Ноябрь 1941 года. Музей атеизма, который, как помнили жители Тихвина, был когда-то храмом, горел. Сырая ветреная погода не препятствовала распространению пламени. Народ растерянно толпился поодаль, лишь немногие отваживались таскать ведра и лить на обнажившееся кирпичное мясо стен. Полный высокий священник из миссии, а с ним несколько людей, которых жители города не знали, видимо, также из миссии, пришлые, едва не сломали колонку, набирая воду. Ирочка, больная девочка, сирота, сидела прямо на земле, тянула бледные ручки в сторону пылающих стен, некогда белых, как лебеди, и плакала:

— Там Царица Небесная. Уйдет, уйдет Царица Небесная.

Ирочке было одиннадцать лет. Священник, увидев, что она плачет, подошел, торопясь, с ведром, достал конфетку из кармана изрядно запачканного подрясника, вложил в ручку Ирочки, сжал своей ладонью детский кулачок и сказал:

— Что ты скорбишь? Она меня и тебя спасает, как это уйдет?

Ирочка подняла распахнутое лицо с открытым ртом, словно согласилась.

В музее висела Тихвинская икона Пресвятой Богородицы. Пожар случился вдруг, внезапно, и нельзя было предположить, следствие ли он хитрости нацистов или партизанские козни. А пламя росло и грозило уже занять половину пространства внутри здания. Священник, истово перекрестившись, бухнулся на колени, положил поклон и снова побежал в храм. За ним — его помощники. Икону надо было спасти.

— Иду за водой, — сказала одна из стоящих возле ограды баб и тоже направилась к колонке.

Дальше произошло такое, что священник не смог бы описать. Было такое ощущение, что баба раздвоилась и даже растроилась. Рядом с ней оказались еще две, три, четыре женщины. И каждая несла ведро. А со стороны улиц уже шли разные люди — и пожилые, и молодые — и несли, несли ведра с водой. Слышно было негромкое и нестройное молитвенное пение. Огонь в храме зашипел, не желая отступать, выпуская белые дымные клубы.

Вдруг послышался характерный шум. Подъехал грузовичок с немецкими оккупантами. В грузовичке — насос и пожарная кишка, а также другие приспособления для тушения пожара. Один из помощников священника внезапно развернулся и подбежал к немцам. Стал что-то взволнованно объяснять, вытирая грязной рукой пот со лба. Немцы одобрительно закивали: йа, йа. Человек говорил по-немецки. Просил идти с ним.

Несколько оккупантов последовали, прихватив с собою баллоны, пара человек тянули кишку. Кишки не хватило. Однако немцы пошли дальше и буквально вбежали в проход, в котором еще плавало грозное жаркое свечение.

Ожидание появления иконы объединило собравшихся. Почти все молились — кто как мог. А народ все прибывал и прибывал. Вскоре горящий музей, на самом-то деле храм, в котором совсем недавно возобновились богослужения, оказался в очень плотном кольце. Ведра передавали с рук на руки, мужчины подбегали к стенам и выплескивали воду в окна, а две или три человеческие цепочки уходили концами в храм. Людей становилось все больше. Шли к воротам, шли со стороны пределов, шли с тыльной стороны. Пламя, как многим показалось, стало отступать.

Наконец в проходе показался полный священник, державший довольно большой образ Тихвинской. Ему помогали — и человек, говоривший по-немецки, и немцы, ловко подхватившие образ по сторонам. Часть немецких солдат осталась в храме. Они тушили пожар. Пламя лишь едва коснулось иконы. Священник плакал, но, кажется, слез не замечал. Он пел, было ясно, что молебен. Стоявшая на пути иконы толпа расступалась и потом плотно смыкалась снова. Подхватив знакомые песнопения, люди двинулись вслед за этой странной процессией, напомнившей крестный ход. Немецкие солдаты шли с торжественными и серьезными лицами.

— Мама, мама, — повторяла Ирочка, вставая и садясь на землю снова — ножки у нее затекли и сильно замерзли. Но, увидев, как крестный ход удаляется, она все-таки встала и торопливо заковыляла вслед.

В истории Русской Церкви двадцатого века Псковская миссия занимает особенное место. Это уникальное, ни на что не похожее явление — свидетельство того, что Церковь объединяет и сохраняет мир даже в самое тяжелое время — во время войны. Псковская миссия открыта была в августе 1941 года и существовала до 1944-го. Целью миссии было возрождение духовной жизни на оккупированных гитлеровцами территориях северо-запада России.

Создана была миссия главой прибалтийской церкви — экзархом Латвии и Эстонии, митрополитом Виленским и всей Прибалтики Сергием (Воскресенским) при поддержке, с одной стороны, Гитлера и Розенберга, а с другой — Сталина и Берии. Гитлеру это было нужно, чтобы народ на оккупированных территориях восхвалял захватчиков, а Сталин планировал привлечь православных священников и монахов к борьбе с оккупантами. Тем не менее открытие миссии отнюдь не предполагало того, что по возвращении в СССР миссионеры не окажутся на Колыме.

Почти вся территория северо-западных областей была занята врагом. Митрополиту Сергию (Воскресенскому) не сразу удалось наладить контакт с германской администрацией. Прошло некоторое время, пока шли переговоры об открытии миссии. Война разворачивалась, сея смерть. Часть оставшихся храмов была либо разрушена, либо закрыта. На территории Ленинградской, Псковской и Новгородской областей к августу 1941 года было всего 10 (!) действующих храмов. В самом начале войны многим казалось, что скоро не останется ни одного. Наконец в конце лета прошение было одобрено германскими властями.

В 1940 году митрополит Сергий начал свое служение в Прибалтике уже опытным церковным иерархом. За его плечами было четыре ареста и довольно серьезная административная работа в разных регионах страны и в разных должностях. В 1941 году ему было 43 года. Это был не очень высокого роста, полный и довольно подвижный для своей комплекции человек. В его кабинете, что в воспоминаниях отмечают почти все, кто знал митрополита, стоял большой портрет Святейшего Патриарха Тихона, которого владыка очень почитал. В монашество будущий митрополит, бывший даниловский послушник, пострижен был в 1925 году — в год кончины Святейшего.

Прибалтика была наиболее трудной землей для православного миссионера. До присоединения в 1940 году Прибалтики к СССР Православная Церковь там была Константинопольского Патриархата. Веками на этих землях жили католики и протестанты, православным здесь было неуютно — чужие. Хотя именно Псковщина, родина блаженной княгини Ольги, отличалась верностью и стойкостью в Православии. По преданию, когда блаженная княгиня искала место для собора, она очень просила Господа указать ей, где именно строить. Однажды, когда Ольга обходила окрестности, над одним из холмов возникли как бы скрещенные в жесте благословения три солнечных луча. Там и основали храм, освятив его в честь Святой Троицы.

Псковская миссия была открыта в зоне оккупации и стала островом спасения для многих местных жителей. На вымерших было землях снова открывались храмы, школы и пункты помощи нуждающимся. Особое внимание миссионеры уделяли работе с военнопленными соотечественниками. Впоследствии в миссии будет организовано несколько периодических изданий и даже радиостанция.

В начале августа 1941 года стекла собора Святой Троицы почти все были разбиты. Внутри также царила разруха. Стены облупились, отчего лики на них казались яростно грозными. Псков особенно богат храмами, можно сказать, что в каждом квартале есть храм. Летом 1941 года во многих из них находились склады, в некоторых — клубы.

Первые пятнадцать священников, в основном из Латвии, приехали в Псков накануне Преображения Господня. Как вспоминает священник Алексий Ионов, согласия на миссионерскую работу никто не спрашивал, это было послушание.

В «Записках миссионера» есть короткое воспоминание о том, какое впечатление было у миссионеров, пересекших границу Псковской области. Аккуратная и даже в войну благополучная Прибалтика с нарядными кирхами и костелами сменилась нищетой церковной пустыни. На весь край было примерно три «подсоветских» священника, запуганных властью. Они не могли взять на себя труд по организации церковной жизни на Псковщине. А люди просили служить молебны — о здравии воинов, просили служить панихиды по усопшим.

«Некоторые из нас предполагали встретить в России пустое поле в религиозном отношении. Они очень ошиблись. Там мы нашли такую напряженную духовную жизнь, о которой за рубежом и не догадывались. Но все это при полном отсутствии, конечно, нормальной церковной жизни. Устроить, организовать приходскую жизнь и стало нашей задачей», — записал в своем дневнике отец Алексий Ионов. Часть священников Псковской миссии была выпускниками Богословского института в Париже, часть — деятелями Русского Христианского Союза.

В древний Псков миссионеры прибыли вечером 18 августа и сразу же направились в собор Святой Троицы. Служба уже закончилась, а помазание еще совершалось. Сильно пахло воском и парафином: сквозняки из разбитых окон задували свечи. Но приходили новые люди, опоздавшие к началу службы, и ставили новые свечи.

Миссионеры поднялись по длинной, когда-то белой, а теперь пепельно-серой каменной щербатой лестнице. Вслед за ними и наоборот — навстречу им, обтекая их, тек человеческий поток, и ничем это течение остановить нельзя было.

Человеческая река при выходе из собора разделялась на рукава и текла за горизонт. Жажда — это было первое, с чем столкнулись миссионеры в «церковной пустыне». Жажда соединения с Богом в таинствах Церкви. А священник на амвоне стоял, кажется, неподвижно, и только рука, держащая стручец — церковную кисть, двигалась, ставя одним движением крест на лбу нового подошедшего человека.

Преображение Господне миссионеры встречали в Псковском соборе. Радовались, что успели к празднику доехать до Пскова — все же Русская земля! Храм Святой Троицы был до открытия в августе 1941 года Музеем истории религии и атеизма. Теперь здесь снова храм, снова совершается Божественная служба.

Свечи в паникадиле и подсвечниках гасли. Было странно встречать светлый праздник Преображения в полутьме, а то и вовсе в темноте.

Отец Алексий Ионов был одним из священников миссии. Ему не сразу поверилось, что все это не наваждение — переполненный храм, коленопреклоненная толпа, на которую с мрачных, облупленных стен взирают вечные лики святых, как бы проступающие сквозь облака. Очень хорошо заметно, что вчера в этом помещении находился музей атеизма. Музейные ограждения еще не все убраны и сохранились в основном возле икон. Иконы, утварь размещены в особом порядке, без сознания их подлинного назначения. Некоторые витрины пусты — часть «экспонатов» уже используют в богослужении.

Осознать это сразу не было человеческих сил. То, что отец Алексий видел, породило странные смешанные чувства. Нет, в этом разоренном, поруганном пространстве служить нельзя! Но вместе с тем это было освященное пространство одного из самых древних на Русской земле храмов. И завтра, в день Преображения Господня, здесь будет совершена Божественная литургия. Это было первое и, пожалуй, самое сильное впечатление отца Алексия в миссии.

На ночлег миссионеров принял городской голова, скобарь, как называют себя псковичи. Пятнадцать священников разместились кто где — на полу, вповалку.

После литургии шли почти что крестным ходом. Горожане выходили на улицу, кланялись, крестились. Чувствовалось, что отвыкли видеть, как священники, служители культа и враги народа, свободно и празднично идут по городу. Псков — город удивительно красивый. В августе 1941-го в нем оставалось еще довольно много старых строений, хоть и со следами уличных боев.

Третий день праздника начался для миссионеров необычно: ранним утром их разбудила немецкая речь. Отряд гитлеровцев, оружие наготове, поднял всех, велел выйти во двор и построиться. Миссионеры увидели, что к дому головы согнано почти все мужское население Пскова. Оказалось, комендант решил интернировать все мужское население города в лагерь, находящийся примерно в 60 километрах, возле Печерского монастыря. Это была месть за ночные расстрелы партизанами немецких постов. Гитлеровцы очень боялись партизан. По ошибке едва не взяли и священников. Начальник отряда извинился и священников отпустил. Однако отец Алексий пережил очень многое в эти минуты. Он понял, что находится под двойным ударом.

«Так и закончится наша миссия? В концлагере?»

О партизанах сведения были самые противоречивые. То говорили, что к ним в руки лучше не попадать — расстреляют тут же как врага народа. А кто-то говорил, что партизаны в основном люди верующие. Начальник миссии протоиерей Кирилл Зайц примерно так описывал партизан: «По словам одних, партизаны считают священников врагами народа, с которыми стремятся расправиться. По словам других, партизаны стараются подчеркнуть терпимое и даже благожелательное отношение к Церкви и, в частности, к священникам». Может, все зависело от командира отряда.

Работа миссии началась с обещания регулярно отмечаться в пункте немецкой администрации. Пока что немецкое командование не интересовали церковные разногласия. Но это пока. В 1944 году от митрополита Сергия (Воскресенского) потребуют, чтобы он высказался против решения Собора епископов — не признал Патриархом митрополита Сергия (Страгородского) и предал его анафеме. Митрополит Сергий (Воскресенский) требованию оккупантов не подчинился.

Отец Алексий поначалу очень уставал — работы невпроворот. Днями приходилось трястись на телеге по скользким от первых осенних дождичков дорогам. Население, кое-как питавшееся от земли, поначалу побаивалось священников, еще сохранявших городской, ухоженный вид. Но отец Алексий вызывал безотчетное доверие: открытое, улыбчивое, светлоглазое русское лицо.

— А что немцы, — сказал ему дедок, у которого довелось ночевать, — немцы-то половину забирают. Большевики — те все брали. Ничего не оставляли.

Случались в работе миссионеров поистине Божественные, апостольские дни. Вот как вспоминает случай в канун праздника Успения отец Алексий: «Не доезжая 10 км до К., встречаем двух женщин, одетых по-деревенски. В черных платочках. Это делает их похожими на монашек. Низко кланяются нам — опять-таки почти по-монашески — и спрашивают:

— Куды это, батюшки, вы направляетесь?

— Едем в К.

— Неужто?

Отвечаем:

— Да, да…

— Господи, какая благодать! А мы-то ведь в Псков шли — раздобыть священника к Успенову дню…

Я уверенно говорю им:

— Вертайте! Мы же к вам едем…

— Господи! Радость какая! — шепчут обрадованные женщины. — Сам Господь послал нам батюшек…

Я никогда не забуду этих простых, верующих женщин! Сколько в них было желания, а главное — воли устроить праздник, помолиться как следует. И вот котомку с куском хлеба за плечи и пешком, без документов, без денег — в Псков: «Слыхать, там батюшков много навезли!»

Запомнились отцу Алексию одни крестины. Девочку звали Ирочка. Она болела, почти не ходила. Целыми днями лежала в нетопленой комнате. Мама ее работала у оккупантов почти целыми днями — убирала в немецких казармах. Отец Алексий стал готовить девочку к Святому Крещению. Весной Ире стало лучше, начала выходить на улицу. Как-то отец Алексий встретил ее и спросил:

— Когда же крестимся?

Ира шила для крестин новое платье.

— Когда платье готово будет — тогда!

Псковская миссия особенное внимание уделяла детям. Во Пскове был открыт приют во имя святого мученика Димитрия Солунского, в котором жили 137 человек мальчиков и девочек от 6 до 15 лет.

Однако прежде всего Псковская миссия заботилась о военнопленных. Священники бесстрашно шли в гитлеровские лагеря и тюрьмы для совершения таинств, добывали и переправляли одежду, пищу и медикаменты. Стараниями миссионеров спасена была не одна сотня жизней. Многие, таявшие от болезней в лагерях и тюрьмах, получили последнее напутствие — были приобщены Святых Таин пред кончиной.

Около трех лет всего прошло, а на Псковщине, в Новгородской земле и в Ленинградской области совершилось настоящее духовное преображение. Так что сами миссионеры порой изумлялись крепости духа и глубокой вере людей.

Завершение Псковской миссии, судьба ее основателя митрополита Сергия и судьбы миссионеров поистине драматичны. Осенью 1943 года гитлеровские власти потребовали от митрополита Сергия выступить с резолюцией против Патриарха и таким образом отмежеваться от Патриархии, но митрополит Сергий в резолюции даже не упомянул имени Святейшего, а об отмежевании не было и речи. Начались крупные осложнения с оккупантами. Ближе к зиме немцы начали отступление.

Митрополит Сергий дал распоряжения относительно порядка эвакуации приходов: брать с собой святыни и наиболее ценное из церковного имущества — например, богослужебные сосуды. Транспорт оккупанты предоставляли. Члены миссии и духовенство были в порядке эвакуации распределены по приходам Латвии, Эстонии и Литвы. Весной 1944 года митрополит Сергий был убит. Недалеко от Ковно — Каунаса, — по пути из Вильнюса в Ригу его машину расстреляли люди в немецкой военной форме.

Отец Алексий Ионов вместе с другими священниками миссии оказался в Прибалтике. Ему удалось избежать насильственной репатриации в СССР. Некоторые же из миссионеров получили немаленькие сроки лагерей и ссылок по обвинению в шпионаже и сотрудничестве с оккупантами. Вскоре отец Алексий оказался в армии генерала Власова. Некоторое время был служащим священником в лагере для военнопленных в Зальцбурге. В конце сороковых годов переехал в США, где жил и служил в разных православных храмах. В 1970 году Американская Митрополия установила общение с Московским Патриархатом. Отец Алексий переехал в Калифорнию, перешел в юрисдикцию Русской Православной Церкви Заграницей. Последние годы служил в храме Всех Святых, в земле Российской просиявших. Скончался отец Алексий в 1977 году, на 70-м году жизни.

Уникальность Псковской миссии еще требует осознания. Пока что очевидно только, что Божественная благодать, немощное врачующая и восполняющая недостающее, явила себя в это короткое время так обильно, как, должно быть, не было с апостольских времен.