Дверь слева

Откуда-то донесся смех.

Смех, навеявший воспоминание о цветах в мае. Он был подобен шелесту крыльев маленьких птичек, летящих низко и быстро, жужжанию пчел, прилежно о чем-то толкующих над цветами. Его переливы, то и дело прерывающие воркование, доносились как легчайшие взрывы петард. Интересно, что их так веселит? Рэсэн слушал смех и, не зная, над чем смеются, тоже смеялся во сне.

Где он? Рядом журчит вода. Значит, поблизости речка? Вряд ли. Откуда речка? Просто звук текущей воды. Звук, которому нет причины. Став киллером, он порой во сне слышал журчание воды. И всякий раз думал, что это голос смерти. Вот и сейчас он лежит и слышит, как течет вода, лежит, не в состоянии шевельнуть ни одной частью тела, лежит на холодной гальке и глядит в небо, и его омывает время, имя которому вечность. Смерть совсем рядом, подумал он. И снова погрузился в беспамятство.

Рэсэн медленно вошел в лес, окутанный низко стелющимся туманом. Его шаги по туману задумчивы и неспешны, подобны медленной поступи вола с мальчиком на спине. Отяжелевшие от росы листья лизали лицо. Меж деревьев стоял мусорный контейнер, за деревьями – монастырская стена. Контейнер, в котором он родился. Он заглянул в него и покачал головой. Бак был до краев заполнен цветами, мелкими гвоздиками. “Хорошая у меня колыбель, да?” – рассмеялся он и запрокинул голову, чтобы посмотреть в небо. Следом засмеялись и листья столетнего гинкго. Он смотрел на крону гинкго, раскидавшего мощные ветви во все стороны. Поднялся ветер, и листья зашелестели, склонились в одну сторону. “С чего это они так развеселились?” – подумал он и, приставив ладонь рупором к губам, прокричал: “С чего вы так развеселились? Давайте посмеемся вместе!” Но листья смеялись, не обращая на него внимания. Их шелест напомнил ему, как смеялись работницы на том заводике. Их смех оживлял заводской проулок в обеденный перерыв. По тропинке, меж деревьев, ветви которых сплелись в туннель, шли четыре девушки и смеялись.

“Ой, не могу, ой, сейчас умру от смеха! Ой, смехота!” – вскрикивала симпатичная круглолицая, держась за живот и кренясь на сторону – так ей было смешно.

Он преградил им путь.

“Что вы делаете в лесу, ведь перерыв на обед вот-вот закончится, а?” – спросил он строго, а на душе у него было радостно.

Девушки дружно уставились на него, склонили головы.

“А кто вы такой?”

“Не знаете, кто я? Я же работал хромировщиком в третьей бригаде. Раскатывал на велосипеде с розовой корзиной”.

Работницы закачали головами – не знаем, мол. Девушки хотели обойти его и двинуться себе дальше. Но он снова встал у них на пути. Они сжались от страха.

“Дайте пройти”, – выступила вперед круглолицая.

Он захохотал. Ткнул в ее сторону пальцем:

“А тебя я знаю. Хорошо знаю”.

“Откуда, скажите на милость, вы меня знаете?” – округлила она глаза.

“У тебя на левой ягодице родинка, верно? На зайчика похожа. И две родинки на правой груди, рядом с соском. Побольше и поменьше. Как Луна и Земля. А еще… Ты не любишь мужчин, которые, раз надев белье, выбрасывают его потом. Так? По-твоему, это транжирство. Потому сама носишь трусы, стиранные неведомо сколько сотен раз. Ты стираешь их, пока они не изорвутся совсем, стираешь, сидя на корточках в ванной, и мурлычешь себе под нос. А еще… когда ты сердишься, у тебя первыми краснеют уши. Так?”

У девушки и впрямь покраснели уши.

“Ха-ха-ха, посмотри на себя. У тебя и сейчас уши покраснели!” – воскликнул он.

Она что есть силы хлестнула его по щеке. Он смотрел на нее, чуть не плача. Все еще полыхая гневом, девушка вознамерилась еще раз ударить его. Он закрыл лицо ладонями.

“Ты что, и вправду не знаешь меня? Не помнишь меня?” – плачущим голосом спросил он.

“Не знаю. Говорю же – не знаю. Вы странный. Очень странный”, – холодно ответила девушка.

И, обогнув его, четыре девушки двинулись дальше по живописной лесной тропинке. До него доносилось их воркование.

“Что это он? Может, сумасшедший?”

“Ты такая смелая, а я чуть не умерла от страха”.

“И не говори, на дурного человека не похож, но выглядит так, словно у него не все дома, да?”

Тропинка все вилась и вилась, а девушки все болтали и болтали. И снова пузырями вверх взмыли всплески смеха.

“Почему она не помнит меня?” – Он в растерянности смотрел им вслед.

Опять послышался звук текущей воды. Журчание чистой, прохладной воды, лавирующей меж валунами.

“Я умер?” – спросил он.

“Конечно, ты умер. И умер ты давно, очень давно”, – ответило дерево гинкго, шелестя листьями.

И, словно в подтверждение, вековые деревья закачали верхушками крон.

Первое, что увидел Рэсэн, открыв глаза, была тоненькая белокурая Барби. Она стояла на его груди. Куклу держала Миса и тыкала ею в грудь Рэсэна. Чуть левее устроился Винни-Пух, а дальше, откуда-то с живота, бесстрастно таращился далматин. Миса взяла далматина и потрясла им:

– Скучно. Скучно мне. Ой как скучно.

Крутя хвостом, далматин поскакал по животу Рэсэна. Миса подхватила Барби.

– А он вполне мускулистый, да? – спросила Барби.

– Ты опять за свое! Помешалась на мускулах, – возмутился голозадый Винни-Пух. – Я вот на пригорке стою. Разве у пригорка бывают мускулы?

– Эй, ты, пузан, заткнись. Лучше трусы бы надел, – сказала Барби.

Семеня, Барби спустилась с груди Рэсэна на живот. От ее дробных шажков раны на животе заныли.

– Миса, мне больно, – тихо сказал Рэсэн.

Миса удивленно посмотрела на Рэсэна. Затем улыбнулась и крикнула, обернувшись к гостиной:

– Сестра, Рэсэн очнулся!

В комнату вбежали Мито и косоглазая и склонились над Рэсэном – низко, будто в колодец заглядывали. Мито приблизила палец к глазам Рэсэна и медленно повела справа налево, затем слева направо. Рэсэн, не обращая внимания на палец, раздраженно смотрел на Мито. Она продолжала сверлить его взглядом, но наконец рассмеялась:

– Ну привет, Франкенштейн.

Рэсэн повертел головой, осматриваясь. Он находился в деревянном доме. За окном – хурма, сбросившая листья, дальше виднеется гора.

– Где я?

– В доме, где я родилась. Сюда нашу наивную маму обманом завлек отец – мол, надо помидоры собрать, привез и поимел тут. Благодаря чему я и появилась на свет, – сказала Мито.

– Сестра! – возмущенно вскрикнула Миса.

– Ой, извини. Наша Миса – плод любви, мама и папа тогда уже любили друг друга. Но я родилась именно потому, что папа трахнул маму, уверяю тебя. Когда мама злилась на папу, она говорила: “В тот день этот человек трахнул меня. Навалился сзади, когда я собирала помидоры. Поэтому и судьба у меня такая. И у Мито судьба будет такая же”, а папа всякий раз краснел и не знал, куда деваться. – И Мито расхохоталась, словно история ей и в самом деле представлялась смешной.

Косоглазая и Миса обескураженно смотрели на Мито. Вдоволь насмеявшись, она примолкла.

– Сколько времени я в таком состоянии? – спросил Рэсэн.

Миса растопырила пятерню. Рэсэн помрачнел.

– Проголодался? – спросила Миса.

Проголодался ли он? Тело вроде принадлежит ему, однако никаких ощущений нет. Рэсэн качнул головой:

– Не знаю.

– Наверное, проголодался. Ведь пять дней не ел.

– Да с чего бы? Сколько в него влили дорогущей глюкозы! – насмешливо проговорила косоглазая.

– Что ты, сестра, разве какую-то глюкозу сравнишь с рисом?

– Ладно, Миса, придется тебе сварить рисовую кашу, только пожиже.

Миса покатила коляску на кухню. Рэсэн приподнял голову и осмотрел себя. Руки, плечи и живот были плотно забинтованы.

– Твоих рук дело? – перевел он взгляд на Мито.

– Одного знакомого ветеринара. Ты потерял много крови. Чуть на тот свет не отправился.

Косоглазая теперь косилась на Рэсэна с другим выражением. Впрочем, поскольку их взгляды не пересекались, сказать определенно, смотрела она на Рэсэна или нет, было нельзя. Но очевидно, что жалела. Тихо, чтобы не слышала сестра, Мито проговорила саркастически:

– В следующий раз стреляй. Не заставляй других мучиться из-за себя. Сноровки нет, а туда же.

Должно быть, она действительно вымоталась, поскольку в голосе злость мешалась с усталостью.

– Из-за тебя Парикмахер теперь знает обо мне. И о Сумин. Из-за тебя мы все теперь в опасности. И план убить Хана полетел к черту. Но уж ладно. Потихоньку все разрулим. Потому как мыслить следует всегда позитивно.

Мито обернулась к косоглазой. Та улыбнулась.

Что же творится в головах этих удивительных женщин?

– Итак, ты вытащила меня из дома Парикмахера. Может, ты и мой нож… тоже забрала? – сконфуженно спросил Рэсэн.

Мито наградила его ледяным взглядом. “Почему я вдруг подумал о ноже Чу?” Собственный вопрос Рэсэну и самому показался странным.

– С Парикмахером я разберусь. Тебе предстоит другое дело, – решительно сказала Мито. И с этим ушла на кухню. За ней поспешила и косоглазая.

Из кухни доносились голоса трех женщин, смех. Каждая предлагала свой рецепт рисовой каши. Через некоторое время появилась Миса с тарелкой. Мито и косоглазая, очевидно собравшись на улицу, надели пальто. Когда косоглазая обувалась в прихожей, Мито подошла к Рэсэну и прошептала:

– Не бери в свою чугунную башку всякую чепуху. От этого один только вред. Ешь кашу и спи. Спи, пока не скажу, что дальше делать.

И Мито с косоглазой ушли. Миса, зачерпнув ложкой кашу, подула на нее и поднесла ко рту Рэсэна. Он рассеянно смотрел на рис, от которого поднимался густой пар, потом глянул на Мису. Она придвинула ложку ближе: ешь. Рэсэн позволил втолкнуть кашу себе в рот, проглотил. Горячая рисовая жижа, первая еда за пять дней, была восхитительна на вкус. Съев все до последней рисинки, Рэсэн заснул.

Как и велела Мито, он спал. Спал и видел сны, а проснувшись, съедал кашу, приготовленную Мисой, и снова засыпал. И хотя он только и делал, что спал, но, проснувшись, тут же впадал в дремотное состояние. Рэсэн заподозрил, что, может, ему подмешивают снотворное в кашу. Или снотворное в воде, или оно в ложке, или оно вон в той вазе с цветами, или в теплых солнечных лучах, падающих на кровать. Съев кашу, засыпал, приняв лекарство, засыпал, и даже во сне он засыпал.

По вечерам приходила Мито, меняла повязки, обрабатывала раны. И делала уколы. В те вечера, когда Мито не появлялась, этим занималась косоглазая.

– А ты чего влезла в эту историю? – спросил как-то Рэсэн, когда девушка бинтовала его.

Она не ответила.

– Это тебе не игры. Ты же можешь умереть.

Косоглазая с силой стянула бинт и завязала. Рана нещадно разнылась, да так, что Рэсэн застонал от боли.

– У всех есть мотивы, не только у тебя. Так что не ерепенься и не изображай тут крутого, – сказала косоглазая, сгребая грязные бинты.

Верно. У всех есть мотивы. У Старого Енота, у Чу, у Мохнатого, у Мито, у Парикмахера, даже у Хана. Этими мотивами они питают свой гнев, свою ненависть, из-за этих мотивов уничтожают друг друга. И каждый думает, что справедливость на его стороне, что травма дает ему право. Но дает ли? “Черт, что за чушь лезет в голову! Ты же тоже такой, как все эти черти”, – с насмешкой одернул себя Рэсэн.

Иногда, проснувшись, он обнаруживал, что Миса и изодранный Винни-Пух устроили из его живота площадку для игр. В точности как Лампа и Пюпитр, которые предпочитали спать так, чтобы касаться его бедра или спины.

– Разве ты не слишком взрослая для кукол? Почему бы тебе не увлечься чем-нибудь другим?

– А чем? – спросила Миса, поглаживая истерзанного медведя.

– Например, заведи кошку. С кошкой чувствуешь себя счастливее.

Миса покосилась на него, задумалась. Покачала головой:

– Нет, ни кошку, ни собаку я не хочу. Они умрут раньше, чем умру я. Не смогу по-настоящему подружиться с теми, кто умрет раньше меня. А Винни, если его время от времени штопать, проживет дольше меня. – Миса потрясла престарелым медведем.

– А почему ты ничего не спрашиваешь?

– А что спрашивать?

– Да что угодно.

– Так ведь если я что-то и знаю, особо ничего изменить не могу. Поэтому и делаю вид, будто ничего не знаю, – о том, что изменить не могу. А еще когда постоянно притворяешься, будто ничего не знаешь, то и на самом деле перестаешь знать. – Миса рассмеялась.

Все это время Винни-Пух тряс головой над животом Рэсэна.

– Ты читала рассказ писателя Комдори “Любопытный белый медведь”? – спросил Рэсэн.

– Это известный писатель?

– Абсолютно неизвестный. Это история о полярном медведе, которому стало любопытно, почему он полярный медведь.

– Интересно, почему это полярному медведю стало любопытно, почему он полярный медведь? – снова рассмеялась Миса.

– Я об этом и говорю. Это смешной рассказ об одном белом медведе, который спросил себя: “Почему я не просто медведь, а полярный медведь? Потому что я родился за полярным кругом?” Этому медведю очень не нравилось, что он стал полярным медведем только потому, что родился за полярным кругом. Ему не нравилось, что он просто так взял и уродился полярным медведем. Ведь он мог родиться гризли или бурым медведем. Вот он и мучился вопросом: “Почему я полярный медведь?”

– А он не был просто глупым медведем? – спросила Миса.

– Нет. Раз он задался таким вопросом, значит, обладал философским складом ума. Как бы то ни было, этот любопытный полярный медведь думает: чтобы узнать, какой я медведь на самом деле, я должен выйти за полярный круг. И вот, разложив перед собой карту, он рассматривает земли за пределами полярного круга и решает отправиться в Калифорнию.

– Медведь?

– Да, медведь.

Миса недоверчиво прищурилась:

– Но ведь нужна лодка, чтобы с полярного круга добраться до Калифорнии!

– Верно. И увы, у полярного медведя лодки не было. Поэтому он добыл где-то пилу и принялся пилить айсберг. А отпилив от айсберга льдину, уселся на нее и отправился в Калифорнию. Ветер и течение постепенно уносили льдину с полярным медведем в открытое море. Но чем больше медведь удалялся от полярного круга, тем быстрее таяла его льдина. Она все таяла и таяла, а земля не показывалась, никакая, не то что Калифорния. И вот когда от отпиленной от айсберга льдины остался крошечный пятачок, полярный медведь вдруг смекнул: “А! Так вот почему я полярный медведь!” Тут льдина окончательно растаяла, и любопытный полярный медведь оказался в воде и поплыл себе обратно, к своему полярному кругу. И на этом рассказ закончился.

– Получается, полярный медведь упал в воду и утонул?

– Не знаю. Рассказ заканчивается на том, что он плывет домой.

– Наверное, полярные медведи хорошо плавают, – встревоженно заметила Миса.

– Разве он не похож на нас?

– Этот глупый полярный мишка похож на нас?

– Да. Ведь мы все, родившиеся внутри полярного круга, ненавидим его, но, как бы ни старались, покинуть не можем, – сказал Рэсэн.

Миса пристально посмотрела на него.

– А мне и внутри полярного круга неплохо. В Калифорнии очень жарко. А потом, калифорнийский медведь… Разве это не звучит странно? Если уж я родилась внутри полярного круга, то и жить хочу внутри него.

На рассвете декабрьский зимний лес побелел от инея. Трава стояла обледеневшая, белая-пребелая, словно обсыпанная пудрой. Больше не было слышно щебета птиц – должно быть, подались в теплые края. Второго декабря косоглазая библиотекарша срубила деревце и соорудила из него рождественскую елку. Вечером три женщины, устроив шум-гам, украсили елку разноцветными гирляндами, колокольчиками, звездами, конфетами в серебристой фольге и даже Сантой с Рудольфом. Миса принесла вату и снежинками набросала колючки на ветки. Смех трех женщин, наряжавших елку, звучал бесконечно. Наверное, так будет продолжаться целый месяц, до самого Рождества. Однако что-то в смехе женщин выдавало их беспокойство. Так собаки беспричинно лают в темноту, так люди, опасаясь прихода грусти, отчаянно предаются радости.

Раны, как им и положено, заживали. Рэсэн мог уже передвигаться и расхаживал по дому, слегка скрючившись. Ковылял, отклячив зад, и выглядел столь комично, что Миса буквально валилась от хохота.

– Двигаться полезно, – наставляла Мито.

Вскоре Рэсэн расширил прогулки, включив и сад. Дом окружали персиковые деревья, кедры, сливы и каштаны. Если бы не смерти и не раны, то выходные в этом доме могли бы получиться самыми мирными и прекрасными выходными в жизни. Если бы не смерти и не раны.

Дом стоял на склоне горы, к нему вела асфальтированная дорога, но дальше, за дом, убегала другая, грунтовая, узкая и крутая, почти непроходимая для легковушек. Осмотрев ее, Рэсэн решил, что торчащие тут и там корни не позволят протащить инвалидную коляску Мисы. Если дом обнаружат киллеры, все три женщины здесь и погибнут. Наверное, уже разошелся и слух о схватке Рэсэна с Парикмахером, и слух о том, что Рэсэна в неизвестном направлении увезла некая женщина. Кто знает, может, пересуды дошли и до Хана. И кто знает, может, уже зашевелились сыскари. Интересно, сколько у нас осталось времени?

Мито с косоглазой то и дело куда-то исчезали. Когда Миса засыпала, они уединялись в мансарде и что-то подолгу обсуждали. Иной раз обсуждение затягивалось, и тогда шепот звучал до рассвета. Рэсэну они ничего не говорили. Ни о том, как собираются сразиться с Ханом, ни о том, как собираются сразиться с Енотом, ни о том, как три отчаянные женщины собираются дальше жить, – ни о чем они ему не говорили.

Рэсэн проводил время за книгами, спал, смотрел в окно на зимнюю гору. Иногда, уставившись на потолочную балку, он воскрешал в памяти движения Парикмахера. Движения, которые исчезали, когда хотелось, чтобы они появились, и появлялись, когда хотелось, чтобы исчезли, – легкие, гибкие, то замедленные, то внезапно стремительные… “Смогу ли я победить, если схватимся снова?” – спросил себя Рэсэн. И как только задал этот вопрос, его захлестнул леденящий ужас, какой бывает, когда в тебя упирается острие ножа. “Победить невозможно. Если схватимся, точно в живых не останусь”.

Когда он открыл глаза, то увидел Мито. Неизвестно, сколько времени она так простояла у его кровати с отрешенным видом. Лицо ее было грустным.

– Который час? – спросил Рэсэн.

– Три часа утра.

– А почему ты здесь стоишь?

– Хочу сказать тебе кое-что. У меня есть план.

– Мне не нужен твой план, мне нужны пушка и нож.

– Не мели чепухи. Ты не малолетка. Сейчас не время выеживаться.

– А если в дом ворвутся киллеры, чем прикажешь драться – кастрюлей и сковородкой?

– До президентских выборов двадцать дней. Хану сейчас не до нас. Да и по правде сказать, нет причин, чтобы он заморачивался на наш счет. Мы должны ударить по Хану первыми, до того, как он ударит по нам.

– В чем состоит твой план?

– Поможешь? – серьезно спросила Мито.

– Хм, гарантировать не могу.

Мито некоторое время стояла молча, пристально глядя на Рэсэна. Затем снова заговорила:

– У меня есть бумаги Кан Чигёна. Подробные разработки по убийству людей, которые умерли за двадцать последних лет и о смерти которых никто не сказал ни слова. А в сейфе Хана лежит книга учета. В этой книге прописаны сделки с политиками, бизнесменами, Библиотекой, брокерами, киллерами. Кроме того, Хан заключил много сделок на убийства в связи с этими выборами. Думаю, в том же сейфе хранится и книга с деталями этих сделок. А еще книга учета есть у Енота.

– Книга?

– Книга, в которой подробно описаны все важнейшие убийства в истории Республики Корея за последние девяносто лет. Убийства в первые пятьдесят лет описали другие библиотекари, предшественники Енота, а убийства, случившиеся в последние сорок лет, описал он.

– Енот вел дневник?! Да откуда ты можешь знать о дневнике, если о нем не знаю я, проживший в библиотеке двадцать семь лет!

Мито бросила взгляд в сторону комнаты, где спала косоглазая.

– Дневник существует. Мне даже известно, где он.

– Ты хочешь сказать, что где-то в библиотеке среди двухсот тысяч томов открыто лежит книга, которая может перевернуть с ног на голову историю Кореи?! Где же она? Рядом с “Преступлением и наказанием”? А! Нет. Рядом с “Японским бейсболом: элегантным и сентиментальным”! – насмешливо объявил Рэсэн.

– Под кабинетом Енота, – уверенно сказала Мито.

– В подвале?

Мито кивнула.

– Это толстая книга в переплете из ягнячьей кожи. Выглядит как Библия. Если увидишь, узнаешь.

– Как она отыскала ее?

– Так ведь мужики вроде Старого Енота считают всех женщин дурами. А какую-то косоглазую и подавно.

Рэсэн, не удержавшись, фыркнул. Косоглазая, и вправду вечно казавшаяся дурочкой, обвела вокруг пальца самого Старого Енота! Рэсэну захотелось увидеть выражение лица Енота в тот момент, когда он узнает об этом.

Мито продолжала:

– Хан хранит книгу не у себя в конторе, а в сейфе в другом безопасном месте. Только два человека имеют доступ к сейфу. Сам Хан и его юрист. Хан шантажу не поддастся, а его юрист вполне может. У него две симпатичные дочки, к тому же он трусливый тип. Если его пару раз ткнуть ножом, то, уверена, с ним можно будет договориться. К подвалу библиотеки доступ имеют тоже двое. Енот и ты. Мне нужны обе книги. Так что если принесешь мне учетные книги Енота и Хана, на этом твое участие закончится. До конца дело доведу я. Если в наших руках окажутся все три источника информации, мы получим мощное оружие.

– Думаешь, это возможно? Предположим, мы раздобудем материалы. Но тогда на тебя объявят охоту все киллеры Кореи. И не только они. Правительство, армия, полиция, прокуратура – все захотят убить тебя. В этой стране среди тех, кто имеет отношение к власти, нет ни одного человека, не связанного с планировщиками.

– Ты забыл про выборы, которые похожи на грандиозный праздник? На праздник, куда стекаются амбиции, алчность, тщеславие? И вся страна наблюдает за этим праздником пустозвонства. Лучшее время, чтобы устроить взрыв. Да все только и ждут, чтобы что-то взорвалось. И у меня есть план. Ну как, поможешь?

Рэсэн помолчал.

– Если тебе удастся выполнить задуманное, то все, кого я знаю, умрут. Я тоже умру. Но планировщики, что вертят нами точно марионетками, выживут. В этом я не сомневаюсь.

Мито улыбнулась.

– Может, так, а может, нет. Ведь битва еще не произошла. По крайней мере, не умрем трусливыми полярными медведями.

На следующий день выпал первый снег. Миса во все глаза смотрела на заснеженный лес, завороженная волшебной картиной. У Рэсэна же почему-то укрытый снегом лес вызвал ощущение изолированности. Будто они находятся слишком далеко от всего мира и потому пребывают в еще большей опасности. Рэсэн подбросил в печку угля и подлил воды в чайник на плите. Хотя ребро и побаливало, он уже вполне управлял своим телом. Косоглазой и Мито не было. Ну и хорошо, подумал Рэсэн, иначе бы эта троица весь день трещала не замолкая.

– Когда выпадает снег, мир становится прекрасным, правда? – сказала Миса, глядя в окно.

– Прекрасным, говоришь? – пробормотал Рэсэн. – Разве мир становится прекраснее от того, что его грязь скрыл слой снега?

– Почему вы всё воспринимаете негативно? Я говорю просто о мире, в котором выпал снег, – сказала Миса и улыбнулась.

Рэсэн фыркнул.

– Ну да. Конечно. Это просто мир, в котором выпал снег.

– Как хочется на улицу! – воскликнула Миса и потянулась, сцепив руки.

Рэсэн надел шапку и вышел из дома. Двор и дорожка исчезли под толстым слоем снега. Рэсэн взял метлу из ветвей леспедецы и принялся чистить дорожку. Падавшие на лицо и тут же таявшие снежинки приятно холодили кожу. В детстве ему приходилось подметать двор библиотеки, сметая цвет вишни. Тогда метла была выше него. Он подметал, подметал, а когда оборачивался, видел позади равномерный слой из мертвых цветов. Эта тщетность, смысла которой ему было не постичь, страшила его, и он снова принимался за работу и все сметал, сметал цвет вишни.

Очистив от снега выезд со двора на автомобильную дорогу, Рэсэн вернулся домой. Взял одеяло, подошел к Мисе, набросил ей на плечи.

– Надень шапку, – велел он. – Без шапки никакой улицы.

Миса послушалась. Рэсэн пересадил девушку в коляску и вывез из дома. Колеса не очень хорошо катились по снегу.

Миса спросила:

– Не тяжело?

Рэсэн ответил:

– Нет.

Всякий раз, когда коляска подпрыгивала, наехав на камень или корень, Миса звонко хохотала. Раскинув руки, она ловила снежинки ладонями. Затем закрыла глаза, запрокинула голову, подставляя лицо падающему снегу.

– Как бы ты хотела жить? – спросил Рэсэн.

– Так бы и хотела. Просто вот так бы и хотела, – сказала Миса с закрытыми глазами, с лицом, обращенным к небу.

Мито вернулась на рассвете. Мотор машины, карабкавшейся по заснеженной дороге, звучал надрывно. Фары мазнули светом по окну и погасли, однако Мито в дом все не входила. Рэсэн выбрался из постели и выглянул в окно. Мито сидела в машине скорчившись, руки на руле, плечи вздрагивают. Только через полчаса она вылезла из машины и вошла в дом. Рэсэн притворился спящим. Он слышал, как на кухне открылся и закрылся холодильник, как Мито с шумом опустилась на пол. После этого долго было тихо. Минут двадцать Рэсэн смотрел в темноте на потолок, затем встал и вышел на кухню. Включил свет и увидел Мито. Сжавшись, она сидела у холодильника и плакала. Ничего не говоря, он открыл холодильник, достал графин с водой. Налил стакан и протянул Мито. Она взяла стакан.

– Оказывается, и такие крепкие бабы, как ты, плачут, – сказал Рэсэн.

Мито криво улыбнулась и глотнула воды. Рэсэн сел на табуретку. Мито вытерла рукавом слезы.

– Не хочешь спросить, почему плачет крепкая баба? – Прозвучало шутливо, хотя в глазах у Мито еще стояли слезы.

– Не хочу. Причин, почему женщины плачут, не меньше, чем звезд на небе.

Мито кивнула, словно соглашаясь.

– Если я сделаю так, что ты останешься в живых, позаботишься о Мисе? Лет пять? Хотя бы три?

Во взгляде Мито была печаль. Рэсэн дернул головой, показывая, что не понимает, о чем она.

– Я на такое не рассчитываю, но всякое может случиться, – сказала Мито.

– А что будет с тобой?

– Возможно, я не выживу.

– Почему ты умрешь, а я останусь в живых? Из-за этой твоей идиотской теории о чудовище внутри тебя? Своей смертью ты мир не изменишь. Так что уж лучше выживи. В одиночку спасти мир и в одиночку умереть. Есть ли шутка глупее? Ты что, Иисус?

– Я сегодня убила женщину. Сделала инъекцию. Она была прикована к постели с восьми лет. Она не совершила никаких преступлений, была абсолютно беспомощна. Однако я убила ее. Сделала инъекцию, – повторила Мито; язык у нее заплетался, как у пьяной.

– Кто она?

– Дочь Парикмахера.

Рэсэн встал. Кажется, на какой-то из полок он видел сигареты. Он перебрал пустые банки из-под кофе, Мито достала из кармана пачку и протянула Рэсэну. Он взял сигареты, закурил. Это была его первая сигарета за месяц, после второй затяжки закружилась голова.

– Почему дочь Парикмахера?

– Потому что это из-за нее он выбрал эту работу, Хан тут ни при чем.

Внезапно заныл левый глаз. Рэсэн яростно потер его. Справедливость, вера… Он когда-нибудь убивал человека, руководствуясь ими? Нет, никогда. Он не верил в такие вещи. Он убивал, потому что ему приказывали. Человек попадал в смертельный список, а он – киллер. Но почему убивает Мито? Его ужаснула мысль, что можно убивать людей из-за убеждений. Если вдуматься, то именно на этом стоит мир планировщиков. Сделав еще одну затяжку, Рэсэн сказал:

– Говорят, что люди скрывают истинные мотивы своих действий даже от самих себя, поэтому вынуждены придумывать ложные мотивы, чтобы поддерживать самообман. Ты не знаешь, в чем твой истинный мотив. Если честно, сейчас ты вряд ли осознаешь, что делаешь. Думаю, ты ничем не отличаешься от нас. Ты такая же, как Парикмахер. Как Хан. Такая же, как все планировщики этого мира. Поэтому и тот мир, в который ты собираешься преобразовать нынешний, будет в точности таким же, как нынешний. Неважно, какого цвета кошка, белого или черного, – ведут они себя одинаково.

Рэсэн встал. Затушил сигарету в раковине, где оставалась вода, окурок бросил в мусорное ведро. Мито продолжала сидеть на полу, раскинув ноги, лицо ее было маской опустошенности.

– Думаю, книгу Хана я сумею раздобыть. С дневником Енота будет сложнее. Это все, что я могу сделать для тебя, – сказал Рэсэн, глядя в затылок Мито.

Во второй половине следующего дня Рэсэн собрался. Миса достала из шкафа зимнюю одежду, положила ему в сумку. Вещи ее покойного отца. Почти вся одежда оказалась Рэсэну великовата.

– Высокий у вас был отец.

– Он и ростом удался, и лицом вышел, – улыбнулась Миса.

– Я довезу тебя до автовокзала, – сказала Мито.

Явный намек, что ей нужно поговорить с Рэсэном наедине.

– Не надо, – отказался Рэсэн. – Хочу прогуляться один.

Мито, поймав взгляд Мисы, протянула ему конверт. Он взял его. Внутри, наверное, информация о местонахождении тайника Хана, о том, когда там бывает юрист, о том, как выглядит нужная книга, о системе безопасности. Рэсэн положил конверт в сумку.

– Прошу, сделай быстро, – сказала Мито.

– Тянуть не буду, – пообещал Рэсэн.

Он улыбнулся Мисе. Лицо у девушки было грустное. Рэсэн потрепал ее по плечу, повернулся и медленно пошел вниз по дороге, увязая в хлюпающем снегу. Миса махала вслед маленькой ладошкой.

Хранилище своих секретов Хан устроил в обычном жилом комплексе. Тайник находился в заурядном двухэтажном доме, что стоял впритык к соседнему зданию, их крыши почти соприкасались. Перед домом имелся ухоженный садик. В такой дом полагается возвращаться добропорядочному главе семьи, с тортом на день рождения дочурок-близняшек. Следуя инструкциям Мито, Рэсэн забрался на крышу соседнего дома и оттуда перелез на плоскую крышу здания, принадлежащего Хану. В бойлерной имелось вентиляционное окошко размером тридцать сантиметров на тридцать. Рэсэн потряс его. Рама была алюминиевая, из тех, что можно, слегка согнув, вынуть, не повредив стекла. “И это называется планом?” – усмехнулся Рэсэн.

Юрист Хана еще не пришел. Рэсэн взглянул на часы. Восемь. Он сел на крыше у бака с водой, вынул из кобуры русский пистолет, осмотрел его в свете уличного фонаря. Выкрутил глушитель, снова навернул, вынул магазин, отвел затвор, зарядил и произвел холостой выстрел. Удовлетворенно кивнул. Ему нравился этот пистолет по одной лишь причине: очень тихий. Он стрелял настолько бесшумно, что шутили, будто не для пистолета создали глушитель, а, напротив, для глушителя создали пистолет. Когда же он в последний раз стрелял из пистолета? Прошло уже несколько лет. В тех случаях, когда можно подойти вплотную к объекту, профессиональные киллеры предпочитают воспользоваться ножом. После выстрела остается много следов – пули, гильзы. Но сейчас, подумал Рэсэн, это не имеет значения.

Он полез было в карман за сигаретами, но заколебался. Все же сунул сигарету в рот и закурил. Проворчал: “Это тоже не имеет значения”. Он выкурил сигарету до половины, когда завибрировал телефон. Мито.

– Юрист вышел из офиса. Прибудет через двадцать минут.

– Смотри не вздумай фокусничать там, следить за ним, например. Прямиком езжай сюда и жди.

– Когда завладеешь книгой, скажешь юристу, что цена выкупа семьсот пятьдесят миллионов. Тогда Хан ничего не заподозрит.

– Почему именно семьсот пятьдесят? Почему не семьсот или восемьсот? – пробурчал Рэсэн.

– Юриста сопровождают два охранника. Поосторожнее там. Я буду в переулке напротив.

Мито отключилась. Рэсэн затушил сигарету о подошву, по привычке сунул окурок в карман. Затем выставил оконную раму в бойлерной, аккуратно пристроил рядом и просунул в отверстие голову. Отверстие было узким, но если сжать плечи, то можно пролезть без особых проблем.

Как Мито и обещала, юрист прибыл примерно через двадцать минут. Рэсэн высунулся с крыши и посмотрел вниз. Откуда ни возьмись появился какой-то толстяк, проворно открыл дверь дома. С заднего сиденья машины вылезли юрист и высокий жилистый тип. На вид крепкий. Водитель, выбравшийся из машины, тоже производил серьезное впечатление. Толстяк, два охранника, сам юрист. Могут возникнуть сложности, если дело выйдет из-под контроля.

Как только юрист вошел в дом, Рэсэн ввинтился в окошко. Приоткрыв дверь бойлерной, прислушался. С первого этажа донеслись голоса. Вскоре послышались шаги на лестнице. Человек был один. Звяканье ключа. Открылась и закрылась дверь. Должно быть, юрист вошел в хранилище. Скользнув по коридору к лестнице, Рэсэн посмотрел, что творится на первом. Охранники и толстяк болтали и что-то жевали в кухонной зоне. Раздался взрыв хохота. Рэсэн вернулся к двери, в которую вошел юрист. Дверь была заперта. Рэсэн постучал. Изнутри послышался голос: “В чем дело?” Рэсэн ждал, не отвечая. Из кухни донесся новый взрыв смеха. Рэсэн снова постучал. За дверью отодвинули стул, раздраженный голос что-то пробубнил. Рэсэн сжал в левой руке смоченный в воде носовой платок, в правой – пистолет.

– В чем дело? – Юрист распахнул дверь, не скрывая раздражения.

Рэсэн стремительно запихнул платок юристу в рот, толкнул его в комнату и выстрелил в левое бедро. Человек оторопело посмотрел на Рэсэна, потом на свою штанину, уже набухавшую кровью. Рэсэн повернул голову в сторону первого этажа, там по-прежнему гоготали. Рэсэн закрыл дверь, запер.

– Пикнешь – и пуля в лоб. Ясно?

Юрист кивнул. Рэсэн вытащил кляп. И тут же выстрелил в левое колено. Юрист ахнул. Рэсэн покачал головой:

– У тебя что, башка не работает? Сказал же две секунды назад, что пуля в лоб, если пикнешь. – И поднял пистолет.

Давясь слезами, человек зажал рукой рот.

– Ну что, теперь хорошо будем вести себя? – спросил Рэсэн.

Юрист несколько раз кивнул. Рэсэн еще раз выстрелил ему в левое колено. Юрист упал. Он корчился от боли, но молчал, по ковру быстро расплывалось красное пятно. Через минуту юрист перестал давиться стонами, чуть успокоился. Рэсэн одобрительно кивнул:

– Место болезненное, но ты терпеливый. Впрочем, потому, наверное, и сумел сдать адвокатские экзамены.

Рэсэн подошел к столу в центре кабинета, взял стул, сел. Юрист, прижавшись щекой к ковру, сжимал зубы. Рэсэн достал сигарету, закурил.

– Левое колено будет у тебя проблемным. Коленные сухожилия – сложная штука, если повредить, восстановить трудно. Но хромать на одну ногу или хромать на обе, согласись, – это разное качество жизни. Жить с тростью или жить на инвалидной коляске, согласен?

Затянувшись, Рэсэн выпустил струю дыма.

– Ну как? Ведь хочется сохранить правое колено?

Юрист кивнул.

– Мне нужна учетная книга Хана. Я знаю, что она здесь, и я знаю, что у тебя есть доступ к сейфу. Поэтому просто открой. Будешь тянуть время – проведешь жизнь в инвалидном кресле. А если не откроешь, тебе конец.

– Зачем тебе книга?

– Собрался в отставку, а выходного пособия никто не дает…

– В той черной сумке деньги. Миллионов триста. Забирай.

Под письменным столом стояла черная сумка на колесиках. Рэсэн наклонился, вытащил сумку, открыл. Она была набита купюрами и чеками.

– Триста миллионов, говоришь?

Юрист дернул головой.

– Ого, раз триста миллионов, то, однозначно, здесь крутятся большие деньги! Из-за выборов? В любом случае спасибо.

Рэсэн взял сумку, подошел к юристу. Молча посмотрел на него. Тот испуганно взглянул на Рэсэна. Подняв пистолет, Рэсэн выстрелил в правое бедро.

– Следующий выстрел в колено. Так что отвечай на вопрос. Где книга Хана?

– Если отдам, все одно помирать, – проскулил юрист.

– Мне противны вы все. Слишком умные, слишком хорошо считаете, логика у вас всегда железная, но постоянно ловчите, скользкие вы. Ну и как мы теперь выйдем из ситуации? Думаю, сегодня тебе точно понадобится умение логически мыслить, как в тот день, когда ты так решительно заявился в библиотеку с трупом Чонана. Либо я стреляю в каждый сустав, пока у меня не кончатся пули, и ты помрешь тут, либо помрешь позже от рук Хана. Но учти, со временем у меня негусто.

Рэсэн снова поднял пистолет.

– Сейф под письменным столом, – быстро сказал юрист.

Рэсэн сгреб его за шиворот, подтащил к столу. Юрист медлил. Рэсэн приставил дуло к его затылку. Откинув ковер на полу, тот вытащил из кармана пульт, набрал код. Пол раздвинулся, вверх выехал сейф. Юрист снова набрал код, щелкнул открывшийся замок. Внутри лежала стопка бухгалтерских с виду книг и компакт-диски. Рэсэн запихнул содержимое сейфа в захваченную с собой сумку. Юрист в ужасе наблюдал за ним.

– Передай Хану, что меня интересуют только деньги. Два миллиарда чеками на предъявителя. И миллиард наличными. Купюрами по пятьсот миллионов, в кожаном кейсе.

Юрист кивнул, слегка успокоившись. В этот момент раздался стук. Рэсэн взглянул на юриста. Лицо того снова перекосилось от ужаса.

– Ты вызвал? – спросил Рэсэн.

– Когда открываешь сейф, надо отключать сигнализацию. Я растерялся, и…

Явная ложь. Рэсэн застегнул сумку, шагнул к юристу. Того трясло. Скривившись, Рэсэн выстрелил в правое колено. На этот раз юрист истошно завопил.

В дверь с силой забарабанили, задолбили ногами. Рэсэн встал сбоку от дверного проема, прижался к стене. Успокоив дыхание, резко распахнул дверь. Человек, стоявший за ней, пнул пустоту и ввалился в комнату. Это был водитель. Рэсэн дважды выстрелил – по разу в каждую ногу. Тут же вскинул пистолет и выстрелил в жилистого, еще стоявшего в коридоре. Жилистый успел упасть, уходя от пули, перекатился в сторону от двери. Рэсэн надвинулся на него, но противник уже вскочил, схватил его за куртку и швырнул через плечо. Умелая техника. Рэсэн, сделав кувырок, выронил пистолет. Жилистый схватил оружие. Рэсэн вскочил на ноги. Жилистый уже целился в него. Пистолет он держал не очень ловко. Рука Рэсэна скользнула под куртку, пальцы выдернули из ножен купленный по дороге “Хенкель”. Увидев нож, жилистый ухмыльнулся:

– Дебил, что ли? У меня ж пистолет.

– Без пуль. Твой босс заупрямился, вот и…

Жилистый нажал на спусковой крючок. Щелкнул холостой выстрел. Телохранитель отшвырнул бесполезное оружие. Рэсэн видел контур пистолета под его пиджаком. Но жилистый выдернул нож. Боевой, спецназовский.

– Ты не из киллеров, – сказал Рэсэн. – Военный?

– Был, долго.

– Вот и оставался бы в армии. Защищал бы родину, семью, честь.

– Честью сыт не будешь. – Жилистый выставил нож, целясь Рэсэну в лицо.

Рэсэн опустил руку с ножом. Медленно двинулся вперед. Спокойно, едва ли не прогуливаясь. Телохранитель выкинул вперед острие. Рэсэн отклонил голову влево, а затем стремительно взмахнул ножом, пропоров противника от правого плеча до подмышечной впадины. Нож выпал из повисшей плетью руки. Подавшись в сторону, Рэсэн легонько ткнул мужчину в правый бок. Жилистый упал на колени, затем ничком рухнул на пол. Не издав ни звука. Рэсэн вытащил нож, подобрал пистолет, убрал в кобуру, достал носовой платок и вытер кровь с лезвия. Когда он вошел в кабинет, юрист, лежа в луже крови, быстро говорил в телефон:

– Из Библиотеки. Взял книгу учета. Да, да, он сейчас тут, рядом. Я ранен… Нет, из пистолета.

Рэсэн укоризненно посмотрел на него. Юрист медленно опустил телефон.

– Очень шустрый ты, все успеваешь.

Закинув на плечо сумку с содержимым сейфа, Рэсэн подхватил сумку с деньгами и направился к лестнице. Внизу его поджидал толстяк, сжимая в дрожащих руках бейсбольную биту – нелепую при его комплекции. Рэсэн узнал Сардельную Связку, охранника из офиса Хана. Улыбнувшись Сардельному, Рэсэн взглянул на биту.

– Хочешь стукнуть меня этим?

Толстяк перевел заполошенные глаза на биту. Рэсэн, улыбаясь, покачал головой:

– Эй, ты этой штукой бить людей не смей.

Сардельная Связка осел на пол.

Рэсэн открыл дверь и вышел на улицу. В переулке напротив он увидел машину Мито. Рэсэн постучал в окошко. Мито опустила стекло. Он снял с плеча сумку, сунул в машину:

– Возвращаю долг.

Мито расстегнула молнию, вынула одну из бухгалтерских книг, пролистала. Рэсэн приподнял черную сумку:

– Я могу отдать тебе эти деньги, если на этом остановишься и покинешь страну. Здесь триста миллионов.

– Соблазняешь? – сказала Мито.

– Может быть.

– Садись, – велела Мито.

Рэсэн вздохнул. Мито пристально смотрела на него.

– Уезжай. Сейчас нагрянут ребята Хана, – предупредил Рэсэн.

Мито поняла, что его не уговорить, и включила зажигание.

– До встречи. Береги себя. И помни. Тебя в этом мире может спасти только Мито, – сказала она на прощанье.

Рэсэн задумчиво смотрел вслед машине. Вдруг навалилась грусть. Рэсэн достал сигарету, закурил. Он провел в лесу всего месяц, а огни города казались чужими, от них кружилась голова. Хан вот-вот отправит на охоту сыскарей и киллеров. Рэсэн вдруг осознал, что не знает, куда ему податься.

Он двинулся по улице. Сумка была тяжелой. Колесики громко скрежетали об асфальт. Внезапно вспомнилось одно интервью, которое он читал, – с немецким бездомным. Сжимая в руке пакетик с наркотой, доходяга сказал: “Когда у меня закончится наркотик, закончится и моя жизнь”. Репортер спросил: “А как же семья? Друзья?” Бездомный печально посмотрел на него: “Все это давно исчезло. Как и надежды, как и любовь…”

– Все давно исчезло, – пробормотал Рэсэн.

“Хорошо, хоть деньги есть, – подумал он и тут же спросил себя: – Хорошо ли?” “Хорошо. Еще как хорошо”, – сказал кто-то другой внутри него.

Можно уехать. В его распоряжении триста миллионов вон. Не так уж и много, но и не так уж и мало. С такими деньгами можно обзавестись новым паспортом, в Инчхоне или Пусане сесть на контрабандистское судно, уплыть на другой конец света, куда-нибудь в мексиканские пустыни, и спокойно доживать свой век, попивая текилу. Уехать далеко-далеко, туда, где никто его не знает, где его не догонит прошлое, где можно начать новую жизнь – выучить новый язык, обзавестись новым именем, жениться на иностранке, родить детей, заняться чем-то простым, требующим лишь физической сноровки.

– Неужели такое возможно? – спросил он пустоту.

Рэсэн поднял голову, и по глазам полоснули, точно ножом, яркие огни города, так что глазам стало больно. Внезапно навалилась усталость, ноги ослабели. И черная сумка на колесиках, что он волок за собой, и пистолет в кобуре, и нож в кармане вдруг налились тяжестью. Тяжесть была во всем. Рэсэн поднял руку. Остановилось такси. Седоватый таксист спокойно смотрел на Рэсэна, молча спрашивая, куда ехать. Рэсэн назвал Центральный вокзал Сеула.

В здании вокзала Рэсэн встал перед табло и принялся изучать расписание поездов. Почти час смотрел он на плотные строчки с названиями незнакомых городов, но так и не смог определить, куда ему поехать. Не мог даже взять в толк, почему здесь торчит. И он покинул вокзал. Поезда прибывали один за другим, и пассажиры быстро пересекали привокзальную площадь, торопясь туда, где их ждут. Откуда-то доносились рождественские песни, и не было им конца. Рэсэн спустился в подземный переход и положил сумку с деньгами в ячейку камеры хранения.

В нише подземного перехода переругивались пьяные бродяги. Бездомные спали, отгородившись картонными коробками, хлебали лапшу из мисок, пили сочжу. Рэсэн сел рядом с лежбищем из картонных коробок. Один из бродяг встал и медленно подковылял к нему с бутылкой. Наполнив до краев бумажный стаканчик, протянул новенькому. Рэсэн посмотрел на бездомного. Пьяный, с затуманенным взглядом, на лице написано: “Ну что за херовая жизнь?” Рэсэн взял стаканчик, выпил и вернул хозяину. Бродяга снова налил и предложил Рэсэну, но тот покачал головой. Мужик побрел к своему пятачку. Тепло от выпитой на пустой желудок водки быстро растеклось по телу. Рэсэну вдруг сделалось хорошо, и он свернулся на свободной картонке. С улицы в переход задувал ледяной ветер. Доносилось едва слышное позвякивание колокольчика Армии спасения. Мимо, весело щебеча, проследовала компания хорошо одетых женщин. Рэсэну был приятен их щебет. “Женский смех всегда одинаков. Эти женщины смеются, как Мито, как косоглазая… И женщины в Африке, наверное, так же смеются”, – усмехнулся Рэсэн, подтянул к груди колени и спрятал голову между локтей. Так, скорчившись, он провел ночь рядом с бездомными.

В городке Д., куда Рэсэн прибыл первым поездом, жил Парикмахер. Рэсэн повернул дверную ручку парикмахерской. Вопреки его ожиданию, дверь открылась. Рэсэн вошел. В темном зале сидел Парикмахер, вид у него был отрешенный. Рэсэн сел рядом. Тот посмотрел на Рэсэна в зеркало, которое находилось перед ними. Выражение лица осталось спокойным – ни удивления, ни гнева. Это было усталое лицо старика, потерявшего дорогого человека.

– Выглядишь лучше, чем я думал, – негромко произнес Парикмахер. – Это славно.

Рэсэн кивнул. На полке стояла урна с прахом, завернутая в белый платок.

– Дочь? – глядя на урну, спросил Рэсэн.

– Жена. Вчера кремировали, – спокойно ответил Парикмахер.

Рэсэн кивнул. Некоторое время они молчали. Парикмахер смотрел на свои ладони, покоившиеся на коленях, а Рэсэн смотрел на свое отражение в зеркале. Достал из кармана сигареты, предложил Парикмахеру. Тот взял сигарету. Рэсэн дал Парикмахеру прикурить, после чего прикурил сам.

– Можно узнать, зачем ты пришел? Думается мне, не только затем, чтобы отомстить за друга, – сказал Парикмахер.

Рэсэн сделал длинную затяжку и вместо ответа спросил:

– Если бы ваша дочь была здорова, вы бы жили без затей с ножами?

Парикмахер затянулся, медленно выпустил вверх дым.

– Трудно сказать. – Он повернул голову и посмотрел на Рэсэна. – А как бы ты жил, случись такое с тобой?

– В двадцать один год я совершил одну большую ошибку. Понятно, двадцать один год, я поспешил, страшно было. Как вы знаете, киллер, совершивший ошибку, должен умереть. Или вместо него должен умереть кто-то другой. Как вместо вас умер молодой парень по имени Тальчча.

Губы Парикмахера шевельнулись. Ни звука.

– В моем случае вместо меня умер Инструктор. Он был хороший человек, в сто раз лучше меня. А что я тогда сделал? Сбежал. И куда? На завод, – Рэсэн усмехнулся. – Все, что происходило потом, стало следствием моего бегства. Бегства от той ошибки, от смерти Инструктора, от шанса начать простую честную жизнь, бегства от любимой женщины. Инструктор как-то сказал: “Один раз закроешь глаза – будешь закрывать все время”. Получается, я закрыл глаза. Я всегда боялся, что однажды мне придется схватиться с ужасным Парикмахером, которого не смогли одолеть ни Инструктор, ни Чу. В моей жизни словно что-то надломилось…

– Это и есть причина твоего появления здесь? – холодно спросил Парикмахер.

Рэсэн кивнул. Парикмахер откинул голову на подголовник и уставился в потолок. Со свисавшей из его пальцев сигареты падал пепел.

– Мою дочь убила та женщина?

– Она врач, так что, думаю, больно не было, – сказал Рэсэн.

Парикмахер загасил окурок в пепельнице и встал:

– Подожди немного.

Он скрылся во внутренней комнате, но скоро вышел, держа в руках сумку. Открыл, достал и протянул Рэсэну нож Чу. Рэсэн взял его. Лезвие было отполировано до блеска. Парикмахер вынул, как и в прошлый раз, “Бешеного пса”.

– Ты когда-нибудь убивал без денег? – спросил Парикмахер.

– Нет, такого не было ни разу. Вчера порезал несколько человек, но, думаю, они не умерли, – сказал Рэсэн.

– Ты будешь последним киллером, которого я убью. И первым, кого убью не за деньги.

Рэсэн снял куртку, кожаную кобуру, висевшую под мышкой, повесил то и другое на вешалку. Парикмахер, глядя на кобуру с пистолетом, потрогал указательным пальцем острие своего ножа.

Рэсэн первым вышел на середину комнаты. Парикмахер медленно последовал за ним, встал напротив. Рэсэн поднял нож и выставил перед собой, направив в лицо Парикмахера. Тот кивнул и сделал стремительный выпад. Рэсэн ушел от удара, едва заметно отклонив голову. Парикмахер снова ударил, целя в горло. Рэсэн подался в сторону, блокировал удар и тут же полоснул по предплечью Парикмахера. Нож Парикмахера по касательной прочертил линию на щеке Рэсэна. Противники отступили каждый на шаг. Из руки Парикмахера сочилась кровь. Рэсэн провел пальцами по щеке. Кровь.

– Ты здорово прибавил, – сказал Парикмахер, стряхивая ладонью кровь.

– Я тысячи раз представлял вас, лежа в постели.

– Лежа в постели… – ухмыльнулся Парикмахер.

Рэсэн снова встал в позицию. Парикмахер, как и в прошлую их встречу, стоял расслабленно, заведя руку с ножом за спину. Все так же громко тикали старые настенные часы. Шуршали по полу подошвы. Внезапно Рэсэн услышал журчание. Журчание прохладной воды, текущей меж валунов. Теперь уже все равно, даже если он навсегда уснет у той речки. Тело Парикмахера медленно покачивалось, подобно дереву на ветру – влево, вправо, влево, вправо, – словно говорило: ну же, нападай, давай, нападай. Вложив в бросок все свои силы, Рэсэн метнулся вперед, целя в горло Парикмахера. Тот ожидал удара. Отступил назад, тыльной стороной левой ладони отбил нож и нанес колющий удар Рэсэну под ребра. Схватив противника за руку, Рэсэн вдавил нож в свое тело еще глубже. Во взгляде Парикмахера появилось замешательство. Рэсэн взмахнул “Хенкелем” и полоснул по горлу соперника. Парикмахер пошатнулся. Рэсэн привалился к креслу. Парикмахер поднял руку, ощупал горло. Из пореза хлынула кровь. Парикмахер посмотрел на урну с прахом жены, затем на Рэсэна и улыбнулся ему. Опустился на колени, голова его свесилась на грудь.

Рэсэн сел в кресло и откинулся на спинку. Только теперь пришла боль. Он взглянул на рукоятку ножа, торчавшего в боку. Кровь быстро пропитывала рубашку. Если вытащить нож, кровь хлынет потоком. Рэсэн достал из кармана сигареты, сунул одну в рот, закурил. Затянулся, выпустил дым в сторону зеркала. В зеркале отражался коленопреклоненный, свесивший голову Парикмахер. Он будто каялся в грехах. Часы на стене показывали восемь часов сорок минут. Рэсэн, докурив сигарету до половины, достал из кармана сотовый телефон и позвонил. После десятого гудка раздался сонный голос Мохнатого.

– Если на часах восемь утра, это означает, что у меня полночь, – просипел он.

– Ты должен приехать. Парикмахерская напротив почты в Д. Городок маленький, так что отыскать ее легко. Здесь найдешь труп и урну с прахом. Сожги труп, смешай прах с тем, что в урне, и развей. Прошу тебя сделать это.

– Труп чей? – все еще сонно спросил Мохнатый.

– Парикмахера.

Было слышно, как Мохнатый сглотнул.

– А ты там будешь?

– Нет. Дверь будет заперта. Открывать запертые двери ты умеешь.

Закончив разговор, Рэсэн посмотрел на свое отражение в зеркале. Из раны на правой щеке сочилась кровь. Он вытер ее пальцем. “Что изменилось?” – спросил он у отражения в зеркале. Отражение насмешливо покачало головой. Рэсэн бессильно рассмеялся, сунул сигарету в рот, затянулся, выдохнул. Выбрался из кресла, распрямился – кровь потекла сильнее, закапала на пол. Повозив сигаретой по пепельнице, Рэсэн взял с полки два полотенца. Смочил одно под краном, обтер кровь на лице, затем запихнул под рубашку сухое полотенце, постаравшись зажать им рану. Поднял искаженное болью лицо к потолку, тяжело вздохнул. Снова сел в кресло, достал из бумажника визитную карточку Хана и набрал номер. Хан поднял трубку после второго гудка.

– Слышал от юриста про три миллиарда? Придется потрудиться, пересчитывая деньги, – сказал Рэсэн.

Хан какое-то время молчал. Затем сказал:

– Ты видел анаконду, которая проглотила крокодила целиком? Она не смогла его переварить. В конце концов у нее лопнуло брюхо и она сдохла. – Голос его сочился ядом.

– О моем пищеварении не беспокойся. Даю три дня. Через три дня продам в другое место по более сходной цене. Говорю по-хорошему, приготовь деньги. И ребят почем зря не посылай, не суетись. Помни, что сказал тебе.

Рэсэн дал отбой. На пол уже изрядно натекло крови Парикмахера, красный ручеек полз в сторону умывальника. Рэсэн подошел к вешалке, надел кобуру, куртку. Торчащую из тела рукоять ножа под курткой спрятать не удалось. На вешалке висело старое меховое пальто Парикмахера. Поколебавшись, Рэсэн надел его.

Заперев парикмахерскую, Рэсэн двинулся прочь. Через несколько шагов обернулся – посмотреть, не тянется ли за ним кровавый след. Все чисто. Прижимая локтем полотенце, он медленно направился в сторону от центра. Но не успел выйти за город, как накрыла слабость. Каждый шаг отзывался болью в боку. Всякий раз, когда он от боли скособочивался, на дорогу падали, прокладывая путь по лезвию ножа, капли крови. И Рэсэн торопливо скреб по земле башмаком, уничтожая красные метки. Долго ему не продержаться. Рэсэн остановился, осмотрелся по сторонам. На ветхом двухэтажном здании вывеска медицинского кабинета. Ему туда.

Старомодный кабинет. То ли час был слишком ранний, то ли это обычное дело для крошечного провинциального городка, но в приемной ни одного посетителя. Как и регистраторши – должно быть, отлучилась. Через приоткрытую дверь он увидел человека в халате, на вид лет семидесяти. Человек играл на компьютере в “го-стоп” и кричал: “Ну же, дурень! Что ты там жрешь дерьмо? Жрешь дерьмо, потому и срешь”. Рэсэн вытащил пистолет и вошел.

– Остановите кровь, и я уйду. Если не станете тревожить полицию, никто не пострадает.

Старик приспустил к кончику носа очки, осмотрел Рэсэна с ног до головы. Распахнув пальто, Рэсэн показал торчащий нож. Врач встал и медленно приблизился. Раскрыл пальто пошире, задрал рубаху и изучил рану.

– Снимите пальто и пройдите сюда. – Он показал подбородком на кушетку.

Рэсэн снял пальто и повесил на вешалку.

– И это снимите, – сказал врач, кивнув на кобуру.

Кобура тоже отправилась на вешалку. Врач положил на медицинский столик шприц, выставил несколько пузырьков, ножницы, дезинфицирующее средство, бинт, вату, натянул перчатки. Рэсэну ничего не оставалось, как лечь на кушетку.

– Так и будешь держать меня под прицелом? – спросил старый врач, разрезая рубашку Рэсэна.

Рэсэн опустил пистолет. Старик смочил вату спиртом и обтер кожу вокруг раны. Затем воткнул в пузырек иглу.

– Анестезия не нужна.

– Будет больно, – сказал старик. И, не обращая внимания на слова Рэсэна, набрал в шприц лекарство и собрался воткнуть иглу рядом с раной.

Рэсэн поднял пистолет.

– Анестезии не надо, – с нажимом повторил он.

Старый врач посмотрел в лицо Рэсэну.

– Это антибиотик.

Рэсэн сконфуженно опустил пистолет. Старик сделал укол. Затем минуты две, ничего не предпринимая, смотрел в лицо пациенту. Рэсэн подозрительно косился на него.

– Это же не антибиотик?

– И впрямь, похоже, я перепутал пузырьки, – спокойно ответил старик.

Рэсэн подумал, что старый врач манерой разговаривать напоминает Старого Енота. Слабо рассмеялся. И заснул.

Декабрьское солнце заливало комнату. Рэсэн, разбуженный лучами, падавшими на лицо, открыл глаза. Из подвешенной бутылки медленно капал раствор. Собрав силы, Рэсэн приподнялся на кровати. Рубашка исчезла, он был облачен в зеленую полосатую больничную робу. На повязке, перетягивавшей его тело в области талии, сбоку темнело красное пятно. Рэсэн выдернул из запястья иглу, сполз с кровати, надел висевшее на вешалке меховое пальто. Открыв дверь, вышел из палаты. Из соседнего помещения доносились веселые женские голоса – молодой и старый. В приемном покое врач снова резался в “го-стоп”. Рэсэн вошел туда. Старик оторвался от монитора и посмотрел на него.

– Проснулся?

Рэсэн склонил голову, приветствуя его.

– Почему вы не сообщили в полицию?

– Сообщать в полицию о таких, как ты, – одна головная боль. А у меня уже возраст не для мигреней. Уходишь?

Рэсэн кивнул.

– Ты в курсе, что твой случай не подпадает под обязательное медицинское страхование?

Рэсэн хмыкнул. У старика замечательное чувство юмора.

– Спасибо за все. Хотелось бы пообещать, что обязательно отплачу, но, если честно, не уверен, что представится такой случай.

Старый врач вынул из ящика письменного стола большой пакет, протянул Рэсэну. Внутри находились пистолет и нож Рэсэна, кожаная кобура и “Бешеный пес” Парикмахера.

– А я ведь знаю хозяина этого пальто. Мой постоянный клиент, – сказал, глядя на меховое пальто, старый врач.

Рука Рэсэна, протянувшаяся к пакету, замерла.

– Вы были близки?

– Нет. У такого утонченного интеллигента, как я, нет причин сближаться с тем миром. Так, время от времени стригся у него, иногда играли партию в го. Судя по тому, как он поработал ножом, убивать тебя он не собирался.

Рэсэн постоял в некотором остолбенении, затем медленно кивнул. Старый врач, показывая, что он свое дело сделал, снова уткнулся в монитор. Рэсэн попрощался и вышел из приемного покоя. Медсестра что-то объясняла пожилой женщине, уже открывшей дверь, собираясь уйти. Когда дверь за ней закрылась, Рэсэн вынул бумажник.

– Уже выписываетесь? – спросила медсестра.

Рэсэн кивнул. Медсестра застучала по клавиатуре. Рэсэн вынул из бумажника десять банковских чеков на сто тысяч вон каждый и положил на стойку. Медсестра перестала стучать и посмотрела на чеки.

– За лечение, за пижаму и за то, что забудете, что видели меня. Что, не хватает?

Ошеломленная медсестра перевела взгляд на Рэсэна. Он вынул еще пять чеков, положил на стойку. И вышел из медицинского кабинета.

Уже наступила ночь, когда Рэсэн добрался до Центрального вокзала Сеула. Он открыл ячейку камеры хранения и с минуту смотрел на сумку с деньгами. Почему бы теперь не уехать? Поселиться в Индии, Бразилии, Мексике, Папуа – Новой Гвинее, Венесуэле, на Филиппинах, в Новой Зеландии, Чехии… В голове мельтешили названия стран, в которых он никогда не бывал. “В Венесуэле, говорят, такие красавицы”, – пробормотал он. Последний шанс уехать. Через три дня за ним будут охотиться все киллеры и ищейки Пхучжу.

Из глубины подземного перехода донеслись громкие голоса. Рэсэн вгляделся в сумрак. Двое бродяжек устроили потасовку, бестолково махали руками. Рядом на картонке тянул водку из бутылки знакомый бомж – все с тем же выражением на лице “ну что за херовая жизнь”, – тот, что ночь назад угостил Рэсэна сочжу в бумажном стаканчике. Судя по истлевшим тряпкам, в которые он кутался, пытаясь удержать остатки тепла, по замызганной картонке, на которой сидел, по нежности, с какой его пальцы поглаживали бутылку, ничего больше у него за душой не было. Херовая ли у него жизнь? Наверное. Но в лице этого человека, порвавшего с миром, было какое-то умиротворение, покой.

Рэсэн открыл сумку с деньгами, достал десять упаковок по миллиону, убрал в полиэтиленовый пакет. Затем вжикнул молнией, вынул сумку из ячейки, перешел к камере долгосрочного хранения, сунул сумку в новую ячейку, закрыл дверцу. Зажав в руке ключ от ячейки, Рэсэн двинулся по переходу, как вдруг мужик “ну что за херовая жизнь” окликнул его.

– Не топай мимо, дай тысячу вон. Хоть лапши поем, – с вызовом сказал он.

Рэсэн посмотрел на него. Что за херовая, и впрямь, жизнь – похоже, мужик не помнил его.

– Не хочешь дать денег, так иди себе. Не зырь на меня, нечего унижать тут. Мы, бля, тут не нищеброды какие.

Забавный. Только что просил милостыню, а сейчас говорит, что не нищий. Есть ли смысл в его словах? Скорее всего, нет. Бессвязное бормотание человека, живущего одним днем.

– Ну что уставился, бля? Смешно, да? Посмеяться захотел, да? Настроение поднять? Если плохо тебе, ударь. Ну же, давай ударь.

Мужик напрашивался на драку. Рэсэн оторвал от него взгляд, поводил ногой, растер прилипшую к подошве жевательную резинку. Бормоча: “Унижает, вишь, тут, хер с горы, пришел и лыбится тут”, бездомный налил в бумажный стаканчик сочжу, приложился. Рэсэн достал из пакета пять упаковок по миллиону вон и бросил перед мужиком. Тот чуть не подавился водкой.

– Попробуй на эти деньги начать хоть что-то. Пока не спился или не подох на улице от холода, – сказал Рэсэн.

Округлившимися глазами бродяга неверяще смотрел на лежащие перед ним пачки денег, не смея притронуться к ним. Способен ли он начать все заново? Вряд ли. На какое-то время в его жизни наступит счастливая пора, когда можно не заботиться о выпивке, но рано или поздно деньги закончатся, он вернется сюда и однажды, пьяный, замерзнет насмерть. Именно тут – в ледяном, грязном, вонючем, но таком привычном углу.

Рэсэн повернулся и двинулся прочь. Бродяга заорал вслед:

– Спасибо, господин президент! Спасибо! Вы попадете в рай, господин президент!

Рэсэн вышел на привокзальную площадь и закурил. Дым резал горло, точно фарфоровые осколки. Действие болеутоляющего иссякало, рана разнылась. Пронизывающий декабрьский ветер лишь усиливал боль. Рэсэн отыскал на площади укромный уголок и там, сжав бок рукой, сел на корточки и попытался отдышаться. Мимо, бросая на него косые взгляды, шли люди. В центре площади разливался колокольчик Армии спасения. Рэсэн вывел на асфальте окурком, будто палочкой на земле, свое имя иероглифами: 來生. Рядом написал: “Венесуэла”. Вдруг задумался: а где вообще находится эта Венесуэла? Мысленно покрутил глобус, отыскивая Венесуэлу, усмехнулся. “Мечтательный дурак”, – пробормотал он, отбрасывая окурок. Встал, дошел до остановки такси и сел в стоявшую первой машину.

Рэсэн открыл дверь Собачьей библиотеки и ступил в хаос – внутри точно взорвалась бомба. Пол усеян тысячами книг, часть стеллажей повалена. Вместо стойки косоглазой месиво из коробок и ящиков. Рэсэн пересек зал и вошел в кабинет Старого Енота. Потайная дверь за стеллажом, ведущая в подвал библиотеки, стояла нараспашку. Енот подбирал тома энциклопедии и ставил их на полку; он безучастно глянул на вошедшего.

– Это Хан? – спросил Рэсэн.

– А ты думаешь, стадо кабанов заглянуло? – сказал Енот спокойно.

Лучше бы уж стадо кабанов. Никто за девяносто лет не устраивал здесь такого разгрома. Девяносто лет Библиотека верно служила властям этой страны, стояла за всеми важными убийствами, это был храм для всех работников убийственного бизнеса – брокеров, планировщиков, киллеров. Хан, похоже, очень спешил. Или, может, ему просто надоело изображать почтение к Старому Еноту и Библиотеке…

– Когда он тут побывал?

– Вчера вечером. Наш молодец Рэсэн, должно быть, провернул нечто эдакое, раз Хан так взбесился. Угрожал, упрашивал, снова угрожал… – Енот не сдержал сарказма.

Рэсэн подобрал с пола том энциклопедии.

– Зачем сюда заявился? Ребята Хана сейчас носятся как угорелые, разыскивая тебя.

Хотя слова были едкие, в голосе отчетливо прозвучало беспокойство.

– Хотел попрощаться перед отъездом.

– Перед отъездом? Не перед смертью?

Не ответив, Рэсэн поставил том на полку. Енот сел на диван, закурил. Жестом велел Рэсэну подойти и сесть рядом. Тот сел на стул напротив Енота.

– Это из-за той бабы?

– Кто это сказал? Хан?

– Чонан, за несколько дней до смерти. Что ты попался на крючок крутой бабы.

– Это не так. У Чонана был язык без костей, болтал себе, толком ничего не зная. – Рэсэн был в замешательстве от новости.

– Эх, как не хватает его, с бескостным его языком, болтуна этого. Странно, что мир продолжает жить без него. – Енот горько улыбнулся и выдохнул дым.

Только сейчас Рэсэн заметил на письменном столе футляр от пистолета. Уникальный, почти антикварный “смит-вессон” 38-го калибра. После того как Рэсэн еще мальчиком получил от Енота взбучку за то, что вздумал играть с пистолетом, он больше ни разу не видел эту коробку. Перед глазами Рэсэна замелькали картинки потрясающей четкости: события последних дней – дней, которые он провел будто в тумане, рассеявшемся лишь в эту минуту. Его пронзил ледяной ужас, какой пронзает человека, наступившего на мину-растяжку. Он ощутил себя рыбой без плавников, что заплыла слишком далеко и уже не сможет вернуться в родные воды. Енот, угадав все по его глазам, заговорил:

– Люди думают, что злодеям, подобным мне, уготован ад. Однако злодеи не попадают в ад. Потому что ад находится здесь. Ад – это когда внутри тебя нет ни проблеска света, когда ты проживаешь во мраке каждый момент своей жизни. Дрожа от страха, гадая, когда же станешь мишенью, когда придет киллер… Жизнь в суете, когда ты и не подозреваешь, что живешь в аду, и есть ад.

Рэсэн опустил голову. Они посидели молча. Енот затушил в пепельнице сигарету, достал из пачки новую, закурил.

– Ты пришел за книгой?

– Нет, – твердо сказал Рэсэн.

Енот кивнул. На лице его было написано: так оно или не так, значения не имеет.

– Иди за мной. – Встал и захромал к двери.

Рэсэн нерешительно последовал за ним. Енот остановился у середины западного стеллажа, вынул какой-то том. Стеллаж был самым обычным, одним из многих собратьев в Собачьей библиотеке. Книга стояла у всех на виду, даже десятилетний ребенок мог дотянуться до нее. Вопреки словам Мито, она не была в кожаном переплете и вовсе не походила на Библию. Она вообще ничем не отличалась от других книг, стоявших на полках. Енот обвел взглядом библиотечный зал.

– Сделали ли книги мир счастливее? Не знаю. Ведь реальность всегда вне книг.

И протянул том Рэсэну. Тот растерянно смотрел на старика.

– Что мне с ней делать?

– Поступай как хочешь. Можешь отдать той бабе, можешь сжечь, можешь продать. А можешь продолжить записывать в нее. Ведь это всего лишь книга.

Рука Енота слегка подрагивала. Будто книга была слишком тяжела. Рэсэн колебался, не решаясь взять ее.

– Я всегда терялся в догадках. Имя, что вы дали мне… Оно означает, что раз эта жизнь все равно завершилась, то попробуй удачи в следующей?

Енот рассмеялся.

– Вот не знал, что в твоем имени заложен такой потрясающий смысл!

Все еще улыбаясь, Енот чуть не ткнул книгу Рэсэну в лицо. Ослабевшими руками Рэсэн взял ее.

– Сюда не возвращайся. Бегство требует великого мужества. Я всю жизнь пытался покинуть этот ад и не смог. Для меня, калеки, первые годы после того, как я давным-давно переступил порог библиотеки, были райскими годами. Но не для тебя…

Старый Енот захромал меж стеллажей обратно в кабинет, закрыл за собой дверь. Рэсэн постоял, глядя на плотно затворенную дверь, за которой исчез Енот. Дверь эта всегда была закрыта, но сейчас она выглядела запечатанной. Оглядываясь через шаг, Рэсэн двинулся к выходу. Он ждал, что вот-вот прозвучит выстрел.

Когда Рэсэн брел в гору по узкой лесной дороге, начался снегопад. Крупные хлопья ложились на землю, и вскоре все вокруг уже напоминало равнину из пушистой сахарной ваты. Каждый раз, когда Рэсэн поскальзывался, рана отзывалась резкой болью. Он посмотрел на часы. Три. Вокруг тьма и тьма. Лишь белая дорога расстилается в обе стороны. Размытые черные силуэты деревьев были словно пятна черной крови.

Подойдя к воротам, Рэсэн не стал входить во двор, обошел дом вокруг. В мансарде Мито горел свет. Одинокий огонек, мерцавший в темноте, был точно маяк.

Не успел он постучать, как дверь открылась, будто с той стороны караулили. Мито смотрела на него, прижавшись щекой к косяку. Рэсэн потушил сигарету и вошел. Мито, не сказав ни слова, закрыла дверь.

На кровати у окна, где прежде лежал раненый Рэсэн, спала Миса, обняв старого медведя. Пижама со слониками выглядела великоватой – то ли потому что и впрямь была велика, то ли потому что Миса усохла.

– Так это ее кровать? – спросил Рэсэн.

– Нет. Гостевая. Но после того, как ты ушел, Миса перебралась на нее.

Рэсэн смотрел на девушку. Под белой прозрачной кожей проступали ниточки капилляров. Рэсэн коснулся ее лба. Ощутив прикосновение холодной руки, Миса пошевелилась.

– Что это ты лапаешь чужую сестру? – буркнула Мито.

– Потому что она красивая, – ответил Рэсэн.

Мито улыбнулась и кивнула.

– Тогда я тоже красивая? Мы же родные сестры, от одной матери, одного отца.

Рэсэн удивленно посмотрел на нее:

– В твоей комнате разве нет зеркала?

Мито улыбнулась шире, затем ткнула пальцем в сторону мансарды:

– Иди наверх. Я приготовлю что-нибудь попить и тоже поднимусь.

Рэсэн осторожно, стараясь не шуметь, поднялся по деревянной лестнице. На столе грудой были навалены пухлые папки с документами; папки были и под столом, в нескольких коробках. Рэсэн перебирал бумаги, когда в мансарду поднялась Мито, неся чай из листьев хурмы.

– Что это? Готовишься к схватке с Ханом? – спросил Рэсэн.

– С Ханом? – усмехнулась Мито. – Хан способен драться разве что с такой шпаной, как ты. У меня противник покрупнее.

– Разве ты не собиралась прикончить Хана?

– Я его прикончу не ножом.

– Чем же?

– Отправлю его в тюрьму.

Рэсэн разочарованно посмотрел на Мито:

– Какая наивность! Ты что, думаешь, Хана отдадут под суд?

– Отнюдь.

– Тогда…

– Сейчас выборы, так что им будет трудно закрыть глаза. Деньги, книги учета и миллионы людей, что смогут это все увидеть. И если взрыв случится, лавину будет уже не остановить. Я постепенно загоню его в угол. Сначала полегоньку, потихоньку, а потом что есть мочи, – глядя на разложенные на столе документы, сказала Мито.

– И как ты собираешься этого добиться?

– С шумом, у всех на виду. Лучше всего перед камерами, в прямом эфире. – Мито негромко рассмеялась.

– Ну у тебя и фантазии! Так тебе этот хитрый лис Хан и пойдет в прямой эфир.

– А ему придется. Он потерял свою книгу с записями убийств, и потому сейчас он мертвец. У него просто нет времени кочевряжиться. В такой момент даже самая хитрая лиса о девяти хвостах выберется из норы.

– А ты? Как ты выкрутишься, договорившись о встрече с Ханом? Рядом с ним всегда осиный рой его подручных. Противостоять им – это тебе не бумагу марать. Эти парни – профи.

– Я и не буду выкручиваться, – отрезала Мито.

– Не будешь выкручиваться? – недоверчиво переспросил Рэсэн.

Мито придвинула стул, села.

– Драться с тигром можно, лишь проникнув в его логово. Мы с Ханом войдем вместе, связанные по рукам и ногам. Представляешь? Сумка, доверху набитая деньгами, книга Хана, материалы планов Кан Чигёна… В прокуратуре дают показания главный брокер киллерского бизнеса Кореи и помощница одного из основных планировщиков Кореи… Ну как? Не кажется, что очень многим придется заволноваться?

Мито весело улыбнулась. Вот только с чего тут веселиться?

– Так, выходит, ты решила там умереть?

– Я не собираюсь так легко умирать.

– Почему бы для начала не пустить дымок? Ты в этом деле спец.

– Это годится, когда загоняешь зайца.

– А если ты не вернешься, кто закончит дело?

– Сумин. Она будет распоряжаться информацией, давать утечку нужными порциями, а дождавшись подходящего момента, нанесет удар. Тут она настоящий ас, профи в работе с информацией.

– Вот как! Оказывается, наша косоглазая даже ас в чем-то. Да вы два сапога пара. Идеально дополняете друг дружку. Вот только, по-моему, вам и зайца-то не загнать, – ехидно сказал Рэсэн.

– Если меня схватят, Сумин будет выкладывать материалы в определенных дозах, учитывая обстоятельства. Информация станет поступать небольшими частями, чтобы у всех, кто с ней связан, нервы были постоянно на взводе. Газеты, телевидение, интернет-форумы. Электронная рассылка по тысячам адресов. Письма будут с вирусом – если человек откроет письмо, его копия тут же разлетится всем, кто есть в его адресной книге. И уже через несколько дней информация станет известна миллионам людей.

– Думаешь, какой-то почтовый вирус защитит тебя?

– Может, и нет, но сразу убить меня они не решатся. Они же захотят узнать, кто за мной стоит.

Лицо Мито горело неподдельным энтузиазмом. Рэсэн откинулся на спинку стула.

– Выходит, не зря я поднял ставку до трех миллиардов вон. Все деньги сожрут адвокаты.

– До трех миллиардов?

– Ну да. Что такое семьсот пятьдесят миллионов на четверых?

– Так ты с Хана потребовал три миллиарда?

Мито недовольно посмотрела на Рэсэна. Он смущенно кивнул. Лицо Мито смягчилось.

– Ты действительно хотел разделить на всех?

Рэсэн опять кивнул, весь его вид выражал: разве это не естественно?

– Значит, и чугунная башка иногда соображает, – рассмеялась Мито.

Она сделала глоток чая. Затем протянула руку к пачке Рэсэна, достала сигарету и закурила. Из груды бумаг на столе взяла первый попавшийся документ, проглядела, положила на место.

– Я отсканировала все, до единого листочка. Это доказательство того, что происходит за невидимым занавесом. О подлой и жестокой борьбе, которая унесла жизни многих людей. Никто не знает, что стоит за их смертью. Никто – ни друзья, ни родные, ни даже те, кто их убил, позже погибшие сами. Даже если я только выложу эти документы в открытый доступ, то можно считать миссию выполненной хотя бы наполовину. Я умру, но люди узнают правду. И наверняка среди них найдутся смельчаки, готовые сражаться со злом.

– Неужто ты думаешь, что на свете есть еще такие же сумасшедшие бабы?

Мито не ответила, погрузившись в раздумья. Наконец встряхнулась и спросила:

– Книгу принес?

– Нет.

– Не стал искать или не смог?

– В подвале ее нет. Пока Енот жив, найти ее почти нереально. Впрочем, как и после его смерти. И вообще, возможно, никакого дневника Енота в кожаном переплете никогда и не существовало.

Мито не сумела скрыть разочарования. Она выдвинула ящик письменного стола, вынула конверт и протянула Рэсэну.

– Что это?

– План твоего спасения, как мы и договаривались. Раз уж жить, стыдясь себя, невозможно, то надо умереть и возродиться.

– И давно ты его составила?

– В самом начале. Сразу, как поставила галочку напротив твоего имени.

Рэсэн внимательно посмотрел на конверт. Точно такие же планировщики присылали в библиотеку. Он вынул из конверта несколько листков. Это был детальный план автомобильной аварии.

– Надо всего лишь точно выполнить все, что там написано. Только не гоношись, а следуй указаниям. Необходимо слегка поработать с машиной и подложить труп, и все будет в порядке. Как добыть труп, знаешь?

– Стандартный план.

– Хороший план – это простой план. В особых случаях задействуются особые люди. В простых случаях справляются простые люди.

– Думаешь, они заглотят такую наживку?

– Ага, вижу, тебе наконец-то захотелось жить, – ухмыльнулась Мито.

– Так ведь нет особых причин умирать. – Рэсэн невольно улыбнулся в ответ. – А ты?

– Что я?

– Собралась умирать?

– Если не браться за это дело, то нет и причин, чтобы жить.

– А Миса разве не причина?

Мито, поколебавшись, сказала:

– Я не такая, как Парикмахер. У него было оправдание – дочь, однако я не могу прикрываться Мисой. Почему мир так плох? Не потому что люди плохие. Он такой, потому что у всех есть свои причины и оправдания, чтобы быть такими, какие мы все есть. Я не хочу использовать Мису, не хочу обманывать себя, в то же время я не дура. Если коротко, я просто не могу так жить. Мои клетки организованы по-другому, не так, как у тебя.

– В своей жизни я знал только одного человека, похожего на тебя. Такого же холодного, как пресмыкающееся. Пресмыкающиеся холодны, потому что ненавидят себя больше остального мира. Такой человек просто не в силах пожать руку другому человеку. Потому что не может пожать руку самому себе. Старый Енот таков.

Помолчав, Мито кивнула. И сказала:

– Ладно, иди спать. Кровать Мисы свободна. – Лицо у нее вдруг как-то осунулось. – Если меня схватят, а ты останешься жив, защити ее, хорошо? Позаботься о ней, пока все не успокоится. Всего пять лет. А может, и трех хватит.

– Ты совсем чокнутая, раз просишь позаботиться о своей сестре-ангеле убийцу.

– Кроме Мисы, я лишь тебя знаю досконально. Слишком долго наблюдала за тобой, изучила вдоль и поперек. Но главное – ты нравишься Мисе.

Рэсэн молчал. Не дождавшись ответа, Мито ушла к себе в комнату. Рэсэн еще раз перебрал бумаги из конверта, с раздражением сунул обратно. После чего спустился на первый этаж, прошел в комнату Мисы и лег. От подушки, одеяла, простыней исходил запах Мисы. Сухой, мягкий и нежный, так пахнут детские пеленки, сохнущие на солнце. Рэсэн закрыл глаза и тотчас провалился в сон. В сладкий долгожданный сон.

Почувствовав на щеке теплое прикосновение, Рэсэн открыл глаза. На него смотрела Миса.

– Извините, что разбудила.

– Ничего. Я хорошо поспал. Который час?

– Уже два часа. Мне пора уезжать.

– Ты уезжаешь?

– В Японию. Там живет наша дальняя родственница, совсем старушка, у нее гостиница у горячих источников.

Рэсэн встал. За окном Мито укладывала в машину багаж Мисы.

В комнату вошла косоглазая библиотекарша:

– Миса, пора, время ехать в аэропорт.

– Вы тоже приезжайте туда. Когда Мито и Сумин соберутся, обязательно приезжайте вместе с ними. Там очень хорошо, – умоляюще сказала Миса.

Рэсэн только кивнул, не найдя подходящих слов. Миса радостно улыбнулась. Косоглазая снова взглянула на часы. Миса попрощалась с Рэсэном и покатила свою коляску к выходу. Рэсэн вышел во двор следом. Для обычного путешествия вещей было слишком много. Мито обняла сестру и пересадила ее в машину, сложила коляску. Миса опустила стекло, взглянула на Рэсэна, на библиотекаршу.

– Сумин, ты должна обязательно привезти Рэсэна.

Косоглазая помахала ей. Помахал и Рэсэн. Мито, послав косоглазой выразительный взгляд, спросила Рэсэна:

– Будешь здесь?

– Да.

Мито села за руль, завела двигатель. Миса все махала и махала в окно рукой. Машина уехала, Рэсэн и косоглазая остались одни. Оба чувствовали себя неловко.

– Теперь, когда Мису отправили в безопасное место, вам с Мито осталось только умереть? – спросил Рэсэн.

На лице косоглазой не отразилось никаких чувств. Она продолжала смотреть на дорогу, по которой уехали сестры.

– Ничего у вас не получится. Мито умрет. Ты тоже умрешь.

Косоглазая повернулась к Рэсэну:

– Когда живешь как труп, лучше уж и вправду умереть. Достаточно мы пожили трупами.

Часы показывали пять утра. Рэсэн встал, оделся, умылся. В зеркале отражалось мужское лицо. На лице лежала тень. Рэсэн подумал, что тень – это страх. Он вытерся и вышел из ванной. Собрал свои вещи, сложил их на стол. Затем подошел к комнате Мито, успокоил дыхание, открыл дверь и вошел. Лицо Мито было усталым, сказывались бдения, связанные с подготовкой. Рэсэн прижал к этому усталому лицу полотенце, внутри которого была открытая банка с хлороформом. Мито открыла глаза и секунды три смотрела на Рэсэна. В ее взгляде не было ни страха, ни удивления, одно лишь разочарование. И потеряла сознание.

Рэсэн достал из-под кровати Мито две сумки. В одной – учетная книга Хана, в другой – пистолет, взрывные устройства и прочее, необходимое для встречи с Ханом. Быстро осмотрев содержимое, Рэсэн застегнул молнию, вернулся к себе, сунул в сумку с оружием вещи, лежавшие на столе. Глянув на дверь в комнату косоглазой, Рэсэн вышел из дома.

В Сеуле Рэсэн сразу же позвонил Хану.

– Деньги приготовил?

– Приготовил. Что думаешь делать?

– Уеду за границу. Другого пути нет.

– Поосторожнее. Ты откусил слишком большой кусок.

Голос у Хана был злой.

– Я перезвоню, жди. И не суетись попусту. Иначе, обещаю, тут же отправишься на тот свет.

Рэсэн вынул из мобильника батарейку.

Парк развлечений, куда он приехал на такси, назывался G World. Вокруг главной площади парка построили отель, торговый центр, аттракционы. Рэсэн оглядел торговый центр. Снаружи вдоль стены вверх-вниз скользили два стеклянных лифта, седьмые этажи торгового центра и отеля соединялись прозрачным мостом. Рэсэн вошел в лифт и нажал кнопки всех этажей. Вошедшая следом женщина средних лет изумленно посмотрела на него.

– Прошу извинить. Плановая проверка, – сказал Рэсэн.

Женщина кивнула и вышла. Дверь лифта открывалась на каждом этаже, Рэсэн выходил наружу, бросал взгляд по сторонам, возвращался в кабину, поднимался на следующий этаж. Проведя в двух лифтах около часа, Рэсэн вернулся на площадь. Сел на скамейку в центре, закурил. Вокруг очумело носились голуби, отыскивая крошки. “У них есть крылья. Почему же они не улетают из этого невыносимого города?” – подумал Рэсэн.

Докурив, он направился в дорогой бутик европейской одежды и купил себе костюм и рубашку. Продавщица сложила одежду, в которой он пришел, в пакет и протянула ему.

– Выбросьте, – сказал он.

Рэсэн пересек площадь и вошел в обувной магазин, где купил ботинки. Старую обувь тоже выбросил. Купив белье и носки, Рэсэн вошел в лифт, поднялся на седьмой этаж торгового центра и неторопливо зашагал по прозрачному мосту, соединявшему торговый центр с отелем. Пройдя по мосту туда и обратно три раза, он поднялся в ресторан на последнем этаже отеля. К нему поспешил представительный официант, лет за пятьдесят. Уведомил, что нынче следует отведать стейк из корейской говядины сухой выдержки.

– Сухой выдержки? В первый раз слышу о таком, – улыбнулся Рэсэн.

Пока официант объяснял разницу между сухим и влажным вызреванием, Рэсэн внимательно рассматривал торговый центр напротив.

– Что будете заказывать? – спросил официант.

– Хорошо, это и закажу, – сказал Рэсэн.

Рекомендованный стейк и впрямь был отменный. В Америке осужденные на смерть в качестве последнего яства чаще всего выбирают именно стейк. Страстное желание съесть сырое мясо, прикидывающееся приготовленным. Плотоядная алчность. Желание ощутить вкус крови другого млекопитающего. Так на поминках люди, провожающие покойника в последний путь, едят мясо, демонстрируя свою привилегию живых, свое стремление жить. Как приговоренный к казни смакует свою последнюю трапезу, так и Рэсэн ел, никуда не торопясь. Посмотрел на поданное к мясу красное вино. “Вообще-то в день, когда работа, я не пью”, – пробормотал он и отпил из бокала. Мясо и кровь. Любовь людей к сырому мясу, думал Рэсэн, наверняка объясняется инстинктом хищника, прячущимся за одеждой.

Покончив с едой, Рэсэн спустился в фойе отеля и снял номер на седьмом этаже с видом на площадь. В номере он долго принимал душ, сушил волосы, причесывался, протирал лицо лосьоном, потом кремом. Завершив процедуры, оглядел себя в зеркале. На правой щеке виднелся отчетливый след от ножа Парикмахера.

– А шрам сделал тебя сексуальнее, – сообщил Рэсэн отражению.

Он поменял нижнее белье, надел рубашку, костюм. В правый отсек плечевой кобуры вложил русский пистолет с глушителем, в левый – “Хенкель” Чу. Вынул из сумки револьвер 38-го калибра и засунул его сзади за пояс, три магазина для пистолета – в правый карман пиджака, тридцать патронов для револьвера – в левый. После чего сел на кровать и стал ждать, когда солнце покатится на запад.

Спустились сумерки, в торговом центре со сплошным стеклянным фасадом зажглись огни. Пора. Рэсэн позвонил Хану.

– G World. Торговый центр. Вход номер один. Приходи один.

И вынул из телефона батарею. Хану понадобилось всего тридцать минут, чтобы добраться до указанного места. На первый взгляд он был один. При нем были два больших чемодана на колесиках с купюрами и небольшая сумка – с чеками. Рэсэн в бинокль осмотрел поочередно восточную сторону площади, западную сторону, вход в торговый центр, запасные выходы с каждого этажа. После чего включил телефон и позвонил.

– Седьмой этаж торгового центра, лифт, пошевеливайся.

Толкая чемоданы, Хан вошел в лифт. Вышел на седьмом этаже. Рэсэн снова позвонил.

– Одиннадцатый этаж, запасной выход.

Вынул батарею.

Когда Хан добрался до запасного выхода на одиннадцатом этаже, Рэсэн позвонил опять.

– Третий этаж, лифт.

– Шестой этаж, магазин сумок.

…

…

…

– Первый этаж, мини-маркет.

– Хер собачий, это что, тренировка? – со злобой проговорил Хан, когда ему в десятый раз было велено перебраться на новое место.

– Это ты хер собачий, зато послушный. В лифте номер два можешь передохнуть. Потрудился на славу.

Рэсэн снова отключил телефон и наблюдал, как Хан с чемоданами тащится от мини-маркета в сторону лифтов. Всякий раз, когда Хан перемещался, Рэсэн наблюдал за входом в торговый центр, лифтами, запасными выходами. Похоже, с Ханом прибыло не менее семнадцати человек, почти наверняка все – киллеры. У каждого из четырех входов в торговый центр стояли двое. По двое у правого и левого запасных выходов, один – на первом этаже у лифта, еще один маячил у лифта на одиннадцатом этаже, двое – на прозрачном мосту, а человек в центре площади руководил действиями остальных. Еще несколько человек наверняка засели на парковке и крыше, и где-то на выезде стоит машина в ожидании развития событий. Рэсэн закинул на плечо сумку, надел солнечные очки и вышел из номера. В конце стеклянного моста за проходящими по нему людьми наблюдали двое крепко сбитых мужчин в костюмах. Когда Рэсэн проходил мимо, один из них поднял руку:

– Эй, вы, в солнечных очках!

Рэсэн выхватил пистолет с глушителем и выстрелил каждому в бедро – дважды тому, кто покрупнее, и один раз – тому, кто помельче. Оба рухнули. Рэсэн вынул из пистолета магазин, пустой бросил на стеклянный пол и вставил новый. Он успел сделать несколько шагов, прежде чем сзади раздались истошные крики. Быстрым шагом Рэсэн направился к лифтам и нажал кнопки, вызывая обе кабины. Секунды, за которые лифт спускался с девятого этажа на седьмой, показались бесконечностью.

Дверь лифта № 2 открылась. Внутри среди пассажиров стоял Хан. Рэсэн вынул из-за пояса револьвер, направил вверх и дважды выстрелил. Толкаясь, люди в панике бросились вон. Хан потрясенно смотрел на Рэсэна. Рэсэн дважды выстрелил ему в правое колено. Хан вскрикнул и рухнул на пол лифта. Кроме него в кабине оставался лишь мужчина средних лет; уткнувшись в стеклянную стену, он трясся всем телом. Нажав кнопку экстренной остановки, Рэсэн похлопал его по плечу:

– Уважаемый, все уже вышли. Так и будете стоять здесь?

Мужчина, едва взглянув на Рэсэна, стремглав вылетел из лифта. Рука Хана потянулась во внутренний карман пиджака, явно за оружием. Рэсэн поднял револьвер и выстрелил по разу в правую руку и плечо. Затем нагнулся, вытащил из кармана Хана пистолет, сунул в свою сумку, быстро перезарядил револьвер. После чего вынул из сумки взрывное устройство, опустил на пол. У двери лифта поставил бутылку с зажигательной смесью и стал ждать прибытия лифта № 1. Когда дверь кабины открылась, Рэсэн повторил фокус с выстрелом в потолок лифта, пассажиры тут же разбежались, он поджег фитиль у бутылки с коктейлем Молотова и бросил в пустую кабинку, следом отправилась и небольшая емкость с растворителем. Бутылка взорвалась, лифт № 1 заполыхал. Рэсэн вошел в лифт № 2 и закрыл дверь. Хан смотрел на него.

– Что за дьявольщину ты учинил? – простонал он.

Рэсэн ответил выстрелом ему в бедро.

– Всякий раз, как издашь звук, будешь получать по пуле.

Лифт № 1, объятый пламенем, начавший было движение вверх, остановился. Рэсэн вынул сигарету и закурил, глядя сквозь стекло на языки пламени. Внизу на площади уже собралась толпа.

– Похоже, сегодня представление пошло не так, как хотелось, – пробормотал Рэсэн.

Он открыл один из чемоданов Хана, тот был набит десятитысячными купюрами. Рэсэн приставил к стеклу револьвер и четырьмя выстрелами высадил его и швырнул несколько пачек купюр в воздух. Деньги, словно гигантские хлопья снега, начали опускаться на площадь. Улыбнувшись, Рэсэн принялся швырять пачку за пачкой. Хан безучастно следил за ним. На площадь с воем влетело несколько полицейских и пожарных машин. Внизу уже творилось настоящее безумие: люди метались, подбирая сыпавшиеся с неба деньги. Достав из сумки еще одну бутыль с зажигательной смесью и флакон с растворителем, Рэсэн потряс ими перед камерой слежения, установленной на потолке лифта, после чего поджег и поставил в центре кабины. Лицо Хана исказилось от ужаса. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Рэсэн приставил к его лбу дуло револьвера и покачал головой. Хан закрыл рот.

Рэсэн вынул мобильный телефон. Мито ответила после первого же гудка.

– Жаль, что я не увижу, как ты преобразуешь мир. Да я, честно сказать, и не верю в это… Во втором ящике книга и ключ. Передай Мисе, что мне очень жаль, что я не смогу приехать к ней.

Мито начала что-то говорить, но Рэсэн уже отключился. Вынул из телефона сим-карту, оплавил ее в пламени зажигалки и выбросил из лифта. Снова закурил, выпустил длинную струю дыма. Люди на площади стояли, задрав головы, – то ли любовались пламенем, то ли ждали нового снегопада из денег. “Или ждут, когда я умру? Я или кто-то еще?” – подумал Рэсэн. Полицейский что-то орал в мегафон, но голос заглушал гомон огромной толпы. Наверное, желает узнать, что ему, Рэсэну, нужно. “А что мне нужно?” – спросил себя Рэсэн.

Рэсэн дважды выстрелил по машине, припаркованной прямо под лифтом. Полицейские и зеваки, находившиеся поблизости, бросились врассыпную. Рэсэн достал из сумки еще одну бутылку с горючим коктейлем и бросил ее на машину. Занялось пламя. В отеле напротив уже рассредоточились снайперы. Один – на крыше, один – в номере напротив лифта и один – на мосту. Он насчитал только трех, но где-то наверняка прячутся еще несколько. К площади подкатили машины телевизионщиков, повыскакивали операторы с камерами и устремились в самую гущу толпы, пробиваясь поближе к главной сенсации дня. Полицейский все надрывался в мегафон, пытаясь в чем-то убедить его. Рэсэн поднял взрывное устройство и показал толпе.

Внезапно рядом раздался смех. Рэсэн оглянулся: Хан все смеялся. Рэсэн покачал головой и выстрелил ему в левое бедро. Толпа внизу заволновалась сильнее. С полминуты Хан стонал. Потом заговорил:

– Кажется, ты желаешь стать очередным Чу. Но можем ли мы стать такими, как Чу? Знаешь, почему ты так ненавидишь меня? Да потому что мы похожи друг на друга, как близнецы. Ты злишься, потому что тот, кого ты больше всего ненавидишь, слишком похож на тебя самого. Но что с этим поделаешь? Такие уж мы с тобой уродились.

Хан понимал, что нарушает приказ Рэсэна молчать, понимал, что в наказание его ждет очередная пуля, но все же произнес это. Лицо было искажено болью, но он смеялся, и смех его был полон сарказма. Рэсэн направил на него револьвер.

– Почему это я похож на тебя?

– Но вот что мне действительно хотелось бы знать, так это кто из нас больше похож на Старого Енота. Как ты думаешь? Я или ты?

Он или Хан. Кто больше похож? Рэсэн опустил револьвер. Усмехнулся.

– Тогда как тебе сейчас мое лицо? – спросил он.

Хан перестал смеяться. Раздался выстрел. Рэсэн опустил голову: в его животе зияла рана. Рэсэн коснулся раны пальцем. Кровь была черной. Наверное, пуля прошла сквозь печень. Рэсэн хотел повернуться в ту сторону, откуда прилетела пуля, но тут вторая пробила его легкое. В голове вдруг раздалось журчание текущей воды. Холодной воды, пробирающейся меж валунами. В его памяти журчание всегда было связано с холодом. Но теперь подумалось, что холод – это не так уж и плохо. Стану камнем в этой речке, или мхом на камне, или бабочкой, присевшей на камень.

Рэсэн опустился на колени. И послал в пустоту только ему свойственную усмешку.