фотографии с места происшествия. На земле лежал толстяк в белом медицинском халате, сплющенный, словно был из глины. Череп расколот, кости правого плеча и шеи торчат наружу, голова вывернута, лицо смотрит назад. Снимок был выдержан в контрастной красно-черно-белой гамме. Рядом в луже крови как-то совсем уж несуразно валялся тапочек.

– Всего-то пять этажей, а картина ужасает. Все потому, что много весил. Надо же, каждый день копался в трупах, а с аппетитом проблем, видать, не имел. Сколько ж надо было жрать, чтобы при таком росте набрать больше ста килограммов? Не устаю повторять: жрать надо в меру, – поучающим тоном сказал Чонан.

– Где ты достал фотографии?

– В полиции. Где же еще? В наши дни полиция любезна с гражданами.

– Он что, в тапочках отправился кончать с собой? – Рэсэн покачал головой. – В заключении причиной смерти значится самоубийство?

– Конечно. Что там говорить! Полицейским хотелось обставить дело так, чтобы поменьше возни. И предсмертная записка имелась, и следов, указывающих на убийство, никаких.

– А что в записке?

Чонан порылся в бумагах, достал листок.

“Прошу прощения у всех, кому я разбил жизнь, кого я травмировал. Я жил недостойно”.

– У него что, совесть взыграла?

– Да этот тип ведать не ведал, что такое совесть. Какой же гнидой надо быть, чтобы на похоронах лица родственников сияли, словно это свадьба, а не похороны.

Рэсэн глубоко затянулся сигаретой. Планировщик смерти признается в преступных деяниях и кончает с собой. Кому это выгодно? Никому. Ни Еноту, ни Хану нет никакой выгоды от этой смерти. Бывает, и планировщики становятся мишенью. Ведь и они могут ошибиться, наследить, привести за собой хвост. Но никто не станет уничтожать планировщика так, чтобы о его смерти стало известно. Потому что в отличие от киллера, который мало что знает, планировщик – средоточие информации, и после его смерти на поверхность может всплыть все его прошлое, что погребено в земле, рассеяно по ветру. Убийство планировщика совершается осторожнее, секретнее, тише, чем все прочие. Таков закон этого мира.

– И кто же тогда его убил? – спросил Рэсэн.

– Думаю, она.

Чонан показал фотографию Мито. Рэсэн усмехнулся:

– Ну да, эта маленькая болтушка взяла и запросто столкнула стокилограммового мужика. Стукнула его батончиком “Хот брик”, он потерял сознание, а она позвала друга-гориллу, и они на пару спихнули его с крыши? Ладно, пусть будет так. Но из-за чего?

– Откуда мне знать. Но я нутром чую, что эта женщина – нечто особенное. Планировщик никогда не действует под своим именем. Корреспонденция ему приходит в одно место, свои проекты он составляет в другом, с брокером встречается в третьем. И все помещения зарегистрированы на разных людей. Эти гады собственной тени боятся. Но Мито получила посылку с деталями для бомбы на свое имя и на свой домашний адрес.

– Похоже на то, что Мито была почтовым ящиком Кан Чигёна.

– Но зачем ей надо было использовать свое настоящее имя, когда стоило пальцем шевельнуть, и она обзавелась бы фальшивым именем и фальшивым номером удостоверения личности?

Рэсэн посмотрел на фотографию. Мито, разинув рот, глядела в небо – вылитая дурочка. Такая, увидев таракана, завизжит от ужаса. Невозможно поверить, что она проворачивает подобные операции. Даже если допустить, что Чонан прав, получается какое-то нагромождение, непостижимое разуму. Судя по тому, что рассказал Чонан про Кан Чигёна, многие должны были ненавидеть его. В том числе и Мито. Она даже могла убить его. Но при чем тут он, Рэсэн? Зачем она засунула в его унитаз взрывчатку? Чушь какая-то.

– Знаешь, Чонан, похоже, ты опять взялся за свое, зациклился на женщине. Но мне кажется, что в этом случае ты окажешься в пролете, заарканить ее тебе не удастся.

Рэсэн бросил на стол фотографию. На лице Чонана появилось выражение обеспокоенности.

– Ты ее не знаешь. Это просто терминатор. Люди на рынке в ее районе рассказали, что в юности она хваталась за любую работу, помогала в рыбной лавке, зеленщику, доставляла молоко, газеты, зарабатывала на жизнь себе и своей парализованной младшей сестре, ухаживала за ней, да еще и училась. И всегда была первой по успеваемости, и в школе, и потом в университете. На рынке ею до сих пор восхищаются. “Ой, наша красавица Мито! Посланная небом наша Мито!” Уж такая она умная, красивая, добрая, честная, что все лавочники и торговцы ежемесячно скидывались для нее – своего рода стипендия. С рассвета она крутилась на рынке, хотя и поступила на медицинский факультет, сдав вступительные экзамены лучше всех. Просто монстр, а не девушка. – И Чонан всем своим видом изобразил, что эта необычная особа достойна похвалы.

– И что ужасного в том, что она училась лучше всех?

– Да нет же, я о другом. Почему такая девушка, умница и всеобщая любимица, вдруг стала почтовым ящиком для планировщика убийств? Самые трудные времена уже позади, она поступила в лучший университет Южной Кореи – вот я о чем.

– Учеба на медицинском обходится недешево. А планирование убийств – непыльная работенка, приносящая немалые деньги.

– Говорю же, эта Мито – непростая штучка. За свою карьеру я собрал информацию о сотнях человек, женщин среди них – десятки. Так что если Чонан говорит, что дело тут нечисто, то так и есть. До сих пор не можешь усечь?

– Но зачем эта умница и всеобщая любимица засунула бомбу в чужой унитаз? Ладно, я могу понять, за что она убила Кан Чигёна, а мне-то зачем бомбу подсунула? Какой в этом смысл?

– Ну да, пока картина в тумане, но все же потихоньку прорисовывается. Я это чую.

Чонан порылся в сумке, вытащил карту и протянул Рэсэну. Несколько мест было обведено красным маркером.

– Что это?

– У каждого планировщика есть тайное место, его база. Я отметил точки, где предположительно могут находиться норы Кан Чигёна и Мито.

– И что ты собираешься делать?

– Есть кое-какие мысли. На недельку исчезну.

– Какие мысли?

– А это секрет, – ухмыльнулся Чонан.

– Жизнь друга висит на волоске, а ты намылился в романтическое путешествие? С кем на этот раз?

– Без кошек у тебя такая скука. Привязался я к твоим девочкам.

Чонан закрыл сумку, вышел в прихожую, медленно обулся. Подошвы совсем еще новеньких кроссовок с одной стороны были уже стерты.

– Случаем, твои мысли не со Старым Енотом связаны?

– А если и так, то что?

– Сегодня я с Ханом встречался. Может, из-за президентских выборов, но уж очень он был злобен. Сказал, что ему придется убить и меня, и тебя, если дальше будем задираться. Мол, я руки и ноги Старого Енота, а ты – его глаза и уши. Да еще он не перебесился из-за той истории с генералом Квоном. Словом, Хан сейчас на взводе, так что до окончания президентских выборов тебе надо бы затаиться.

– Неужто ты струсил, дорогой Рэсэн? Как ты собираешься выжить, если все вранье на этом дне принимаешь за чистую монету?

– Он и вправду был взвинчен. Выборы пройдут – может, и успокоится. Поэтому давай отдохни.

– Ты же знаешь, если я не доставлю нашему старику новости, он совсем заскучает. Да и вряд ли такой лис, как Хан, решится убрать нас в это напряженное время. Поверь моему чутью, Хану сейчас не до нас. Вранье все это, вранье. Просто решил припугнуть. Поэтому брось волноваться, лучше кошек верни домой. Без этих девчушек и затосковать недолго. Из-за какой-то хлопушки в унитазе наш отчаянный Рэсэн сослал кошек в убежище. Вот уж стыдуха-то!

Чонан уже взялся за дверную ручку, но вдруг развернулся к Рэсэну, словно что-то забыл. Расстегнул ремень и приспустил джинсы.

– Глянь, прикольные, да? Трусы “Скорпион” для повышения мужской энергии. Выложил за них аж сто семьдесят штук. Вот видишь? Внутри трусов кусочки кристаллической желтой глины и нефрита. Они излучают лучи в инфракрасном спектре и усиливают мужскую энергию. В общем, трусы супермена.

Рэсэн изумленно смотрел туда, куда указывал палец Чонана.

– Хозяин нашего супермаркета носит точно такие же.

– И что? Эффектом хвастался? – спросил Чонан.

– Недавно его парализовало.

Чонан надулся и подтянул джинсы.

– Да о чем с тобой говорить, святоша. Живешь лишь ради того, чтобы оставить рингселы в своем пепле. Ладно, я почапал.

Чонан открыл дверь и вышел на лестницу. Рэсэн с улыбкой смотрел, как он шагает, любовно поглаживая себя пониже спины.