Глава 9
К лагерю отряда капитана Щеглова мы вышли примерно через час. В стремлении уйти подальше от немцев они добрались почти до северо-западной границы лесного массива, но к опушке приближаться не стали и остановились метрах в трехстах от нее.
Место было выбрано неплохо. Вблизи этой оконечности леса не проходила ни одна дорога, а ближайший соседний перелесок, вытянувшийся длинным языком с севера на юг, находился всего в паре километров.
Сержант трижды негромко крикнул, подражая какой-то местной птице. На мой взгляд, получилось у него не очень, но цели своей он достиг – нас услышали и ответили, причем куда более профессионально, что и неудивительно, ведь капитан Щеглов командовал разведротой, а значит, свое дело его люди должны были знать неплохо.
– Все целы? – вместо приветствия задал вопрос Щеглов. Кровь с лица он уже смыл, но лоб под фуражкой белел свежей повязкой.
– Целы, товарищ капитан, – ответил Плужников. – Похоже, ефрейтор Нагулин отбил у немцев всякую охоту нас преследовать.
– Не думаю, что противника так просто испугать, – несколько смягчил я прозвучавший в этом заявлении оптимизм. – Если бы товарищ сержант и красноармеец Чежин не отвлекали на себя внимание противника, давая мне возможность спокойно стрелять, я не уверен, что мы вообще выбрались бы оттуда. Честно говоря, они рисковали куда больше меня.
Вокруг нас собрались все бойцы небольшого отряда, кроме лежачих раненых, и в их взглядах отчетливо читалось, что увидеть нас живыми они уже не рассчитывали.
– Благодарю за службу, бойцы, – произнес Щеглов. Фраза была уставная, но чувствовалось, что говорит капитан искренне.
– Служим Советскому Союзу, – негромко ответили мы, причем Плужников почему-то чуть не сбился на «служим трудовому народу», но вовремя исправился. Мне это показалось странным, ведь новый устав приняли в тридцать седьмом году. Четыре года уже прошло, можно было и привыкнуть. Давно, похоже, сержант на службе.
– У нас для тебя, Нагулин, сюрприз есть, – неожиданно улыбнулся капитан, – давай за мной.
Мы прошли в центр лагеря, и в свете направленного в землю фонаря я с удивлением увидел сидящего под деревом немца в летном комбинезоне. Руки унтер-офицера были связаны ремнем, и вид он имел весьма бледный.
– Мы наткнулись на него при отходе, – пояснил капитан, – висел на своем парашюте, зацепившись за крону дерева, и не подавал признаков жизни. Мы его сняли – думали документы забрать и карту, если есть, а он возьми и в себя приди. И как начало его выворачивать, я еле увернуться успел.
– Химии надышался, которой немцы патроны для противотанкового ружья снаряжают, – пояснил я. – Видимо, удачное попадание было, раз заряд сработал штатно. Вы его допрашивали, товарищ капитан?
– Как смог, – пожал плечами Щеглов, – с немецким у меня туговато. Что-то знаю, конечно, но этого явно недостаточно.
– Разрешите, я с ним предметно побеседую, товарищ капитан?
– Ну, давай, тем более что по большому счету это твой трофей, – усмехнулся Щеглов, – может, что полезное и расскажет.
– Имя, звание, номер части, – повернулся я к пленному члену экипажа «Юнкерса».
* * *
Майор Эрих фон Шлиман вынул из картонной папки листы с протоколом опроса командира одного из батальонов сто двадцать пятой пехотной дивизии, понесшего большие потери при попытке уничтожения крупной рейдовой группы русских. Потери казались действительно чрезмерными, но в итоговом документе полевой комиссии, расследовавшей этот инцидент, использовался именно термин «опрос», а не «допрос», а майор Тилль назывался «командиром батальона», а не «бывшим командиром», то есть по результатам расследования комиссия не нашла в его действиях ни преступления, ни некомпетентности, ни даже халатности.
– Герр оберст, как я понял, комиссия сочла, что майор Тилль столкнулся в этом лесу с чем-то настолько необычным, что это полностью оправдывает понесенные его батальоном потери?
– Все верно, Эрих, но ты читай дальше, я подожду. И называй меня Генрихом, наша беседа пока носит неофициальный характер.
Майор кивнул и перевел взгляд на строки протокола.
– Неожиданно высокая точность огня даже на дистанциях, вдвое превышающих все принятые нормы для прицельной стрельбы из данных видов оружия, – Шлиман прочел вслух заинтересовавшую его фразу и заскользил взглядом дальше по тексту. – Эффективная стрельба с позиций, полностью закрытых листьями и ветками такой плотности, что сквозь них не видна вспышка на дульном срезе оружия… Это мистика, какая-то, Генрих. Комиссия этому поверила?
– Не торопись, сам все поймешь, – усмехнулся полковник, – там дальше будут еще показания других людей, в том числе отчеты моих подчиненных, в которых я уверен на все сто процентов.
Майор быстро досмотрел протокол опроса командира батальона, в котором больше ничего особо интересного не встретилось, и перешел к следующим документам.
Дальше шли показания пилотов люфтваффе, причем и истребителей, и бомбардировщиков.
– Опять стрельба из-под крон деревьев и сквозь густой дым пожара, – задумчиво произнес Шлиман. – Все делают акцент на том, что не видели стрелка и не понимают, как он мог так точно стрелять по скрытой от него цели.
– Ты очень верно вычленяешь главное из вороха казенных формулировок, Эрих, – полковник улыбнулся, – Я рад, что в очередной раз в тебе не ошибся. Но это еще не все. Продолжай, там еще есть на что посмотреть.
– Так, теперь танкисты, – спустя пару минут произнес Шлиман, – Один сгоревший чешский 38(t) и два поврежденных, подлежащих восстановлению. Из членов экипажей выжили трое. Негусто. Механики-водители всех трех машин убиты прямыми попаданиями из противотанкового ружья PzB-38 в смотровые щели танков, причем засечь позицию стрелка опять не удалось. А ведь это не винтовка! Там такая вспышка при выстреле, что ее не заметить очень сложно.
Полковник лишь молча кивнул, и майор продолжил чтение.
– А вот это совсем интересно. Специалисты вашего ведомства проверили перелесок, на границе которого произошло первое серьезное боевое столкновение с этой группой. Если верить их заключению, а не верить ему нет ни малейших оснований, никакого крупного отряда русских диверсантов там не было, а отчет гауптмана, руководившего прочесыванием леса – не более чем попытка прикрыть свою задницу перед начальством и оправдать потери. Так, несомненно, бывает, но в данном случае что-то не сходится. Ведь батальон майора Тилля действительно зажал в соседнем лесу крупный отряд противника. После захвата его позиций люди Тилля насчитали там больше полутора сотен убитых русских солдат. И «наши» стрелки тоже были частью этого отряда, но в отличие от своих погибших товарищей, смогли вырваться из окружения и уйти.
– Не совсем так, Эрих. Во время боя они действительно находились среди бойцов русской части, засевшей в лесу, но присоединились они к ней только ночью перед атакой майора Тилля, причем не по своей воле. Там дальше, – полковник кивнул на картонную папку, – есть показания побывавшего в плену обер-ефрейтора Иогана Шульца, механика-водителя бронетранспортера, захваченного русскими. Это кажется чудом, но он выжил, и отделался лишь легкими ранениями. Крови, правда, вытекло много, и русские, видимо, решили, что он мертв, а может, им просто в какой-то момент стало не до него. В общем, наши солдаты его нашли, перевязали и опросили, и он рассказал, что в интересующей нас группе всего четыре человека – сержант НКВД и трое рядовых. Думаю, на самом деле это только маскарад, и реально они носят совсем другие звания и имеют иную ведомственную принадлежность, но то, что их лишь четверо – установленный факт.
Майор Шлиман отложил в сторону очередной лист и внимательно посмотрел на полковника.
– Теперь я, кажется, понимаю, зачем ты позвал меня, Генрих. Это действительно может быть интересно.
– Интересно? Может и интересно, но, прежде всего, это очень опасно. Русские применили что-то новое, с чем мы раньше не сталкивались. Действует эта новинка весьма эффективно, и если мы не хотим себе проблем в ближайшем будущем, мы просто обязаны разобраться в том, что это такое, а лучше заполучить в свои руки эту русскую группу вместе с их оборудованием.
– А тебе не кажется, Генрих, что вся ситуация вокруг них выглядит более чем странно? Я согласен с тобой по поводу опасности новой русской разработки для вермахта, но думается мне, для испытания в бою своей новинки наш противник выбрал весьма странное место. Вот ты отправил бы новейшую секретную технику вместе с людьми, знающими о ней если и не все, то очень многое, на участок фронта, где все висит на волоске и вот-вот может разразиться катастрофа?
– Согласен, выглядит это неправдоподобно. Скажу больше, мы проследили путь этой группы на пару суток в прошлое, и количество вопросов у меня только увеличилось.
– Любопытно, – чуть подался вперед майор, – и как вы это сделали?
– Когда знаешь, что именно искать, нужная информация находится достаточно быстро. Так вот, первый доклад о необычно точном огне с земли поступил от пилотов «Мессершмиттов». Они атаковали русский поезд с пехотой, быстро подавили единственную точку ПВО и обработали состав бомбами. Однако при очередном заходе на цель все четыре самолета получили одиночные попадания, причем ни один из пилотов огня с земли не заметил. Тем не менее, два истребителя были серьезно повреждены, а еще два в результате попаданий просто не смогли нормально завершить атаку, и были вынуждены выйти из боя, чтобы сопроводить на аэродром своих получивших повреждения товарищей.
– То есть ты хочешь сказать, что спецгруппа с секретным оборудованием двигалась к трещащему по швам фронту на обычном поезде с чисто символической охраной?
– Похоже, что именно так и было, – пожал плечами полковник, – Эрих, мы знаем друг друга с детства. Неужели ты думаешь, что я стал бы выдергивать тебя сюда по пустякам? В этой истории мне слишком многое неясно самому. Слушай дальше. Второй раз наши подопечные засветились в коротком бою у железной дороги в пятнадцати километрах от станции Христиновка. Если сравнивать результаты с тем, что получилось у майора Тилля, не остается сомнений, что русская группа использовала свою технику и там. Убийственный снайперский огонь, причем не только с позиций, откуда не видно самого снайпера, но и по укрытым густым кустарником минометчикам, видеть которых стрелок не мог никак, однако попадал точно в цель.
– Считаешь, это именно оборудование для наведения на цель, а не какое-то новое оружие?
– Думаю, да. Они стреляли из русских винтовок, из нашего пулемета MG-34 и даже из противотанкового ружья, опять же, нашего. Общее только одно – невозможная точность огня.
– И ты хочешь, чтобы я занялся этой группой, так Генрих? – Шлиман откинулся на спинку кресла, – а как же мои обязанности и должность в структуре адмирала Канариса?
– Не беспокойся, Абвер от тебя никуда не денется, Эрих, – усмехнулся полковник, – я предоставил информацию о тебе своему шефу, и герр генерал очень заинтересовался твоими способностями. Ты ведь не просто талантливый разведчик, но и отличный охотник и стрелок. Захоти ты стать снайпером, начальство сдувало бы с тебя пылинки и выполняло любые твои прихоти, лишь бы в нужный момент ты не промахнулся.
– Ну, здесь ты несколько приукрашиваешь…
– Ничуть. Не скромничай, ты сам знаешь, чего стоишь. Итак, Эрих, нам нужны эти русские и их оборудование. Чем бы ни было вызвано их появление под Уманью, эта новейшая техника, позволяющая вести точный огонь из стрелкового оружия, не видя противника, должна оказаться в наших руках. Думаю, ты понимаешь, какова может быть цена успеха или провала операции. Люди, которые добудут для Рейха такую технологию, могут рассчитывать на многое, очень на многое.
– Какие ресурсы я могу привлечь для операции?
– На тебя будет работать отдельная временно сформированная абвергруппа. Твоих полномочий хватит для привлечения к решению своих задач любого подразделения или части вермахта до батальона включительно. С авиацией и тяжелой артиллерией чуть сложнее, но при необходимости отдельные батареи и эскадрильи могут быть выделены в твое временное подчинение. Тут, правда, на согласование потребуется какое-то время, но не слишком большое.
– Тяжелая артиллерия? – улыбнулся Шлиман, – а не слишком? Зачем мне может понадобиться тяжелая артиллерия?
– Если захватить интересующих нас русских и их технику окажется невозможно, их необходимо уничтожить, хотя по вполне понятным причинам это крайне нежелательно. Но, тем не менее, такой вариант развития событий мы тоже обязаны предусмотреть.
* * *
Ничего сверхъестественного немец не рассказал. Его самолет входил в пятьдесят первую бомбардировочную эскадру люфтваффе. Сам он не так давно был назначен бомбардиром-стрелком, но уже больше десяти раз вылетал на задания с кассетными бомбами, поскольку командование осталось очень довольно результатами применения этого оружия.
Я от пленного ничего нового не услышал, но как член экипажа бомбардировщика, совершавшего регулярные боевые вылеты, он неплохо ориентировался в общей обстановке в окрестностях Умани. Знания его были достаточно фрагментарными, но зато они послужили для меня отличным прикрытием в плане обоснования моей осведомленности о текущем положении немецких и русских войск, и я с большим облегчением озвучил капитану Щеглову реальную картину битвы, щедро дополнив слова пленного множеством известных мне подробностей.
– Даже не верится, что все так плохо. Может, он врет? – засомневался Щеглов.
– В первые дни войны тоже никто не хотел верить… – с досадой в голосе произнес Плужников, – а оно вон как вышло.
– Он не врет, товарищ капитан, – я ответил как можно более уверенно, – Некоторые детали его ответов совпадают с тем, что рассказывал механик-водитель захваченного нами бронетранспортера. Я специально задавал уточняющие вопросы, и он ни разу не сказал неправду. К тому же врать ему незачем, он ведь предлагал мне сделку – мы добровольно сдаемся в плен и передаем его немцам в обмен на гарантию жизни и хорошего обращения. Если бы мы уличили его во лжи, то и этому обещанию точно бы не поверили.
– И что ты ему ответил?
– Что командир здесь не я, и такие решения принимать не могу, но уверен, что на такую сделку никто с ним не пойдет.
– Вежливый ты, Нагулин, – покачал головой Плужников, – А я бы в зубы дал за такие слова.
– Он пленный, и бить его я не счел возможным, хотя хотелось, конечно, – пожал я плечами, – но, если честно, я бы на его месте предложил нам то же самое, а может и еще что-нибудь наобещал бы. И еще я ему напомнил, что именно он вывалил бомбы на головы собственных пехотинцев, так что не факт, что свои примут его с распростертыми объятьями. В общем, немец сдулся и, похоже, морально сломлен, так что проблем нам он, скорее всего, не доставит.
– Ладно, ефрейтор, можешь быть свободен. За информацию спасибо, ее нужно хорошенько обдумать.
– Товарищ капитан, из этого леса надо срочно уходить. Прямо сейчас. Извините, что лезу с советами, но завтра нас здесь зажмут так, что вырваться уже не будет никаких шансов.
Капитан хотел было что-то ответить, но передумал.
– Плужников, Игнатов, за мной, – скомандовал он сержантам, и они все вместе отошли на другую сторону лагеря, где располагалась палатка импровизированного штаба нашего отряда.
Не знаю, как отнесся Щеглов к моему нарушению субординации, но, видимо, какое-то рациональное зерно из услышанного он вынес. Во всяком случае, совещание длилось не больше десяти минут.
– Отряд, строиться! – негромко произнес сержант Игнатов, выйдя из палатки.
Уставшие за этот бесконечный день люди поднимались с трудом, но через минуту неровная шеренга из тринадцати человек все-таки выстроилась под деревьями. Раненые остались лежать на своих носилках, но строй стоял недалеко, и те из них, кто был в сознании, могли слышать слова командира.
– Бойцы, – Щеглов прошелся вдоль строя, – У нас всех был тяжелый день. Мы потеряли многих товарищей и нашего командира. Но мы живы, в наших руках оружие, и мы еще можем защищать Родину, беспощадно уничтожая врага, как приказывает нам товарищ Сталин.
Капитан замолчал. Вводная часть была закончена, и теперь следовало перейти к конкретике, и Щеглову требовалось время, чтобы собраться с мыслями.
– В сложившихся обстоятельствах эффективно действовать, как самостоятельное подразделение мы не можем. Наличие раненых, которым требуется серьезная медицинскую помощь, а также крайне скудный запас патронов, гранат и продовольствия диктует нам единственный вариант действий – выходить к своим, по возможности избегая боя с противником. Сейчас мы находимся в тылу врага. Ближайшие части нашей шестой армии находятся в сорока километрах к югу, и прорыв в этом направлении – единственный наш шанс. Обстановку я вам обрисовал, а теперь слушайте боевой приказ. Отряд выступает через десять минут. Сержанту Игнатову выделить бойцов для переноски раненых и определить график их смен. Ефрейтор Нагулин и красноармеец Чежин – в головной дозор. Сержант Плужников смотрит за тылом. Сержант Игнатов – правый боковой дозор, красноармеец Шарков – левый. Таким порядком движемся до южной опушки леса. Дальше – по обстановке. Вопросы?
В этот раз я решил промолчать, хотя целесообразность выделения боковых дозоров вызывала у меня большие сомнения. Ночь выдалась сырой и безлунной. Небо затянуло тучами, вот-вот грозил пойти дождь, и темень в лесу стояла совершенно непроглядная. Дозорные элементарно рисковали потерять основной отряд в темноте, а перекликаться с ними или пользоваться парой имевшихся у нас фонарей в сложившейся ситуации было, мягко говоря, опрометчиво. Капитан, видимо, не учел, что ведет сейчас через лес не опытных разведчиков, с которыми он привык иметь дело, а обычных красноармейцев из строевой части, но возражать я не стал, решив, что в крайнем случае воспользуюсь для поиска отставших своими особыми возможностями.
До границы леса мы добирались около двух часов. Двигаться в темноте по лесу с ранеными на носилках – то еще занятие. И так уставшие люди быстро выбивались из сил и начинали спотыкаться и падать. Носильщиков приходилось часто менять, но чем дальше, тем это помогало слабее. Мобильность нашего отряда оказалась еще более удручающей, чем я думал.
Спутники показывали мне достаточно безрадостную картину. Немцы окружили лес секретами, в которых засели пулеметные расчеты, а между ними пустили сильные пешие патрули, регулярно запускавшие в небо осветительные ракеты. Пулеметчики находились примерно в полукилометре друг от друга, что в условиях ночи, конечно, многовато, но силы у противника все же были не безграничны, а периметр лесного массива требовалось перекрыть полностью, так что сеть получилась не слишком густой, но неплохо продуманной и организованной с немецкой скрупулёзностью и вниманием к мелочам.
Двигаясь в головном дозоре, мы с Чежиным оказались на опушке первыми, и к моменту подхода основных сил отряда я уже имел возможность доложить капитану о своих наблюдениях, показав ему в неверном свете немецких осветительных ракет позиции пулеметчиков и маршруты движения патрулей.
– Непростой ты человек, Нагулин, – задумчиво произнес Щеглов, – как ты все это рассмотреть-то успел? Слышал я уже про твое таежное детство, но чтоб так… Ты там что, по ночам на охоту ходил?
– По-разному бывало, товарищ капитан. Ночевать в тайге не раз приходилось, – уклончиво ответил я.
– Ладно, потом поговорим об этом подробнее, если живы будем. А сейчас хочу услышать твои соображения, как нам отсюда вырваться. Если пулеметчиков не снять – точно не уйдем.
– Без шума снять не получится, товарищ капитан, а если нашумим, все равно уйти не дадут. Нам поле надо пересечь, а через него идет дорога, на которой у немцев наверняка есть подвижные резервы на грузовиках, а у нас раненые, и двигаться быстрее семи-восьми километров в час мы однозначно не сможем, да и такой темп выдержим не больше километра.
– Верно рассуждаешь, ефрейтор, но нам от этих твоих рассуждений не легче. Ладно, если мыслей нет…
– Почему же нет, товарищ капитан? Мысли есть, я ведь к своим хочу не меньше вашего, – изобразил я на лице кривоватую усмешку, – но прежде чем их излагать, разрешите задать вам пару вопросов?
– Ну давай, Нагулин, отвечу, если смогу.
– Вы немецкий грузовик, «Бюссинг» или «Опель», водить умеете?
– Умею, – кивнул сержант, – Разведчик я, или нет? И сержант Игнатов тоже может, и не только эти модели.
– А без шума снять часовых у машины сможете?
– Вот тут сразу не скажу, – задумался капитан, – я этому обучен, естественно, и опыт таких дел имеется, но тут от многого зависит – сколько их, как стоят, чем вооружены. В общем, смотреть надо. Ты давай уже излагай, что придумал, или еще вопросы имеются?
– Да нет, все более-менее ясно, – я отрицательно качнул головой. – Без транспорта нам не уйти, товарищ капитан, это очевидно. Даже если прорвемся через кольцо пулеметных гнезд и дозоров, оторваться все равно не сможем. А транспорт есть только у немцев, значит, придется позаимствовать его у них. Разрешите вашу карту?
Щеглов молча достал из командирского планшета свернутый в несколько раз лист, отполз поглубже в заросли и достал фонарик. Я последовал за ним, и в тусклом свете электрической лампочки начал объяснять разведчику свой замысел.
– Не думаю, что мобильных групп у немцев много. Скорее всего, они оставили у дороги несколько грузовиков, на которых раньше привезли сюда свою пехоту. Стоят они в разных точках, чтобы в случае нашего прорыва иметь возможность быстро доставить подкрепление в любое место. Вот здесь, – я указал на точку метрах в шестистах от нас, – дорога подходит к лесу ближе всего. Это удобное место для стоянки грузовика, поскольку отсюда немцы быстро могут переместиться как на север, если мы станем прорываться там, так и на восток. Для нас это тоже удобно, ведь если грузовик там есть то чтобы его захватить, вам придется преодолеть не такое уж большое расстояние. А дальше мы посадим отряд в машину и двинемся на юг. В полукилометре отсюда есть развилка, потом еще одна, и правая дорога уходит в лесной массив, где мы сможем при необходимости укрыться.
– При необходимости? – думаешь, нас не станут преследовать?
– Нас будут преследовать, но чем большее расстояние мы проедем на грузовике, тем лучше. Сорок километров – очень много для нас, и дистанцию эту нужно максимально сократить.
– Ну хорошо, в нашем отряде четверо моих людей из бывшей разведроты, в которых я уверен почти как в себе. Если грузовик там действительно есть, мы можем попытаться до него добраться, но что дальше? Даже если мы сумеем бесшумно захватить транспорт, как остальной отряд преодолеет те сто пятьдесят или двести метров, которые отделяют лес от дороги? Там же патрули и пулеметы. Их сразу заметят и не дадут пройти и половины пути.
– Предоставьте это мне, товарищ капитан. Людей поведет на прорыв сержант Плужников, а я в это время подниму шум вот здесь, – я указал на карте еще одну точку примерно в километре от предполагаемого маршрута отряда. Это будет полезно сразу по нескольким соображениям. Как только начнется стрельба, вы можете смело заводить грузовик – никто не удивится, что заработал мотор, ведь грузовик для того там и стоит, чтобы перебросить солдат на угрожаемое направление. Если нам повезет, на вас некоторое время никто не будет обращать внимания. Ну и конечно, я отвлеку противника на себя и постараюсь выбить пулеметы, которые могут вам помешать.
– Звучит неплохо, – чуть подумав, ответил капитан, – но я не понимаю, как ты собираешься уйти сам?
– Вы подхватите меня вот здесь, товарищ капитан, – я ткнул пальцем еще в одну точку на карте, где дорога приближалась к лесу. – Ровно через восемь минут после начала стрельбы. Думаю, к этому времени, немцы изрядно ослабят это направление, стянув резервы к месту ложной атаки, и я смогу проскочить от леса к дороге незамеченным.
– Тебе предстоит пробежать по ночному лесу два километра за пять-шесть минут, ефрейтор, – с сомнением в голосе произнес капитан, – ты не переоцениваешь свои силы?
– Я справлюсь, товарищ капитан. По-другому все равно никак не получится. Если в нужное время меня не будет, ждите не больше минуты и уходите на юг. Я постараюсь выбраться сам.
– Это авантюра, Нагулин, – качнул головой Щеглов, – Мы не знаем, есть ли в указанном тобой месте грузовик, не знаем, как он охраняется, не знаем, как поведут себя немцы, когда ты начнешь стрелять. Они ведь далеко не дураки, и понимают, что мы можем устроить ложный прорыв.
– Согласен, товарищ капитан, противника недооценивать нельзя, но думаю, что смогу убедить немцев в том, что прорыв не ложный. Они это поймут по своим потерям, и подкрепление им понадобятся очень быстро.
– А грузовик? Что если там его не окажется?
– Когда мы выйдем на исходную позицию, мне нужно будет несколько минут полной тишины, и я смогу ответить на ваши вопросы более конкретно.
– Ладно, Нагулин, я смотрю, ты свой план неплохо продумал, а другого у нас все равно нет, так что попробуем твой. Но вопросов у меня к тебе, ефрейтор, с каждым часом становится все больше, и если мы отсюда выберемся, придется тебе на них подробно ответить.
– Куда я денусь, товарищ капитан, – пожал я плечами, – только вы правы, сначала выбраться надо.
* * *
Грузовик, конечно же, стоял именно там, где я сказал Щеглову, и охраняли его три немца – двое рядовых и унтер, заодно являвшийся и водителем. «Опель Блиц» светился в инфракрасном диапазоне еще не остывшим двигателем, и с головой выдавал позицию транспортного средства, но для капитана и его людей мне в очередной раз пришлось разыграть спектакль с уникальным слухом, заверив их, что я отчетливо слышал, как пару раз хлопнула дверца, и скрипнул откидываемый задний борт.
Щеглов, Игнатов и еще двое разведчиков растворились в сырой темноте. Все уже было оговорено, часы сверены и оставалось только действовать. Я кивнул Плужникову и, стараясь не слишком шуметь, быстрым шагом отправился на свою позицию, откуда мне предстояло открыть огонь, как только капитан подаст сигнал об успешном захвате грузовика.
Не люблю, когда одна из ключевых частей операции мной никак не контролируется. Я верил в компетентность капитана Щеглова и его людей, но все-таки мне было тревожно. Самым сложным пунктом в моем плане оказалась координация действий. Я должен был начать стрелять именно в тот момент, когда люди капитана захватят грузовик – ни раньше, ни позже. Значит, требовался какой-то условный сигнал, и, в конце концов, мы решили, что это будет последовательный запуск двух осветительных ракет из одной точки по расходящимся направлениям в форме латинской буквы V. Этой ночью немцы постоянно пользовались такими ракетами, и мы надеялись, что ничего опасного они в этом не усмотрят.
По-хорошему, конечно, от этой иллюминации следовало воздержаться – я и так прекрасно видел, как разведчики ползком преодолевают поле, выходят к дороге, и занимают исходные позиции. Но они-то об этом не знали, и для них подача сигнала была одним из ключевых моментов всей операции.
* * *
– Товарищ капитан, вы этому Нагулину верите? – едва слышно спросил сержант Игнатов, медленно пробираясь рядом с командиром через заросли высокой сырой травы.
Щеглов ничего не ответил, сосредоточенно продолжая работать локтями и коленями, прокладывая себе путь в практически полной темноте.
– Нет, боец он лихой, этого не отнять, – не унимался сержант, – но он ведь нас сейчас в полную неизвестность отправил. Я, конечно, все понимаю, что слух уникальный, что охотник таежный, но не бывает ведь так, чтобы пару минут посидеть с закрытыми глазами и выдать точные данные о противнике в сотнях метров от себя. Вы же сами разведчик с опытом, понимать должны.
– Это не он нас отправил, сержант, – наконец, ответил Щеглов, – это я вам приказал, и вы пошли. А что до Нагулина, человек он, конечно, непростой, но не враг. Помнишь, что энкавэдэшник про него рассказывал? Сначала танки, потом «Юнкерсы». Это мы и сами видели, просто не знали, кто стрелял. Если б он не заставил тот бомбардировщик в поле отвернуть, лежали бы мы с тобой сейчас, перемешанные с землей на разбитой позиции. Тебе мало? Или напомнить, кто наш отход прикрывал?
– Да помню я, товарищ капитан, – слегка стушевался Игнатов, – но странный он какой-то, не наш.
– Не понял, – Щеглов даже остановился на секунду и повернулся к сержанту.
– Он не охотник, товарищ капитан. И не следопыт. Вы видели, как он по лесу ходит? Ловко, уверенно, ни разу не видел, чтобы он споткнулся, но… шумно. Его совершенно точно готовили хорошие инструкторы, причем готовили на совесть, но не к нашим условиям. И стрельба его эта… Мистика просто. Невозможно так стрелять… Мы же с вами финскую прошли, и польский поход, и здесь уже второй месяц воюем. Разных стрелков насмотрелись – не бывает такого.
Щеглов задумался. В словах сержанта было много правды. Да что уж там, капитан и сам не раз подмечал те странности, о которых говорил Игнатов, просто не сводил их вот так все вместе. Но каким бы непонятным ни казался Нагулин, именно он сейчас был их шансом выйти к своим, и упускать этот шанс капитан не собирался.
– Сержант, скажи мне честно, ты хотел бы иметь в нашей роте такого бойца? – неожиданно спросил Щеглов.
– А то ж… – Игнатов не задумался ни на секунду, – да и не бойца, наверное, а, пожалуй, и комвзвода.
– Тогда отставить посторонний треп, причем не только этот конкретный треп, а вообще все разговоры на эту тему – и сейчас, и потом. Все, тихо! Противник близко. Дело надо делать, а не языком чесать.
– Есть отставить разговоры, – с готовностью ответил сержант и сильнее заработал локтями.
К дороге они вышли примерно минут через тридцать, успешно миновав патрули, точный график движения которых им сообщил все тот же ефрейтор Нагулин.
– Сержант, берешь Никифорова, и броском через дорогу, – приказал Щеглов. – А мы с Гореловым по этой стороне пойдем. Часовые у них, скорее всего, по обе стороны машины стоят, и снимать их нужно будет одновременно.
– Эх, было бы кого снимать, – покачал головой сержант, – не факт, что этот грузовик тут вообще есть.
– Выполнять! – прошипел Щеглов и пихнул сержанта в плечо, подталкивая к обочине дороги.
Игнатов был отличным разведчиком, и неглупым человеком, но свой язык контролировать умел не всегда, за что регулярно расплачивался всякими неприятностями, мелкими и не очень.
– Есть выполнять! Никифоров, за мной!
Грузовик в указанной точке таки имел место быть во всей своей железной трехтонной однозначности. Капитан с облегчением выдохнул, когда в темноте обозначился не слишком ясный, но знакомый контур машины. «Опель Блиц» стоял на обочине, и успевшие неплохо привыкнуть к темноте глаза капитана привычно засекли движение рядом с водительской дверью.
Opel Blitz. Немецкий унифицированный грузовой автомобиль «Блиц», выпускавшийся фирмой «Опель». Модели «3,6-36S» (4х2) и «3,6-6700А» (4х4). С 1937 года их было произведено около 95 тысяч. Грузоподъемность 3,3 и 3,1 тонны соответственно.
Второго часового капитан не видел. Скорее всего, он стоял где-то за машиной, и его должны были взять на себя Игнатов с Никифоровым.
Неожиданно послышалась негромкие голоса. Часовой, подошедший к кабине водителя, о чем-то переговаривался с сидящим внутри унтером.
«Хреново службу несете», – усмехнулся про себя Щеглов, насмотревшийся на множество подобных сцен и в нашей армии, и во вражеских. До курения на посту, правда, дело не дошло, и через полминуты часовой вернулся на свое место на обочине дороги, но из этого мелкого нарушения капитан сделал вывод, что прямо сейчас смены часовых можно не опасаться, иначе немцы не позволили бы себе такой вольности.
Негромко и как-то очень мирно крикнула ночная птица. Любой орнитолог сильно удивился бы, узнав о ее размерах и степени опасности для людей, одетых в фельдграу. Птицу звали красноармейцем Никифоровым. Этот боец обладал потрясающей способностью точно копировать самые неожиданные звуки, за что очень ценился в разведроте капитана Щеглова. С той стороны дороги докладывали о готовности.
Часовые на обочинах особых опасений у капитана не вызывали, а вот унтер в кабине грузовика мог успеть крикнуть или выстрелить, а любая стрельба означала провал операции. Щеглов задумался, и как всегда в таких ситуациях, решение пришло довольно быстро. Подав знак Горелову, чтобы тот взял на себя часового с их стороны грузовика, капитан медленно и бесшумно стал смещаться вдоль дороги. Он хотел выйти на позицию, откуда через боковое окно кабины будет отчетливо виден немецкий унтер. Ночь была сырой, но не холодной, и после разговора с часовым поднимать стекло немец не стал, на что капитан и рассчитывал. Щеглов, занявший позицию в шести метрах от грузовика, более-менее ясно различал профиль врага в кабине. Отработанным движением, не породившим ни одного лишнего звука, капитан извлек метательный нож и привычно взвесил его в руке.
Квакнула в придорожной канаве лягушка, ей ответила соседка с дугой стороны, и в мирные звуки ночной природы неожиданно вплелись совершенно чуждые здесь приглушенные хрипы и плотный хруст, с которым нож капитана Щеглова поразил свою цель.
– Готово, командир, – доложил выскочивший из-за грузовика сержант Игнатов, – не соврал ефрейтор. Зря я в нем сомневался.
– Посмотри в кабине, – проигнорировал капитан последние слова подчиненного. – У унтера должна быть ракетница. Пора подавать сигнал нашим.
* * *
Две осветительные ракеты взлетели в ночное небо. В километре от меня сейчас по приказу сержанта Плужникова красноармейцы подхватывали носилки с ранеными и занимали исходную позицию на самой опушке леса. Люди Щеглова тоже ждали только меня, чтобы завести двигатель и гнать трофейный грузовик навстречу отряду. Что ж, пришло время начать действовать мне.
Этой ночью канонада лишь слегка погромыхивала далеко на юге, и в лесу и его окрестностях установилась относительная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием оружия, далеко разносившимся во влажном воздухе, и изредка негромкими фразами на немецком. Тем громче и неожиданнее прозвучал резкий хлопок винтовочного выстрела.
В этот раз я хотел, чтобы меня заметили, поэтому первый выстрел произвел с относительно открытого места и сразу, пригибаясь, метнулся вглубь леса. За моей спиной раздались лающие команды, зашелся длинной очередью пулемет, его тут же поддержал другой. Шлепки пуль, попадающих в стволы деревьев, сбитые ветки, в общем, все, как и ожидалось.
Я сместился метров на сто влево и занял заранее выбранную позицию на приличном расстоянии от опушки. Ночной бой без инфракрасной оптики – сущий кошмар. Для тех, у кого ее нет, естественно. Немцы меня видеть не могли, зато я наблюдал их сразу с двух ракурсов – из своих зарослей через контактные линзы в режиме дополненной реальности и со спутника, тщательно фильтрующего помехи в виде тяжелых дождевых облаков и разворачивающего передо мной несколько блеклую, но все же вполне читабельную картину боя.
Сначала, как водится, пулеметы. Первым захлебнулся MG-34 в полутора километрах от намеченной нами точки прорыва и, соответственно, метрах в четырехстах от меня. Я специально пытался нанести наибольший урон самым удаленным противникам, чтобы отвлечь внимание немцев от людей Плужникова, пытающихся сейчас без выстрелов пробраться к дороге, где их должен подобрать грузовик. Тем не менее, оставлять в покое те пулеметные точки, которые могли достать моих товарищей, я тоже не собирался, и по одной пуле из каждой обоймы доставалось им.
Немцы реагировали быстро. Несмотря на посеянную мной неразбериху и очень чувствительные потери, в панику противник не ударился. Примерно через минуту после моего первого выстрела на опушке леса разорвалась серия восьмидесятимиллиметровых мин, и я понял, что пора уходить.
В этот момент совершенно неожиданно для меня в зоне нашего прорыва вспыхнула яростная стрельба. Что-то там пошло не так, и, похоже, уйти чисто нам не дали. Я остановился, упал за ствол большого дерева и попытался оценить обстановку.
Наш отход засекли, причем произошло это уже при погрузке отряда в трофейный «Опель Блиц». Грузовик, к счастью, поврежден не был, и сейчас, набирая скорость, уходил к назначенной мной точке встречи. Для меня это означало только одно – времени больше нет. Я вскочил и ломанулся сквозь лес, окончательно перестав думать о чем-либо, кроме скорости бега и необходимости избегать лобовых столкновений с деревьями и толстыми ветками.
Не помню, когда в последний раз я бегал так быстро, и уж точно было это не в таких условиях. Спортзалы лунной базы могли, конечно, предоставить мне различные варианты тренировок, но до такого экстрима фантазия дизайнеров и инструкторов все-таки не доходила.
И все равно я опоздал. Когда я достиг условленного места, наш грузовик уже проскочил вперед. Остановиться, чтобы подождать меня, он не имел никакой возможности, поскольку буквально в трех сотнях метров за ним по дороге метался свет фар трех мотоциклов, а дальше лязгал гусеницами «Ганомаг» и взревывали моторами несколько грузовиков.
Что ж, я знал, на что шел, и теперь мне следовало до конца отыграть свою роль. Ближе к границе леса я подходить не стал. Дорога и отсюда просматривалась неплохо, а скачущие по ней мотоциклы с ярко светящимися на фоне остывающего поля моторами представляли собой отличные мишени.
Выстрел! Первый мотоцикл с убитым водителем совершает на полной скорости кувырок через себя. Реакция немца, ведущего вторую машину, вызывает уважение. Он дергает руль и избегает столкновения, но при этом ухитряется удержать собственный мотоцикл от опрокидывания. Выстрел! Трехколесная машина слетает с дороги и заваливается набок. Водитель третьего мотоцикла пытается развернуться, но скорость слишком высока, он не справляется с управлением и тоже слетает с дороги. Двигатель глохнет, зато стрелок в боковом прицепе дает длинную очередь в мою сторону. Пули выбивают кору из древесных стволов. Что-то больно чиркает по плечу, я падаю на землю, перекатываюсь вправо и перезаряжаю винтовку. Выстрел!
На сцене появляется бронетранспортер. Где же ты, мое «панцербюксе»? Как мне тебя не хватает! Пулемет, установленный в кузове «Ганомага» бьет длинными очередями. Стрелка прикрывает металлический щиток, но его голова все же видна, нужно только тщательно прицелиться, а вот этого-то пулеметчик мне сделать и не дает. Он верно определил мою позицию, и прижимает меня к земле, не жалея боезапаса. Выстрел! Промах. Пуля с визгом уходит в рикошет от щитка, но пулеметчику такой расклад тоже не нравится, и он старается сделаться мельче и незаметнее, прячась за броневым бортом и своей защитой. Выстрел! Пулеметчик жив, но его оружие разбито пулей. Так даже лучше, теперь я могу сменить позицию.
Бронетранспортер стоит на месте. Грузовики за ним тоже остановились, а значит, у наших появился шанс. Пока погоня занимается мной, они уходят все дальше на юг. Но из грузовиков выпрыгивает пехота. Винтовочный и пулеметный огонь становится все плотней. Выстрел! А вот не надо так опрометчиво палить с рук из своего MG прямо из кузова «Бюссинга». Выстрел! «Ганомаг» не так страшен – у него броня, но он не быстр, а вот грузовики – реальная угроза для отступающего отряда. Их двигатели хорошо видны в инфракрасном диапазоне. Добиваю обойму, стараясь лишить противника самого быстроходного транспорта. Все! Вот теперь пора уходить. Не знаю пока, куда, но куда-то подальше отсюда. Здесь становится трудно дышать – в воздухе слишком много свинца.
Минут через двадцать немцы прекратили преследование. Двигаться с моей скоростью в таких условиях они не смогли, да и ночной лес – не самое комфортное место для прогулок, особенно когда из кромешной тьмы регулярно прилетают русские пули. Моей основной проблемы это, однако, не решило – я так и остался в том гиблом месте, которое так стремился покинуть, причем остался один. Впрочем, один ли? Что это за небольшая отметка, пробирающаяся от южной опушки вглубь леса? И ведь не боится, идет достаточно уверенно. Я усмехнулся про себя, осмотрел глубокую царапину на плече и неспешно зашагал навстречу неожиданному гостю.
