Глава 32

Энджи вышла из управления ровно в пять вечера: охватившее ее нетерпение щекотно шевелилось под кожей, словно живое существо. Утреннее опоздание придется компенсировать в другой день, а блог подождет до понедельника: вторую половину дня Энджи читала материалы, присланные Стейси Уоррингтон.

Белкина арестовали в восточной части Ванкувера в девяносто третьем году – двадцать пять лет назад, когда ванкуверская полиция по наводке остановила белый коммерческий фургон с металлическим кузовом, в котором находился Белкин с тремя сообщниками. Завязалась перестрелка, и один из полицейских был ранен в голову пулей сорок пятого калибра и скончался по дороге в больницу. Срикошетившая пуля двадцать второго калибра попала в спину случайному прохожему, повредив позвоночник, отчего человек остался наполовину парализованным. Белкин, стрелявший из 9-миллиметрового пистолета, был задержан вместе с неким Семеном Загорским, который вел огонь из пистолета двадцать второго калибра. Остальные сообщники скрылись на неустановленном черном «Шевроле», подъехавшем из переулка, когда поднялась стрельба.

В белом фургоне якобы осуществлялась доставка цветов, однако среди букетов полицейские нашли пятьдесят с половиной килограммов кокаина, четырнадцать килограммов сто граммов героина и шесть кило гашиша. Стоимость партии, по уличным расценкам, составила около девяти миллионов долларов.

Теперь понятно, почему Войт собирал газетные вырезки. Спустя пять лет после той перестрелки «кольт» сорок пятого калибра был найден в бардачке сожженного черного фургона «Шевроле» возле железнодорожного депо.

Видимо, Войт подозревал, что сгоревший «Шевроле» и «кольт» связаны с перестрелкой при задержании партии наркотиков и пулей сорок пятого калибра, убившей полицейского. Войт считал Белкина и его подельников с их черным фургоном причастными к делу «ангельской колыбели» от восемьдесят шестого года.

Неужели найденный «кольт» и был тем оружием, из которого палили возле больницы Сент-Питерс, а неизвестные преследователи, одним из которых был Майло Белкин, увезли молодую женщину и вторую девочку в том самом фургоне?

Но Войту не удалось доказать причастность Майло Белкина к делу об «ангельской колыбели», как получилось у Энджи, потому что тридцать лет назад таких технологий сравнения отпечатков еще не существовало.

В темноте Энджи шла к «Ниссану». Огни уличных фонарей отражались в лужах, дождь несло ветром откуда-то сбоку, гром ворчал в низких тучах. В лицо летели мелкие частицы коры. Внезапно перед ней вырос темный силуэт.

Энджи, задохнувшись, отпрянула, зашарив рукой по боку в поисках кобуры.

– Детектив Паллорино, – произнес скрипучий голос с немецким акцентом. – Как поживаете?

Энджи вгляделась, напрягая глаза:

– Грабловски?! Это вы?

– Вы можете со мной поговорить? – спросил психиатр, выходя на свет фонаря. На Грабловски был длинный двубортный плащ с глубокими карманами и широким поясом и всегдашняя шляпа в «елочку». Круглые очки блестели в темноте.

– О чем? – не ожидая ничего хорошего, спросила Энджи. – Вы меня караулили, что ли?

– Я знаю, что вы теперь заканчиваете в пять – перевод с понижением и все такое, – пояснил Грабловски. – Могу я искусить вас стаканчиком чего-нибудь в «Свинье»?

– Я спешу, – Энджи пошла к своему «Ниссану». – Мне нужно успеть на последний паром в Ванкувер. Разговор придется отложить…

– Не думаю, что вам захочется узнать об этом позже.

В голосе Грабловски появились резкие ноты. Энджи насторожилась, но одновременно в ней проснулось любопытство. Что бы ни сказал Грабловски, она ему не доверяла. В этом человеке было что-то зловещее – он всю жизнь заглядывал в душу к чудовищам и не гнушался на них зарабатывать, а заодно и снискать академических лавров.

Над головой оглушительно хлопнул раскат грома.

– О чем идет речь? – переспросила Энджи.

– Я знаю, что вы – неизвестная из «ангельской колыбели».

В животе у Энджи все заледенело. В ушах начался тоненький звон.

– Не знаю, о чем вы, – отрезала она, отвернувшись к «Ниссану» с электронным ключом в руке. В ней росла безотчетная паника. Откуда он узнал? Кто-то наверняка настучал, но кто и зачем?

Сигнализация пискнула, замки открылись. Грабловски подошел сзади.

– А еще я знаю, что ваша ДНК совпадает с маленькой детской ножкой, которую выбросило волнами на берег в Цавассене.

Сердце Энджи застучало кувалдой.

Джейкоб Андерс? Мэддокс? Дженни Марсден? Больше она никому не говорила про «ангельскую колыбель». А о совпадении ДНК знает только Андерс. Она развернулась к Грабловски:

– Откуда такие сведения?

– У меня надежный источник.

– Кто? Отвечайте!

Психиатр отступил, выставив перед собой руки, точно защищаясь.

– Нет нужды вести себя агрессивно, детектив: уже и так все знают о вашей склонности к насилию. В свете этой сенсационной новости у меня к вам деловое предложение: дайте мне эксклюзив, позвольте брать у вас интервью по мере полицейского расследования. Из этого получится захватывающая криминальная драма, основанная на реальных событиях. В ней есть все – нам могут даже предложить контракт на фильм!

Ярость хлестнула ее изнутри, как кнутом. Энджи шагнула к Грабловски, глядя ему в глаза.

– Деловое предложение, значит? Чтобы вы заработали на истории моей жизни, когда не можете даже ответить, откуда у вас эта информация? Да катитесь вы! – Она рывком открыла «Ниссан». Грабловски схватился за дверцу:

– Но ведь гонорар мы поделим пополам!

– Уберите руки от моей машины, или я переломаю ваши поганые пальцы, – прорычала Энджи сквозь зубы. Глаза ее горели. – А если вы посмеете обнародовать мою историю, я засужу вашу многоученую задницу!

– Не только я владею этой информацией, детектив. Но я подожду обращаться в СМИ, если вы согласитесь работать со мной над книгой. А когда сенсация станет известной, это сработает как дополнительная реклама и благоприятно скажется на продажах. Подумайте об этом, – Грабловски повел правой рукой в темноту, будто там стоял подсвеченный рекламный щит: – «Таинственная девочка из «ангельской колыбели» разлучена со своей сестрой-близнецом в возрасте четырех лет. Не помня своего прошлого, она вырастает и становится агрессивным копом в отделе расследований сексуальных преступлений, бескомпромиссная, неистовая в своем желании спасти всех изнасилованных женщин и детей, не осознавая, что заставило ее податься в полицейские, тем более в такой специфический отдел. Она вспыльчива и неумолима, это она выследила и зверски расстреляла серийного маньяка-насильника… психологический портрет которого составил я, автор. И вдруг она узнает, что у нее есть или была сестра-близнец. Что сталось с вашей сестрой, детектив Паллорино? Что было с вами до Рождественского сочельника восемьдесят шестого года? Вот об этом мы нашим читателям и расскажем!

Внутри у Энджи все дрожало.

– Это угроза, что ли? Вы угрожаете выдать меня прессе как убийцу «Крестителя», притом что даже независимая комиссия нигде не назвала моего имени? Собираетесь обнародовать мою личную историю, мое прошлое?

Грабловски не ответил. В темноте Энджи не видела его глаза, да еще за стеклами очков, но молчание будто парализовало ее. Значит, ее судьба решена. Станет она с ним сотрудничать или нет, правда выйдет наружу.

– Подумайте пару дней, – сказал наконец Грабловски. – И учтите, я способен оценить вашу историю по достоинству. Меня всегда очень интересовали близнецы – это моя профессиональная специализация. Почитайте мои работы по криптофазии…

– Что?

– Ну как же, тайный язык близнецов, частный случай идиоглоссии! Идиосинкратический язык, изобретенный и используемый либо одним человеком, либо очень ограниченным кругом лиц, обычно детей. Когда на нем общаются близнецы, это называется криптофазия. Причиной тому может быть задержка умственного развития или отсутствие вербального общения со взрослыми, взаимодействия с примером взрослой речи. Возможно, у вас с сестрой тоже был свой особый язык, детектив.

Воспоминание резануло Энджи как ножом: «Подём иглать в лощу… Подём тюда…»

Энджи вдруг явственно увидела девочку из своих галлюцинаций – в розовом светящемся ореоле, с длинными рыжими волосами, с неразличимыми чертами лица и вытянутой маленькой белой ручкой, манящей за собой. Напевный голос зазвучал в ушах:

«Жили-были два котенка… Оба серые в полоску…»

Детский, какой-то механический мотив оборвался какофоническим аккордом, словно кто-то с силой нажал сразу несколько клавишей пианино.

Энджи сразу пришла в себя. Кашлянув, она очень тихо проговорила:

– В последний раз спрашиваю – кто вам сказал?

– У вас есть мой телефон, – Грабловски поправил промокшую шляпу. – Всего хорошего, детектив Паллорино.

Энджи яростно смотрела ему вслед, пока силуэт Грабловски не растворился во мраке и тумане. Ее трясло от холода и сырости. Сев за руль, она с силой потерла лицо, готовая убить того, кто выболтал ее личный секрет этому прохвосту. Теперь все вышло наружу, и загнать джинна обратно в бутылку не получится.

Ей не давало покоя, кто же из очень узкого круга доверенных лиц ее предал.

Она повернула ключ и вдруг спохватилась: надо срочно ехать к отцу и предупредить о ДНК детской ножки и о том, что скоро все появится в новостях. Джозеф Паллорино должен морально подготовиться. В него вцепятся журналисты, тайну, которую они с Мириам хранили столько лет, узнают друзья и коллеги в университете… Предстоит придумать, как защитить мать, для которой, при ее шизофренической деменции, новость может оказаться тяжелым ударом, особенно если репортеры доберутся и до нее.

Энджи переключила передачу и буквально вылетела с парковки – покрышки завизжали, когда она выехала на дорогу. Черт, черт… Она лупила по рулю в яростном бессилии. Что теперь будет с ее работой в отделе связей с общественностью, с испытательным сроком? Когда станет известно, что это она разрядила целую обойму в голову Спенсера Аддамса, – ничего себе блюститель закона с человеческим лицом, решат наверху…

«Возможно, у вас с сестрой тоже был свой особый язык, детектив».

Энджи нажала кнопку на консоли, подключая телефон через блютус, и, остановившись на красный свет, позвонила Алексу Страуссу.

Едва ее старый друг и профессиональный психолог ответил, Энджи торопливо сказала:

– Алекс, это я. Мне нужно, чтобы вы снова отправили меня туда – ну, где я была – с помощью гипноза. Если можно, сегодня, потому что завтра с утра мне нужно быть в Ванкувере… – говоря это, Энджи поняла, что если заедет к отцу перед встречей с Алексом, то не успеет домой собраться и никак не попадет на последний паром. Придется встать в пять утра и ехать первым паромом. Тогда она, хоть и в обрез, успеет к полудню в исправительную тюрьму Хансен.

– Ты уверена? – усомнился Алекс.

– Абсолютно.

– Это рискованно, в прошлый раз ты испытала сильный стресс. Мне пришлось выводить тебя из гипнотического транса досрочно, и выходила ты трудно.

Энджи провела рукой по мокрым волосам, вспомнив, как испугалась, очутившись в темной комнате из своих воспоминаний. Ей было страшно, но необходимо попробовать еще раз. Все, что она испытала, перечувствовала, увидела и запомнила, зазвучало иначе после новости, которую привезла ей Транквада из отдела идентификации.

«Подём иглать в лощу… Подём тюда…»

Может, это и правда сестра зовет ее из своей водной могилы. Просит, чтобы ее нашли. На особом языке, понятном только им. Глаза Энджи невольно заволокло слезами.

– Мне необходимо вернуться еще раз, Алекс, и как можно дальше. Не только ради меня…

Маленькая девочка в розовом наконец начала обретать четкость. Это все меняло.

– Но и для моей сестры-близнеца.