Моя подруга Сара работает в лоскутной технике. Когда мы вместе учились в Школе дизайна Род-Айленда, Сара из-за своих иссиня-черных волос была одновременно похожа на звезду панк-рока и Бетти Фридан. Она говорила то, что думала, ее парень ездил на собственной машине (где я впервые услышала Guns N’Roses), красила губы темно-вишневой помадой и была первым в моей жизни графическим дизайнером. Я знала, что Сара очень творческий человек, но не догадывалась, что она еще и умеет шить лоскутные одеяла. Наверное, мы тогда были слишком юны. Спустя много лет по ее Инстаграму я заметила, что лоскутная техника занимает важное место в ее жизни. Заинтересовавшись, я отправилась в Бруклин, чтобы выяснить подробности.

– Стеганые одеяла – как сандвичи, – видите, мы уже говорим о сандвичах – уютный разговор начался. – Все, что нужно, – это сшить вместе три слоя.

Она достала незаконченное одеяло, показывая мне внутренний слой и тонкий хлопок с обеих сторон. Я не знала истории этого одеяла, поэтому ощущение уюта достигалось исключительно от прикосновения к мягкой ткани, принтов и простежки. Саре захотелось показать мне, как сшиваются вместе три слоя – ведь именно это и есть отличительная черта стеганого одеяла, что делает его таким уютно-тяжелым. Она открыла дверцу своего шкафчика для рукоделия и вытащила еще одно неоконченное одеяло. Таких шкафов вы в жизни не видели – даже Бетси Росс захотелось бы забраться туда и хорошенько его исследовать. На обратной стороне дверцы – с полсотни шпуль с нитками всех цветов радуги на деревянных колышках. Кейт и Эбби – двадцатидвухлетние дочери-близняшки Сары, тоже уже самостоятельные дизайнеры, – почувствовав мой восторг, понимающе на меня посмотрели: «Круто, да?» Сара отвела меня к себе в спальню – девочки за ней, как утята. В углу озаренной солнцем комнаты стояло кресло, на котором лежали одеяла, сложенные стопкой, как блины.

– Я начала шить стеганые одеяла, когда узнала, что отец при смерти, – сказала мне Сара, разглядывая эту кипу так, словно искала любимую книгу на полке шкафа. Затем она вытащила одно одеяло. – Он был в Массачусетсе, и в ту осень я подолгу сидела дома. Однажды достала книгу девятнадцатого века о лоскутной технике и прочла ее. Отцу делали химиотерапию, а я сидела с ним и чувствовала себя… ужасно… мне нужно было чем-то себя занять, и я стала шить. В следующие полгода сшила одеяло и подарила его отцу. Он заснул под ним и под ним же умер.

Она развернула мягкую ткань одеяла, хранящего свою историю, разложила его поверх того, под которым они с мужем спали прошлой ночью, и разгладила руками.

– Я никогда не понимала, зачем вешать стеганые одеяла на стену. Вот я сшила вещь, которая дарит тепло, – так почему не использовать ее по прямому назначению?

Мы полюбовались одеялом, Сара прижала его к груди, подержала так немного и принялась сворачивать его обратно.

– Когда он умер, я взяла длительный отпуск и стала шить. – Она в последний раз свернула отцовское одеяло, уложив его квадратом поверх стопки, потом достала из нее другое одеяло. (Должна заметить: сворачивание и разворачивание одеял напоминает самую настоящую церемонию). – Сначала – довольно долгое время – я шила на руках. Потом начала использовать машинку.

Она развернула одеяло, которое держала в руках, подняла вместе с девочками и разложила на кровати. Думаю, дочерям Сары звук, с которым одеяло опускается на кровать, всегда будет напоминать о матери.

– Потом я сшила вот это. Это мое траурное одеяло, – сказала Сара. И в самом деле, одеяло похоже на море под хмурым небом – столько оттенков синего, иссиня-серого, разных узоров, текстур, и под всем этим, незримая, но очевидная, как простежка, невероятно печальная история отца и дочери.

– Все эти лоскутки – от костюмов и сорочек моего отца, – при этих словах она посмотрела на одеяло так, будто бы сам отец стоял перед ней.

По взглядам ее дочерей я осознала: они понимают, что в этот момент их мать мысленно беседует со своим отцом. Она вздохнула, повернулась и с улыбкой вернулась к стопке одеял.

– У каждого из этих одеял – своя важная история; таковы все стеганые одеяла. – Тут она принимается искать следующий образец. – Вот это – «одеяло беременности»; а это – воскресное одеяло, – она проводит по нему кончиком пальца. – Отчасти лоскутные одеяла такие уютные оттого, что можно взять какую-нибудь любимую вещь – например, старые джинсы – и подарить им новую жизнь. И в этом-то вся суть: может быть, через двести лет от меня только это и останется, – с этим словами она приподнимает за кончик уголок одного из одеял. – Я подписываю каждое свое одеяло. – Она улыбается и достает следующее, снова собираясь что-то сказать. – Некоторые… – но тут вдруг прерывается. – Вот бы у всех было такое уютное хобби!