Энцо остался. Винченцо не знал, как к этому относиться. Отец был непривычно ласков, баловал маленькими подарками и возился с его оранжевым велосипедом. Джульетта и Джованни смотрели в окно, как отец и сын, оба в теплых пальто, по очереди катаются на велосипеде по мокрой жухлой листве. Джульетта озабоченно покачала головой:

– Беда в том, что я не уверена в себе.

– О чем ты? – не понял Джованни.

– Даже не знаю, смогу ли дать ему то, чего он заслуживает.

– Ты говорила с ним?

– Да. Энцо сказал, что его любви хватит на двоих. – Ее глаза наполнились слезами.

– Ты не можешь знать, как все сложится, Джульетта. Мы давно уже не дети. По-моему, мы слишком много слушали Адриано Челентано… Не стоит ждать от любви так много.

Джованни усмехнулся. Джульетта поняла, о чем он. В комнату ворвался холодной ветерок. Энцо в дверях потирал замерзшие руки.

– Джованни, поможешь мне найти работу?

Они отправились на Центральный вокзал. Джованни не спускался в бункер со дня своего первого приезда в Мюнхен. Но здесь мало что поменялось за минувшие годы. Разве что нынешние «гости» говорили на других языках. Итальянцев почти не было. Теперь рабочую силу поставляли североафриканские пустыни и просторы Анатолии. Пробираясь с Энцо к стойке администратора, Джованни улавливал знакомые арабские и турецкие слова, которые часто слышал на рынке.

– Дай ему паспорт, Энцо.

И пока немец в широком галстуке и роговых очках изучал документы Энцо, Джованни разъяснял ему, что новый соискатель не какой-нибудь малограмотный бродяга, а квалифицированный механик, много лет монтировавший лучшие автомобили в мире.

– Есть вакансии на «Фольксвагене», – предложил немец.

– В Мюнхене?

– Нет, в Вольфсбурге.

– Нет, он не может уехать из Мюнхена, у него здесь жена и дети.

– У нас не турагентство.

– Что?

Еще одно незнакомое Джованни составное слово. Энцо спросил, что происходит. Джованни перевел:

– Он хочет, чтобы ты ехал в Вольфсбург.

– Где это?

– Далеко.

Энцо покачал головой:

– Monaco.

Администратор нервно поправил очки:

– Послушайте, немецкие фирмы передают нам вакансии. Если хотите работать в автомобильной промышленности, вам придется выбирать между «Фольксвагеном» в Вольфсбурге и «Фордом» в Кёльне… Colonia, – повторил он, возвысив голос. – На сегодняшний день только это…

– Monaco, – упрямо повторил Энцо.

– Отойдите в таком случае и не мешайте мне работать. Не заставляйте людей ждать.

Немец повернулся к следующему в очереди – уроженцу Туниса лет двадцати с небольшим. Тот решительно положил бумаги на стойку:

– «Фолькесваген».

По-видимому, это было его единственное немецкое слово. Немец тиснул штемпель, решив тем самым судьбу человека, чье имя он едва ли смог бы выговорить. Быть может, этот тунисец встретит в Вольфсбурге женщину своей жизни, построит дом, заведет детей, станет членом местного футбольного клуба и со временем упокоится на городском кладбище. И все это – одним движением – определил ему чиновник в роговых очках. Энцо не выдержал.

– Сначала вы говорите нам, что у вас сотни тысяч рабочих мест… – по-итальянски сказал он человеку за стойкой. – И вот теперь, когда я здесь, стою перед вами…

Джованни оттеснил его в сторону.

– Простите, а в Мюнхене ничего больше нет?

Но чиновник, как видно, решил игнорировать двух навязчивых итальянцев. Ему не было дела до их «особых пожеланий», тем более что сзади напирала целая толпа. Джованни понял, что скоро все переменится. Рынок труда уже близок к насыщению, еще немного – и число соискателей превысит количество вакантных мест. Далее эта разница будет нарастать лавинообразно.

Джованни поговорил с шефом, и два дня спустя Энцо водил вилочный автопогрузчик на Центральном рынке. С машиной он освоился куда быстрее, чем с ее немецким названием. Неделю спустя Энцо отослал в «ИЗО» заявление об увольнении. Теперь он, столько лет собиравший грациознейшие в мире спортивные автомобили, составлял в штабели ящики с фруктами. Но семья снова была с ним, и остальное не имело значения.

– Если ты все еще в нем сомневаешься, тебе уже никто не поможет, – ворчал Джованни, когда они с сестрой распаковывали коробку со свежей пармской ветчиной.

– Я знаю, что несправедлива к нему.

– Так дай Энцо еще один шанс. Ты уже разлучила Винче с друзьями, не лишай же его и отца.

– А если у меня не получится?

– Нам с тобой не шестнадцать лет, сестренка. Любить или нет – это наше решение.

На внеочередном собрании жильцов квартиры студенты вынесли на голосование вопрос о судьбе Энцо. Долго не могли определиться с тем, имеет ли Винченцо право отдельного голоса, – это вылилось в жаркую дискуссию о правах женщин и детей. В последовавших затем дебатах интернациональная солидарность схлестнулась с частными интересами квартиросъемщиков, в результате политический идеализм уступил, не выдержав напора, а Энцо получил всего лишь право беспрепятственного посещения.

Отныне обеспечение жилплощадью мужа Джульетты легло на плечи Джованни, воспринявшего эту новость со стоическим спокойствием. Джованни знал, что трудности с квартирой должны быстро разрешиться, иначе просто не могло быть. Но Розария заупрямилась.

– Basta! – вскричала она, узнав о подселении Энцо. – Нет и еще раз нет!

– Не будь же такой бессердечной, – упрекнул жену Джованни.

– Это я-то бессердечная? А кто все это время готовил на твою сестру?

– Это же ненадолго, – уговаривал Джованни. – Энцо будет только здесь спать время от времени, пока не подыщет себе что-нибудь по карману.

– Все у тебя ненадолго… А знаешь что? Уеду-ка я, пожалуй, ненадолго домой.

– Но, Розария, любовь моя…

А потом, словно всего этого было недостаточно, Джованни был вынужден пересказать всю историю Кончетте по телефону.

– Неужели тебя это совсем не радует? – кричал он в трубку. – Они вместе, разве ты не этого хотела?

– Но не там, не в Германии! – завывала Кончетта. – Скажи ему, чтобы привез ее домой.

– Он пытался, мама, но ты же знаешь Джульетту. Упряма как сицилийский осел.

– А я? – разрыдалась Кончетта. – Обо мне вы подумали?

– Мы обязательно выкрутимся, – пообещал Джованни. – Это временно…

– То же самое ты говорил, когда уезжал в Германию. И что получилось? До сих пор не вернулся.

– Когда-нибудь, мама, – продолжал Джованни, – мы накопим достаточно денег, чтобы построить дом на Салине. И будем жить там все вместе, и ты с нами.

С каждым разом получалось все сложнее верить собственным обещаниям. За мечту о доме на Салине Джованни цеплялся, как за соломинку, но все больше отдалялся от ее воплощения.

– Что такого сделали с вами эти немцы, что вы забыли старую больную мать? – голосила Кончетта. – Что за времена, что за люди…

– Мама, Рождество мы отметим вместе, я тебе это обещаю.

Джованни знал, что после размолвки с матерью Джульетта ни за что на это не пойдет. Но что у него было, кроме обещаний?

Потом выпал снег, о чем Джованни не преминул поведать матери. Разумеется, в его рождественской сказке город сверкал, словно присыпанный серебряной пыльцой, праздничные ярмарки благоухали глинтвейном, а улицы оглашал смех катающейся на санках детворы. На самом деле никто из «гастарбайтеров» не подозревал, что будет настолько холодно, и менее всех – Розария. Ведь если северянам миланцам доводилось видеть снег хотя бы день-два в году, после чего он обращался в слякоть, для южанки Розарии он был чем-то мифическим из жизни в далеких странах. Из-за влажного воздуха зимы на Салине были холодные, приходилось даже растапливать камин, но снег был экзотикой, вроде как пальмы в Германии.

Два дня валили крупные хлопья, настолько густо, что ничего не разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Снег поглотил все: гидранты, машины и звуки. На битву с ним выползли тяжелые снегоуборщики, и вдоль обочин выросли настоящие снежные валы. Мало кто отваживался высунуть нос на улицу, даже школьников освободили от занятий.

Энцо с Джованни сходили в лес и срубили елку.

– Неужели они ставят такое в каждой квартире? – удивился Энцо. – Мадонна, сколько же надо елок…

Джованни пожал плечами:

– У нас есть море, у немцев – елки.

Но стоило им втащить дерево в квартиру Джульетты, как ХП отложил своего Адорно и поднялся с софы. В белом овечьем свитере, с бородой и длинными волосами он как никто другой подходил на роль Рождественского Деда.

– А это я прошу немедленно вынести!

– Почему? – удивился Джованни.

– Потому что это буржуазный символ!

Джованни перевел для Энцо. ХП смотрел на итальянцев зверем: мол, вы не пролетарии, а буржуазные прихвостни. Но Джованни не сдавался. Пока он препирался, Энцо втащил елку в комнату Джульетты, и ХП ринулся за подмогой к Роланду.

– Видал? (Энцо слышал его голос из коридора.) Да проснись ты! Это же мафия, это они убили Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. А теперь еще заигрывают с ЦРУ!

Пока Джованни разбирался с разбушевавшимися леваками, Энцо устанавливал первую в своей жизни рождественскую елку.

Винченцо был единственный, кто провожал семейство Джованни на рождественские каникулы. Юноша был молчалив, даже слишком, как показалось Джованни. Больше всего на свете Винче хотелось отправиться в Италию вместе с дядей. Но он не мог, из-за матери. Им впервые предстояло провести Рождество в Германии. Джованни же с Розарией везли внучку на смотрины сначала в Милан, а потом на Салину.

Вплоть до 23 декабря Джованни простоял за прилавком, продав землякам невиданное количество panettoni, и лишь перед самым отъездом передал дела сестре. Закрыться в разгар праздничной торговли их маленький магазинчик позволить себе не мог. Прощаясь, Джульетта прижала брата к груди. Теперь он отправлялся на юг, она оставалась на севере. Оба спрашивали себя, когда наконец семья сможет снова сойтись за одним праздничным столом. И оба понимали, что «временное» обернулось постоянным, а то, что прежде представлялось незыблемым, обратилось в дым.

Если бы только Джованни знал, что произойдет за время его недолгой отлучки. Если бы только мог предвидеть, сколь неожиданно и необратимо перевернется жизнь сестры, то ни за что не оставил бы Джульетту.

Но Джованни ничего не предвидел и ни о чем не догадывался. Он метался между родными, суетился, переживал, из последних сил стараясь навести мосты между сторонами.

Накануне свадьбы Джованни полагал, что создает семью, в которой станет полновластным хозяином. Эта вселенная будет вращаться вокруг него, дети и жена будут восхищаться им, угадывать его желания с полуслова. Мог ли он вообразить, как отдалится от него Розария после переезда в Германию? И сейчас, когда семейство Маркони, включая приболевшую Кончетту, в окружении набитых подарками чемоданов стояло на пароме, готовом причалить к берегам Салины, Джованни как никогда остро ощущал, что центр его вселенной сместился.

Мать Розарии, в теплом пальто и с толстым шерстяным шарфом вокруг шеи, осыґпала внучку поцелуями и благословениями. Потом обняла Розарию, заблудшую дочь, и – вздохнув – сестру Кончетту. Наконец подошел черед зятя.

– Bentornati, – всхлипывала Мария, – теперь вы точно никуда не уедете, слышишь?

Вся процессия, возглавляемая Розарией с ребенком на руках, двинулась в сторону грузового мотороллера – местного такси, беззубый водитель которого дымил самокруткой в сторонке.

Как будет по-итальянски «центр вселенной»? «Мать». Все остальные – ее спутники. Итальянскому мужчине нужны десятилетия, чтобы преодолеть силу притяжения матери, но достаточно девяти месяцев, чтобы войти в новую орбиту. А образ мачо не столько утверждение якобы присущей традиционному обществу патриархальности, сколько подсознательный бунт против реального матриархата.

Но то, что ясно женщинам едва ли не с рождения, мужчины узнают слишком поздно. Лишь ступив на берег своего детства, Джованни понял, сколь бесповоротно застрял в этом капкане. И ощущение было куда хуже детского чувства беспомощности. Ненужность – вот что он чувствовал, и не только как кормилец и глава семьи. Никчемность всего опыта, что приобрел он в Германии.

– Слышишь, как пахнет тимьян, Джованни?

Воздух зимней Салины – это соленый запах взбитого в пену моря, смешанный с ароматом трав, целебная сила которых известна только древним старухам. А еще – плесневелый запашок глинобитных домишек, скособочившихся в гулкой тишине давно обезлюдевших переулков.

Жители деревни высыпали встречать семейство Маркони. Стоял солнечный декабрьский день, перед баром на площади старики пили кофе и играли в карты. Ветер трепал белье, развешанное на веревках между домами, в запущенных дворах шныряли тощие кошки, то там, то здесь на заколоченных окнах мелькали вывески: Vendesi.

– Здесь тебе обязательно полегчает, – сказала Мария Кончетте.

Розария молчала.

Все понимали, что Кончетта не сможет долго одна оставаться в Милане. Да и Энцо не в состоянии оплачивать две квартиры. Самое подходящее место для Кончетты – дом Марии, которая готова принять кузину. Им будет хорошо вместе, двум вдовам, чьи дети подались на заработки на север.

За ужином на террасе под старыми оливами Розария неожиданно объявила:

– Джованни, я остаюсь здесь.

– Да, да, я тоже думаю так каждый раз, когда возвращаюсь в Италию, – отозвался Джованни, не воспринявший ее слова всерьез.

– Здесь хорошая еда, – сказала Мария.

– Хорошая еда есть и в Германии.

Никто так и не поинтересовался, как там его магазин.

– Дело не только в еде, Джованни, – сказала Розария. – И не в холоде. Здесь другие люди.

– Немцы тоже хорошие люди, – возразил Джованни. – Только открываются не сразу.

– Возможно, но лишь по отношению к своим. Мы всегда будем там чужими.

– Тебе надо учить язык и выходить на люди, как Джульетта…

– Кто мы для них? Гастарбайтеры! Если я приглашаю к себе гостя, то не заставляю его работать. Я даже не знаю, как зовут наших соседей, можете себе это представить?

Мария покачала головой. Розария принялась расстегивать платье, чтобы покормить Мариэтту.

– Я хочу, чтобы мою дочь уважали в школе, а не так, как с Винченцо.

– С Винченцо особый случай, – заметил Джованни.

– Ты же обещал, что мы вернемся, что построим дом.

– Непременно. Но позже. Где взять денег на дом?

– Но дом уже есть, Джованни, и он достаточно большой. Нужно разве чуть его подновить.

Мать кивнула:

– Конечно, когда-нибудь этот дом станет твоим.

– Но ты же сама хотела отсюда уехать! – воскликнул Джованни.

– Ты обещал нам дворец. А куда привез?

Разговор подошел к опасной черте.

– Как, скажи на милость, я смогу зарабатывать в этой дыре? – вскричал Джованни. – Здесь же нет работы!

– Джованни, – строго заметила мать Розарии, – поля твоего отца ждут тебя. Это плодородная земля.

– Но это не наша земля.

– Так купи ее, дорого не запросят. Ты же богач.

– Но я не крестьянин! – Тут Джованни разозлился не на шутку. – Я торговец.

Последний аргумент повис в воздухе. Здесь не имело значения, кто ты. Человек брался за ту работу, какая имелась.

– Тогда возвращайся в Германию один, – сказала Розария. – Мы с малышкой остаемся здесь.

– Ты шутишь?

Она встала и принялась убирать посуду. Ветер шелестел серебристыми листьями оливы. «Некоторые люди как деревья, – подумал Джованни. – Их питают только корни».

Позже он позвонил сестре из бара на площади, но Джульетты не оказалось дома. К телефону подошел Винченцо.

– Где мать? – спросил Джованни.

– В церкви, с Энцо.

– А ты почему не там?

– Смотрю телевизор.

– На Рождество?

– Ты ничего не понимаешь, дядя Джованни. «Аполлон-8»! Американцы высадились на Луне! Неужели на вашем острове нет ни одного телевизора?

– Да ты что, сегодня?

– Прямо сейчас. Прямая трансляция из космоса.

Джованни кивнул бармену:

– Включи-ка телевизор. И еще жетонов, пожалуйста.

Джованни вытащил тысячную купюру, потому что жетоны сыпались в автомат как песок. Бармен включил старый телевизор, который стоял в углу на вязаном покрывале с изображением Девы Марии. Послышался шум – больше ничего.

– Ну что, дядя Джованни, видишь? – кричал в трубку Винченцо.

– Нет, – отвечал Джованни. – Что ты копаешься с этой рухлядью? – разозлился он, глядя, как бармен отчаянно пытается отрегулировать изображение. – Ему давно место на помойке.

– В Мессине буря, – буркнул хозяин бара. – Сигнал идет оттуда.

– Черт… – выругался Джованни в трубку. – И что, они действительно высадились на Луне?

– Нет, Джованни, пока нет… Они облетели вокруг, чтобы сфотографировать ее обратную сторону.

– Обратную сторону? Да ты что!.. И… как это выглядит? Там красиво?

– Пустыня. Серая пустыня.

– Мадонна… Но ведь Луна белая.

– Что он говорит? – спросил бармен и тоже припал к трубке.

– Тсс…

– Он смотрит… нет, это невероятно…

– Что они делают?

– Они фотографируют Землю, – ответил Винченцо. – Оттуда это…

– Нашу Землю? С Луны?

– Да.

– И как это выглядит?

– Шарик… А вокруг все черное.

– Какого она цвета?

– Я не знаю, телевизор черно-белый.

– Зеленая, – подсказал бармен. – Как леса.

– Нет, она голубая, как море. Ты когда-нибудь видел глобус?

– Что-что?

Джованни был в отчаянии: американцы уже на Луне, а он все торчит в этой дыре.

Но первые в истории человечества кадры с видами Земли из космоса были не единственным, что пропустил в тот вечер Джованни. Уже после того, как кончились жетоны, астронавты читали в эфире начальные строки Книги Бытия: «…да будет Свет – и стал Свет…» А потом Винченцо услышал стук в дверь. Джованни в это время стоял в церкви, в толпе старух, чей неумолчный кашель перебивал хрипы не менее простуженного священника. О том, что в тот момент происходило в Мюнхене, Джованни узнал много позже.

Итак, Винченцо поднялся с потрепанного дивана. Взрослых никого, компанию ему составляла малышка, давно почитавшая его за лучшего друга. Поначалу Винченцо подумал, что это родители вернулись из церкви, но за дверью стоял незнакомый мужчина. Немец в синем пальто, явно дорогом, поверх серого костюма, в шляпе и дорогих ботинках. На вид ему было около сорока; высокий лоб, голубые глаза. Под мышкой он держал два пакета, большой и поменьше. Очевидно, с подарками.

– Добрый день.

Лица как окна, бывают закрытые и открытые. Лицо незнакомца было нараспашку, и в этом он сильно не походил на других немцев.

– Мама дома?

Где-то Винченцо уже слышал этот голос.

– Нет.

– Когда вернется?

Винченцо пожал плечами.

Мужчина с опаской заглянул в квартиру. Потом посмотрел на юношу – пристально и будто пристыженно, так что тому стало не по себе.

– А ты, должно быть, Винченцо?

Винченцо кивнул.

– Можешь передать ей кое-что?

Мужчина протянул Винченцо маленький пакет, в котором оказался зеленый конверт, перевязанный золотой лентой.

– А это для тебя…

За маленьким пакетом последовал большой. Винченцо смутился.

– Бери, бери… – широко улыбнулся незнакомец. – Счастливого Рождества.

Он прикоснулся к шляпе и начал спускаться с лестницы. Площадкой ниже он оглянулся на Винченцо, который продолжал стоять в дверях. Улыбки на лице незнакомца уже не было, только грусть.

Винченцо положил пакеты на диван и отвел руку малышки, в нетерпении дергавшей золотой бант. Внутри большого пакета явно было нечто интересное. И значительное, на что явно указывала его величина. Поначалу Винченцо решил не открывать свой подарок до прихода матери, но любопытство пересилило. Мальчик попытался заглянуть под оберточную бумагу – и не удержался, сорвал ее.

Внутри был «Автодром» – мечта его миланского детства. Родители дарили Винченцо исключительно практичные вещи – носки, школьный ранец или зимние ботинки. А этот подарок был нереален и совершенно незаслужен. В коробке обнаружились белый «порше» и красный «феррари», Винче видел такие по телевизору. Модели воспроизводили оригиналы до мельчайших деталей. К машинам прилагался трансформатор, регулятор скоростей и множество прямых и изогнутых пластин, из которых можно было сконструировать модели известных гоночных трасс – Монцы, Сильверстоуна, Хоккенхайма.

Когда родители появились на пороге комнаты, Винченцо и ХП сидели на полу. Они соорудили автобан посреди гостиной и устроили гонки. Винченцо, разумеется, в красном «феррари». Джульетта и Энцо подумали было, что это ХП принес «Автодром». Но тут Винченцо показал матери другой подарок, который так и лежал нераспечатанный в зеленом конверте.

– От кого это?

– Я не знаю… какой-то немец. Он сказал, что это подарки к Рождеству.

Родители переглянулись, Энцо пожал плечами. Джульетта открыла конверт и побледнела.

– Что там такое? – спросил Энцо.

– Где ты с ним встретился? – набросилась на сына Джульетта.

У Винченцо возникло чувство, будто он совершил какую-то серьезную оплошность.

– Здесь, он сам пришел. Кто он такой?

Мать будто испугалась. Отца – как показалось Винченцо. Но Энцо стоял неподвижно.

– Это мой клиент, – торопливо объяснила Джульетта. – Просил сшить ему кое-что на лето, но я отказала.

Энцо не реагировал.

– Упакуй как было, – велела Джульетта сыну. – Мы отнесем все обратно.

– Но, мама…

– Немедленно, я сказала!

Винченцо подчинился.

– Что происходит? – спросил Энцо.

– «Что происходит, что происходит…» – передразнила мужа Джульетта. – Ты, кажется, собирался начать все сначала, не так ли?

Небо густо сыпало белыми хлопьями, когда Джульетта в красном пальто, обмотанная шарфом, ждала трамвай на остановке. Оба пакета были при ней. Уже стемнело, она дрожала от холода, но сердце ее дрожало еще сильнее. К месту встречи Джульетта прибыла на десять минут раньше назначенного времени, решив ни под каким видом не садиться в его ИЗО, которую узнала по гулу мотора. Немецкие автомобили не издают таких звуков. Винсент остановился возле тротуара и открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья. Джульетта не двинулась с места.

– Ты садишься?

Зимой Винсент выглядел иначе – старше, серьезнее. До сих пор Джульетта видела его только летом. В сущности, она ничего о нем не знала, за исключением одного коротенького эпизода из его жизни. Но откуда, в таком случае, возникло это чувство, будто он всегда был ее частью? Словно, встретив его, она обрела потерянную половину себя?

Джульетта положила «Автодром» на заднее сиденье, а сверху конверт с билетами в оперу. Винсент пригласил ее не в мюнхенский театр, а в венецианский театр «Ла Фениче»… Совершенно невозможно.

– Спасибо за подарки.

Она собиралась уйти сразу. Не разговаривать с ним. Не отвечать на вопросы.

– Джульетта. Сядь в машину, холодно же.

Она захлопнула дверцу и двинулась прочь. Автомобиль медленно ехал рядом, Винсент опустил стекло.

– Прошу тебя, Джульетта. Все, чего я хочу, – поднять тебе настроение.

Она остановилась. Он открыл дверцу, она не села.

– У тебя семья, зачем ты меня преследуешь?

– Ты получила мои письма?

Это прозвучало с обидой, и Джульетта ощутила укол вины. Коротко оглядевшись, она опустилась на сиденье. Внутри было тепло и тихо. Никаких звуков, кроме гула мотора и тиканья аварийной сигнализации. Салон равномерно вибрировал.

– Так ты их читала? – громче спросил Винсент.

Ясный взгляд, изящная линия рта – все, во что она влюбилась, было при нем. И главное – это его вечное стремление все расставить по местам. Представить невозможно, чтобы этот человек когда-нибудь что-нибудь сделал не так.

– Винсент, у тебя своя жизнь, у меня своя.

– Почему ты мне не ответила?

Винсент был не из тех, кто так просто отступает. Ох уж эта немецкая привычка во всем разобраться до конца, даже если это не имеет никакого смысла… Джульетта собиралась промолчать, но слова вырвались сами собой:

– Я прочитала их все, Винсент, но чего ты он меня хочешь? Все решено.

Он взял ее за руку, и Джульетта узнала прикосновение теплой ладони. Она хотела высвободиться – не получилось. Винсент притянул ее к себе, поцеловал в щеку. Знакомый запах.

Винсент поцеловал ее раз, потом еще… Осторожней, чем тогда, но с той же нежностью.

– Не надо, – сказала Джульетта.

Он вдохнул запах ее волос. Все было как прежде, будто они вчера расстались. За окнами не существовало ничего, кроме снега. В машине, словно внутри снежного кокона, плыли воспоминания о жарком лете, сухой траве и накрахмаленных простынях в маленьком миланском отеле.

– Зачем ты приехала в Мюнхен?

– У тебя семья, Винсент…

– А я все время думал, неужели я в тебе обманулся?.. Как ты могла оборвать все, как будто ничего не было? Я пытался забыть тебя, я пытался, но…

Джульетта смотрела на свои колени.

– Al cuore non si comanda.

– Что это значит?

– Сердцу не прикажешь.

Винсент понял, что его чувство не безответно. И она захотела, чтобы он это знал. Он крепче сжал ее руку.

– Слишком поздно, Винсент.

– Но мы не можем и дальше делать вид, будто ничего нет.

Джульетта почувствовала себя загнанной в угол. Ну почему он всегда прав? Это сводило ее с ума, ведь на самом деле Винсент ничего не понимал.

– Ты любишь мужа?

– Это не из-за Энцо!

– Тогда почему?

Джульетта поняла, что сказала слишком много. Инстинктивно потянулась к ручке дверцы. Винсент перехватил ее пальцы.

– Из-за Винченцо? Но он поймет, он достаточно взрослый. Посмотри на меня, Джульетта.

Она попыталась. Не моргая. Она надеялась, что Винсент ни о чем больше не станет ее спрашивать, видела, каким усилием дается ему каждое слово.

– Мне пора.

– Но ведь… Винченцо наш сын, да? Скажи мне правду, Джульетта.

Она хотела качнуть головой, но мышцы словно парализовало. Тогда она попыталась отвернуться, но Винсент взял ее голову в ладони и заглянул в глаза. Джульетте не оставалось ничего, только ответить на его взгляд. Он отпускал ее постепенно, по мере того, как постигал ее ответ. Но и когда Винсент опустил руки, Джульетта не шевельнулась. Лишь глаза ее набухли слезами.

Ее захлестнуло беспросветное отчаяние. Раздавленная, не помня себя от стыда и чувства вины, Джульетта наконец нащупала ручку дверцы и шагнула наружу. А потом, как слепая, побежала через улицу. Вокруг визжали тормоза, сигналили машины. Джульетта остановилась и снова рванулась с места – прямо наперерез автобусу. Винсент кинулся за ней. Автобус остановился. Джульетта постучала в окно, и водитель открыл дверь. Подбежавшего Винсента окатило грязной водой.

– Джульетта…

Он бежал за автобусом, в заднем окне которого бледным пятном маячило ее лицо, пока не выдохся. Он остановился посреди улицы – темная тень на фоне падающего снега. И постепенно растворился в этой всепоглощающей белизне.

Джульетта вернулась домой насквозь продрогшая. Винченцо, лежа на диване под тусклой лампой, что-то царапал в тетради по немецкому языку. Скинув на пол мокрое пальто, она подбежала к сыну и обняла его столь порывисто, что мальчик испугался.

– Я люблю тебя, Винченцо… – шептала Джульетта. – Больше всех на свете… ты знаешь?

– Я тебя тоже, – ошарашенно пролепетал он. – Что случилось?

С ее волос капала вода. Шарф пропитался как губка. Джульетта разрыдалась, еще крепче прижала к себе сына. Винченцо осторожно отстранился, опасаясь причинить ей боль.

– Мама, кто был этот человек? – спросил он.

– Так… один знакомый… Это было еще до твоего рождения.

Она ждала его реакции, но Винченцо лишь растерянно смотрел на нее.

– Но мой муж – Энцо… – пробормотала Джульетта. – Он хороший отец… правда?

– Да…

Сзади скрипнула половица. Джульетта притиснула к себе мальчика, будто так надеясь остановить готовую обрушиться на нее лавину.