Глава двадцать четвёртая
Знаете, кого едят в Китае? Вы удивитесь!
У ворот стадиона развернулись торговые ряды. Разноцветные палатки, лавки, просто китайские бабушки со складными табуреточками и самыми разными сувенирами.
– Гаврюша, а что там продают? – Любопытный Егорка вытянул шею.
– А я почём знаю? Сейчас увидим. Тпру, рыбина! Тут нас высади и отползай подальше, букашек дёснами шамкать.
– Ы-ы… – Раздавленный горем беззубый Ша Сэнь, укоризненно промычав что-то невнятное, лёг белым брюхом в пыль, ссаживая с себя пассажиров.
Все привычно спрыгнули, кроме разомлевшего кота. Он тяжело плюхнулся на задницу и откатился в кусты. Судя по гнусавому воплю Маркса, кусты были колючие.
– Спасибо, Ша Сэнь, – вежливо поблагодарил его мальчик. – А насчёт зубов не расстраивайся так. Бабушке виниры с Алиэкспресса подарили, а они ей не нужны, у неё все зубы хорошие. Я тебе в следующий раз эти виниры принесу. Они на присосках, в рекламе показывают, что это очень удобно.
– Ы-ы?! – удивился белый демон.
Капитан Красивый кивнул и, протянув руку, уверенно погладил демона по белой шерсти на лбу. Округлив водянистые глаза, Ша Сэнь уполз в тень деревьев и свернулся калачиком, напоминая подтаявший мартовский сугроб. Ему было трудно поверить в такое великодушие. Но вдруг ученик Духа Дома уже познал Будду? Тогда его тем более нельзя есть, хоть и хочется…
– Чё ты с ним разговариваешь? – проворчал Гаврюша. – Гладишь его ещё. Вдруг он блохастый или бешеный? Лечиться ещё потом…
– Он не блохастый. И не бешеный, – возразил Егор. – И вообще никакой он не плохой, на самом деле он даже добрый. Он же не виноват, что он людоед…
– Не виноват он… А кто ему виноват? Столько раз тебя сожрать хотел, Аксютку вон за рукав цапнул, а ты ему новые зубья обещаешь.
– Ага-ага! Видишь, какая дырка? – согласно закивала рыжая домовая, показывая разорванный рукав.
– Ой, русская лавка! А у них есть петушки на палочке? – ловко перевёл разговор мальчик, бегом бросаясь к палатке, раскрашенной хохломской росписью.
Бородатый домовой оценил детскую хитрость друга и, запустив руку в карман штанов, выудил оттуда круглые монетки с квадратной дыркой посередине. Продавец улыбнулся и протянул Аксютке с Егором по петушку.
– Я пока не буду, – сказал Егор. – Мне бабушка не разрешает сладкое до ужина.
– А я буду, мне она не запрещает! – Аксютка схватила обе конфеты и запасливо спрятала их в рюкзак.
– Так, вы куда… куда бежите, товайищи?! – жалобно промяукал говорящий кот. – Я за вашей йезвостью не успеваю, у меня лапки-и!
– Так ты далеко не отходи, хвостатый, – предупредил его Гаврюша. – Энто волшебный Китай, тут много желающих твоей тушкой перекусить, а из шкурки шапку сделать!
– Кошмай, йазве так можно с йоссийскими туйистами?!
– А это что за штука такая?
Егорка показал пальцем на соседнюю лавочку, в которой на специальных металлических цилиндрах крутились плоские колечки из теста, присыпанные сахаром и корицей.
– Тыр… тр-дель-ник, – по слогам прочитал он слово, написанное на деревянной табличке на нескольких языках, в том числе и на русском. – Гаврюша, это что?
– А вот энто я не знаю. Если по запаху судить, вкуснятина какая-то чешская. – Он недоверчиво покосился на продавца. – Чё, не потравишь нас своими булками?
Продавец отрицательно замотал головой, снимая три горячих сладких колечка и протягивая друзьям. В обмен на китайские монетки, разумеется.
– Вкуснота! – Счастливая Аксютка захрустела сладкой выпечкой, вытирая липкие пальцы о порванную кофточку. – А давайте ещё тут походим? Может, тут ещё что-нибудь интересненькое есть?
– Да тут полно всего, а вот денег в моём кармане не прибавляется, – напомнил ворчливый домовой.
– А где же «Дьюжба», товайищ?
– Нет тут «Дружбы». Не знаю я, чем тебя в энтом мире накормить можно. Беги вон к озерцу, рыбки себе налови.
Возмущённый до глубины души кот, схватившись лапкой за сердце, сокрушённо простонал и, гордо задрав хвост, пошёл впереди троицы, всем видом показывая, что жутко обиделся.
– Сыроед он у нас, – объяснил Гаврюша Аксютке. – Только не тот сыроед, который одну сырую морковку грызёт да яблоками закусывает, а потом ходит тощий да больной. Баюны – коты умные, с образованием. Он сыроед, потому как сыр ест! «Дружба» называется, чтобы не похудеть и чтоб шёрстка блестела.
– Вообще-то я в курсе, – пожала плечами рыжая домовая.
– А папа ему сырок «Янтарь» приносил, – вспомнил Егорка. – Он так недовольно мяукал, а потом всё равно съел.
– Конечно, одной советской «Дружбой» сыт не будешь. Однако же чем его тут кормить?.. Есть ли в Китае какой-нибудь сыр?
– А надо у Сунь Укуна спросить! – предложил Егор.
– Спросите! Спросите у меня! Я Прекрасный Сунь Укун!
Из-за ближайшей палатки выпрыгнул Царь Обезьян, сверкая безумными глазами, хихикая и прыгая выше головы. Он был нервным, весёлым и лохматым, грыз грязные ногти и вытирал руки о серые штаны. Небо заволакивало небольшой тёмной тучей. Где-то прогремел гром…
– Что вы хотели спросить? Я знаю всё! Я – Сунь Укун!
– Да вот, животину с собой мохнатую приволокли, – небрежно сказал домовой, указывая на баюна. – Кот называется. А чем кормить её тут, не знаем.
– О-о! – Округлив глаза, Царь Обезьян резко наклонился и, схватив кота за шкирку, поднял его высоко над землёй в вытянутой руке. – А зачем его кормить? Он и так жирный! Его уже самого пора есть! Хи-хи-хи! Хи-хи-хи!
Он довольно оскалился и облизнул клыки. Маркс закатил глаза, сделав вид, что потерял сознание от шока и несправедливости китайского товарища.
– Эй, Прекрасный Сунь Укун, ты чего это? – сдвинул брови озадаченный Гаврюша.
– Да, ты чё эт, с дуба рухнул – кисулю нашего есть? – согласилась рыжая домовая. – И чего вы тут постоянно всех съесть хотите? Лошадка ваша мохнатая вон мне как кофту порвала!
– Нельзя Маркса есть! – Егорка также храбро шагнул вперёд. – Он умный кот, говорящий, с образованием, он мою бабушку от давления лечит!
Мальчик схватил кота за лапы и потянул на себя. Но Царь Обезьян не желал уступать.
– Егор Ка, ты неразумно играешь со стихией, о ученик Духа Дома! Я – Сунь Укун, Прекрасный Царь Обезьян, Великий Мудрец Равный Небу. Я был рождён на вулкане из Небесного Камня. Я много лет правил своим народом на Горе Цветов и Плодов. Я уже дважды насытился персиками бессмертия, я устроил переполох в небесном дворце Нефритового императора, и я зажёг великий огонь из малого на Великих играх Поднебесной! И после этого ты смеешь говорить мне, о Егор Ка, что я не могу съесть этого жирного мао?!
– Эт чё, кошка по-вашему, что ли? – влезла с вопросом Аксютка.
Сунь Укун отвлёкся.
– Да. Домашняя. Этот кот домашний? Значит, мао. Был бы дикий, назывался бы «ли». Не отвлекай меня, грубая гостья. – Он снова потянул кота на себя, но Егор изо всех сил держал Маркса за задние лапы в белых «носочках».
– Что пйоисходит, товайищи?! – наконец возопил перепуганный баюн, резко придя в себя. – Помогите-е, гйяждане-е! Коммуниста бьют!
– Я демон! Я не съел тебя, мастер Гав Рил, потому что уважаю твою силу и мудрость. Я не съел твоего ученика и не позволил брату Ша Сэню съесть его, а ведь он был очень, очень голоден! Я не съел даже эту девочку с волосами цвета мандариновой кожуры, сморщившейся и засохшей на солнце. Даже когда она больно пнула меня под колено, я не съел ни её, ни вас! – хищно напомнил Сунь Укун. – Но этот мао, это бесполезное животное, орущее противным голосом так, что я теряю свой острый слух, – его я съем! Потому что я голоден! Я демон! Я Сунь Укун!!!
– А давай! Ешь! – Гаврюша сорвал с рыжей головы шапку и бросил в придорожную пыль. – Ешь его, мохнатого, и хвостом занюхай! Чего же! Не подавись, Царь Обезьян, приятного тебе аппетита! Кот-то у нас и жирный, и питательный! Наешься до отвала.
Обезумевший Маркс круглыми от возмущения глазами озирался по сторонам и орал по-кошачьи, потеряв дар человеческой речи. К месту скандала начал потихоньку стекаться народ.
– А только мы тогда разобидимся и прямо сейчас уйдём, – продолжал домовой, переходя на крик. – Играйте без нас в свои игры, вы всё равно всё по-своему сделали! А мы пойдём отседова вон! В снежную Москву! В зимушку-зиму русскую, в цивилизацию от тебя уйдём! Пошли! Чего встали?!
Он набросился на обалдевших Егора и Аксютку и стал толкать их в плечи, заставляя куда-то идти, но так и не сказав куда.
– Давай! Вкусный кот! Ешь его без соли или с солью! Хочешь хоть в соевом соусе замаринуй, хуже не будет! Только мы уйдём! Не будет нас тут больше! И обруч свой драгоценный ты назад не получишь! Никогда! Вот!
Царь Обезьян внезапно замер, пытаясь осознать услышанное.
– Чё застыл?! Чё кота не ешь?! Не получишь ты обруч! Никто ради тебя сюда бегать не будет! Отведём девицу к врачам, усыпят они её наркозом медицинским, распилят твой обруч на кусочки и на помойку выбросят, и лоб ей йодом помажут, чтоб не болел. – Гаврюша выдохнул и уже спокойно завершил: – А вот ты совсем озвереешь, оскотинишься, будешь по деревьям прыгать, на хвосте висеть и чесаться в неприличных местах. Обезьяна! Тьфу! Отдавай кота-а-а!
Он резко выхватил Маркса из рук Сунь Укуна и, развернувшись, зашагал дальше вдоль торговых рядов. Изумлённые Егор и Аксютка посеменили следом. Царь обезьян так и стоял столбом…
– Так, что тут у вас? – Гаврюша остановился напротив очередной лавки. – Ага. Чурчхела, пастила, специи. Грузин, что ль?
Домовой грозно посмотрел на не менее грозного продавца, который ничуть его не испугался.
– Ну грузын, вах!
– Налей-ка нам тархуну. На все. – Он выудил из кармана последние монетки и бросил на прилавок. Спасённый кот прижался к нему, утирая лапкой слёзы благодарности. – Да не трясись ты, и без того тебя таскать тяжело. Раскормила тебя Светлана Васильевна. На диету пора садиться. Вот тут и будешь голодать. Разгрузочный день, и никакой «Дружбы».
Он сбросил кота на землю и потянулся за прохладным стаканчиком лимонада, по стенкам которого стекали капельки конденсата.
– Ты шляпу свою потерял, мастер Гав Рил, Дух Дома…
