Пивная неделя

Рэсэн откупорил банку с пивом.

Полвосьмого утра. По улице, мимо выстроившихся в ряд четырехэтажных домов из красного кирпича, люди спешили на работу. Он приоткрыл окно и закурил. Какая странная погода. Одновременно и тонкие лучи солнца, и тонкие нити дождя. Капли скорее рассеивались, нежели падали. Клерки в отутюженных строгих костюмах раздраженно поглядывали на небо, не зная, открывать зонт или нет. Сочувствуя людям, вынужденным идти на работу даже в такую странную погоду, Рэсэн глотнул пива. Принято считать, что по утрам пиво не пьют, однако оно вполне годится с утра пораньше. Хмельной напиток, залитый в глотку вечером после работы, дает ощущение прохлады, заслуженного отдыха, а утром в нем ощущается грусть, какие-то неопределенность и неуместность, а еще – желание продлить безответственность, с которой ты не хочешь расставаться после ночи. Рэсэн пил пиво утром, потому что ему нравилось это ощущение легкомыслия. Он смотрел из окна на людей, торопливо идущих на работу, и думал: “Вы все так усердно трудитесь, так хотите жить в достатке. Но моя жизнь пусть идет как желает”.

Рэсэн сделал еще глоток. Когда потихоньку потягиваешь пиво, глядя, как другие спешат на работу, в голове возникают какие-то фантастические сцены. Например, он мертвый лежит в гробу и переживает насчет меню сегодняшнего ужина. Он уже неживой, покоится в гробу, но голоден. “Ну как такое может быть? И как быть трупу, если он проголодался?” От подобных мыслей Рэсэну становилось не по себе. Никто не торопился позаботиться о нем, покойнике, никто не нес еду. Публика, явившаяся на похороны, судачила о нем за деревянной ширмой, установленной для церемонии прощания.

– И правда, противный был парень, да?

– Да уж, противнее некуда.

– Конечно, о мертвых плохо не говорят, но если по правде, то он всех раздражал. Я вот о чем. Молодой был, но к старшим обращался без всякого почтения, будто он им ровня. А уж чтобы посочувствовать или похвалить тяжкий мой труд – не припомню такого.

Последние слова проговорил Мохнатый. Рэсэну от злости хочется двинуть толстяка по затылку, чтобы прекратил врать, но куда там. Он ведь труп.

Погасив сигарету, Рэсэн достал новую, щелкнул зажигалкой, затянулся, затем выпил таблетку от головной боли. Снова глотнул пива. Лекарство, сигарета, пиво. Голова постоянно тяжелая, словно внутри густой туман, никакой ясности. Бывало, вдруг безо всякой причины накрывала тревога и настроение ухало вниз. В такие дни Рэсэн и наливался пивом с утра. Целыми днями сидел у окна, включив музыку, сжавшись, как улитка в своем домике, потягивал баночное пиво.

Опустошив банку, Рэсэн смял ее и бросил на стол. Там уже валялись два таких же покореженных комка, рядом лежало взрывное устройство, которое он обнаружил в своем унитазе. Рэсэн взял адскую машинку – маленькую, меньше спичечного коробка. Выглядела она такой безобидной, что вызывала не тревогу, а любопытство: неужели эта фитюлька способна натворить бед? Однако галантерейщик из Пхучжу, внимательно рассмотрев устройство, отреагировал совсем иначе.

– Где ты нашел эту штуку?

– В своем унитазе.

– Знаешь ли ты, что ее хватит на то, чтобы чья-то жопа превратилась в фарш?

– Неужели взрывчатка такой силы?

– Внутри унитаза давление сильнее. Это как с петардой, если зажать ее в ладони. Ежели ты усядешься сверху, то закупоришь унитаз – как раз самое то для взрыва.

– И что, можно даже умереть?

– А ты видел живого человека без жопы?

– Значит, эта штука не предупреждение, не угроза.

– Ну да, если взорвется, то уже не предупредит. Но я не уверен, что она и вправду взорвется. Сколько живу, не видал ничего похожего. Корпус хорошо сделали, герметично, а особенность этой бомбы в том, что ребятки, соорудившие ее, использовали химический предохранитель, который должен сработать в тот момент, когда на него говно плюхнется, и количество взрывчатки рассчитано точно, чтобы как раз хватило на одну жопу. Но сказать, что она точно взорвется, не берусь. Потому что дилетант сварганил. Профессионалы взрывные устройства такими сложными не делают. Какой в этом смысл?

Галантерейщик рассмотрел устройство под лампой со всех сторон и добавил восхищенно:

– Но уж очень оригинальная! Кто же склепал такую славную машинку? Среди моих знакомых точно подобных умельцев нет. Хотел бы я увидеть его.

Рэсэн огорченно посмотрел на галантерейщика. Он знал этого человека с одиннадцати лет, еще мальчишкой приходил к нему в магазин с разными поручениями. Значит, они знакомы уже двадцать лет. Однако галантерейщик вел себя так, словно ему совсем нет дела ни до того, что Рэсэн, если бы ему не повезло, мог взорваться на унитазе, ни до трагического для Рэсэна факта: возможно, планировщики внесли его в список неугодных. Наверное, для этого человека Рэсэн лишь один из многочисленных убийц, что приходили в магазин, а потом сгинули навсегда.

– И все-таки, ты считаешь, что поработали люди не из органов? – спросил Рэсэн.

– А кто скажет? В последнее время и наемников, и разных фирм, и планировщиков развелось столько, что никто не знает, кто, где и чем занимается. А ты что, ошибку какую сделал?

– Откровенно говоря, причин для моей смерти слишком много. Ведь я кручусь в этой мусорной яме уже пятнадцать лет.

Рэсэн протянул руку.

– Выходит, в этот раз тебе удалось выжить, – галантерейщик положил на его ладонь опасную игрушку с отсоединенным предохранителем.

– У меня запор был.

Рэсэн обнаружил взрывное устройство неделю назад. Вернувшись домой, он уловил странный запах. Обычно стремглав бежавшие навстречу хозяину кошки, стоило только открыть входную дверь, в этот раз медлили. Он уже не сомневался, что в квартире кто-то побывал. Запах едва улавливался, и, чтобы распознать его, Рэсэн несколько минут неподвижно постоял в прихожей. Духи? Косметика? Просто запах тела? Но запах был настолько тонким, что определить его природу он не смог. Тем не менее след в воздухе, оставленный незваным гостем, выдал его непрофессионализм. Профессионалы ничего не оставляют после себя. Рэсэн осторожно открыл шкафчик для обуви, достал спрей на порошковой основе и опрыскал им пол в прихожей. Проступили отпечатки чужой обуви. Кроссовки примерно тридцать восьмого размера. Могут принадлежать невысокому мужчине или женщине. В гостиной пол оказался чистым. Визитер разулся в прихожей, как полагается, и в носках прошел в гостиную.

– Деликатный, – пробормотал Рэсэн.

Вслед за прихожей Рэсэн методично осмотрел гостиную. Если здесь кто-то побывал, то что-то обязательно должно исчезнуть или что-то появиться. На первый взгляд ничего в комнате не изменилось. Только скрупулезный осмотр выявил, что некоторые предметы лежат не на своих местах. Книги на столе сложены не в том порядке, в каком он читал их, а в обратном. Нож фирмы “Хенкель”, оставленный Чу, хранился в третьем книжном ящике, но обнаружился во втором. И удочка для игры с кошками лежала на столе, хотя обычно Рэсэн держал ее воткнутой в кармашек для писем в виде кенгуру. На кофейной чашке в кухне еще не успели высохнуть капли воды, а тряпка была слегка влажной. Рэсэн понюхал чашку, рассмотрел на свету. И удивленно усмехнулся. Зачем он приходил сюда, этот тип?

Незваный гость проглядел одну за другой книги, прочитанные Рэсэном, начиная с самой верхней. Ему что, делать было нечего? Зачем он пробрался в чужой дом и почему его интересует, какие книги читает хозяин? Как это толковать? Мало того, визитер без всякого смысла трогал самые разные вещи. Судя по вынутой удочке, он наверняка даже с кошками хотел поиграть. А на кухне сам сварил кофе, выпил и ушел, не забыв помыть чашку после себя. Он что, совсем с ума сошел?

Рэсэна не было дома всего два часа. По понедельникам, средам и пятницам он ходил в бассейн днем. Несколько раз пришлось пропустить занятие, но обычно с двух до четырех он плавал. Наверное, гость проник в квартиру, удостоверившись, что подопечный в бассейне, – выходит, знал его распорядок. Получается, у этого типа есть планировщик. Слежка за передвижениями объекта – самый первый пункт проекта. Пока Рэсэн отсутствовал, человек спокойно хозяйничал в его доме. Возможно, он не пытался скрыть следы своего пребывания именно потому, что не дилетант. Напротив, он словно бросал вызов: “Подумай хорошенько, зачем я пришел сюда”.

Рэсэн постоял посреди гостиной. Затем, будто принял важное решение, зажег все лампы и принялся обследовать каждый угол. Тщательно осмотрев обои, нет ли надорванных уголков, надрезов, он то же самое проделал с потолком и полом. На кухне проверил газовую плиту, состояние клапанов газовой трубы, залез под раковину, прощупал все изгибы трубы, открыл холодильник и перебрал содержимое полок и холодильной камеры. Далее перевернул вверх дном содержимое ящиков и шкафов, открыл все коробки, что были в доме, проверил щель между шкафом и письменным столом, светильники, заднюю часть настенных часов, все полки и подставки с безделушками. Обследовал кровать, стиральную машину, подоконники, шторы. Но ничего не нашел.

Рэсэн посмотрел в окно – солнце садилось. Возможно, его имя уже в списке планировщиков. В голове ни единой путной мысли. Хотя надо бы о чем-то подумать… Надо подумать… Однако он не знал даже, с чего следует начать думать, как будто все заволокло густым смогом, как будто он прожил всю предыдущую жизнь без единой мысли. Значит, так. Кто-то явился в этот дом. И не в квартиру, где живут обычные люди, а в жилище профессионального убийцы. Очевидно, что он явился не ради праздного интереса. Наверняка установил если не взрывное устройство, то прослушку.

Сам не зная, что он ищет, Рэсэн снова приступил к поискам. Еще более скрупулезным. Открыв банку с кофе, высыпал весь молотый кофе, проверил дно, разобрал кофемолку фирмы “Саксен Хаус”, вытряхнул все приправы, осмотрел пустые банки, изучил содержимое мусорного контейнера. Вскрыл компьютер, разобрал и проверил одну за другой каждую плату, залез в телевизор и радио, осмотрел их нутро, вынул все продукты из морозильника, разодрал упаковки, заглянул даже в брюхо замороженной рыбы, а затем и пельмени все разрезал пополам. Из шкафчика для обуви вытащил все кроссовки и ботинки, перерыл все карманы висевшей в шкафу одежды, прощупал все швы. После этого освободил книжные полки в шкафу в гостиной и перелистал каждую книгу. Подумав, что в письмо или какое-нибудь извещение можно что-то положить, заглянул во все имеющиеся конверты.

Прошла ночь, взошло солнце, а Рэсэн все продолжал искать. Ровно двадцать один час без отдыха, без еды, без сна он разламывал, разрывал, раскрывал все подряд и смотрел, что находится внутри. Он не смог остановиться, даже когда вся квартира превратилась в одну большую свалку из разломанных, разодранных, расколотых, вывернутых наизнанку вещей – словно что-то тут взорвалось. Время от времени возникала мысль, что гость мог попросту ничего не оставить. И все равно Рэсэн был не в силах остановиться и продолжал проверять все, что можно было еще проверить. С перекошенным от злости лицом он рвал, скручивал, открывал, растерянно смотрел на останки вещей и отбрасывал прочь.

Отшвырнув в сторону то, что осталось от искореженных настенных часов, Рэсэн принялся кромсать ножом матрас. Лезвие натыкалось на пружины, и скрежет металла действовал на нервы. Он вытащил из матраса поролон. Не найдя ничего подозрительного, распорол матрас сбоку и извлек наполнитель. Рэсэн понимал, что ведет себя как полоумный, и все равно повторял и повторял бесполезные действия, как будто и вправду обезумел. Воткнуть нож, разрезать, отодрать поролон, наклонить голову, проверить, что внутри… Воткнуть нож, разрезать, отодрать поролон…

Солнечные лучи, пройдя через застекленную лоджию, осветили Рэсэна. Он плакал. Он поднял залитое слезами лицо и посмотрел на солнце. Он ощущал, как вместе с теплом и нежностью солнечных лучей в него вливается стыд за происходящее. Рэсэн посмотрел на свои руки. Ногти содраны, пальцы изрезаны, в крови. Вдруг он почувствовал голод. Почти сутки он без устали искал неведомое, перерыл всю квартиру, но на то, чтобы приготовить еду, сил не было. Отбросив нож и отвертку, Рэсэн упал на разодранный, исколотый ножом диван и провалился в сон.

Проснулся он после полудня. Все так же ярко светило солнце. В квартире некуда было ступить от искореженного скарба. Рэсэн растерянно смотрел на разгром, учиненный им. “Зачем я это сделал?” – спросил он себя. Но все голоса, прятавшиеся внутри него, промолчали.

Он принес мусорные пакеты и начал собирать в них хлам. Тут были и совсем старые вещи, и купленные недавно, памятные и те, о которых он и помнить не помнил, откуда они взялись в доме. Рэсэн собирал мусор бездумно. Только наполнив двадцать пакетов, он осознал, что квартира расчистилась. Он отнес мешки к контейнерам у дома, туда же отволок разодранный матрас с торчащими пружинами, затем диван. Если он уже стал мишенью, то незаметная тень планировщика наверняка следит за ним. И может забрать все эти пакеты. Но ему уже все равно.

– Мне ничего из этого не нужно, а если тебе пригодится мой мусор, то забирай, сколько в тебя влезет. И чтоб ты подавился всем этим!

Планировщики без надобности не делают ничего. Нет сомнений, что он теперь мишень. Удастся ли ему выжить? Вряд ли. За последние пятнадцать лет он не знал никого из приговоренных планировщиками, кто остался бы в живых. Одних убивали сразу, а других чуть погодя. “Но почему я стал мишенью?” И Рэсэн усмехнулся. Если поразмыслить, очень смешной вопрос. Его должно волновать не “почему я должен умереть”, а “как мне до сих пор удалось остаться в живых”. На этом дне, где планировщики вершат порядок, заметая следы в громких делах, которые периодически возникают в прессе, он прожил целых пятнадцать лет, и причин, чтобы стать мишенью, предостаточно. Не будь Собачьей библиотеки, не будь Старого Енота, Рэсэна убрали бы уже давно. Учитывая среднюю продолжительность жизни, смерть в тридцать один год считается ранней, но для убийцы он живет уже долго. Пятнадцать лет. Больше положенного. Для него, как и для полной сил бабушки из “Легенды о Нараяме”, пришло время выбивать себе зубы и отправляться умирать на гору.

Вернувшись домой, Рэсэн первым делом позвонил в супермаркет и заказал доставку десяти упаковок баночного пива. Временами – когда нервы напрягались до предела, когда накрывал страх, тихий, как дно реки, когда вдруг без особой причины он проваливался в бесконечную трясину печали, когда возвращался домой после очередного убийства, а еще когда вдруг неожиданно возникала ужасная и непоправимая ситуация – он легкомысленно пил пиво, забившись в угол квартиры.

Запойная неделя. Чтобы так наливаться ледяным пивом, требуется подготовка. Прежде всего надо выбросить все продукты из холодильника, освободив как можно больше места. Далее в супермаркете заказывается достаточное количество пива. Холодильник забивается банками. Из морозильной камеры извлекаются арахис и сушеные снетки – не наешься, но голод приглушишь. На этом подготовка заканчивается. Теперь останется только открыть холодильник, достать банку, вскрыть, выпить и смять пустую емкость.

Итак, он мишень. Может, надо что-то предпринять? Он думал, неторопливо потягивая пиво. Но ничего не предпринимал. Открывал холодильник, доставал банку, вскрывал, пил хмельной напиток, сминал банку. Иногда бросал в рот горсть арахиса, пережевывал, шел в туалет и, глядя на свое отражение в зеркале, опорожнял мочевой пузырь. Спускал воду и шел к холодильнику за следующей банкой. Открывая дверцу, он думал: “Хорошо, что не разломал холодильник”, – и удивлялся своей прозорливости.

Взрывное устройство Рэсэн обнаружил через два дня после начала запоя, когда уже третий раз стоял на коленях перед унитазом и извергал из себя выпитое. Рвоту он вызывал намеренно, чтобы завершить церемонию запоя как полагается. Проблевавшись, снова пил, возвращался к унитазу, потом снова пил. После таких манипуляций позывы к рвоте утихали и организм дальше мог принимать пиво. Поскольку еды у него почти не было, изрыгал он из себя желчь да полупереваренные мелкие рыбьи головы. Когда из нутра уже нечему было выходить, взгляд его вдруг зацепился за что-то, прикрепленное за бортиком унитаза. Рэсэн несколько минут растерянно смотрел в нутро унитаза, затем достал незнакомый предмет. Маленькая фаянсовая коробочка. Обнаружить ее было сложно, потому что и цветом, и материалом она не отличалась от унитаза. Рэсэн долго разглядывал белую коробочку, похожую на одноразовый брусок мыла. Это было взрывное устройство. Трудно понять почему, но прежде всего он почувствовал не испуг, не страх, а спокойствие. Спокойствие, явившееся с осознанием, что он все-таки нашел – и в самом неожиданном месте. А к счастью это или к несчастью – уже не имело значения.

Задребезжал телефон. Рэсэн взял трубку. Звонил его приятель, сыскарь Чонан.

– Я перекопал все, что смог, и выяснил, что лет семь-восемь назад такие штуки пользовались популярностью в Бельгии.

– Взрывное устройство для унитаза?

– Дурак, что ли? Как, скажи, бомбочки для унитаза могут быть популярными?

– Тогда что?

– Их не для унитазов делали, а в виде капсул. Человек ее глотал, она неслышно взрывалась внутри, а смерть человека можно было выдать за медицинский случай. Мне сказали, что парни из КГБ использовали эту штуку для ликвидации своих жирных политиков, у которых был кардиостимулятор или инсулиновая помпа.

– А что у нее общего с моим взрывателем?

– Конструкция. А также бельгийские предохранитель и датчик. Вот только само взрывное устройство американское, но этого добра везде хватает, его даже дети могут купить на барахолке. В общем, мне кажется, бомбочку собрали у нас. А вот корпус из Китая. Говняная дешевка. Похоже, детали заказывали в разных странах. На черном рынке такой товар не купить, поэтому, скорее всего, заказывали по интернету. Или смотались в Бельгию и сами привезли оттуда.

– И что? – спросил Рэсэн с раздражением.

– А то, что только по одной этой штуковине на исполнителя не выйти.

– Но ведь на детали есть номер.

– Ну ты даешь! Ты по номеру степлера сможешь узнать каждое место, где им что-то скрепляли? Детали из медицинского оборудования.

– Тогда найди того, кто собрал эту бомбу, – сказал Рэсэн.

– Ты думаешь, таких собирателей раз, два и обчелся? Как же! К тому же все они зарылись где-то, от полиции хоронятся. Ну предложу я встретиться, обрадуются и тут же примчатся ко мне, да? Размечтался. Да и вообще, чего эта бомбочка тебя так заинтересовала? Ведь не в твой же унитаз ее засунули.

– Как раз в мой унитаз ее и засунули. Поэтому продолжай искать.

Рэсэн закончил разговор и отхлебнул пива. Наверное, Чонан уже завалился спать. Работает он ночами, ложится утром. И не потому что ему нравится ночная жизнь, а потому что большинство его клиентов промышляет ночью. Когда все жители этого города отправляются на работу, Чонан завершает свои дела и возвращается домой. Интересно, отчего так устроено? Особой причины нет, но все обитатели дна, словно сговорившись, трудятся по ночам. Как правило, это жизнь на износ. Усталость потихоньку накапливается, и человек теряет все больше и больше сил.

Рэсэн теребил в руках корпус взрывателя. Все внутренние детали забрал Чонан. Рэсэн задумался. Кто же использует такое забавное взрывное устройство? Неужели они и вправду хотели взорвать его? Неужели хотели, чтобы рядом с унитазом нашли труп мужчины со спущенными штанами? Милая керамическая бомбочка. Похожа на блестящий футляр для визиток, который Хан носит в кармане.

Но это работа не Хана. Если бы он захотел убрать Рэсэна, то привлек бы Парикмахера. Последние годы именно тот убирает киллеров. Парикмахер убивает, а Мохнатый сжигает. И это самые чистые убийства. И уже через недолгое время люди с трудом вспоминают о человеке, даже понятия не имеют, жив он или мертв.

“А чем занимается Лягушка? Он хорошо знал свое дело. Работает сейчас?” – “Не знаю. Вот уж несколько лет не видать его. Умер, что ли?”

Случается, убийцы иногда надолго уезжают, чтобы спрятаться, но затем возвращаются, поэтому порой человек, которого все считали убитым, вдруг как ни в чем не бывало появлялся. Или наоборот – тот, кого считали живым, исчезал с концами. Поэтому никто глубоко не задумывается, жив такой-то человек или нет. Никто не горюет, никто не грустит, никто даже не поинтересуется, что сталось с ним.

А кроме того, Хан слишком занятой человек, чтобы так резвиться. К чему ему мудреные забавы? Не его стиль. Да и чувство юмора у него на нуле. Конечно, и на людей из органов вряд ли можно подумать. Они бы никогда не позволили себе смешные проделки в подобном духе. Как правило, это прямолинейные типы, своего рода роботы, гибкости в них ни на грош. Тогда кто же? Какая сволочь засунула бомбочку в его унитаз? Рэсэн ничего не понимал.

Он снова глотнул пива. Надо было подумать, но мысли путались. Взрывное устройство он нашел, но запой продолжался. Никак не получалось выпустить из рук банку с пивом. “Сколько можно? Ты хоть понимаешь, что твоя жизнь висит на волоске?”

Опасные мгновения он переживал и прежде. Случалось, и ошибки совершал, и следы оставлял на месте преступления. Как-то раз попал под слежку и долго не мог отвязаться от нее. Однажды даже получил предупреждение от планировщика за нарушение указаний. Но мишенью он еще не становился. И в его квартиру никто не проникал. Интересно, знает ли об этом Старый Енот? Если бы такое произошло несколько лет назад, планировщику, задумай он убрать Рэсэна, пришлось бы получить согласие старика. Значит, теперь согласие Енота, потерявшего влияние в этом мире, уже и не требуется? Впрочем, может, их вместе взяли в оборот? Но тогда зачем эта дурацкая бомба? Какой планировщик будет уничтожать объект столь гротескным способом?

В этом мире убийства происходят тихо и просто. Никто уже не устраивает громких взрывов, больших автомобильных аварий, никто не ведет беспорядочную стрельбу по людям, как показывают в кино. Сейчас убийства совершаются так же бесшумно, как ночью падает снег, и скрытно, как ступает кошка. Новость о чьей-то смерти редко выходит за пределы узкого круга. О самом происшествии никто не знает, поэтому нет ни преступления, ни подозрения, ни расследования. И крикливых статей в газетах, и журналистов, и полицейских, и следствия, конечно же, тоже нет. Есть только траурная церемония, на которой родственники, не ведающие причины смерти близкого, молча роняют слезы. А после иной смерти и похорон не устраивают, никто даже не вспоминает об исчезнувшем человеке.

Капли дождя стали крупнее, застучали по оконной раме. Рэсэн поднялся и закрыл окно. Дождь усилился, но на небе все так же ярко светило солнце. Странная погода. Рэсэн допил пиво, смял банку, бросил на стол. Затем открыл ящик стола, достал коробочку с индийской травкой, которую ему давным-давно подарил дядюшка Инструктор, и несколько минут отрешенно смотрел на нее. “Качество не ахти. Индийские носильщики иногда покуривают ее, чтобы прогнать усталость”, – сказал дядюшка, передавая ему коробку. Рэсэн свернул косяк и зажег. Давно он не курил травку. Марихуана заставляет вспомнить многое из прошлого. В какие-то дни всплывают дурные воспоминания, в какие-то – печальные. Спрятанное глубоко на дне памяти пережитое поднимается на поверхность, точно плохой запах, и снова опускается в глубину души. И события, о которых прежде думалось без сожаления, вызывают раскаяние.

Тот день, когда Рэсэн решил устроиться на фабрику, был таким же дождливым, как и сегодня. И солнце светило, и из какой-то тучки сыпало дождем. Рэсэн смотрел на развешанное на веревке белье, одновременно принимавшее на себя и солнечные лучи, и капли дождя. Развевающееся на ветру белье выглядело смешно и в то же время печально, напоминало Пьеро в его наряде. Почему ему вдруг захотелось пойти на фабрику, он не знал. Светило солнце, моросил дождь, вышедшие из цехов на обед девушки болтали о погоде, говорили, что она сошла с ума, ели мороженое. Рэсэн тогда после одного дела укрывался от планировщиков и по приказу Старого Енота торчал в захолустном городке, где маленькие бедные заводики, притулившись друг к другу, выпускали в небо клубы дыма. В этой унылой дыре Рэсэн снял комнату на втором этаже.

Должно быть, все местные жители работали на заводах, потому что после обеда в переулке наступала тишина и не было видно ни одного человека. Однако по утрам улицы маленького тихого городка заполнялись людьми на велосипедах и скутерах, становясь похожими на китайские улицы, а когда наступало время обеда, неожиданно высыпали толпы рабочих, направлявшихся в столовые. Но скопление людей можно было наблюдать только час или два, не больше. В остальное же время городишко казался вымершим, словно все его обитатели вдруг взяли да и улетели на другую планету.

Сидя на подоконнике, Рэсэн рассматривал свое фальшивое удостоверение личности, сварганенное Муном, спецом по фальшивкам, и заучивал данные человека, под чьим именем ему предстояло тут жить. Информацию о молодом парне двадцати трех лет по имени Чан Имун он заучил быстро. Не так уж и много надо знать о человеке, чтобы с его документом провести в чужом городе какое-то время.

Рэсэн повторял номер удостоверения, когда под окном прошла группа смеющихся работниц. Их лица выглядели такими милыми и счастливыми. Взгляд Рэсэна остановился на невысокой круглолицей симпатичной девушке, которая выделялась из компании подружек раскованностью. Взахлеб смеясь, она изгибалась всем телом, хлопала по спине идущую рядом подругу и выкрикивала: “Ой, не могу, ой, сейчас умру от смеха! Ой, смехота!” Ее смех звенел в воздухе. Рэсэн высунулся из окна и наблюдал, как веселушки, дойдя до конца переулка, скрываются за фабричными воротами. И фабрика, поглотившая девушек, тут же представилась ему столь же милым местом, как шоколадная фабрика Чарли.

На следующий день Рэсэн отправился туда. Начальник отдела кадров производил впечатление человека жесткого и прямолинейного, словно родившегося именно для того, чтобы начальствовать на фабрике. Он взял резюме Рэсэна, внимательно прочитал все пункты и спросил:

– Средняя гуманитарная школа высшего уровня Кымсон?

Рэсэн кивнул.

– Но если ты окончил такую школу, почему не пошел в университет? Может, участвовал в каком-нибудь политическом движении?

Рэсэн улыбнулся. Какой университет? Он хотел сказать, что даже в начальной школе не учился, но почесал макушку и простодушно ответил, что плохо учился, поэтому не поступил.

– Насколько плохо?

– Был почти в конце списка по успеваемости. Но не самым последним.

– Почти в конце или в самом конце… какая разница? Даже если ты решил работать на фабрике, голова-то соображать должна. Сейчас с плохой головой толку нигде не добьешься. Да… Двадцать три года… В армии служил?

– Я освобожден от службы.

– Ну ты даешь! И голова плохо соображает, и со здоровьем проблемы… А чем занимался все это время?

Придя в замешательство, Рэсэн, запинаясь, ответил, что после окончания школы работал на стройках. Начальник недоверчиво смотрел на него. И Рэсэн начал бессвязно бормотать, что на заводе ему не понравилось, поэтому он пошел на стройку, но там, как оказалось, и денег было не скопить, и с одной стройки на другую надоело шастать, а сейчас он решил приобрести какую-никакую специальность и жить, добросовестно трудясь. Его прошиб холодный пот. Он чувствовал, что вот-вот вся его ложь рухнет. Однако начальник вдруг кивнул и улыбнулся.

– Вот оно как, оказывается, обстоят дела в строительстве. Молодых ребят подбивают идти на стройку, сулят хороший заработок, а выходит, ерунда это все. Бедолаги-то думают, что быстро скопят кругленькую сумму, однако выходит, что без стабильности неоткуда взяться деньгам. У нас платят меньше, чем в строительстве, но зато платят исправно, и выходное пособие выдают, и надбавку за сверхурочную работу, поэтому тот, кто работает добросовестно, тот и откладывать сможет. К тому же в воскресенье выходной, можно отдохнуть, расслабиться. Хорошо, да?

То, что Рэсэну представлялось само собой разумеющимся, начальник старался выставить преимуществом, и в конце он, как вылитый ударник труда – таких в семидесятые годы показывали в новостях перед кинофильмом, – похлопал Рэсэна по плечу и объявил:

– Ну что ж, давай поработаем!

– Рад стараться, – бодро отрапортовал Рэсэн, словно и сам уже обратился в ударника.

Рэсэна определили в третью бригаду – хромировать детали. Работа не требовала ни особых навыков, ни опыта. Ее можно было назвать даже примитивной. Следовало просто секунд на десять опустить в гальванический раствор отлитую металлическую рамку, вынуть ее, встряхнуть и поставить на просушку. Вопреки словам начальника, никакой смекалки не требовалось. С такой работой справилась бы и обезьяна после десяти минут тренировки. Однако от гальванического раствора воняло ужасно, и ходили слухи, что у хромировщика через какое-то время начинаются проблемы с кожей, от которых он будет страдать всю жизнь, а количество сперматозоидов будет уменьшаться с каждым днем, пока несчастный не станет бесплодным. Так что люди старались избегать этой работы.

Пока не наняли нового рабочего, Рэсэн два месяца трудился в гальванике. Стоя в неудобной позе, будто выжимая белье, он руками в резиновых перчатках опускал рамку в раствор, выжидал ровно десять секунд и вынимал. Больше всего ему не нравилась дурацкая поза. Нужно было стоять, расставив ноги, отклячив зад, и даже если бы вместо него трудился супермастер этого дела, сменить эту неуклюжую позу на другую ему не удалось бы. Однажды, когда Рэсэн в очередной раз осторожно, чтобы не летели брызги, стряхивал капли с вынутой из раствора рамки, в цех вошла та сама симпатичная круглолицая хохотушка, из-за которой он и оказался на фабрике.

Заложив руки за спину, она осмотрела Рэсэна с таким видом, будто ей интересно, чем он занимается, и сказала:

– Что это вы так усердно трудитесь? Время обеда, вы что, есть не пойдете?

Рэсэн смущенно оглянулся. Она пальчиком указала на часы, висевшие на стене. Они показывали 12:20.

– За работу в обеденный перерыв сверхурочные не выплачивают, – сообщила девушка. В голосе ее сквозил смех, совсем как в тот день, когда она с подругами шла мимо его окна.

Рэсэн снял резиновые перчатки.

– А вы уже обедали?

– Нет. Выполняла поручение начальника цеха и только что вернулась.

– Ну тогда, если позволите, разрешите предложить вам пообедать вместе, – чинно сказал Рэсэн.

Девушка растерянно уставилась на него:

– Что это вы? Говорите прямо как пастор на богослужении.

Из-за небольших размеров фабрика не располагала своей столовой. Рабочие обедали в заведении, находившемся метрах в трехстах от ворот, направлялись они туда переулком мимо совсем уж мелких заводиков и многоквартирных домов. Девушка протянула руку, раскрыла ладонь, словно принимая приглашение. Рэсэн кивнул, подвесил на прищепках резиновые перчатки, снял виниловый фартук и определил его на вешалку. Затем намылил руки и около минуты тщательно смывал пену. Девушка, наблюдавшая за его действиями, глубоко вздохнула, явно раздраженная его медлительностью. Выходя из ворот, она спросила:

– Еще и месяца нет, как вы здесь работаете, да?

– Почти три недели.

– Значит, вы все еще на хромировании?

Рэсэн кивнул.

– Говорят, если долго работать с хромом, то сперматозоиды начинают умирать. Я слышала, что несколько сотен их погибает при каждом опускании рамки в раствор. Вы же дышите хромом. И сколько же сперматозоидов помрет, если работать целый день? Не счесть, просто не счесть. Это же почти что зверское убийство получается, именно что убийство. Разве нет? Как можно заставлять людей заниматься таким?!

Девушка говорила с таким возмущением, будто речь шла о самом настоящем массовом убийстве. Но вряд ли она волновалась по поводу количества сперматозоидов в яичках Рэсэна.

– Не беспокойтесь. Сперматозоидов у мужчины очень много. За жизнь их вырабатывается четыреста миллиардов. При каждом семяизвержении выходит около ста пятидесяти миллионов. Поэтому вполне достаточно. Ведь как бы часто человек ни занимался сексом, он не сможет это сделать три тысячи раз. А вот у женщин проблем побольше. Яйцеклеток в среднем за всю жизнь вырабатывается только четыреста штук.

Девушка замедлила шаг и уставилась на Рэсэна в изумлении.

– Что это вы себе позволяете? Секс, семяизвержение… Как можно такие слова говорить порядочной девушке?

Сконфуженный, он поднял руки:

– Искренне раскаиваюсь… Я вовсе не вкладывал ничего особенного в свои слова.

– Искренне раскаиваетесь? – Девушка расхохоталась. – Вы же молодой человек, а выражаетесь будто дед старый. Почему?

Она снова ускорила шаги, и Рэсэн поспешил следом.

– Послушайте, а это правда, что в среднем за всю жизнь вырабатывается всего лишь четыреста яйцеклеток?

– Я прочитал об этом в книге.

– Вы еще и книги читаете? – недоверчиво спросила девушка.

Рэсэн слегка наклонил голову. Он не понял, что значит это “еще и книги”.

– А может, вычитали это в похабном журнальчике из тех, что продают на автобусной станции? – с улыбкой спросила девушка.

– Об этом подробно написано в книге “Преодоление бесплодия”, автор Ричард Кадисон, он акушер-гинеколог. В этой книге отмечается, что количество яйцеклеток, заложенных в женщине с момента ее рождения, зависит от информации, которую несут в себе гены. У одной женщины может быть четыреста двадцать три яйцеклетки, у другой – пятьсот, у третьей – триста пятьдесят.

Девушка снова замедлила шаг и взглянула на Рэсэна уже слегка растерянно.

– Сколько же тогда я истратила? – вопросила она задумчиво, словно саму себя.

Какое-то время они шли молча. Рэсэн чувствовал себя неловко. Очевидно, девушка тоже. Казалось, она ждала от него хоть каких-то слов, но ему нечего было сказать. Когда они проходили под окном его комнаты, из которого он впервые увидел ее, Рэсэн показал наверх:

– Я живу в этой комнате.

Девушка подняла голову и посмотрела, куда указывал Рэсэн.

– А разве она не дорогая?

– Не очень. Триста пятьдесят тысяч вон без залога.

Ответ ошеломил девушку.

– Подумать только! Человек с зарплатой в миллион вон, из которой высчитывают и за одно, и за другое, говорит, что комната за триста пятьдесят тысяч недорогая? Электричество, вода, газ – ведь и за это еще надо платить, так? А еду вы сами готовите?

– Я совсем недавно сюда переехал, поэтому…

– Значит, питаетесь в столовой?

Рэсэн кивнул.

– И завтрак, и ужин?

– Иногда я завариваю лапшу в чашке.

– Не значит ли это, что у вас на банковском счете нет ни одной монеты? Ну почему мужчины все такие безмозглые? Ведь нужно думать о том, как сэкономить деньги, заработанные с таким трудом, откладывать их. Курите сигарету – деньги с дымом улетучиваются, пьете водку – с поносом выходят. Почему вы живете так, словно это не ваша, а чужая жизнь? Если и дальше будете транжирить деньги, то до самой смерти ничего, кроме съемной квартиры, вам не светит.

Неожиданно девушка рассердилась. Рэсэн почувствовал себя мальчишкой, которого отчитывает взрослый. Он не знал, что такого плохого сделал, не понимал, но слова девушки почему-то показались ему правильными.

– Можно мне войти? – спросила она, подбородком указав на окно.

– Куда? В мою комнату? – испугался Рэсэн.

– Да, – сказала она как ни в чем не бывало.

– Зачем это вдруг?

– А затем, что мне хочется посмотреть.

Рэсэн не успел найти повода для отказа, как девушка уже прыгала через ступеньку по лестнице, ведущей в его комнату на втором этаже. Рэсэн растерянно последовал за ней. Девушка остановилась у двери и оглянулась. Рэсэн перегородил дверь, не желая ее открывать.

– Давайте не сегодня. Можно я вас потом как подобает приглашу? – промямлил он.

– Послушайте, по-моему, вы что-то не то себе навоображали. У нас с вами не такие отношения, чтобы приглашать кого-то как подобает или как не подобает. Я, как старший ваш коллега, хочу просто посмотреть вашу комнату, узнать, какие у вас условия жизни, вот и все. Считается, что у фабричных простая жизнь, но если не относиться серьезно к каждому прожитому дню, то в итоге не ждет ничего хорошего.

В лице девушки и в самом деле проступило нечто похожее на твердость – как и полагается старшему коллеге. Так смотрят сержанты, оценивающие выправку солдат, строгие коменданты общежития, следящие за чистотой в комнатах. Рэсэн всем своим видом показывал, до чего ему неловко принимать гостью, однако она продолжала смотреть на него, настойчивым взглядом требуя открыть дверь. Рэсэну пришлось подчиниться. В комнате царил идеальный порядок, поскольку тут он только спал. Весь его скарб состоял из купленных на рынке матраса, одеяла, подушки, журнального столика – наследства прежних жильцов, электрического чайника, приобретенного, чтобы заваривать кофе и рамён, лапшу быстрого приготовления, а также сумки с одеждой, с которой он прибыл в этот город. Под раковиной стояла стопка пустых пластиковых мисок из-под лапши, которой он питался, когда не хотелось идти в столовую, а на матрасе рядом с подушкой и на журнальном столике лежали книги – как привезенные из Сеула, так и купленные в здешнем книжном магазине. “Бракосочетание в Типаса” и “Чума” Альбера Камю, “Барон на дереве” Итало Кальвино, “Самоубийство” Мартина Монестье, “Демон полуденный” Эндрю Соломона.

– Что это? Тут и правда ничего нет, – сказала девушка, оглядывая комнату.

– Это потому что я совсем недавно переехал, – ответил Рэсэн, поправляя на крючке полотенце.

– И все равно, человеку для нормальной жизни нужны вещи. Иначе по всякой ерунде приходится идти куда-то и тратить деньги. Разве не так?

Рэсэн кивнул, соглашаясь.

– А телевизор вы разве не смотрите? – спросила девушка, глядя на книги, стопкой сложенные на журнальном столике.

– Не смотрю, – коротко ответил Рэсэн.

Девушка быстро прошла в ванную, оттуда на кухню, как будто осматривала квартиру, в которую намерена переехать. В ванной она открыла кран, проверила, хорошо ли течет вода, затем заглянула во все ящики под раковиной. Переходя с одного на другое, она бормотала: “Ни одной тарелки. И как так можно жить?” или “Да, это точно дорогая квартирка, вот и газ есть”. Девушка ходила по квартире, заглядывала во все углы, а Рэсэн чувствовал нарастающее удовлетворение: несмотря на внезапность вторжения, стыдиться за жилище не пришлось. И вдруг из кладовки раздался полный ужаса крик:

– Что это?!

Девушка стояла перед открытой коробкой, набитой бельем, носками и футболками, и двумя пальцами держала трусы. Рэсэн подскочил к ней, вырвал трусы и бросил в коробку. Пока он пытался закрыть крышку, девушка разглядывала на полке непочатые упаковки с бельем и носками.

– Вы что, занимались продажей нижнего белья и прогорели? Почему здесь так много?

– Потому что у меня нет стиральной машины.

– Если нет машины, можно постирать руками. Получается, что вы один раз надеваете трусы, майку и носки, а потом их выбрасываете? Вы вообще в своем уме? – сердито воскликнула девушка.

Разумеется, он не собирался выбрасывать белье. Но и намерения стирать руками, скорчившись над ванной, у него тоже не было. Если говорить точнее, то стирка тяготила тело и раздражала мозг, так что он просто предпочитал не думать, что делать с грязным бельем. Девушка растерянно смотрела на Рэсэна, не понимая, как такое возможно. Красный, он стоял, глядя куда-то вбок.

– У вас есть женщина, которая может постирать вам белье?

Вопрос показался ему странным. Рэсэн покачал головой.

– Не подумайте, что у меня интерес к вам. Просто когда я вижу, как люди транжирят деньги, то такое зло берет, что не могу сдержаться. Но мне не хотелось бы, чтобы ваша девушка поняла как-то не так.

– У меня никого нет… – сказал Рэсэн.

С удовлетворенным видом девушка откинула крышку коробки и принялась перекладывать белье в черную полиэтиленовую сумку, лежавшую под полкой. Испуганный Рэсэн схватил девушку за руку. Она с силой шлепнула его по ладони. Словно обожгла. Он отпустил. Когда все содержимое коробки оказалось в сумке, она распрямилась и наставила на Рэсэна палец:

– Так, оставите по две пары белья и носков, а остальное вернете и получите деньги назад. Ясно?

– Но как же без белья… – пробормотал Рэсэн.

Она сунула пакет с постирушкой ему в лицо.

– Если вовремя стирать, то вот здесь хватит на год.

Когда они вышли из квартиры, от обеденного перерыва осталось пятнадцать минут. Девушка могла успеть пообедать, объяснив задержку тем, что выполняла поручение начальства, однако Рэсэну пора было возвращаться на фабрику. На полпути девушка посмотрела на часы.

– Вы, наверное, голодный? – виновато спросила она.

– Ничего страшного. Один раз можно поголодать, – ответил Рэсэн.

Заскочив в ближайший магазин, вскоре девушка вернулась с двумя пакетиками молока и бисквитами и протянула все Рэсэну. Он смотрел на эту незатейливую еду и ощущал себя в неоплатном долгу. Поблагодарив, он принял подношение. Они сели на скамейку перед магазином и принялись за еду.

– Какая славная погода, – сказала девушка, глядя в небо.

– Да, славная, – подтвердил Рэсэн, тоже уставясь в небо.

– В такую погоду очень хорошо сохнет белье. – И девушка прижала к груди черный пакет, набитый трусами, футболками и носками.

Весь следующий день девушка делала вид, будто не знакома с Рэсэном. Он легонько помахал ей рукой в знак приветствия, но она, едва заметно покраснев, прошла мимо. Рэсэн подумал, что это из-за подруг. Однако, встретившись с ним в пустом коридоре, она не проронила ни слова, лишь чуть наклонила голову. Работала девушка в сборочном цехе, а Рэсэн – на участке собранных изделий, который находился во дворе фабрики, где детали хромировались и проходили окончательную проверку. Но на небольшой территории завода столкнуться было проще простого. В такие моменты девушка, заметив Рэсэна, норовила уклониться от встречи, изображала, будто спешит куда-то, и быстро проходила мимо, глядя под ноги.

И на следующий день, и еще через день девушка вела себя так же. Рэсэн пробовал подкараулить ее возле проходной, выйдя пораньше, но она всегда появлялась в компании других работниц, и он не решался заговорить с ней. На самом деле он и не знал, о чем говорить, даже если бы она была одна. Что он может сказать? Разве что “Пожалуйста, не мучайте меня больше”?

В пятницу вечером, когда Рэсэн уже лежал в постели, в дверь постучали. Он открыл. На пороге стояла она – низко опустив голову, обеими руками держа сумку. Рэсэн поздоровался, она, не ответив, даже головы не подняв, протянула сумку. Рэсэн растерянно принял ее.

– Я много думала, – заговорила девушка, голос ее подрагивал, – и мне кажется, я зашла слишком далеко. Извините, если обидела вас.

– Заходите, прошу вас. Давайте хотя бы чаю попьем.

Рэсэн отступил от двери. Девушка замотала головой. Тогда он решил сам выйти, но она остановила его:

– Не надо. Я ухожу.

Рэсэн растерянно смотрел, как она торопливо идет к лестнице, втянув голову в аккуратные округлые плечи. Куда вдруг исчезла та энергичная и напористая особа, что пару дней назад запихивала мужские трусы в черную полиэтиленовую сумку? Когда быстрые шаги донеслись уже с нижних ступеней, Рэсэн закрыл дверь, вернулся в комнату и открыл принесенный девушкой пакет. Внутри – аккуратно сложенное белье. Он достал майку и понюхал. От нее пахло детскими одежками, просушенными послеполуденными лучами солнца. И тут Рэсэн понял: дружелюбие девушки – это самое обычное сочувствие. Ей стало жаль безмозглого парня, который половину заработка отдает за комнату и прочие выплаты, а остальное спускает на сигареты, пиво, лапшу и трусы. “Получается, я ее не интересую?” И Рэсэн рассмеялся. Он был благодарен ей за это сочувствие. Неважно, жалость то была или сострадание, но Рэсэну впервые в жизни кто-то искренне посочувствовал. Он выскочил из дома и кинулся по переулку в ту сторону, куда ушла девушка. Догнав ее через несколько сот метров, Рэсэн тронул девушку за плечо.

– Пойдете со мной в кино? – спросил он, тяжело дыша.

Спустя месяц девушка и Рэсэн съехались. Все его пожитки уместились в одной сумке на колесиках, поэтому переезд и переездом даже не стоило называть. Собрав сумку, Рэсэн просто перебрался к девушке. Поступая на работу, он написал в анкете, что ему двадцать три, но на самом деле ему только исполнился двадцать один год, а девушке было двадцать лет. Причин, по которым молодые люди решили жить вместе, предостаточно, никак не менее трех миллионов. Их глаза встречались, когда она заклеивала пластырем царапину, когда они разламывали пополам сладкий пирожок-рыбку, когда катались на колесе обозрения, замирая от сладкого ужаса. Поэтому Рэсэн думал, что во многих уголках этой прекрасной планеты по имени Земля наверняка полно пар, решивших жить вместе после того, как девушка встретилась взглядом с юношей, которому она постирала белье.

Девушка столь ловко управлялась с хозяйством, что с трудом верилось, что в двадцать лет можно быть такой мастерицей на все руки. Что бы она ни делала – готовила еду, убирала в доме, стирала, гладила, шила, – все у нее получалось сноровисто и хорошо, и пусть со стороны и казалось, будто делает небрежно, но результат был всегда превосходен. Выстиранную одежду, которую Рэсэн складывал битый час, девушка, поглядывавшая на его старания с недовольным видом, успевала идеально сложить и пристроить в шкафчик за считаные минуты, пока Рэсэн отлучался из комнаты. И даже когда они просыпались позже, чем следовало, девушка как-то успевала помыть голову, подготовиться к выходу на работу, накрыть стол и выставить миски с дымящимся супом из соевой пасты, жареной рыбой и салатом из зелени.

– Если будем откладывать, то сможем снять целую квартиру. А там и пожениться можно. Сначала поживем в съемной квартире, а погодя, ведь мы оба работаем, купим замечательную квартиру в полсотни квадратных метров. Понадобится всего лишь лет двадцать регулярно откладывать на нее.

– Лет двадцать? – испуганно воскликнул Рэсэн.

Для него этот срок был чем-то нереальным. Ради того, чтобы из комнаты переехать в съемную квартиру, а потом в собственное жилье размером с мышиную норку, он должен двадцать лет вкалывать на этой проклятой фабрике, хромируя детали! Да к тому времени в его яичках не останется ни одного сперматозоида.

– Послушай, ведь мы совсем еще молодые, нам по двадцать с небольшим. Тебе не кажется, что слишком рано думать о такой пусть героической до трагизма, но унылой жизни?

– На фабрике я все время думаю о замужестве. Закручиваю шурупы и представляю, как буду жить с мужем. Представляю, как рожу красивого ребенка, как он будет расти крепким и здоровым. Я правду говорю. Как только представлю такую картину, так вся душа наполняется радостью. А иначе зачем нам терпеть все эти страдания? Ведь смысла в такой жизни нет никакого.

И в самом деле, девушка постоянно говорила о семейной жизни. При каждом удобном случае заводила речь о ребенке, о доме, в котором они будут жить, о дворике, о кухонной мебели и посуде. Для Рэсэну семейная жизнь представлялась чем-то неопределенным, вроде будущего из мультфильма, но лицо у девушки в эти минуты было таким серьезным, таким просветленным, что он соглашался со всеми ее фантазиями.

После завтрака каждый садился на велосипед и ехал на работу. Девушка сама купила велосипед для Рэсэна.

– Велосипед – это здорово! И спортом занимаешься, и за проезд не надо платить. Сэкономленные на транспорте деньги можешь тратить на себя, – милостиво разрешила она.

На велосипеде даже скорости не переключались, но зато спереди висела огромная корзина, куда запросто поместились бы двенадцать маленьких котят. Вдобавок корзина была розового цвета.

– Мужчина на таком велосипеде не может ездить. Это же тетушкин велик. На фабрике меня засмеют, – бурчал Рэсэн, пиная переднее колесо.

Но езда на велосипеде действительно оказалась отличной тренировкой. Дом, где жила девушка, находился на склоне горы, к нему вела извилистая дорога, от которой еще сто метров нужно было подниматься по узкой крутой дорожке. Бывали дни, когда они отправлялись на рынок, и девушка складывала в корзину, куда поместились бы аж двенадцать котят, тофу, лук-батун, дайкон, зеленый лук, морковь, пакет с рисом, жирную свинину для похлебки из кимчхи, крупные куски разделанной рыбы. Она с таким знанием дела укладывала продукты, что казалось, в корзине поместится еще и маленький медвежонок, если очень захотеть. С Рэсэна ручьем лил пот, когда он с этой тяжелой поклажей крутил педали вверх по склону горы, а девушка ела на ходу мороженое, и лицо ее светилось радостью.

– Лучше бы ты купила тележку.

– Как я мечтала о такой вот жизни, – отзывалась она со счастливой улыбкой.

Реакция заводских на велосипед с розовой корзиной оказалась даже более бурной, чем он ожидал. Обступив двухколесный транспорт со всех сторон, народ делился впечатлениями.

– Я и не подозревал, что ты такой стильный парень, – улыбался начальник, разглядывая велосипед.

– Больно смотреть на такое, – постучал по розовой корзине бригадир третьего цеха. – Если ты ездишь на работу на таком, то на чем же твоя мама добирается до рынка?

К Рэсэну приблизился мужичок, с которым они проработали на пару уже больше двух месяцев, но ни разу толком не разговаривали. Он пару раз подходил, топтался и, ничего не сказав, ретировался, но на этот раз любопытство взяло верх.

– Только не пойми меня неверно. Просто хочется узнать, вот я и спрашиваю, – начал он очень серьезно.

– Что узнать?

– Это правда, что ты откладываешь деньги на операцию по смене пола?

С того дня по заводу поползли слухи, все шептались о Рэсэне. Молва распространилась и за заводскую ограду, и вскоре уже судачил весь городок. Однажды к Рэсэну подошел начальник и спросил то ли в шутку, то ли всерьез:

– Не пора ли тебе принять какие-то меры?

Рэсэну пришлось написать объявление следующего содержания: “Эти слухи лживы. Никакой операции не планируется. Обрезание уже сделано”. Он прикрепил лист бумаги к велосипедной корзине и три дня проездил с ним.

Но после этого Рэсэну стало казаться, что заводские его приняли. Работалось теперь легче и даже как-то интереснее. Бригадир снял его наконец с хромирования, поручив более тонкую работу – просверливать отверстия в медных пластинах, стоивших аж двести тысяч вон, и даже начал обучать, как работать на токарном станке.

Когда после работы Рэсэн соскребал ногтями маслянистую грязь с рук, стряхивал металлическую пыль с фартука и развешивал его на веревке, когда смотрел с улыбкой, как в перерыве рабочие подбрасывают ногой мячик, скомканный из бумажного стаканчика, он ощущал себя частью этого рабочего братства. Словно у него вдруг объявилась целая толпа близких родственников.

Порой они встречались на работе с девушкой и незаметно улыбались друг дружке. А после работы садились каждый на свой велосипед и, чтобы не давать никому повода для разговоров, ехали домой разными путями. Девушка – по прямой дороге, а Рэсэн делал крюк, но всегда приезжал первым. Он открывал дверь и ждал ее. Когда она, взмокшая, добиралась до дома, Рэсэн ставил ее велосипед во двор и вешал на него замок. А потом они занимались сексом.

Ужинали, сидя на полу за низким столиком, и смотрели телевизор. Девушка любила юмористические передачи. От шуток комиков она так и заливалась смехом, чуть ли не по полу каталась.

– Ой, не могу! До чего он смешной! Прямо умереть какой смешной!

Рэсэн смотрел на комиков без улыбки, временами поглядывая на девушку, которая корчилась от хохота, держалась за живот и даже смахивала слезы, и думал – что же тут смешного? Однажды он не выдержал и спросил:

– Почему мне совсем не смешно? Может, я дурак?

Девушка еще сильнее зашлась в хохоте.

– Точно, потому что ты дурак.

“Если так и будет продолжаться, я им стану”, – подумал Рэсэн.

В девять часов девушка раздвигала стол и садилась за учебники.

– Выпускные экзамены за средний уровень я сдала в прошлом году. А сейчас надо сдать высший уровень. А ты до какого доучился? После начальной школы я только год ходила в школу среднего уровня, дальше отец не позволил учиться.

– В моих документах указано, что я окончил школу высшего уровня, но на самом деле я и в начальную не ходил.

Девушка покосилась на Рэсэна:

– Вранье.

Пока она готовилась к экзаменам, он лежал и читал роман “Бесы” писателя Достоевского. Это была очень толстая и очень скучная книга.

– Интересная книга? – спросила девушка.

– У героев невероятные имена. Мать главного героя зовут Варвара Петровна, домашнего учителя – Степан Трофимович, ну и так далее. Некоторые имена в строке не умещаются, приходится переносить на другую. А книги, где у людей сплошь такие длинные имена, не могут быть интересными.

– Зачем же тогда читать, если неинтересно? Среди моих знакомых никто не читает толстые книги.

Рэсэн ненадолго задумался.

– Особого смысла тут искать не нужно. Это то же самое, что смотреть юмористическую программу. Читаю, чтобы занять себя.

Когда стрелки часов приближались к одиннадцати, девушка начинала клевать носом над учебниками. Голова ее клонилась, лоб стукался о стол, она встряхивалась и выглядела в эту минуту особенно милой. Рэсэн трепал ее по плечу, говорил, что пора спать. Девушка смущенно оправдывалась, отвечала, что спать ей вовсе еще не хочется, что она просто так запоминает. Повторяла, что до экзаменов осталось совсем мало времени, и, энергично помотав головой, раскрывала пошире глаза и снова бралась за учебник. Через несколько секунд лоб ее снова стукался о стол. Когда девушка уже окончательно засыпала, уткнувшись лицом в страницы старого учебника, утвержденного министерством образования, Рэсэн захлопывал книгу и переносил подругу в постель. Затем отодвигал в сторону стол, гасил свет, залезал под одеяло и обнимал лежавшую на боку девушку, прижавшись к ее узкой спине. А она поджимала ноги, выпячивала попку и упиралась ею Рэсэну в пах, его руку сжимала обеими ладонями, клала себе под щеку и удовлетворенно вздыхала, показывая, что теперь, наконец, можно и поспать. По ее словам, она чувствовала себя самой счастливой от того, что любимый оберегает ее сон, обняв ее сзади, а руки его касаются ее щеки.

– А что ты делал до нашей встречи? – пробормотала она как-то, засыпая.

– Работал на разных стройках.

– Ф-ф, вранье это. У тебя руки совсем не похожи на руки строителя. Ты очень странный человек, подозрительный. Очень подозрительный, – прошептала она уже почти сквозь сон.

Иногда на руку Рэсэна с щеки девушки скатывалась слеза. Однажды слезы скатывались долго. Рэсэн дышал ровно, притворяясь спящим, и наблюдал, как пятно лунного света, падающего в окно, медленно перемещается по темной комнате. Когда девушка перестала плакать, Рэсэн заснул.

Однако наступило утро, и она снова была жизнерадостна и энергична, будто и не плакала ночью. С шумом почистила зубы, вымыла голову, приготовила завтрак, напевая. Затем, бросив Рэсэну: “Сегодня я по маршруту А. И не следуй за мной, как в прошлый раз”, села на велосипед и поехала на фабрику.

Это были хорошие дни. И к работе он постепенно привыкал. Бригадир спросил, как он смотрит на то, чтобы сдать на квалификацию.

– Мужчина должен быть мастером в каком-то деле. Станешь мастером – и не пропадешь тогда, всегда заработаешь себе на жизнь. Сдашь письменный квалификационный экзамен, а практику пройдешь у меня.

Пятничными вечерами Рэсэн вместе с рабочими играл в командный бильярд на пари. По правилам проигравшая команда должна была оплатить аренду стола и выпивку, и, поскольку правила были строгими, пятничный бильярд проходил серьезно и с азартом. После бильярда пили сочжу и закусывали свиной кожей, поджаренной тут же на огне. При начальнике управления рабочие пили сочжу и ругали директора фабрики, а когда его не было, ругали его самого и снова пили сочжу. Начальник то ли знал об этом, то ли догадывался, но старался не пропускать ни бильярд, ни выпивку.

О деле, с которым Рэсэн допустил промашку, газеты помалкивали. Судя по всему, чиновники не желали раздувать историю и спустили случившееся на тормозах, сделав вид, будто это рядовое происшествие. Рэсэн думал, что если дело не вышло за пределы узкого круга посвященных и пыль постепенно опустилась, то и планировщики, и подрядчики не слишком свирепствуют. Однако так мог думать только он один. Если планировщик скажет: “Нельзя оставлять в живых этого напортачившего”, то Рэсэн приговорен. Но ведь прошло уже полгода, а от Енота никаких вестей.

Сообщение от него поступило лишь через восемь месяцев после того дня, когда Рэсэн устроился на фабрику. Вернувшись с работы, он обнаружил письмо, воткнутое в почтовую щель. Письмо доставили не с почтой, кто-то специально приходил сюда и принес конверт для него. Рэсэн дрожащими руками вскрыл его. Письмо состояло всего из четырех иероглифов.

Они были написаны рукой Старого Енота.

Рэсэну счел сообщение странным. Что закончилось? Куда ему велят возвращаться? То, что где-то у него есть еще дом, кроме вот этого дома, казалось нереальным.

На следующий день после полудня Рэсэн позвонил Старому Еноту из телефона-автомата.

– Я бы хотел отдохнуть здесь еще немного.

Старик долго молчал.

– Эта работница хорошая девушка? – прозвучал наконец вопрос.

– Да, – поразмыслив, ответил Рэсэн.

– Ну тогда все нормально. Если уверен, что не вернешься на дно, живи себе там.

В голосе не было ни насмешки, ни обиды, ни ревности. Теплоту в голосе старика Рэсэн слышал впервые в жизни. Он молчал, стоя с трубкой в руке. Живи себе там. Что Старый Енот хотел этим сказать? Переулок вдруг заполнили заводчане – начался перерыв на обед. В толпе шла и девушка. Она подмигнула ему. Один рабочий, проходя мимо, легонько похлопал его по плечу, словно спрашивая, что он тут делает, когда народ идет есть. Рэсэн сжал в ладони трубку и сказал: “Я догоню вас”. Девушка, уже ушедшая вперед, обернулась. Рэсэн с улыбкой помахал ей, показывая, чтобы не ждала и приступала к еде без него. Девушка тоже улыбнулась и отвернулась. Рэсэн снова прижал трубку к уху.

– Это правда? Я могу и дальше жить здесь?

– Там твое имя, кажется, Чан Имун, так?

– Да.

– Так и живи с этим именем. А старое имя я сотру. Тогда не будет никаких проблем.

На том Енот и завершил разговор.

Выйдя из телефонной будки, Рэсэн растерянно посмотрел вслед толпе рабочих. А старое имя я сотру. Тогда не будет никаких проблем. О каких проблемах он говорит? Стоял теплый апрельский день. Вдоль улиц цвела сакура. До нынешней весны он и не знал, как называются эти деревья. Но ведь если бы он этого так и не узнал, что с того. Сакура. “Цветы, что распускаются в единый миг, и так же вмиг лепестки облетают”. В голове все крутилась эта фраза, но он никак не мог вспомнить, где ее прочитал, и торчал на месте как последний болван. Сакура. “Цветы, что распускаются в единый миг, и так же вмиг лепестки облетают”. Рэсэн посмотрел на свои руки, огрубевшие за восемь месяцев работы на фабрике. “Меня зовут Чан Имун”. Рэсэн бормотал, сосредоточенно потирая мозолистые руки, будто обнаружил что-то очень важное для себя. Глядя на ряды цветущих деревьев, он думал об имени “Рэсэн”, означающем “грядущая жизнь”, которое принадлежало ему, а теперь кто-то его сотрет. А еще он думал, что это значит – стереть имя. Сакура. Цветы, что распускаются в единый миг, и так же вмиг лепестки облетают. Сакура.

Рэсэн вернулся на завод. На обед он не пошел. На его рабочем столе лежал заказ, который он не успел закончить до перерыва, он включил фрезерный станок и сделал четыре отверстия в медных пластинах.

Минут через двадцать Рэсэн все закончил. Продул просверленные дырки, убирая металлическую пыль, и осмотрел пластины, наведя на них флуоресцентную лампу. Затем кивнул, удовлетворенный результатом. Сложив пластины на одной стороне рабочего стола, щеткой смел медную стружку в ящик для сбора отходов.

После этого вымыл руки и убрал в пакет все свои вещи. Обойдя цех, проверил, не забыл ли чего, затем зашел в контору, открыл кабинет начальника и забрал свое от руки написанное заявление. Остальные документы не имели значения. Все равно его имя и номер удостоверения гражданина внесены в платежную ведомость и в список рабочих. Он смял листок, сунул в карман и направился к выходу. В воротах оглянулся, представил завод, на котором уже не будет его. Что произойдет в этом мире без него? Ничего. С ним или без него – станки будут так же хорошо крутиться и завтра, и послезавтра.

Рэсэн сел на велосипед и поехал домой. Открыв дверь, постоял, оглядывая комнату, в которой прожил полгода. Все, что происходило в этом узком пространстве, представлялось теперь как в тумане, словно далекое прошлое. Рэсэн достал сумку на колесиках и начал складывать туда свои вещи. Их оказалось больше, чем когда он появился в этом доме. В сумку все не уместилось. Рэсэн собрал в пакет все, что завелось у него за время совместной жизни с девушкой, пакет отнес в дальний проулок, через квартал. Выстиранные футболки, рабочую форму, белье он сложил в другой пакет и отнес в контейнер на соседней улице, куда складывали вещи для неимущих. Вернулся и проверил каждый угол. Не покидало ощущение, что упустил что-то. Рэсэн тревожно осмотрел комнату еще раз и принялся методично вытирать полотенцем все, к чему мог прикасаться. Вытирая, он спросил себя, зачем уничтожает отпечатки своих пальцев. Но ни один из многочисленных голосов, обитавших внутри него, не ответил.

Покидая комнату, Рэсэн не произнес вслух ни одного слова из тех, что мог бы сказать девушке. И письма не оставил. Просто взял сумку и вышел. Он поднялся выше по холму, спрятался в кустах и долго смотрел на маленький домик у подножия горы, где прожил полгода. Погасла вечерняя заря, появилась девушка. Она с трудом вела велосипед, в корзине лежали проросшие бобы, тофу, зеленый лук. Как обычно, она поставила свой велосипед рядом с велосипедом Рэсэна и вошла в дом. Минут через пять вышла, обескураженная, во двор. Лицо ее выражало полную растерянность и недоумение. Солнце исчезло за горизонтом, зажглись фонари, а девушка все стояла на одном месте, не двигаясь. Затаившись в кустах, Рэсэн из темноты смотрел на неподвижную девушку, застывшую изваянием. Когда она скрылась в доме и притворила дверь, Рэсэн выбрался из укрытия и покатил свою сумку вниз. Вернувшись в Сеул, он сжег удостоверение человека, которого звали Чан Имун.

Капли дождя стали крупнее. Тонкие лучи солнца, пробивавшиеся сквозь тучи, вдруг растворились. Рэсэн допил пиво, смял банку и бросил к остальным. На столе уже высилась гора из ста смятых банок, не меньше. Он безучастно смотрел на них, искореженных каждая по-своему, затем достал из холодильника новую. “Что ты делаешь? Смерть уже ухватила тебя за задницу, а ты наливаешься пивом и кайфуешь”. Это был один из внутренних голосов, умудрившихся сохранить остатки благоразумия. Но Рэсэн все равно откупорил банку. Шипение, вырвавшееся из-под крышки, прозвучало тяжелым вздохом. Рэсэн усмехнулся. Даже крышка пивной банки осуждает, даже крышка! Он отпил глоток и пробормотал: “Зачем ты вернулся?” Если бы остался, то, наверное, жил бы сейчас, не ежась от страха при воспоминании о взрывном устройстве в унитазе. И жил бы, никого не убивая.

Однажды ночью, вернувшись после очередного убийства, Рэсэн спросил Старого Енота:

– Мне придется убивать все больше и больше людей?

– Нет. Возможно, тебе придется убивать все меньше и меньше людей. Но денег при этом будешь получать все больше.

– Как такое возможно?

– Возможно. Чем выше твои навыки, тем дороже заказы.

Однако предсказание Енота не сбылось. Убийцам платили все меньше. И со снижением расценок на киллеров снижалась и цена за жизнь красивых и особенных людей. И красивые умирали чаще, чем в прошлые века. Чтобы дать жизнь Ахиллесу, потребовалось много мифов, но для убийства Ахиллеса оказалось достаточно одного придурковатого Париса. А если так, то сколько же потребуется, чтобы убить Париса?

Рэсэн бросил взгляд на взрывное устройство, лежащее на столе. “Если это дело рук людей из органов, то лучше вернуть его в унитаз и помереть. В органах ведь шутить не любят”. Таков был совет галантерейщика из Пхучжу. Сказано было вроде как в шутку, но галантерейщик точно не шутил. Когда человек попадает в список планировщиков, то лучшее пожелание – пожелание легкой смерти. А если несчастный сучит ногами, тщетно цепляется за жизнь, то это просто лишние хлопоты. Сыщики из уголовного розыска, почуяв неладное, принимаются прочесывать то одно место, то другое, мотая нервы планировщикам. И потому как Рэсэн в списке, никто ему не поможет. “Как ты хотел бы умереть?” – спросил он себя. “Да крематорий Мохнатого обеспечит тебе вечный покой без всяких проблем”, – насмешливо отозвался внутренний голос.

Допив пиво, он раздраженно отшвырнул скомканную банку. Не волнуйся. Человек так просто не умирает. Был случай, когда одному мужику выстрелили в голову, и с пулей, застрявшей в мозгах, он прожил еще тридцать лет. А другого нашли на необитаемом острове, он там больше недели промаялся с воткнутым в брюхо гарпуном. Известна история о человеке, пересекшем пустыню, – он пил собственную мочу, высасывал влагу из корней высохших деревьев, питался мякотью кактусов и насекомыми. А одну женщину спасли после того, как она целый месяц продержалась в море, цепляясь за перевернувшуюся лодку и поедая внутренности своего погибшего возлюбленного. Еще одного чуть не похоронили заживо: врач выдал свидетельство о смерти, работники похоронного бюро совершили погребальный обряд и уже забивали гвозди в крышку гроба, как вдруг он очнулся и в исступлении заколотил изнутри. Жизнь – жестокая и отвратная штука, полная сюрпризов.

“Преотвратная”, – пробормотал Рэсэн и достал из холодильника последнюю банку. Опустошил залпом, смял и бросил в кучу. Теперь он может идти. Пивная неделя закончена.

Утром следующего дня, войдя в Собачью библиотеку, Рэсэн не обнаружил на месте косоглазой библиотекарши. На ее столе лежал листок: “В отпуске”. Судя по тому, что все куклы и канцелярские принадлежности находились на своих местах, косоглазая на самом деле ушла в отпуск. Разве в этом заведении библиотекарю полагается отпуск? Рэсэн удивленно качнул головой. Впрочем, может, и полагается, но прежние работники так быстро увольнялись, что и в отпуске не успевали побывать.

Пройдя через библиотеку, Рэсэн направился в кабинет Енота. Старик сидел за столом. И, как всегда, читал. Рэсэн положил перед ним взрывное устройство:

– Это находилось в моем унитазе. Изготовлено в Бельгии, кустарная работа.

Енот внимательно рассмотрел предмет через очки с массивными линзами.

– Как ты думаешь, чьих рук дело?

– И предположить не могу. А у вас есть догадки?

– Даже слишком много. Ведь ты жил так, что если бы не нашлось причин для твоей смерти, то, наоборот, было бы странно, – сказал Енот тоном, словно речь шла о постороннем.

Рэсэн ненавидел это его нарочитое безразличие. Он ведь не просит пощадить его, не говорит, что не заслужил смерти, не жалуется на несправедливость. Он просто хочет знать, кто может стоять за этим.

– Вы знаете планировщиков, использующих такие устройства? – Тон был яростный.

Выражение лица у Енота едва уловимо изменилось. Старик точно что-то знал, а кроме того, был явно заинтригован.

– Планировщики не подкладывают бомбы в унитаз. Они не из тех, кто любит пошутить.

– Тогда это просто предупреждение?

– Предупреждение такому, как ты? – вопросил Енот, недобро глянув на Рэсэна.

Рэсэн промолчал. Да и нечего было ему сказать. Старик достал сигареты, закурил и выпустил длинную струю дыма. Затем уткнулся в энциклопедический словарь и забормотал себе под нос. Весьма странное для него поведение.

Рэсэн остолбенело смотрел, как Енот читает вслух. В чем цель этого бессмысленного чтения? Рэсэну хотелось узнать это все последние двадцать семь лет. Старого Енота ничто не интересовало на этом свете. Политика, власть, деньги, женщины, семья, дети – все это волновало его куда меньше, чем пятнышко плесени на книжной обложке. Для Енота реальный мир был вымыслом. По-настоящему его увлекали только вопросы, которые ставили книги, – как внутри себя, так и снаружи. Внутри книги главный герой пересекал дикую ледяную Сибирь, а за пределами книги влажная жара, начавшаяся с приходом сезона дождей, коробила переплеты и обложки. И последнее пробуждало в Еноте беспокойство. Но почему же тогда он сорок лет возглавляет контору убийц? Это казалось нелепым. Ему куда больше подошла бы букинистическая лавка.

Рэсэн взял коробочку от взрывного устройства и двинулся к выходу.

– Иди к Хану, – сказал вдруг Енот. – Если хочешь жить.

– Даже если это не Хан велел сделать?

– Неважно, кто велел. Твоя жизнь зависит от разговора с Ханом.

– Так просто?

– Так просто.

И Старый Енот снова уткнулся в словарь. Рэсэн долго смотрел на него – старик словно съежился с последней их встречи, – а потом вышел и плотно прикрыл за собой дверь.