Винченцо резко затормозил на автозаправке в Тоскане. Молча вышел из машины, хлопнув дверцей, и направился к придорожному магазинчику. Я смотрела ему вслед. Машина потрескивала, словно загнанная, в моторе что-то урчало. Я вытащила ключ зажигания, взяла дневник и пошла следом за Винченцо.

Потом мы стояли возле окна и пили эспрессо. Среди современных автомобилей на освещенной солнцем парковке его «альфа» выглядела призраком из иной эпохи.

– Так что ты против него имеешь? – спросила я. – Он ведь и в самом деле любил твою мать. Она его тоже.

Винченцо молча пил кофе. Потом взял дневник, который лежал передо мной на подоконнике, пролистал. Между страниц обнаружилось еще одно фото, заставившее Винченцо замереть. Джульетта и Винсент в мюнхенском кафе – судя по фасону костюмов, начало семидесятых. Оба смотрели в камеру несколько растерянно, будто в последний момент передумали фотографироваться, но фотограф уже успел спустить затвор.

– Знаешь эту фотографию? – спросила я.

Винченцо покачал головой. Он все не мог оторвать взгляд от снимка. Я видела, что с ним что-то происходит.

– Ты впервые видишь их вместе?

Он покачал головой и вложил фотографию обратно в дневник. Я не сводила с Винченцо глаз.

– Что такое? – спросил он.

– У меня тоже не было твоих с мамой фотографий.

Винченцо отвернулся и уставился за окно. Трудно сказать, насколько глубоко он переживал то, что было у него с матерью, – точнее, то, чего не было. Он выглядел растерянным, даже расстроенным.

Я вытащила из сумки фотографию, которую Кармела дала мне на террасе.

– Откуда это у тебя?

– От твоей жены.

У него задергалось веко. Не определить, что за мысли роились в его голове в этот момент. Может, он злился на жену, может, клял себя. На парковке за окном счастливое семейство делало селфи с мороженым и карнавальной мишурой.

На заднем плане наверняка можно будеть разглядеть и нас. «Второе наше с отцом совместное фото за последние тридцать лет», – подумала я.

Когда Винченцо заправлял машину, я позвонила Робину. На этот раз он ответил.

– Я возвращаюсь. Буду сегодня вечером.

– Прекрасно.

– Как там с итальянцами?

– Все отлично.

– Послушай, Робин, я понимаю, что вела себя…

Он не дал мне договорить:

– Я все подписал.

– Что?

– Договор.

– Что за договор?

– Юлия, им понравились твои эскизы. Конечно, придется кое-что подправить, но этот ретростиль…

– Эскизы?! Но это только наброски, Робин… И потом, я не продаюсь, я же тебе говорила…

– А теперь послушай меня. Все, что ты делаешь, принадлежит компании. Ты не хочешь с ними сотрудничать – ради бога, никто не заставляет. Но в таком случае я буду делать это один.

– Но ты не можешь, это моя…

– Я могу.

– Мы равноправные партнеры, Робин.

– Можешь оспорить свои права в суде, но этим ты ничего не добьешься. Так что придется смириться.

На мгновенье я утратила дар речи. Я ожидала от Робина чего угодно, только не этого.

– До сих пор мы все решали вместе, Робин.

– Да, пока ты не уехала. The show must go on. – Последняя фраза прозвучала как вызов. О неприятных вещах Робин предпочитал говорить по-английски. – Разумеется, это твоя коллекция. Бренд и дальше будет носить твое имя.

– Но ты не можешь отнять у меня мое имя!

– Придумай новое – вот все, что я могу тебе посоветовать.

– Но это моя коллекция!

– С коллекцией все будет так, как мы с тобой обговаривали. Сменится лишь команда дизайнеров. Незаменимых нет.

– Ты самый большой подлец, каких я только встречала в жизни.

– Это бизнес, Юлия. Ничего личного.

– Fuck you!

Винченцо смотрел на меня.

Я дала отбой. Больше всего на свете хотелось запустить этим мобильником в стекло. Меня трясло.

– Что случилось? – спросил Винченцо.

Не глядя на него, я села в машину.

Некоторое время мы ехали молча. Автомобиль накручивал километр за километром. Я едва сдерживала слезы. Сейчас главное – не показывать свою слабость.

– Что-то личное или бизнес?

– Бизнес.

Это было не совсем так. До сих пор моя фирма и я были единым целым.

Я чувствовала себя собакой, которую хозяин вышвырнул на улицу. Я выла перед дверью собственного дома. Пусть он и не совсем мой, но все же в большей степени мой, чем Робина. Потому что это мои эскизы и мои планы. Как он вообще собирается обойтись без меня? Неужели всерьез думает просто клонировать то, что делает мои коллекции моими? До прихода нового дизайнера, разумеется, который займет уютное гнездышко и будет выполнять то, что прикажут новые хозяева.

Я никогда не считала, что Робин разбирается в искусстве, но до сих пор он понимал, что лицо коллекции – единственное, чего нельзя купить за деньги. И вот теперь он продал наше с ним общее дитя чужим людям, для которых индивидуальность не более чем маркетинговый инструмент. Нечто вполне заменимое.

– Надрываешься с утра до вечера, выворачиваешься наизнанку, чтобы тебе просто похлопали. И это весь итог?

Слова вырвались у меня сами собой. Я проклинала и Робина, и всю индустрию моды и уже помышляла о мести. Нет, я не стану сидеть под дверью, как побитая собака. Я отстою свое дитя, пойду на все, если потребуется. Робин будет умолять меня не покидать фирму, но в конце концов уйдет он, а не я. В Мюнхене я первым делом найму адвоката. Но чем сильнее подхватывала меня волна гнева, тем острее я понимала свою беспомощность. Если реально смотреть на вещи, в суде против Робина я не боец.

Под моими ногами разверзалась пропасть. Я злилась на себя, стыдилась отца. Надо же так распуститься именно при нем! Еще подумает, будто мне нужна его поддержка.

Но Винченцо был здесь, рядом. Он просто выслушал меня. Без осуждения и без жалости – просто выслушал.

– Ты похожа на Джульетту, знаешь об этом? Ты пошла в нашу семью. Талант не дар, талант – проклятие.

Я поняла его. Винченцо имел в виду не меня, не Джульетту. Он говорил о себе.

– У нее получилось?

– Что получилось?

«Прорыв», хотела сказать я. Проклятое слово, как я его ненавидела.

– Стать счастливой.

Он молчал. Достал дневник, протянул мне.

– Почему ты сам не хочешь мне рассказать?

– Потому что знаю об этом не больше твоего. Джованни все время прятал от меня этот дневник. Невероятно.

– Но у вас с ней были хорошие отношения?

– Мы были одним целым, я и она.

– А про Винсента… неужели ты совсем не догадывался?

Он покачал головой:

– Только после ее смерти.

– Когда она умерла?

Об этом Винченцо говорить не мог.

– Почитай мне, пожалуйста.