Афонское послевкусие
Дорога из Уранополиса в Салоники — особая, потому что всегда — молчаливо-печальная. Позади — Святая Гора Афон, древние монастыри, по сей день живущие своим особым укладом, своим ритмом, своим временем. Закатилось солнышко за горизонт — значит, полночь. Пора спать. С каждым месяцем разница с гражданским, мирским временем гуляет — в зависимости от времени года — то увеличивается, то уменьшается.
Да и вообще все там — другое. Какое-то настоящее, не пластмассовое, не лживое. А ночная литургия на вершине — в холоде, среди завываний ветра, норовящего проникнуть в щели недостроенного храма, — но при этом едва ли где-то в другом месте можно встретить такую общую, единодушную молитву. Еще бы: шесть часов подъема, на пределе сил, таинство заката в безбрежную синеву Эгейского моря, сплошной кокон безлунной ночи, обрушивающий на тебя мириады сияющих звезд, непривычная оглушающая тишина — когда ветер внезапно затихнет. Все это сплавляет любых оказавшихся там в крепкий духовный монолит.
Отслужив литургию и причастившись, в молчании спускаемся. Каждый несет сосуд своей души, наполненный благодатью, словно хрустальную чашу — не расплескать бы, не разбить. Чем дальше оказываемся от стен монастырей — тем сильнее начинает подступать печаль. Смотря, как за окошком автобуса мелькают гостиницы, пляжи, поля, хочется снова и снова удержать свою мысль там, на вершине, у какого-то физически ощущаемого подножия ног Христовых.
Когда мы входим в зал ожидания аэропорта, меня накрывает острое ощущение неправильности, чужеродности, греховности всего, что здесь происходит. Полураздетые девицы хохочут, вальяжно рассевшись на своих чемоданах неподалеку. В уши навязчивым битом въедается какая-то модная греческая музыка с характерными завываниями. Нос чует сложный запах крепкого кофе вперемешку со сладковато-пряным ароматом свежеподжаренных хот-догов. А как же нам было хорошо там, в этой суровой монашеской республике, где ни девиц, ни хот-догов, ни суеты! Мои глаза встречаются с вечно улыбчивыми глазами старшего священника нашей группы. «Отче, ну мы тут с вами словно в ад попали! Причем — сразу после причастия!» — говорю ему, ожидая поддержки и утешения. Его глаза быстро прищуриваются еще больше — и он неожиданно отвечает: «Нет, отче. Это — эгоизм. Мы же не для себя — а для них причащаемся!»
Его улыбка становится еще шире, и тут до меня доходит. Как легко войти в состояние духовного самоудовлетворения, приправленного ощущением собственной исключительности и богоизбранности, и смотреть на окружающих сквозь призму мнимой святости! И как же надо на самом деле любить людей, чтобы сквозь всю эту мирскую мишуру прозревать живые души, которые жаждут Бога — но не находят Его, потому что с наших самовлюбленных лиц пооблезли отблески Его Царства!..
