Глава 28
– Что?! – недоверчиво заморгал Мэддокс. Звонивший повторил новость. Нажав отбой, детектив тяжелым взглядом уставился на Хольгерсена. – Она мертва, – произнес он со странным онемением чувств. – София Тарасова мертва. Медсестра в полвосьмого нашла ее на кровати в луже крови. Коронер и патологоанатом уже едут.
Хольгерсен привстал на стуле, расширив глаза:
– Как?!
Мэддокс вскочил – от шока сердце усиленно гнало кровь по жилам – и схватился за пальто, не попадая в рукава.
– Отправляй в больницу экспертов и выходи на парковку.
– А остальные живы? – только и спросил Хольгерсен.
– Насмерть перепуганы, не издают ни звука, но живы, – Мэддокс вытащил из-под стола Джека-О. – Да, звони переводчице, пусть тоже в больницу едет. По словам Тарасовой, еще минимум одна девочка говорит по-русски…
На ходу отдавая приказы, Мэддокс шел к лифту. В голове образовался вихрь. Нетерпеливо стуча по кнопке вызова, Мэддокс одновременно звонил старшему из приехавшего на вызов патруля.
– Констебль Даттон, – раздался мужской голос.
– Сержант Мэддокс, – детектив шагнул в подъехавший наконец лифт и ткнул кнопку первого этажа. – Я веду это расследование. Полицейский, занимавший пост у палаты, – я хочу знать его фамилию и время дежурства. Если он там, не отпускать, задержите до моего прихода. Если уже ушел, верните. Если ночью кто-то его сменил, чтобы присутствовали оба.
– Вас понял, сэр.
Подойдя к кабинету Флинта, Мэддокс стукнул в дверь и распахнул ее, не дожидаясь ответа. Шок быстро переплавлялся в добела раскаленную ярость.
Флинт резко поднял голову, невольно покосившись на собаку под мышкой у Мэддокса.
– София Тарасова, – начал Мэддокс, – найдена мертвой в луже собственной крови на больничной койке. Никто ни хрена не видел, разумеется. Я еду туда с Хольгерсеном.
Флинт моргнул и резко встал. Выправка как никогда выдавала в нем бывшего военного. Не выказав удивления, он приказал:
– Держите меня в курсе и действуйте быстро – дело вот-вот заберут. Нужно успеть максимум, чтобы довести наши местные расследования до логического конца.
– Человек, с которым вы вчера говорили, – начал Мэддокс, – из Ванкувера, руководитель объединенной следственной группы…
– Да, им что-то известно, но откровенничать не торопятся. По крайней мере, по телефону.
– Имеющаяся у них информация могла предотвратить трагедию?
Флинт выдержал бешеный взгляд Мэддокса. Губы у него превратились в тонкую линию, но глаза остались холодными и жесткими.
– Надеюсь, что нет, черт побери. Но интуиция подсказывает обратное.
Блин!..
– Я вам сообщу, – бросил Мэддокс, идя к выходу.
Хольгерсен курил возле «Импалы», мечась из стороны в сторону, как гепард в клетке, и отскочил в сторону, как только Мэддокс подошел и пискнул пультом, открывая замки. Они ехали с включенной сиреной и работающими дворниками – дождь по-прежнему заливал город, на некоторых улицах начались подтопления.
У больницы Мэддокс остановился вплотную к фургону коронера.
– Похоже, док О’Хейган и компания уже здесь, – отметил Хольгерсен. Они вышли из «Импалы», оставив Джека-О в салоне и слегка опустив окна. Полицейский в форме проверил их значки и занес фамилии в список допущенных к месту происшествия. Мэддокс и Хольгерсен поспешили по длинному коридору к палате.
У двери доктор тихо беседовал о чем-то с консультантом потерпевших, бледной как стена, с круглыми от шока глазами. Поодаль стоял полицейский в форме.
– Как вы это допустили? – спросила консультант, едва Мэддокс подошел. – И это при наличии вооруженной охраны, и не кого-нибудь, а из ваших! Кто это сделал, зачем?
– Где остальные девочки? – спросил Мэддокс, доставая из кармана нитриловые перчатки.
– Приехавшие на вызов полицейские увели их в другую палату. С ними сейчас психолог.
– Переводчица приехала?
– Нет.
Мэддокс обратился к Хольгерсену:
– Звони Дандёрну или Смиту, пусть один из них приезжает и остается охранять свидетельниц. – Хольгерсен отошел, на ходу набирая номер своего отдела. – И найди уже эту переводчицу!
Мэддокс повернулся к человеку в белом халате:
– Вы кто?
– Я врач, Тим Макдермид. Это мои пациентки…
– Когда в последний раз видели своих пациенток?
– Проведал вчера перед концом смены и уехал домой. Около двадцати одного часа.
– И что?
– Все было в порядке. У Софии наметилось явное улучшение. Я уже начал надеяться, что она одна из немногих, которым удается оправиться после перенесенного кошмара и жить более или менее нормально… Господи, такая юная, почти подросток…
У врача заблестели глаза.
Мэддокс стиснул челюсти:
– Медсестра дежурила в палате?
– Нет, но она пришла бы по сигналу кнопки вызова. Пациентки уже хорошо спали по ночам…
– Мне нужен список всех сотрудников больницы, которые работали вечером и ночью. Можете подготовить?
– Да-да, конечно.
– А когда составите… – рукой в перчатке Мэддокс поманил сотрудницу полиции с другого конца коридора. Патрульная поспешно подошла:
– Сэр?
Мэддокс взглянул на бейдж с фамилией:
– Тоннер, идите с доктором Макдермидом, запишите имена всех, кто вчера работал в больнице, и соберите их в столовой. Палату и коридор оцепить. И найдите, кто из наших перекроет доступ в это крыло.
– Есть, сэр.
Хольгерсен подошел, со щелчками натягивая перчатки:
– Дандёрн едет, переводчица не берет трубку.
Стоявший у двери полицейский записал в журнал, что Мэддокс и Хольгерсен проходят на непосредственное место преступления, и подал каждому высокие бахилы.
Напялив их на ноги, Мэддокс распрямился, глубоко вдохнул и вошел в палату. Хольгерсен, нехарактерно для себя молчаливый, шагнул за напарником.
Один из экспертов фотографировал обстановку, другой опылял порошком разные поверхности, ища отпечатки пальцев. Патологоанатом Барб О’Хейган стояла у койки Софьи Тарасовой, до половины укрытой простыней. На девушке была простая белая ночная рубашка. Рука свесилась ладонью вверх, лицо повернуто к двери. Открытый рот в запекшейся крови, натекшей на подушку. Широко распахнутые неподвижные глаза. Белые простыни почернели от засохшей крови, на светлых плитках пола тоже виднелись кровавые капли, уже отмеченные специальными желтыми метками с цифрами.
О’Хейган подняла глаза:
– Доброе утро, сержант. Как поживаете в этот прекрасный день?
– Док, – коротко отозвался Мэддокс в качестве приветствия, стоя неподвижно и осматриваясь.
В палате было тепло. Белая занавеска немного парусила над решеткой радиатора. Снаружи лил дождь. Остальные койки были пусты и смяты. На одной посередине было мокрое пятно, будто кто-то обмочился.
– Блин горелый, – прошептал Хольгерсен. – Как это могло произойти? Еще пятеро девчонок в комнате, полицейский в коридоре, и никто вот прям ни звука не слыхал? – Он нагнулся к мокрому матрацу и принюхался: – Раз описалась от страха, значит, что-то видела?
– Даже если и видели, не решились вызвать помощь. Даже дежурную медсестру не позвали, пока обход не начался в семь тридцать.
Хольгерсен тихо выругался.
– Если и раньше молчали как рыбы, теперь уж точно не заговорят…
Мэддокс подошел к трупу. О’Хейган поверх очков взглянула на термометр.
– Кстати, Чарли передает привет, – сообщила она, записывая температуру в блокнот. – Оставил меня здесь, а сам уехал на другой вызов.
Чарли Альфонс был главный коронер острова Ванкувер. С Барб о’Хейган, блестящим судмедэкспертом и суровой немолодой дамой, любившей высказываться за мертвых, Мэддокс познакомился на расследовании дела Аддамса. О’Хейган дружила с Энджи, и обе терпеть не могли Харви Лео.
– Что у нас есть, док?
– Не хотела снимать простыню, пока вы не взглянете на нее как есть, но измерила температуру тела под мышкой. Окоченение еще не наступило. Учитывая температуру трупа и тепло в палате, я бы сказала, что смерть наступила от шести до девяти часов назад.
Мэддокс взглянул на часы – одиннадцать минут девятого.
– Значит, с одиннадцати вечера до двух часов ночи?
– Примерно да, – отозвалась Барб, убирая термометр в сумку на столе и доставая фонарик: – Вам нужно кое-что увидеть.
Она посветила узким лучом в рот покойной и деревянной лопаткой отодвинула скопившуюся там загустевшую кровь.
– Взгляните.
Мэддокс вгляделся и вздрогнув от шока, вскинув глаза на О’Хейган.
– Нет языка, – проговорил он. Во рту Тарасовой торчал только окровавленный обрубок мышцы, заканчивавшийся гладким срезом.
– Да, язык отрезали.
– И где он? – спросил Хольгерсен, подойдя сзади.
– Пока не знаю.
Мэддокс смотрел на мертвое лицо Софии Тарасовой, на широко открытый рот, полный крови. Вот черт…
– Думаете, от этого она и умерла? – не унимался Хольгерсен. – Истекла кровью из отрезанного языка?
– Могла и захлебнуться кровью, вон как голова запрокинута… Когда попадет ко мне на стол, узнаем больше, – отозвалась О’Хейган.
Недосказанное тяжело и сумрачно повисло в палате. Мэддоксу припомнились слова Тарасовой: «Когда я задала ей вопрос, она ответила по-русски, что мне отрежут язык, если я буду болтать. Нам и в Праге сказали – отрежут язык, если мы кому-нибудь скажем о тех людях, которые нас привезли. В Праге реально была женщина без языка».
– Предупреждение, – прошептал Мэддокс. – София Тарасова перешла черту, ослушавшись запрета, и кто-то ее вычислил и оставил послание для остальных.
– Да как, как они ее нашли? Откуда узнали, что заговорила именно Тарасова?
Мэддокс покачал головой:
– Не знаю. Утечка. Или убрали первую попавшуюся для острастки.
– И чисто случайно выбрали Тарасову?
– Может, она давала им повод раньше… Остальные младше и совсем запуганы. А расправиться со всеми, видимо, времени не хватило.
– Они все видели, – проговорил Хольгерсен, оглянувшись на мокрую постель, – и теперь не сомневаются, что их отыщут хоть под землей.
