38
Прижавшись глазом к замочной скважине, Эмма приказала Давиду отойти к окну и поднять руки над головой.
Третье появление за день. В первый раз она принесла ему стакан воды и тарелку с картошкой и сосисками и сразу исчезла, закрыв за собой дверь на двойной оборот ключа. Во второй – ведро и туалетную бумагу. То же самое она принесла и Кэти, которая бросилась Эмме в ноги, умоляя отдать ей Клару. Давид еле смог сдержать свой гнев. Придет момент, когда эта сумасшедшая совершит ошибку. Тогда он вцепится ей в горло и задушит ее…
Пока же он повиновался. Руки вверх, стоит у окна. Эмма вошла, целясь из ружья. Она аккуратно пододвинула ногой поднос, на котором лежало личное дело Палача, стояли две чашки кофе, тосты с черничным джемом и шприц, наполненный прозрачной жидкостью, при виде которого Давид перестал дышать.
На дворе уже стояла ночь.
– Поджарила, как вы любите, – сказала Эмма, откусывая ломтик хлеба. – И добавила тонкий слой масла. Вы же так любите? Давайте! Делайте, как я! Ешьте! Я знаю, что вы ужасно проголодались!
Но к горлу Давида подкатывала тошнота. Эта женщина вызывала у него отвращение.
– Я бы что угодно сейчас проглотила, – продолжала она, облизывая пальцы, перед тем как сделать глоток кофе. – Не знаю, как держусь без сигарет. Чтобы компенсировать желание покурить, постоянно пью кофе, с утра до вечера. Кофеманка самая настоящая… Как вы! Так что я постоянно на взводе. Почти агрессивная. Но вы меня поймите, я курю с шестнадцати лет.
Давид не реагировал, и она указала ему на личное дело Палача. Ей достаточно было говорить самой, лишь бы ее слушали.
– Артур настаивает на том, чтобы вы его прочитали от начала до конца, потому что вы, похоже, упустили главное. Не знаю, что там написано, но я видела, что внутри лежат самые жутчайшие фотографии в мире. Если бы я не знала вас с Артуром, то подумала бы, что вы самые настоящие садисты!
Эмма улыбнулась. По всей видимости, она уже забыла, как расправилась с Гринчем и что именно она является садисткой номер один.
– Кстати, я так о вас и подумала, когда Артур подарил мне ваш роман «От мертвецов». Я представляла вас совсем иначе! С бородой, лет пятидесяти, чуть измученным жизнью… Типа Джека Фроста! – Неожиданно смешавшись, она потупила взгляд. – И сказала себе, что нужно познакомиться с этим мужчиной, увидеть монстра, который мог написать подобные ужасы… Я узнала, что вы будете на книжном салоне «Pol’art Noir» и… – Она начала краснеть. – И отправилась туда. Знаю, надо было подойти к вам, поговорить, но… но я не осмелилась…
Давид смотрел на нее, не разжимая губ.
– Я просто наблюдала за вами, долго наблюдала… И с субботу, и в воскресенье. Я вас даже сфотографировала так, что вы не заметили… Мне было по-настоящему стыдно… И еще я сердилась… Сердилась, что не смогла сделать первый шаг… – Помолчав, она добавила: – Быть может, это бы все изменило…
Давид жалел, что не понял раньше, до какой степени она была безумной.
– Что вы хотите, Эмма? – холодно спросил он. – Где Аделина? Почему вы держите нас взаперти? Где наша дочь? Отдайте нам нашего ребенка!
Не опуская оружия, Эмма поставила поднос на кровать.
Принесенный шприц чуть откатился в сторону.
Давид думал было прыгнуть на Эмму. Их разделял лишь матрас. Она не успела бы среагировать. Давид задержал дыхание, незаметно согнул ноги в коленях. Два метра. Всего два метра.
Он уже начал выпрямлять ноги для прыжка, когда Эмма ответила:
– Клара играет с Артуром… Он очень нежен с детьми.
И Давид резко передумал.
– Кстати, если будете себя хорошо вести, девочка скоро вернется к матери. Но если попробуете… обмануть меня или… Ну, сами понимаете. – Казалось, она была смущена. – Артур может причинить ей вред… Мне просто надо… крикнуть… У Артура ужасно сильные пальцы. Когда я была маленькой, он приносил нам орехи и раскалывал их просто так, в кулаке!
Стиснув зубы, она продемонстрировала левой рукой, как именно Дофр это делал.
– Чего вы хотите от меня? – спросил Давид.
– Просто… поговорить… Или я многого прошу?
В коридоре скрипнул пол. Эмма резко обернулась, бросила взгляд на дверь, кинулась к ней, широко распахнула, потом закрыла, повторив это движение десять раз. Выверенное до миллиметра движение, сделала то же количество шагов, те же маленькие паузы. «Обсессивно-компульсивное расстройство», – подумал Давид. Сцена продолжалась больше минуты.
– Не выношу, когда долго нахожусь в комнате за закрытой дверью, – призналась она со страхом в голосе. – Вы… вы, наверное, считаете меня сумасшедшей…
Она задрожала. Давид не мог пошевелиться.
– Нет, Эмма. Я так не думаю.
– Артур объяснил мне, что это идет из детства. Что-то там произошло… Но я в психологии не разбираюсь, просто знаю, что ненавижу двери и ставни. Если бы меня заперли, мне было бы жутко страшно…
– А мне, Эмма? Как вы думаете, что чувствую я? Ведь я заперт!
Она опустила глаза:
– Знаю, Давид, мне очень жаль. Но вы не оставили мне выбора… Вы причинили мне боль. Вы хотели уйти… Бросить меня, трус!
Давид приблизился к ней. Она взвилась.
– Даже не думайте! – приказала Эмма, прицеливаясь.
Он замахал руками, чтобы попытаться ее успокоить.
– Эмма… Вы не имеете права удерживать меня тут против моей воли. Так я вас никогда не полюблю…
Она пожала плечами:
– Я знаю, что вы обожаете Клару, что не хотите ранить ее своим разводом с женой. Но я ее тоже обожаю! И я девочке по душе! Вы бы видели, как мы вчера играли! Она очень быстро забудет вашу… свою мать!
– Слушайте, Эмма…
– Я понимаю, конечно, что вы не осмеливаетесь рассказать мне всего, – прервала она Давида, – что это тяжело… Но… но я видела, как вы смотрели на меня, когда я появилась в шале. С удивлением и восхищением. Потом вы пришли ночью ко мне в комнату, хотя дверь была закрыта…
– Но… все было не совсем так. Вы же сами только что сказали, что не выносите, когда остаетесь в запертом помещении!
Казалось, это замечание не особо ее задело.
– Да, да… Вы скользнули ко мне… Ваше тепло, ваша нежность… Потом вы меня поцеловали… А вы это умеете…
– Я никогда не целовал вас, Эмма!
– Знаете, это было так странно. Я так давно ждала этого момента… Давид Миллер, только мой… Мой… тот, кто писал мне чудесные мейлы. Я все их помню наизусть…
Во взгляде Давида читалось отвращение, но Эмма этого словно не замечала.
– И потом уже здесь… вы выбрали меня, чтобы идти к Францу, пока… пока эта чертова рыжая кукла не заняла моего места… Видите, я ничего не забыла! Еще я помню о том ужасном дне, когда вы отправились в лес на поиски моей машины. Я думаю, что никогда не любила вас сильнее, чем в тот миг, когда увидела, что вы возвращаетесь, весь в снегу. Ваш взгляд, я все еще помню ваш взгляд… – Она задержала дыхание. – Сейчас вы можете мне признаться…
Он тряхнул головой, не в состоянии больше сдерживать слова, которые жгли ему губы.
– Да вы просто сумасшедшая. Сумасшедшая и озабоченная!
Он слишком поздно осознал, что не должен был давать волю своим эмоциям. Когда Давид увидел улыбку, появившуюся у нее на лице, он понял, что она была вполне способна мучить его снова и снова. Или даже убить. Убить, чтобы он наконец полюбил ее.
– Мне не хватает сигарет, вы даже не представляете, до какой степени! Артур должен был положить их в чемодан, но забыл. А он никогда ничего не забывает. Как будто… не знаю… как будто специально…
Она быстрым движением потеребила себе губу.
– Я же вас предупреждала, что я из-за этого нервничаю! А вы меня оскорбляете!
Вулкан, готовый к извержению вулкан.
– Артур говорил, что вы попытаетесь меня ранить… Что… ваша броня прочна… Но я к этому подготовилась, Давид… Я начинаю привыкать к вашему презрительному тону… И я буду держаться столько, сколько понадобится…
Она открыла рот и медленно выдохнула: «Х-ха-а-а-а-а». Потом снова, но уже громче. «Х-ха-а-а-а».
– Эмма, прекратите! Прошу вас!
– Знаете, что произойдет, если я и правда закричу?
Она спокойно поставила ружье перед Давидом, скрестила на груди руки, потом обернулась к комнате Кэти и громко пролаяла:
– Вы тоже знаете? Знаете, да? – Она коварно рассмеялась. – Шея у детей такая тонкая… Хрясь, и все! – Лицо ее исказила ненависть. – Ну что, Давид, не возьмете ружье? Давайте! Давайте, слюнтяй чертов!
Давид сделал два шага назад, словно просил ее успокоиться.
– Держите ружье, грязная свинья!
Он не мог пошевелиться.
– Думали, конечно, что меня так просто провести! – Она наклонилась за шприцем. – Полагаю, вы знаете, как им пользоваться!
– Эмма, прошу вас. Нет…
– Берегитесь, Давид… Я закричу…
Давид схватил шприц и поднес к своей правой руке.
– Эмма… Мне… мне очень жаль. Я хочу поговорить с вами. Я…
– Естественно… После того, как оскорбили меня! А ведь можно было этого всего избежать. Думаю, вы запомните сегодняшний урок. Вы умный, вы быстро соображаете.
– Я больше не…
– А! А-а-а-а-а-а!
Он вонзил иглу в руку, не вводя жидкость.
– Скажите хотя бы, что там!
Кэти кричала и молила из другой комнаты.
Пожертвовать собой, или его дочь умрет…
Жидкость исчезла в организме.
Эффект наступил незамедлительно. Туман. Давид хотел погрузиться в сон, но освобождение не наступало. С ног до головы его окутала отвратительная серая дымка. Он чувствовал себя вялым, уязвимым. Затем, по-прежнему с широко раскрытыми глазами, он упал на кровать.
Когда Эмма ласкала его, он был в сознании. Ноздри защекотало от зловонного дыхания. Она поцеловала его в губы.
Несмотря на все усилия, Давиду не удавалось пошевелиться.
Она зашептала ему на ухо:
– Я знаю, что ты любишь, когда я так на тебя смотрю… Смотри же и ты на меня, смотри… Ты полюбишь меня, Давид… Знаю, полюбишь…
Ему показалось, что она повторила эти слова сто, тысячу раз, повторила совсем рядом. Он почувствовал пальцы Эммы у себя на спине.
Горячий мускул проник в его раскрытые губы и обволок язык. Ему чудилось, что этот тошнотворный поцелуй длился часами.
Потом, когда она спустилась к ширинке, он дернул головой и в отчаянии посмотрел на закрытую дверь комнаты напротив.
