Глава 24

Обедали в тишине. Джон то и дело косился на циферблат на стене. Кадри наматывала спагетти на вилку. Поднимала, макаронина срывалась. Начинала снова.

– Ребята, вы что?!

– Ничего, просто не хочется, давайте, я так посижу, ладно? – Кадри отложила вилку в сторону.

– Пап, через сорок минут выходить.

– И что?

– Ну… я чтоб не опоздать.

– Никуда не опоздаем. Что нам нужно еще сделать перед выходом?

– Нужно зарегистрировать управляющий модуль, мама будет дома, а оставлять ее без доступа нельзя.

– Хорошо, Джон, – сказал Андрей. – Что мы делаем? Командуй.

– Достань модуль, пожалуйста.

Андрей залез в рюкзак, положил на стол плоскую коробочку.

– Что дальше?

– Сейчас, – Джон встал со стула, подошел к Андрею. – Сначала я должен его запустить.

Джон положил обе ладони на серую шероховатую поверхность модуля. Стол слегка завибрировал, раздался едва слышный тональный сигнал. Просто какой-то спиритический сеанс, подумал Андрей, – хотя, о чем это я, сам ведь барабанчик в действие приводил и не особо удивлялся. Верхняя поверхность модуля засветилась голубым светом. Джон убрал ладони, выждал несколько секунд и снова положил их на поверхность модуля. Свечение изменилось – там, где ладони Джона не закрывали поверхность, по ней бежали, пульсируя, желтые волны. Через полминуты они исчезли. Снова пискнул сигнал, а поверхность опалесцирующе засветилась салатово-зеленым.

– Модуль готов, – сказал Джон. – Можно приступать к регистрации. Ма, иди сюда. Садись.

Кадри вопросительно посмотрела на сына.

– Правую ладонь. Правую ладонь клади.

Кадри осторожно дотронулась до поверхности.

– Теплая… И щиплется немножко.

– Так и должно быть, ма. Не убирай пока руку.

Раздался тихий звуковой сигнал.

– Теперь левую.

Снова раздался сигнал.

– Джонни, а почему щиплется?

– Это не щиплется. Это покалывает.

– Зачем?

– Тактильный контроль. Модуль сообщает, что он в работе. Когда, как ты говоришь, не щиплется, то процесс не идет.

Опять сигнал.

– Точно! Перестал щипаться.

– Цвет какой, ма?

– Ну, ты же сам видишь – зеленый.

– Не щиплется и зеленый цвет – значит, процесс завершен успешно. Если бы что-то случилось, светился желтым или красным. Если желтым, означает – повторите процедуру. Красным – критическая неисправность модуля.

– Да у них там те же цветовые предпочтения, что и у нас! – ухмыльнулся Андрей. – Вариантов у тамошних дизайнеров, похоже, немного.

– Всё бы тебе смеяться, папа. Твоя очередь.

Алеко хотел было подхватить чемодан Джона, но тот отстранил руку – мол, я сам.

– Погоди, – Андрей сел на диван, – куда так разогнался? Присядем на дорожку.

Вот так и живем. Решаем судьбы мира, ни больше ни меньше, а без суеверий – никуда. Кадри слева, Джон – справа. «На фоне Пу-у-у-шкина снимается семейство…», – запел в голове Окуджава. Смешно.

Андрей вдруг ясно-ясно увидел самый первый день, прогулку по зоопарку с ней, чье имя тогда еще не успел выучить, вспомнил, как у выхода набрели на клетку с большим белым попугаем. Кадри нагло передразнивала птицу. Попугай злился, ругался на чем свет стоит, а Андрей украдкой любовался маленькими ямочками на щеках и вечерним пожаром солнца за ореолом волос, отчего она сама становилась похожей на солнышко.

– По старшинству. Самый молодой – встает первым.

Джон вскочил с дивана, схватил свой чемодан, и чуть ли не вприпрыжку ринулся вон из дома. Перекрестив его вслед, Кадри прижалась щекой к щеке Андрея.

– Скорее возвращайтесь!

– Мы постараемся.

– Что ты хочешь, чтобы я приготовила, когда вы приедете домой?

– Испеки торт.

– Какой?

– Морковный! – И оба залились смехом.

– А ты знаешь, – не переставая смеяться, спросила Кадри, – почему я тебе тогда этот анекдот рассказала, про морковный торт?

– Не… Почему?

– Я охотилась.

– На кого?

– Да на тебя, глупый. Засмеялся – и всё. Мой. Мой навсегда.

– Ты коварная.

– Нет. Я просто умная. Имею право.

Поднялись с дивана, держась за руки. Кадри обняла, потом повернула от себя, подтолкнула ладонью между лопатками – иди. Андрей подхватил чемодан и, не оборачиваясь, вышел из дома.

Машина с безмолвным Алеко за рулем плавно катила в аэропорт Самуи.

– Пап, когда прилетим?

– Через сутки. Может, позже.

– Так далеко?

– Нет, просто долго. Три рейса, две пересадки.

– Ну ладно. Я кино накачал. А там розетки есть, если планшет сядет?

– Есть, не волнуйся.

– А я и не волнуюсь.

В аэропорту тихо сказал Алеко, выгружавшему чемоданы: жди. Тот кивнул.

– На Бангкок – седьмая стойка! – Джон оторвал взгляд от табло и бодро покатил чемодан за собой.

– Джон, остановись, – догнал его голос отца.

– Что? – обернулся Джон.

– Остановись. Нужно поговорить.

– Сейчас? Давай зарегистрируемся, потом поговорим, – Джон снова двинулся в сторону стойки.

– Джон, стой.

Андрей, повернувшись, зашагал к кафе в центре зала. Джон, недоумевая, поплелся следом.

– Мороженого хочешь?

– Нет.

– А что хочешь?

– Ничего.

– Ну как знаешь.

Андрей заказал кофе и виски.

– Джон, ты не летишь.

Сын молчал. Ни укора, ни упрека, ни даже вопроса. Просто молчал, и всё.

– Ты не летишь. Я так решил.

– А раньше не мог сказать?! – глаза Джона предательски заблестели, щеки возмущенно запылали пунцовым.

– Я не был уверен.

– А теперь уверен, да?

– Теперь уверен. Послушай меня, Джон. Внимательно послушай. Я сейчас все тебе объясню. Не только тебе, но и себе.

В горле пересохло. Андрей глотнул виски.

– Мы с тобой всего лишь люди. Мы не Программисты. Ни ты, ни тем более я. Я отдаю себе отчет в том, зачем ты и такие, как ты, пришли сегодня в наш мир. И понимаю не просто как твой отец, нет. Понимаю как человек, много лет назад добровольно согласившийся полностью изменить свою жизнь, да что там свою – жизнь всей семьи, жены и ребенка – вас, кого я люблю больше всех на свете, люблю больше жизни; изменить жизнь ради дела, на какое, по большому счету, и жизни не жалко. Я понимаю, кто вы – ты и такие, как ты. Я все понимаю. Я знаю, что вы – следующее поколение, и что без вас никакого завтра не наступит.

Андрей замолчал. Джон впервые видел отца таким – одновременно взволнованным, предельно искренним и столь же несчастным.

– Но я ничего не могу и, главное, не хочу с собой поделать! Ты и мама – вы всё, что у меня есть, всё, ради чего я живу. И я не могу рисковать вами – ни тобой, ни мамой. Я не знаю, куда я сейчас еду. Я не знаю, что меня ждет. Поэтому я лечу один.

– Папа, может, ты все же изменишь решение?

– Нет, не изменю. Потому что знаю – ты на моем месте поступил бы точно так же.

Джон смотрел на дрожащие от волнения руки отца и с неизбежностью понимал – отец прав, во всем прав. Во всем, что сказал.

– Вот послушай, Джон. Всего два вопроса. Два проклятых вопроса. Ответь мне. Только ответь честно. Вопрос первый. Сколько тебе лет?

– Ты же знаешь. Двенадцать.

– Тебе еще как минимум шесть до совершеннолетия. И будь ты хоть семи пядей во лбу, ответственность за тебя сейчас лежит на мне и на маме. Я что-то не то говорю?

Джон не ответил.

– Теперь вопрос второй. Кто в нашем роду старший мужчина?

– Ты, папа, – на этот раз возможности промолчать у Джона не было.

– Сколько мужчин в нашем роду?

– Двое, папа.

– Ты считаешь, правильно рисковать сразу обоими?

Джон сосредоточенно скреб пальцем поверхность стола.

– Нет, папа.

– Ты понял мое решение.

– Да, понял.

– Ты передо мной отвечаешь за маму.

– Да.

– Я вернусь. Ты повзрослеешь. И тогда все будет иначе.

– Хорошо.

– Поезжай домой.

Джон медленно, шаркающей походкой, пошел к выходу. За собой он катил чемодан, с глухим стуком то и дело попадая по нему пятками. Совсем как мать – не держит спину. Андрей поднялся из-за стола, посмотрел в сторону стойки регистрации. Джон бросил чемодан посреди зала, стремительно вернулся, порывисто обнял, отпустил, на ходу подхватил чемодан и скрылся за раздвижными дверями.

Док, как было условлено, ждал на эстакаде на втором этаже ларнакского аэропорта рядом с входом в зону вылета.

– Что-то ты совсем налегке.

– Омниа меа мекум порто.

– Тоже правильно.

Выглядел Док невесело. Впрочем, я на его месте тоже вряд ли стал бы устраивать ритуальные пляски радости. И еще, отчего-то всплыла фраза – «ты туризм с эмиграцией не путай». Все так же сияющий фиолетовым металликом Росинант дожидался в дальнем углу стоянки.

– Он у тебя вечный, что ли? – удивился Андрей.

– Да нет, просто крепкий попался. Хотя, иногда думаю – а ведь и меня переживет.

– Куда едем? В Пафос?

– Нет, в Кампос Тсакистрас.

– Это где такое?

– Сто тридцать километров. На горе, в лесу. Рядом с границей. Там зимой снег выпадает.

– Никогда не слышал.

– Уединенное место. Деревня, сто человек населения. Туристы не мешают. Тихо.

– И чего там?

– Я дом купил. Старый, лет сто, может и больше. С большим сараем. Как раз то, что нам надо.

– Почти приехали, – Док через два с половиной часа езды свернул с и без того узкой дороги в проулок. Мимо потянулась череда видавших виды домов, обнесенных каменными оградами. Потом дома кончились, дорога потекла в гору сквозь рощу мандариновых деревьев. В отдалении за забором вросла в землю замшелая, местами покосившаяся каменная одноэтажка.

На террасе в кресле-качалке сидел суховатый седой старик с всклокоченной шевелюрой, почему-то обутый в короткие валенки.

– Ноги мерзнут, – пояснил он, поймав недоуменный взгляд Андрея. – Диабет, мать его ёб. Я Слава. А ты, должно быть, Андрей.

– Он самый, – отозвался тот, пожимая сухую жесткую ладонь.

– Ты, вероятно, с подарком? – Слава, наверное, хотел улыбнуться, но вместо улыбки изобразил какой-то хищный оскал.

– С пустыми руками не езжу, – с вызовом ответил Андрей.

– Ладно, не сердись на старика. У меня маразм. Подустали мы с Доком. Заебались пыль глотать. Ну, вот, ты приехал, теперь у нас полный комплект. Как говаривал классик, Уильям наш Шекспир, – ад пуст, все бесы здесь. Ладно, ребята, не рассиживаемся. Пора заняться делом, – Слава слез с качалки и с видимым усилием заковылял в сторону сарая.

– Что с ним? – тихо спросил Андрей.

– Восемьдесят скоро. Никто не молодеет, – вполголоса ответил Док.

– Мои косточки перемываете, засранцы? – обернулся к ним Слава.

– Твои, конечно, – усмехнулся Док.

– Вот, бля, никакого у вас уважения к старому немощному человеку, между прочим, отцу-героину. Козлы вы позорные! Ладно, я с вами разберусь еще. Вот возьму и песок, что из меня сыплется, забью в становой подшипник – хер вам будет, а не антигравитация, – с этими словами Слава скрылся в сарае.

Андрей первый раз видел модуль живьем. На массивной станине стояла скрывавшая внутренности установки грубо сваренная некрашеная стальная коробка. По ее центру торчал вал, на него было нанизано нечто, напоминавшее большой ротор центрифуги. К станине внизу приварен кусок тяжелого уголкового профиля с прикрепленным к нему электромотором. Один шкив укреплен на валу «центрифуги», второй – на валу мотора. Шкивы были связаны друг с другом ременной передачей.

– Это пятый? – спросил Андрей.

– Ага, – буркнул Слава, – пятый. Юбилейный.

– А с предыдущими что случилось? Разнесло?

Слава уставился на Андрея как на идиота.

– Ты, сынок, по ходу, в теории слабоват. Если бы «разнесло», как ты выражаешься, то всему острову пизда. В радиусе сотни километров, а то и больше. Нет, не разнесло. Улетали, один за одним. Как Карлсон, который живет на крыше. Только вот вернуться, сука, не обещали. – Слава хитро посмотрел на Андрея и внезапно запел тонким козлиным голосом: – «Журавли летят в Китай, только ты не улетай»…

– Я готов, – сказал Андрей, доставая регулятор из рюкзака.

– Ну, давай, шамань тогда, – прокряхтел Слава, садясь на табуретку возле заваленного инструментом и деталями монтажного стола. – Док, слышь, иди сюда, аксакал, не мельтеши перед глазами.

Андрей, держа регулятор левой, приложил правую ладонь к поверхности. Коробочка засветилась зеленым. Стал было искать место, куда приложить включенный регулятор, но тот почти что сам выпрыгнул из руки и, как намагниченный, притянулся к кожуху модуля.

– Заводи, – обернулся Андрей к Славе.

– Легко, – ответил тот и щелкнул пришпандоренным к монтажному столу рубильником. Загудел электромотор. Ременная передача, несколько раз проскользнув с противным скрипом, начала раскручивать вал с насаженной на него «центрифугой».

– Тальком бы натер, – сказал Док, – а то сам видишь.

– На хер иди, академик, – беззлобно ответил Слава, – сейчас подшипник прогреется, и ничего не будет скользить. Ну, чего встал, Андрюш?

– Оборотов прибавь.

– Я-то прибавлю, а крышу перекрывать, когда он сдриснет, как предыдущие четыре, ты будешь, или кто?

– Конь в пальто. Не сдриснет. Крути быстрее.

– Кручу, верчу, запутать хочу, за хорошее зрение три рубля премия! – утробно изрек Слава, поворачивая реостат нагрузки мотора.

Андрей закрыл глаза и вновь приложил ладонь к регулятору. Тот пульсировал под рукой, легонько покалывая кожу. Внезапно в ладонь отдались три коротких вибрационных сигнала.

– Отключай мотор! – закричал Андрей. Слава дернул рубильник, мотор встал, но «центрифуга» продолжала вращаться.

– Ну вот, секунд через десять уйдет в отрыв. Снова спонтанная левитация, пиздец сарайной крыше и тревога для местных частей пэ-вэ-о, – вздохнул Слава. – Два прошлых раза они вертолеты поднимали. Летали тут, свиристели над головой. Спать старикам мешали. Да, Док? Ты ведь тоже хуёво при постороннем шуме засыпаешь, я знаю…

Андрей дал мысленную команду регулятору. Вал «центрифуги» ускорился. Андрей зафиксировал режим и выключил регулятор. Тот соскользнул с кожуха и упал на пол сарая.

– Не разбей! – воскликнул Слава. – И что теперь?

– Оставим до утра. Пусть крутится, – ответил Андрей.

– И не улетит? – недоверчиво спросил Слава.

– Теперь нет. Мы стабилизировали.

– Ладно, поверю тебе на слово, волшебник Изумрудного города.

Слава встал с табурета.

– Жрать хотите?

– Хотим, – подтвердил Док.

– Щас барашечка-козленочка погрызем, поджарил загодя. А я по такому случаю еще и водочки из горла приму. Что смотришь с укоризной? – Слава повернулся к Андрею. – Думаешь, мне пить вредно? А зря думаешь. Шаляпину вон, Федор Иванычу великому, доктора прописали по бутылке водки в день. Спирт глюконеогенез в печени тормозит, при диабете самое то. Не пил бы Федор Иваныч, подох бы лет на пять раньше. А мне дохнуть никак нельзя. Дети малые и жена молодая.

– Слав, кончай заупокойные речи, – сказал Док.

– Ладно, не сердись, работодатель. Это я так, попиздеть чутка. В финале все будет хорошо и они поженятся, вот увидишь! – рассмеялся Слава. – Голливуд живет и побеждает! Пошли, мужики, а то с голодухи живот скоро сведет, пердеть уже нечем. Андрюш, закинь какую-нибудь херь сверху для нагрузки.

Андрей осмотрелся, нашел возле стены лысую автомобильную покрышку. Взял, поднес к «центрифуге» и на вытянутых руках завел ее над вращающимся ротором. Покрышка, медленно поворачиваясь вокруг вертикальной оси, зависла в воздухе.

– Вот же до чего дошел прогресс, – задумчиво протянул Слава и, скорчив имбецильную рожу, заверещал: – Мальчик, кем ты хочешь быть? Кофмонафтом! А как тебя зовут? Ни-зна-а-а-а-ю!..