Глава 6

Взрывник проснулся от того, что кто-то тихонько дернул его за пояс раз, другой. Приоткрыв один глаз, увидел косматый силуэт на светлом фоне. Сердце сжалось, дыхание замерло. Мозг взбодрился, моментально вывалив сразу несколько вариантов действий и тут же – вероятных последствий. В то же мгновенье мальчишка подсек стоящего ударом ноги и, перекатившись в сторону, вскочил в стойку, уже готовый биться, зажимая в руке оголенный клинок. Сердце колотилось о грудную клетку.

Противник вскрикнул голосом его сестры и, неуклюже взмахнув руками, шлепнулся в давно потухший костер. Заныл тонким, девчачьим голосом.

Ошарашенный таким пробуждением, Взрывник, как только понял, чего натворил, бросился к жертве несчастного случая.

– Прости! Прости меня, пожалуйста! Я не хотел. Спросонья померещилось просто. Прости, Анятка, – вытянув из костровища плачущую сестру, мальчик принялся усердно ее оттирать от угольной сажи, размазывая еще больше черноту по лицу, приглаживая растрепанные волосы, ненароком пачкая и их. – Ты сейчас похожа на Кузьму из мультика. Прости меня, Анята, я нечаянно.

– Нема у нас деревни такой в княжестве, и не выдумывай, – громко шмыгнув носом, всхлипнула Анята и утерла лицо краем старой отцовской рубахи, которую вытянула из ночной подстилки брата.

Натянули барахла они сюда изрядно, и все из их сарая. Ох, и влетит же Калину, когда отец все это увидит. Девочка обиженно посмотрела на младшенького.

– Ну, я правда не хотел, прости меня. Сон дурной приснился, а тут ты меня дергаешь, вот и стукнул. Больно? – поинтересовался он участливо с крайне виноватым видом.

– Как ты так ловко научился? Где?

– Лют научил, – тут же соврал Калин, даже не моргнув глазом. Врать за последние месяцы ему приходилось часто.

– Брешешь. Чего тогда он нам не показывал этой науки?

– А того, что не женское это занятие – бой. И еще, эта наука секретная, передается от отца к сыну. Не для чужих, и не для девок.

– У, как… Я и не слыхала даже о таком. А меня научишь? Я – никому, сам знаешь. Хочешь, пред Богами поклянусь. Научи, а. И ножик ты метко кидаешь. Я тоже так хочу.

– Ладно, научу, только это – секрет, и никому ни слова.

– А меня научишь? – спросил Митек, до этого вроде как спавший.

– И тебя научу. Но только ты же тикать собрался, куда глаза глядят. Забыл?

– Один глаз, – весело добавила Анята. – Второй-то пока не глядит…

– Смейтесь, смейтесь. О-ох, весь бок отлежал, – застонал несчастный Митек, поднимаясь со своей лежанки из тряпья и тонких веток.

– Ну, ты простишь меня за то, что стукнул, Анятка?

– Ай, да куда мне деваться, прощу, конечно. Вот только мясо ты теперь сам нарезай, а я, так уж и быть, сготовлю. Ну, где тут у вас посуда, показывайте, пока я добрая.

Пока Анята исследовала аскетичное жилище мальчишек в поисках нужных ей вещей, заодно попутно наводя хоть какое-то подобие порядка, Митек разжег огонь.

Выпотрошил зверя Калин плохо – уставший да в темноте на ощупь, но лучше так, чем вовсе никак. Мясо к утру совсем бы испортилось.

Пока он возился с хокби, Анята запалила костер и поставила крынку с водой. Так велел ей брат. Зачем, не понятно, но перечить не стала.

– Калин, а воды тут больше нету, зря ты эту греешь. Что пить потом будем?

– Будет, что пить, не боись, – ответил малец, орудуя подаренным тесаком, почти как заправский мясник.

Разделывать недавно бегающий обед ему уже приходилось, и не раз, как в этой новой жизни с отцом Юром, так и в той, прошлой, с отцом Доком и наставниками.

Одно только мальчику мешало – болели руки, натертые неоднократным лазаньем по веревке вчера ночью – это тебе не в том мире регенерация, где такая мелочь, как мозоли, заживают буквально на глазах. Тут ничего подобного не происходило, и царапины воспалялись, если их вовремя не обработать, и раны болели и заживали неделями, а не за пару дней, как в Стиксе. Мальчик часто вспоминал эту способность своего организма и крайне сожалел о ее утрате, особенно сегодня, когда предстояло столько дел, а руки и ноги горят огнем и дергают острой болью. Анята тоже вчера содрала на ладошках всю кожу, пока тянула веревку, и теперь шипела змеей каждый раз, как ненароком задевала поврежденные участки.

Закончив с мясом, Калин обтер руки о тряпку и деловито осмотрел раны сестры и Митька. Колено Аняты посинело и заметно распухло, некоторые ссадины и царапины слегка воспалились, особенно сильно те, которые нанес хокби в своем последнем прыжке. С Митьком же дела обстояли еще хуже. Калин заметил в ногах товарища несколько заноз, довольно серьезных. Мелкие порезы были практически неразличимы под слоем грязи и запекшейся крови. Фиолетовые синяки на плече и во множестве на спине и лице – следы сражения с Ардынкой, особо Калина не беспокоили, сами пройдут, а вот ноги… Митек не мог на них подняться, и даже по нужде пришлось передвигаться на четвереньках и писать вниз, стоя на коленях у самого края.

– Если тебе серьезнее приспичит, тогда труба дело, – покачал угрюмо головой Калин, глядя на мучения товарища.

Митек шикнул в ответ, скривив устрашающе-грозную рожу, и украдкой глянул на порядочно отвернувшуюся Аняту.

– Вода начала закипать, – сообщила она из недр укрытия.

– Хорошо, – ответил ей Калин, – помоги Митьку раны промыть, как следует, а я мясо сейчас вниз спущу, в ручье промою и воды еще наберу. Сможешь поднять?

Та растеряно посмотрела на свои руки и неопределенно пожала плечами.

– Я смогу, – заявил Митек, косясь на девочку. – Ты меня только подстрахуешь, Анятка, а я подыму, угу?

– Угу, – кивнула та в ответ, и явное облегчение отразилось на чумазом, но, все равно, симпатичном личике.

Калин достал из походного мешка рулон ткани, заготовленной еще дома и, намазав свои ладони и ладони сестры лечебной мазью, обмотал их на боксерский манер. Такую обмотку показал ему Чинук, один из наставников, преподававших боевое искусство в прошлом мире.

Солнце только проснулось и еще не показалось даже сквозь кроны деревьев, не говоря уже о низине в расщелине земной коры. Молочный туман клубился кучевыми облаками, поднимаясь от воды, и стелился тонкой дымкой, расползаясь по каменистому берегу.

Мальчишка зябко поежился. Заходить в воду вовсе не хотелось, но достаточно глубокого места для промывки мяса у берега не нашлось. Калин решился чуть пройти вдоль воды, поискать. Над головой громко, словно ружейный выстрел, треснула старая ветка. Хрипло каркнул крупный ворон и, совершив круг почета над головой юного человека, уселся на горизонтально торчащий из высокого, крутого берега штырь. Снова громко каркнул, переступая с лапы на лапу и выворачивая шею, с любопытством воззрился на двуногого. Птица с живым интересом разглядывала утреннего гостя.

Подойдя ближе, Калин убедился: да, это действительно металлический, ржавый штырь, кусок строительной арматуры, и выходил этот кусок не иначе, как из скола самой натуральной бетонной плиты, край которой слегка виднелся снаружи.

Сделав в уме зарубку, Калин переключил свое внимание на первоначальный интерес и пошел дальше в поисках удобного места. Ворон каркнул вслед. Мальчишка остановился и, немного поразмыслив, посмотрел на птицу, вытянул нож и, отрезав шмат мяса, кинул вверх. Угощение, крутанувшись в воздухе, ударилось о штырь и звучно шмякнулось на камень. Испугавшись, ворон подпрыгнул, коротко взмахнув крыльями, но сообразив, что опасности нет, уселся на прежнее место. Вывернул голову, покосился вниз.

Калин усмехнулся:

– Ешь, пернатый, это завтрак бесплатный.

Подхватил мешок с мясом и пошел дальше, пытаясь хоть что-то разглядеть в белесом тумане. Ноги скользили на мокрых камнях. Впереди показался размытый корявый силуэт, довольно массивный…

Калин замер, во все глаза всматриваясь вдаль. Нож он уже крепко сжимал в руке – как достал, и сам не заметил. Время тянулось, словно смола, корявый силуэт стоял неподвижно, мальчик не шевелился.

– КР-РА! – раздался над головой голос недавнего знакомца.

Ворон пролетел так низко, что обдал воздушным потоком от взмаха крыла, уселся прямо на голову неведомому существу, так напугавшему ребенка. Несмотря на наглую птицу, силуэт все так же был неподвижен, укрываясь в тумане.

– Ладно, – буркнул Калин и, собрав всю смелость в кулак, сделал шаг вперед, тихо, как учили.

Мальчик приближался метр за метром, видимость прояснялась.

– Чтоб тебя! – выдохнул он с облегчением, когда наконец-то удалось разглядеть монстра.

Обломок от дерева исполинских размеров, здоровенный фрагмент ствола, сплошь покрытый густым и бархатистым мхом, застрял между двух валунов в наклонном положении. Толстенные кривые ветви по бокам издалека, действительно, походили на руки мутанта-переростка.

По спине пробежал озноб, и мальчишка нервно захихикал, оседая на влажный, холодный камень. Напряжение спало. В этом месте ручей промыл довольно глубокую ямку. Мелкие водовороты, периодически появляющиеся на поверхности темной воды, предупреждали о коварности тихой заводи.

Можно было еще поискать, но его ждали, а он прошел уже прилично. Время поджимало, вода в крынке давно закипела и остыла, а ему еще нужно ободрать так кстати попавшийся мох и наломать тоненьких, свежих веточек для чая. По пути сюда как раз встречались подходящие.

Калин приступил к работе. Птица внимательно наблюдала за процессом. Мальчик тоже иногда поглядывал на ворона и даже начал с ним беседу, предложив помочь, ну, хотя бы в сборе мха, что ли. Он, конечно же, шутил, всерьез не рассчитывая на то, что птица хоть чуточку понимает человеческую речь. Но каково было его удивление, когда ворон стукнул пару раз довольно грозным клювом, отколупнул мшистый край и потянул с конкретной целью – отодрать его от дерева. Пара минут возни, и на камни рядом с мешком упал первый пласт мха. В две руки и в один клюв работа шла споро.

– Ну, дружище, ты прям, гений рода пернатого. И откуда ж ты такой умный взялся-то? Может, ты еще и говорить умеешь? Не? Молчишь… эх, ну, ладно.

Мох пришлось складывать в импровизированный мешок, сделанный из собственной рубахи, а раздеваться жуть как не хотелось. Надрали разного: и сухого, и зеленого. Мох – это не только мягкая подстилка для ночлега, удобная подушка, но еще и природный антисептик, кровопретворяющее средство и перевязочный материал. Кроме того, в нем можно готовить, так что много его не бывает.

Уложив всю ношу в мешок, Калин достал кус мяса и оставил на соседнем валуне.

– Держи, пернатый, это тебе. Спасибо, дружище, и за общение, и за помощь тоже спасибо.

Ворон, спикировав с ветки, приземлился рядом с едой, деловито поставил на нее лапу, клюнул.

– Ну, ты, это, прилетай, если хочешь, мы там, в пещере пока живем. Ладно, пока, птичка. Надеюсь, еще свидимся.

Отец не явился ни к обеду, как рассчитывали дети, ни к закату. На следующий день за ними также никто не пришел.

– Чего делать будем? Еще пара дней, и у нас мясо закончится. Все, есть нечего, – убитым голосом заявила Анята.

– Как же нечего, а рыба?

– Рыба? И как ты ее ловить собрался, голыми руками? Или ты с собой и снасти прихватил?

– А давай тебе волосы обрежем и скрутку сделаем, – хихикая, предложил Митек. – Гля, какие они у тебя длиннющие, как раз то, что надо.

– Себе обрежь язык лучше.

– Анятка, торжественно клянусь любить тебя и лысую до самой смерти. Брат твой свидетелем пусть будет этой клятвы.

– Вот не погляжу я на немочь твою да как врежу сейчас, на всю жизнь запомнишь.

– Эх, да было б там, чем запоминать, всю голову уже и без тебя давно отбили.

Анята сокрушенно выдохнула, подкатив глазки. Митек довольно захихикал.

– Калин, – переключился он на товарища, – ты вот лучше нам расскажи, вспомнил ли чего про Богов-то?

– В смысле?

– Ну, там которые, – махнул он головой в сторону дальней стены. – Или ты не глядел?

– Вот черт, да я позабыл про то совсем, замотался, блин.

– Вот чудно ты говоришь, все привыкнуть не могу. Замотался он, – прыснул смехом Митек. – Ну, тогда назад разматывайся да пойди, погляди.

– И я хочу! – тут же заявила Анята, готовая прямо сейчас стартануть с места.

Калин посмотрел на друга, ища помощи, но тот лишь неопределенно-растерянно пожал плечами.

– Куда же я без тебя. Пошли, лист ты мой банный, – обреченно сказал он своей сестрице, медленно поднимаясь с места.

После того, как Взрывник обнаружил на берегу кусок бетонного перекрытия с торчащей арматуриной, вернувшись в пещеру, обратил внимание на стены, пол, потолок их укрытия, и закрались к нему в душу очень сильные подозрения, что это вовсе и не пещера. Потом бытовые дела вновь утянули мальчишку, отвлекли от размышлений и изучения жилища. Ребята ведь и одной сотой не знали из того, чему был обучен их странный с недавних пор друг и брат, и все тяготы дикой жизни легли на плечи Калина, а к вечеру ослабленный организм, вымотанный непривычными для этого тела нагрузками, просто отключился. Ни мыслей, ни снов…

В дальнем конце пещеры чернел неровным треугольником маленький лаз.

– Туда? – спросил Калин товарища.

– Ну да. Осторожно ток, голову не зашибите. И это, возьми чем посветить.

Подпалив свечу, Калин поднес ее к отверстию внизу стены, явно разрытому до размеров, в которое мог пролезть некрупный подросток.

Пламя даже не колыхнулось, значит, сквозняка нет. Глухо.

– Ну, идем, али что? – подпихнув брата в плечо, поинтересовалась Анятка, сгорая от любопытства и азарта.

Калин выдохнул и полез первым. Ему почему-то очень не хотелось залазить в черное, неизвестное Ничто. Нахлынувшее чувство тревоги заставило сердце колотиться в районе горла. Пару раз сглотнул. Вроде, полегчало. Протиснувшись в «кроличью нору», дети оказались… в пещере Аладдина. Свеча горела уверенно, и метров семь, а то и все десять открылись взору.

Множество вертикальных и горизонтальных тумб расположились рядами по комнате, не имеющей ни единого окна – ровные, глухие стены с массивной на вид, единственной дверью. Возле стен – до самого потолка стеллажи-каркасы, в одном из углов охапка странных копий. Калин неуверенно шагнул вперед, обернулся к сестре. Первое, что бросилось ему в глаза – вовсе не вытянутое, с приоткрытым ртом, лицо Аняты. Он увидел дверной проем. Самый натуральный дверной проем, заваленный бетонным крошевом, и лишь в самом низу – ниша, образованная благодаря куску бетонной плиты, косо стоящей под углом, примерно, градусов тридцать. Она-то и держала всю гору строительного мусора, не давая полностью законсервировать помещение. Стоило представить, как оно все осядет вниз, и по позвоночнику неприятно пробежались холодные насекомые. За этой бывшей дверью когда-то располагалось подсобное помещение музейного подвала, которую мальчики и приняли за пещеру. То, что это именно музей, Взрывник догадался по хранящимся экспонатам, многие из них находились в стеклянных, наглухо закрытых аквариумах – тех самых кубах и гробах. Подойдя к одному из них с уже очищенной поверхностью, видимо, в прошлый раз почистили, мальчик обнаружил бюст Сталина, в другом – Дзержинского, уменьшенные до человеческого роста, а некоторые и того меньше, статуи: «Серп и Молот» – рабочий и колхозница, «Баба с веслом» – девушка с веслом, «Защитник отечества с младенцем на руках» – воин-освободитель, «Пионер-горнист» – пацан с трубой, «Чебурашка и Гена», Олимпийский Мишка и многие другие из старинной эпохи СССР. Были там экспонаты и из других исторических эпох и территорий. Взрывник нашел там представителей Древнего Рима, Египта и Эллады. Статуи, чеканки, женские украшения, вазы, амфоры и другая бытовая утварь, представляющая музейную ценность – это, скорее всего, были копии-новоделы для проведения экскурсий, хотя, как знать, мир-то другой, из параллельных. Были и картины в рамах, но время их не пощадило; металлы, гипс, фарфор, янтарь, стекло и мрамор – все же материалы намного прочнее древесины и тканей. Даже некоторые виды пластика уцелели – спасибо герметично запечатанному помещению, иначе не простояли бы столько времени и они – окислились бы, рассыпались в прах, истлели…

Он медленно бродил среди этого наследия прошлого, заглядывая то в один аквариум, то в другой, совсем позабыв про сестру. И лишь только взяв в руки один из экспонатов – миниатюру куклы Чебурашки, выполненную в керамике – услышал испуганное:

– «АХ!!!».

Сестра стояла бледнее мела, схватившись ладошками за щеки, и таращилась во все глаза.

– Поставь… на место… скорее, – выдохнула она еле слышно.

Калин приподнял одну бровь и искоса посмотрел на сестру.

– Чего?

– Поставь сейчас же, – зашипела она, – не гневи Богов. Не смей руками трогать! Ты в своем уме?! – и, упав, на колени запричитала: – О, Ахамми, прости моего брата безумного! Пощади, не гневайся. Не со зла он, а от неразумности своей. Памяти лишен волей одного из вас. Будь милостив ты к роду нашему! О, Ахамми, не наказывай безумца, тебя умоляю!

Лицо Калина перекосило от недоумения и несерьезности происходящего, очень захотелось заржать, но мальчик благоразумно сдерживал себя, силясь все же понять, что сейчас происходит. Он тихонько вернул ушастую статуэтку туда, где взял и даже сделал шаг в сторону, от греха подальше.

– Круто… – подумал мальчик, наблюдая за сестрой, усердно вымаливающей прощение за нечаянное беспокойство и оскорбление, нанесенное прикосновением руками не посвященного и не принявшего сан священнослужителя к изваянию Божества.

Брови его как взлетели к затылку, так там и остались… Что-либо уточнять и расспрашивать Калин не решился. Из молебна сестры и так было все более, чем понятно. А еще нашлось объяснение, почему из этой сокровищницы любознательные мальчишки до сих пор ничего не растащили.

– Нельзя трогать руками то, что принадлежит Богам. Это дозволено только имеющим сан священника или самим Кардиналам и их прислужникам.

Отбив лбом несчитанное количество поклонов, Анята ухватила нерадивого братца за рукав и потянула к лазу, пятясь задом вперед и продолжая приносить свои извинения за беспокойства и за то, что посмели вторгнуться в Хранилище с их изображениями.

Взгляд Калина упал на статую мальчика с широко расставленными ногами и зажимающего трубу с подвешенным к ней знаменем.

«Вот! Вот кого он мне напоминал – Зарю! Младший брат Бога Солнца! – завопило в мозгу у Взрывника. – „Горнист!“».

Да, это был именно он. Только нынешнее поколение, а может даже, скорее всего, позапрошлое, изображало его немного иначе, чуток коряво, смазано, выполняя статуи из камня, глины или дерева.

После ядерной войны природа еще долго отчищала планету от различного шлака, в том числе, и человеческого. Люди выживали разрозненно. Разбившись на маленькие колонии, они долгие годы жили практически в полной изоляции, не имея возможности надолго покидать укрытие. Человеку по природе своей надо во что-то верить. Вера укрепляет дух, помогает выжить и дает надежду в тяжелых ситуациях. Прошло время, и воздух на планете стал более чистым, прекратились смертоносные дожди, вихри, землетрясения и другие природные катаклизмы, люди начали изучать теперь уже новый для них мир и находили другие подобные поселения, но со своим жизненным укладом и своей верой. Вновь начались завоевания. К сожалению, всегда найдется несколько алчущих большей власти людей, которые, прикрываясь благими намерениями и криками про нехватку ресурсов, сподвигнут часть мирного населения на нужные им действия. Более сильная колония подминала под себя другую, насаждая там свои правила и свою веру, но и прежняя оставалась средь людей. В итоге получалось смешение.

Прошли века. Возникла Империя, которой подчинялась обширная территория Земли. Образовался общий язык и общая вера, но в каждом регионе со своим «наречием». Имена Главных Богов, общепринятых в Империи, были одинаковы во всех, даже самых отдаленных частях ее владений, но вот Младших… это уже осталось у каждого свое. Так вышло, что люди этого региона приняли найденные и чудом сохранившиеся статуи далекого прошлого за изображения Богов. Судя по тому, что видел мальчик в Храме, статуи были различными, и каждой предписывалась своя роль в покровительстве. Фигурки, изображающие не людей, относились к покровителям леса и дома – Домовым и Лесовикам. Статуэтка «Рыбак и золотая рыбка» – Покровитель рыбаков, Мужчина с мечом – один из Младших Братьев Бога войны.

Про Богов Взрывнику рассказывал Лют, а вот обо всем остальном он догадался сам, размышляя полночи о найденной «пещере Аладдина» и реакции сестры и друга. Митек, когда услышал, что Калин осмелился взять в руки статуэтку Домового, чуть не поколотил товарища и тоже принялся на коленях просить прощения за нечаянное оскорбление и не наказывать больного на голову Калина. В тот вечер часть и без того скудных запасов еды была отнесена в древнее Хранилище. Взрывник молча сидел в дальнем углу, держась за голову. Он думал о том, какой же бред несут бурным потоком Анятка и Митек. В ту ночь мальчику долго не спалось.

– Митек, а чего мы в Храме обо всем этом не рассказали? – спросил поутру Калин у еще сонного товарища.

– А? Что? – уселся тот, покачиваясь и растирая глаза.

– Про пещеру ту, про статуи почему мы старшим не рассказали, спрашиваю?

– Ты – дурак? Ты знаешь, что тогда с нами сделают?

– Что?

– Ничего хорошего. А главное, мы лишимся нашего секретного места. Нет уж. Лежали они там от второго Сотворения мира, так пусть еще чуточку полежат. Главное, их не оскорблять неправедными действиями, ну и дары мы им можем приносить, а взрослым говорить об этом не обязательно, – и глянул на Анятку.

Та, соглашаясь, так активно закивала, что в шее ее очень громко хрустнуло.

– Это будет нашей тайной, – шепотом сказала Анята. – А давайте клятву принесем, на крови.

Митек эту идею поддержал горячо, а вот Калин скептически, но отказываться не стал.

Полдня думали над обрядом. Пока Анята и Митек размышляли над грандиозностью речи, и что да как надо делать, Калин тихонько мастерил странную приспособу из шнурка, гибких веточек и мяса. Собрав конструкцию, молча спустился вниз к реке и, дойдя до коряги-мутанта, установил рыбью ловушку.

– Ну вот, ловись, рыбка, большая и маленькая, – произнес он, поднимаясь с камня и отряхивая штаны от мелкого крошева.

– Ворон, ты тут? – позвал Калин вчерашнего знакомого. – Ну, каркни же, птичка!

Прислушался: умиротворяющее журчание воды, заливистые трели лесных птиц, похрустывание старых, высохших ветвей, шелест листвы и никакого намека на присутствие ворона.

– Не? Не хочешь? Ну, ладно, улетел, значит.

Отсутствие птицы мальчика немного расстроило. Всю дорогу он высматривал ворона и, дойдя до коряги, все же надеялся его тут повстречать.

Огляделся. Куски плит торчали повсюду, нашлось даже несколько глыб от кирпичных стен. Да, теперь Взрывник различал их отчетливо. Анята рассказала, что, когда они с Доней были еще младенцами, гневались Боги, и так их гнев был велик, что сотрясалась земля. После тех событий появилась новая река с крутыми берегами. К концу лета река обмелела до нынешнего ручейка, а весной снова наполнялась, и лишь два раза на ее памяти вода выходила в лес и творила бесчинства, круша все на своем пути. После таких наводнений люди часто находили различные предметы из прошлого – земля выплевывала их из своих недр, как застрявший кусок из горла. Все найденное нужно относить в Храм, оставлять себе нельзя. Люди их региона иногда находили старинные предметы, но кары Господней никто не испытывал. Одни утверждали, что тут народ набожный и найденного не утаивает, а другие – что князь их договор заключил с самими Кардиналами и даже сына своего единственного отдал им в услужение, и до самой смерти ему теперь надлежит странствовать по Великой Пустоши в поисках артефактов, обогащая Орден. За это Боги хранят его и его народ. В других же местах, чаще всего, обиженные сокрытием найденного, Боги лишали радости быть родителем. Но иногда такого настигала страшная кара: кожа покрывалась струпьями и язвами, сыпались волосы, по нужде ходили кровью – человек гнил заживо, некоторые превращались в глотов, бросались на всех и каждого с целью сожрать. Те, кто пытался помочь несчастному, зачастую тоже были наказаны той же болезнью. Увидев подобного больного, надо было тут же бежать в Храм и докладывать священнику. После чего приходили служители Ордена, обыскивали дом. Они обязательно находили сокрытое. Всех больных забирали с собой, опаивали деревню святой водой, а землю засыпали священным порошком и строго-настрого запрещали приближаться к проклятому участку.

Распад ядерных частиц обычно происходит в течение пары сотен лет, хотя Радий держится до полутора тысяч, но кто знает, каким ядерным оружие пользовались в этом мире, и сколько времени потребуется для полного разложения составляющих элементов заряда их боеголовок.

Взрывник не знал о сроках распада, но о том, что дело тут вовсе не в карах господних, догадался, однако это не остановило мальчика от любопытства, и он твердо решил вернуться сюда в гордом одиночестве для более детального исследования музейного склада.

– «Раз в этих землях не случалось „проклятых“, значит, тут чисто, не дошла сюда радиация в таких крупных масштабах», – подумал Взрывник, в предвкушении мысленно потирая ладони. Очень хотелось найти что-нибудь полезное.

Пройдя еще немного вдоль ручья, мальчик решил вернуться. Нависшие над лесом свинцовые тучи обещали скорый дождь, к тому же он продрог до костей, а вновь слечь в постель с очередным заболеванием не входило в его планы. Беспокоило то, что до сих пор их не нашел отец, и эти тучи… Если река начнет подниматься, то они окажутся в ловушке. А если уровень поднимется выше пяти метров? Тогда они покойники. Эта мысль неожиданно ужалила паренька, и он стремглав бросился к «пещере». Словно в подтверждение догадки, вдали пророкотал раскат грома.

– Калин, но у Митька ноги еще до конца не зажили, – возразила Анята на предложение немедленно возвращаться самим и больше не ждать взрослых.

– Сапоги мои наденет. Все, не спорь, собирайтесь.

– Но Калин? Под ливень? Мы же простынем!

Митек, хромая на обе ноги, подошел ко входу и, простояв там пару минут, развернулся с очень встревоженным выражением лица.

– Вода, она стала мутной, и, кажется, прибавилась.

Анята замерла на месте, хлопнув пару раз ресницами. Видимо, в ее голове происходил стремительный мыслительный процесс. Вдруг ойкнув, она сорвалась с места и кинулась торопливо собирать походный мешок. Калин подошел к товарищу и, посмотрев вниз, почесал затылок.

Дождя еще не было, а вода уже начала прибывать. В стороне гор мелькнул всполох молнии, и спустя мгновение эхом раскатисто прозвучал гром.

– Семь, – тихо сказал Калин.

– Чего семь?

– Секунд. Увидел молнию и считаешь, пока гром не бабахнет. Если в следующий раз больше насчитаешь, значит, гроза уходит, а если меньше…

– Ага, понял, понял, – перебил его Митек, и тут снова сверкнуло.

– Пять! – заявил он и посмотрел озабоченно на небо.

Тучи сгущались, подул ветер. До дна расщелины он не доставал, но колышущиеся кроны деревьев явственно об этом сообщали. Калин снял сапоги и сунул их в руки друга.

– Надевай, – сказал он и пошел собираться.

Спустились по веревке быстро, только Анята немного задержалась, руки еще болели. Закинув за плечи походные мешки, дети двинулись к месту подъема из этого оврага, который вот-вот превратится в бушующую реку.

– Три! – сообщил Митек после очередного всполоха.

– Чего это вы считаете? – заинтересовалась и Анятка.

Митек с видом бывалого знатока объяснил новую науку девочке.

Та, глянув на ребят, хмыкнула:

– И откуда вы, такие вумные, набираетесь только.

До осыпавшегося берега с наиболее низкой точкой дети добрались, когда дождик уже моросил вовсю. Ручейки хоть и не бежали по склону, но земля уже достаточно промокла.

Калин озадачено посмотрел, отер рукавом лицо и, звучно шмыгнув носом, изрек:

– Кажется, мы влипли.

Анятка топталась рядом.

– Что, думаешь, не поднимемся?

– Не-а… слишком скользко. Надо возвращаться.

– Или еще один поискать, – предложила Анята.

Калин покосился на бурлящую муть реки:

– Можем не успеть.

Митек сидел на камне, вытянув ноги и скривившись от боли, слегка покачиваясь, тер колени.

– Я смогу, – вдруг заявил он твердо. И сомнений не возникло – сможет.

Митек очень серьезно посмотрел на Аняту.

– Калин давно знает, ну, может, и забыл сейчас, но он видел уже и молчал, всегда молчал, потому как не предатель. Если об этом узнается, то туго придется всей моей семье, а меня… – мальчик судорожно выдохнул. – Возможно, ты больше никогда не захочешь со мной общаться, но только никому не расскажи о том, что сейчас увидишь.

Он бросил еще один взгляд на девочку, такой печальный, словно прощался с ней навсегда, и, подойдя к обвалу, сиганул вверх с места, как кузнечик, вынул веревку из своего мешка и сбросил друзьям. Анятка стояла каменным изваянием с распахнутым ртом…

– «Мутант, – подумал Калин, – еще один», – усмехнулся он своим мыслям и пихнул сестру в плечо.

– Проснись и пой, шевелись скорее, пока нас тут не затопило. Ну, же. Потом удивляться будешь, лезь быстро вверх.

Девочка, повинуясь приказу, ухватилась за веревку и поползла вверх, скользя ногами по мокрой склизкой земле. Следом забрался и Калин.

– А я-то все думал и гадал, как это мы с тобой умудрились впервые в пещеру влезть, да веревку там зацепить. Там же метров пять от земли. А оно, вон в чем секрет, – хохотнув, Калин стукнул угрюмого товарища по промокшей спине.

– Я так и думал, что ты забыл, – пробурчал Митек и снова скосил глаза на ошарашенную Анятку.

– Дай ей время…

Митек коротко кивнул и быстро зашагал вперед по уже давно знакомой, не раз пройденной тропе.