Глава 11

За грязным стеклом вагонного окна летним утром проплывали степь, рощи; похожие на россыпь аляповатых разнокалиберных бус деревеньки; железнодорожные переезды с отвратительно дребезжащими, меняющими тональность на доплер-эффекте, звонками, подпираемые очередями плохоньких, давно не мытых, запорошенных липучей донбасской пылью автомобилей; покосившиеся автобусные остановки с обессилено замершими от жары скучающими жителями. Наконец, зеленая колбаса, поскрипывая колесными парами об рельсы, стала замедлять ход.

– Прибываем, – вставила улыбку Чеширского кота в дверной проем купе пожилая грузная проводница, хлопая густо накрашенными, словно у куклы Мальвины, ресницами, – не забывайте свои вещи.

Из вещей у Дока наблюдались только кожаная куртка – так уже на плечах, не забудешь, – да чемодан «стюардесса», прозванный так в народе за то, что его можно не сдавать в самолете в багаж, влезает на грузовую полку салона. Док соскочил с подножки на перрон, скользнул взглядом по совсем новому, стеклянной конструктивистской архитектуры зданию донецкого вокзала и бодро двинулся в сторону привокзальной площади.

– В Мариуполь повезете?

– Садитесь, – отозвался загорелый седой водитель, улыбаясь прищуренными щелочками глаз в зеркало заднего вида.

– Далеко?

– Сотка. Если на вертолете. А по трассе – сто пятнадцать.

– Долго?

– Часа полтора.

– А быстрее?

– Быстрее стрёмно. Места есть, где улететь можно. Ну и даишники стоят, шакалят за кустами. Волка ноги кормят, сами знаете.

– Ладно. Мне спешить некуда, – подытожил Док. – Пусть кормятся кем-нибудь другим. Мариуполь, улица Куинджи.

– Хуинджи, – отозвался водитель. – Какая она к чертям собачьим Куинджи, если всю дорогу была Артёма!

Док вылез из такси, с удовольствием разминая затекшие ноги. В воздухе ощутимо пованивало сероводородом. На торце старого длинного пятиэтажного дома, вросшего в уютную зеленую, идущую под уклон улицу, нанизанную на трамвайные пути, как шашлык на шампур, был закрашен грязно-белый прямоугольник, а в нем здоровенными кривыми буквами по трафаретке намалевано: «Людина в світ зерно нести повинна, як зерно носить людям колосок». Перехватив удивленный взгляд Дока, водила снова рассмеялся:

– Та то ж Янык культуру у массы прививае!

Даже после года контакта по мылу, «Урфин Джюс» не спешил назвать настоящее имя. Впрочем, Док и не настаивал – сам представлялся «Хелтер Скелтер». Четвертый подъезд, четвертый этаж. Хлипкая дверь, обитая потрескавшимся, местами обсыпавшимся коричневым дерматином. Док нажал кнопку звонка. За дверью громко и мерзко засвиристело. Тишина. Нажал снова. Кукушка опять пробулькалась без всякого результата. Ладно, хрен с ним. Жалко только, машину отпустил, подумал Док, и медленно, смотря под ноги, пошел вниз по грязной лестнице.

С лавочки метрах в десяти от подъезда неторопливо поднялся высокий тощий пожилой мужчина, поблескивающий старыми тяжелыми очками в роговой оправе, похожий на диковинное насекомое – то ли гигантского таракана, то ли саранчу.

– Урфин? – поинтересовался Док.

– Евгений, – протянул руку «таракан». – Жека.

Док сидел возле кухонного окна, наблюдая, как Жека проворно управляется с жаркой картошки.

– Курить можно?

– На балконе.

Взял трубку, вышел в гостиную, открыл балконную дверь. Внизу шумела Куинджи, а прямо за ней на многие километры под уклон и вплоть до самого моря то тут, то там понатыканы маленькие старые одноэтажные домишки. Вдалеке слева, в колышущемся фиолетовом мареве – гигантские очертания металлургического комбината, облагораживающего округу запахом тухлых яиц. Да уж, адская смесь – вымоченный в ирландском виски табак с сероводородом, брезгливо поморщился Док.

Жека снял сковороду с огня, водрузил на стол. Одним точным движением вскрыл банку с тушенкой, вывалил содержимое в сковороду, перемешал.

– Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста, – достал из холодильника наполовину пустую, с аляповатой этикеткой бутылку польской водки. – Пить будешь?

– Буду, – кивнул Док, извлекая из чемодана бомбообразную литр семьсот пятьдесят классического «Абсолюта».

– Я в этой квартире с рождения, – чавкая картошкой, пояснил Жека.

– А что, дом такой старый? – спросил Док.

– Пятьдесят четвертого. А я шестьдесят первого. Тут же одни халупы были. В войну фрицы много пожгли да побили. Они, блядь, когда драпали, камня на камне не оставили. Так что всю улицу пятиэтажками заново отстраивали. Красиво получилось. Солидно.

Мы с тобой почти ровесники, Урфин, подумал Док.

– Ты реально всю жизнь тут живешь?

– Ну да. Отцу с матерью от завода дали. Отец был главный энергетик. Я в школе учился – семьсот метров в горку туда, семьсот метров под горку оттуда. А как закончил, в институт пошел.

– В какой?

– Ха, это сейчас можно спрашивать – в какой, мол. А тогда он один был. ЖМИ назывался – Ждановский металлургический институт. Отец – энергетик, ну и я на энергетический. Вышки, изоляторы, провода-канаты, трансформаторы, «не влезай, убьет» – романтика!

Жека снял тяжелые очки, подслеповато проморгался, достал из очечного футляра тряпочку, протер линзы и аккуратно водрузил очки обратно на нос. Этот пожилой человек и так имел что-то трогательное, несуразное во внешности, а без очков и вовсе становился беззащитным.

– Ну, я на заводе работал, у отца. В восемьдесят восьмом его на пенсию спровадили, еще полтора года прошло – умер он. А там девяностые начались. Давай еще выпьем.

– Давай, – Док разлил по стопкам «Абсолют».

– Вот ведь какие, заразы, – медленно сказал Жека. – Они не только ружья кирпичом не чистят, даже бутылки нормально делают.

– Как? – не понял Док.

– На горлышко смотри.

В горло бутылки было впрессовано пластмассовое устройство, при наливании дававшее ламинарный поток жидкости без пробулькивания воздушных пузырей.

– Точно! – удивился Док. – Никогда внимания не обращал.

– А это всегда так, – ухмыльнулся Жека, обнажив неполный ряд верхних зубов. – Если нормально сделано, то не видно. Заметно, только когда через жопу. Ну и вот. В девяностые меня с завода выставили.

– Чего?

– Говорили официально: модернизация, интенсификация, еще какая-то фигация. Да не в том дело.

– А в чем?

– Достал я их.

– Как?

– Ходил постоянно с рацпредложениями, на мозг капал.

– Ну так это ж хорошо!

– Ага. Я тоже так думал. У них там другие вопросы были. Собственность, акционирование, менеджмент, Миттал. На заводе тогда шутку кто-то запустил: цека компартии Украины постановил, слово «металлург» теперь следует писать через «и» – «митталург».

– Смешно.

– Я тоже думал. Пока смеялся, меня и уволили. Походил кругами, тудэмо-сюдэмо. На заводе работы нет, увольнения, что называется, носят массовый характер. Соседка по дому помогла, материна подруга. Она завучем была в пэ-тэ-у. У них преподша физики уволилась, с мужем в Израиль уехали. Ну меня на ее место и взяли. Деньги, конечно, не ахти, но и работенка – не как на заводе.

– Проще?

– Нет, лучше. Понимаешь, на комбинате была какая-то серая пелена. Вот ты пришел утром, или, если на дежурство заступаешь, вечером. И с самой первой минуты – как на пороховой бочке. Не знаешь, где когда что отвалится, куда бежать придется, что делать. Там фазы нет, тут коротнуло, еще где-то обрыв. Так с ремонтниками за смену напляшешься, что от мозгов – а их и так немного – к концу смены вообще ничего не остается. До дома доехал, газету почитал, пива выпил и спать.

– А в училище?

– А в училище, там же как? Дебил на дебиле. Будущим работягам эта физика вообще никому не нужна. В каждой группе максимум один-два человека со светлыми глазами и мозгами – с ними я особо занимался, индивидуально. А остальные – биомасса. Я им сразу говорил: я вам – тройку, вы – тихо сорок пять минут сидите и мне не мешаете. Времени у меня сразу образовалась масса. Месяца три прошло, как стал я преподавателем, – мозги мои, смотрю, прочистились. И стал я ходить по библиотекам.

– Зачем? – Док налил еще по одной.

– Знаешь, как тяга какая образовалась. Стыдно стало, что столько времени, по сути, в унитаз спустил. И тут попалась мне коротенькая брошюрка. Аж тыща девятьсот двадцать первого года. Автор – Константин Эдуардович Циолковский. Называется «Земные катастрофы».

– Не слышал, – сказал Док, – я думал, он про космос и про ракеты.

– Про космос с ракетами, само собой. Но не это главное. Зачем нужен космос, если на Земле все хреново? Ну и вот, открываю я ее, бумага чуть ли не крошится под пальцами. А там, прямо с самого верха первой страницы – вот, послушай, я тогда еще выписал.

Поднялся со стула и поковылял в комнату. Жилистый, смотря ему вслед, отметил Док. Даже не покачнется. Не берет его. А так и не скажешь – с виду доходяга доходягой.

– Нашел! – Жека открыл старую толстую общую тетрадь с обтрепанными уголками коленкоровой обложки. – Слушай! «Не мешает знать те мировые враждебные силы, которые могут погубить человечество, если оно не примет против них соответствующих мер спасения. Знание всех угрожающих сил космоса поможет развитию людей, так как грозящая гибель заставит их быть настороже, заставит напрячь все свои умственные и технические средства, чтобы победить природу. Посильные борьба и препятствия развивают силу».

– Так Циолковский же чудак был.

– Лучше с чудаками, чем с мудаками. И тут мне так ярко как-то вошло, как будто увидел, как будто мне кто на доске это написал, белым мелом по коричневому линолеуму: человечеству нужна энергия.

– Жень, а что здесь странного? Что здесь нового? Вон, в двухстах километрах – Запорожье. Днепрогэс. Мы же в школе Маршака учили!

– Ну, Маршаку все понятно было. А мне – нет.

– Что тебе было непонятно?

– Я неправильно выразился. Мне, как раз, все стало понятно. Лучше, чем Маршаку.

– Что?

– Что нужна свободная энергия. И много. Иначе всем кирдык. Начал я всякие документы и свидетельства изучать. Много чего нашел. И вот что понял: свободная энергия существует. И существуют технические средства для ее выработки. И существуют такие люди, кто знает, как сделать эти технические средства.

Жека замолчал. Взял бутыль, налил себе и Доку. Посмотрел исподлобья:

– Зачем ты приехал? Зачем оно тебе?

У Дока в голове пошумливало, но, на хорошей закуси, было некритично. Он откашлялся и твердо сказал:

– Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный.

Жека глотнул полрюмки:

– И ты будешь за это платить?

– Да.

– Зачем?

– Я уже сказал.

– Ты серьезно?

– Серьезно.

– И патентовать не будешь?

– Не буду.

– Ты Флеминг, что ли?

– Типа того.

– Это дорого.

– Жека, ты жадный?

– Я? Нет. Мне деньги не нужны. Оборудование дохерища стоит. Так ты хочешь осчастливить мир?

– Хочу, – твердо сказал Док.

– А миру оно надо? Они ведь только жрут, срут и присовывают! Ладно бы просто жрали, так нет: они же друг друга жрут! И ты им, биомассе этой, хочешь – свободную энергию?!

– Жека, не все скоты.

– А-а-а, иди ты… – Жека, пошатнувшись, поднялся со стула. Таки забрало тебя, доходяжный, подумал Док.

Жека вернулся из комнаты с большой фоткой. Фотка была в рамке и под стеклом. В разводах пыли, обсиженная мухами. Жека бережно протер портрет грязным рукавом рубашки:

– Знаешь, кто это?

– Нет.

– Сейчас узнаешь.