Ахиллесова пята

Рэсэна нашли в мусорном ящике. Возможно, он там и родился.

Немолодой уже человек по кличке Енотовидная Собака (назовем его для краткости Енотом) двадцать семь лет исполнял роль приемного отца, он любил подтрунивать над Рэсэном и, стоило выпить, рассказывал историю его появления на свет.

– А ведь тебя нашли в мусорном баке перед женским монастырем. Другими словами, этот мусорный бак и есть твоя мать. Конечно, о таком можно только сожалеть. Впрочем, если и есть что-то хорошее в этом, то лишь одно: мусорка монахинь все-таки будет почище, чем другие мусорки.

Но Рэсэна не очень волновали эти подколки. Он считал, что лучше уж родиться в чистом мусорном баке, чем у родителей, которые выбросили своего ребенка на помойку.

До четырех лет Рэсэн жил в приюте при женском монастыре, а затем на правах приемыша обосновался в библиотеке Енота. Рос бы мальчик в приюте, где божья благодать подобна лучам весеннего солнца, даруемым небесами, и где кроткие монахини искренне заботятся о детях, тогда, может, жизнь его сложилась бы совсем иначе. Но Рэсэн вырос в библиотеке Енота, куда заглядывали лишь убийцы да охотники за человеческими жизнями. Для каждого человека на свете его трагедия, если уж ей суждено случиться, начинается с того места, куда его занесла судьба. Так растения не могут выбирать место, откуда они должны пробиться из земли. Вот и Рэсэн был слишком мал, чтобы покинуть яму, где ему пришлось пустить корни.

В свой восьмой день рождения Рэсэн, устроившись в глубоком деревянном кресле-качалке, читал “Илиаду” Гомера. Парис, придурковатый правитель Трои, как раз натягивал тетиву, целясь в пятку Ахиллеса – героя, которого Рэсэн успел полюбить. Как известно, это самый напряженный момент в мифе, и мальчик, увлеченный историей, не заметил Енота, уже несколько минут стоявшего за его спиной и не сводившего с него глаз. Лицо Енота было перекошено от злости.

– Кто тебя научил читать?

Енот не отдал Рэсэна в школу. На вопрос, заданный однажды мальчиком: “Почему я не хожу в школу, как другие дети?” – приемный отец с холодной усмешкой ответил: “Потому что никакие школы для жизни не нужны”. Замечание было вполне по делу. Рэсэн никогда не бывал в заведении, что зовется школой, однако, дожив до тридцати одного года, ни разу не испытал из-за этого хоть какого-то неудобства. Неудобство? Да о каких неудобствах вообще речь? И все же Енот, кажется, удивился, обнаружив, что мальчик, ни дня не ходивший в школу, читает. А если выразиться точнее, сам факт, что ребенок умеет читать, похоже, вызвал у него чувство, будто его предали.

Рэсэн не ответил, лишь пристально посмотрел на Енота. И тот раздельно проговорил – особым своим, низким и тяжелым голосом, сочащимся угрозой:

– Я спрашиваю. Кто. Тебя. Научил. Читать.

Голос был столь грозен, словно Енот немедленно сцапает человека, научившего Рэсэна читать, и безжалостно разделается с ним. Дрожащим тонким голоском мальчик ответил, что его никто не учил. Скорчив страшную гримасу, Енот продолжал глядеть на него с таким видом, словно ушам своим не верил, и Рэсэн поспешно объяснил, что научился читать сам, рассматривая книжки с картинками. Енот хлестнул мальчика по щеке.

С трудом сдерживая рыдания, Рэсэн сказал, что это чистая правда, что он сам научился читать по книжкам с картинками. И он не обманывал. Среди собранных Енотом двухсот тысяч книг, стоящих плотно друг к другу на полках в темной библиотеке, Рэсэн нашел и книги, которые можно было разглядывать (это были адаптированные комиксы о черных рабах в Америке, дешевые журналы для взрослых, невзрачные брошюрки с жирафами или носорогами), и, сопоставляя буквы и картинки, постепенно постиг письменный язык. Рэсэн указал на стопку книг, что он сложил в углу кабинета. Прихрамывая, Енот заковылял к указанному месту и просмотрел одну за другой все книжки. На его лице было написано удивление: “Невероятно! Как в моей библиотеке могло оказаться столь низкое чтиво?” Енот вернулся и, все так же подозрительно глядя на Рэсэна, вырвал из его рук книгу в твердом переплете. Затем некоторое время он смотрел то на мальчика, то на “Илиаду” и наконец изрек:

– Если читать книги, то жизнь твоя будет полна позора и страха. И что? Ты все равно намерен их читать?

Рэсэн не понял смысла этих слов и потому лишь растерянно смотрел на Енота. А что ему оставалось? Что это такое – жизнь, полная позора и страха? Разве способен восьмилетний ребенок понять, о какой жизни идет речь? Отличить, вкусная или невкусная еда на столе, или помнить, как из сэндвича вывалились колечки лука, пустяк, для стороннего взгляда ничего не значащий, но для тебя важное происшествие, – вот и все, что дано ребенку в этом возрасте. Поэтому слова Енота прозвучали для Рэсэна не как предложение выбора, а как угроза, а то и проклятие или заклинание. Словно обращение Всевышнего к Адаму и Еве: “Если вкусите плоды с этого запретного дерева, то будете изгнаны из рая. Так вы все равно их вкусите?” Рэсэну было страшно. Он не понимал, что означает этот выбор. Однако Енот все пристальнее смотрел на него, будто ждал ответа. Будешь есть яблоко или не будешь есть?

Наконец мальчик поднял голову и, сжав кулаки, спокойно и решительно сказал:

– Я буду читать. Верните мне мою книгу.

Енот долго не сводил глаз с восьмилетнего ребенка, который стоял перед ним, стиснув зубы и с трудом сдерживая слезы, а затем отдал мальчику книгу.

Рэсэн потребовал вернуть книгу не потому, что желание дочитать историю было столь уж сильным, и не потому, что ему захотелось переупрямить Енота. Просто его заинтриговала жизнь, полная позора и страха.

Только после того, как Енот ушел, Рэсэн скорчился в кресле-качалке и дал волю слезам. Он плакал и смотрел на лабиринт из стеллажей, снизу до самого потолка заставленных неизвестно по какому принципу отобранными книгами, годами собиравшими пыль, на дверь в кабинет Енота, где окно выходило на северо-восток, из-за чего в комнату рано пробиралась тьма и воздух там был всегда сухой. Рэсэн размышлял, почему новость о том, что он умеет читать, так разозлила Енота. Он не мог этого понять ни тогда, думая о человеке, большую часть своей жизни просидевшего в затхлом кабинете при библиотеке и читавшего, ни сейчас, пусть ему уже и тридцать один год. А восьмилетним ребенком он воспринял случившееся как подлость, сравнимую разве что с поступком человека, набившего карманы конфетами и пытающегося вытащить изо рта ближнего одну-единственную жалкую карамельку.

Рэсэн послал Еноту проклятие и вытер остатки слез. А затем снова открыл книгу. Как он мог не открыть ее? Чтение стало для него уже не просто увлечением. Для восьмилетнего мальчика отныне это было нечто особенное, завоеванное право – через угрозы и проклятие грядущей жизни, полной позора и страха. Рэсэн принялся читать, как Парис, этот придурковатый правитель Трои, натягивает тетиву, а стрела, эта проклятая стрела, покинув лук, летит в его любимого героя Ахиллеса и вонзается точнехонько в пятку. Мальчик ожидал, что герой легко вытащит стрелу, помчится к Парису и пронзит копьем сердце врага, однако Ахиллес умирал, истекая кровью, на холме Гиссарлык, и Рэсэн, прочитав эти строки, задрожал всем телом. Случилось то, чего не должно было случиться. Разве возможно такое? Как может погибнуть сын Бога? Герой бессмертен, его нельзя убить ни копьем, ни стрелой, а он погибает, как последний дурак, от руки болвана Париса, а все из-за того, что не смог защитить свое единственно уязвимое место, размером-то меньше ладони. Рэсэн перечитывал и перечитывал сцену гибели Ахиллеса. Но предложения, в котором говорилось бы, что герой ожил, так и не обнаружил.

В полной растерянности сидел Рэсэн в кресле, пока тьма окончательно не накрыла библиотеку. У него не было сил ни закричать, ни даже пошевелиться. Деревянное кресло жалобно поскрипывало под ним. Стеллажи погрузились во мрак, на коленях сухими листьями шелестели страницы раскрытой книги. Достаточно было протянуть руку и нащупать выключатель, но Рэсэн и не подумал зажечь лампу. Он сидел в темноте и дрожал, точно малыш, которого швырнули в пещеру, кишащую всякими гадами. Какая нелепая смерть. Ахиллесу всего-то и нужно было закрыть левую ногу с единственным, но смертельно уязвимым местом на пятке, а он вместо этого напялил доспехи на тело, которому и защита-то не требовалась. Вот же безмозглый дурак! Даже восьмилетний ребенок додумался бы! Рэсэна потрясло, что Ахиллес не догадался защитить единственное свое уязвимое место, он не мог простить своему герою столь глупую смерть.

Он беззвучно плакал в темноте. В этой библиотеке на каждой странице каждой из бесчисленных книг, которые он прочтет когда-нибудь, живут люди, истинные герои, – и все эти смелые мужчины, и прекрасные женщины, и все, кто прошел через невзгоды, превозмог отчаяние и достиг своей цели, погибают от стрелы, пущенной каким-нибудь придурком, и только потому, что не смогли они защитить свое единственное крошечное уязвимое место. Рэсэну не верилось, что жизнь может быть настолько подлой. Пусть ты достиг высот, пусть твое тело бессмертно, пусть ты вершил великие дела, пусть, – но однажды жизнь повернет так, что из-за ничтожной ошибки ты исчезнешь с лица земли в один миг.

От ощущения недоверия к самой жизни Рэсэн поежился. Однажды и я попадусь в расставленные повсюду капканы несчастья, подумал он. Однажды несчастья навалятся на мою хрупкую жизнь и разрушат ее, и ко мне пристанет назойливый липкий страх, который будет невозможно содрать с себя. Рэсэн погружался в странную, причудливую уверенность, что как бы ни старался он держать все под контролем, как бы ни пытался не упустить ни единой мелочи, все равно однажды мир его развалится на куски. Печаль, скорбь и пустота качали его на своих волнах. Тем вечером Рэсэн долго-долго сидел в библиотеке. Слезы все текли по лицу, пока сон не сморил его прямо в кресле-качалке.