В зале стояла духота. Полицейские в форме не спускали глаз с публики – в основном с длинноволосых типов, от которых так и ждешь, что они вот-вот примутся дымить травкой.

Актрисы на сцене кувыркались под одеялом, на котором было написано «Цензура», а потом запели, выставив обнаженные груди. Розария отвела глаза. Уж очень неловко было за тех, кому природа, похоже, забыла даровать хотя бы намек на стыд.

Идея семейного похода в театр принадлежала Джованни, который хотел развеять мрачное настроение Джульетты. Заодно и показать себя светским человеком. Они выбрали «Волосы» – скандальный американский мюзикл на немецком и в исполнении немецких актеров. Винченцо оставили дома смотреть телевизор, вещающий на непонятном ему языке, потому что зрителей моложе шестнадцати лет на спектакль не пускали.

Джульетта никогда прежде не бывала ни в музыкальном театре, ни в опере, хотя с удовольствием слушала оперную музыку. Происходящее на сцене перевернуло ее представления о мире. Поначалу Джульетта отнеслась к действу скептически, но исподволь музыка увлекла, втянула ее в водоворот красок и звуков. Как будто кто-то распахнул дверь в потайную комнату – и в замшелой крестьянской хижине взорвался волшебный фейерверк.

В Германии мода не была искусством правильных пропорций, на нее смотрели исключительно как на способ самовыражения. Публику мало интересовало, какой школе следует модельер, комбинируя материалы и изобретая фасоны. Эмоциональная выразительность – вот что тут имело значение.

Для Джульетты, чей стиль сформировали миланская эстетика и сицилийские традиции, это было как глоток свежего воздуха.

– О чем они поют? – шепотом спросила Розария мужа.

Джованни пожал плечами:

– Хотят больше свободы… И трахаться друг с дружкой без помех.

– И ты хочешь здесь жить?

– Оставь, пожалуйста, это же шутка.

– Это так ты жил до нашей свадьбы?

Джованни загадочно улыбнулся:

– За кого ты меня держишь, любовь моя?

Джульетта постукивала ногой в такт музыке, чем нервировала мужчину в соседнем кресле, потного типа в роговых очках.

– Джованни, ты лучше меня понимаешь этих немцев, – прошептала она брату на ухо. – Сидят как студенты на лекции… Они всегда такие?

Джованни снова пожал плечами:

– Да, обычно такие.

После спектакля Джульетте с Розарией представилось еще одно доказательство странности немцев. Джованни повел женщин на Леопольдштрассе, в итальянское кафе-мороженое, где работали земляки из Венето. За столиками у входа группа студентов с прилизанными волосами вела дискуссию – настолько серьезную, словно речь шла о планах на ближайшую мировую революцию.

Джульетта заметила, что в немецких кафе не принято выставлять столики на улицу, как в Италии. Заглянув в окно баварской пивной, она увидела мужчин в странных шляпах с перьями и официантку в дирндле, державшую в руках сразу четыре огромные кружки. Совсем как в фильме, который они когда-то смотрели с Винсентом.

Когда компания вернулась домой последним трамваем, Винченцо спал перед включенным телевизором.

Он ненавидел Германию.

Винченцо скучал по друзьям, книгам, своему велосипеду. Он бы уехал домой – но только с матерью. Он видел, как тяжело дался Джульетте разрыв с Энцо, и не хотел создавать ей новых проблем. Только это и помогало ему терпеть, да и в конце-то концов, до начала учебного года оставалось не так много.

Дядя Джованни между тем продолжал разводить телефонную дипломатию, уговаривал Энцо не давить на Джульетту. Мол, он сам убедит ее вернуться. И она обязательно образумится, уж к концу лета – наверняка.

Энцо с трудом, но удалось обуздать чувства и послушаться шурина. Однако он взял с Джованни слово не спускать глаз с Джульетты. Даже пригрозил разобраться с ним, если с его женой что случится.

– Положись на меня, Энцо, – заверял Джованни. – Я люблю ее не меньше твоего.

Что до бизнеса, то Джованни решил оставить службу на «Мерседесе» и сосредоточиться на сфере продовольствия. О чем и сообщил Розарии, присовокупив, как же осточертели ему проблемы с экспортом машин. Мировая революция не за горами, а значит, у автомобилей класса люкс нет будущего. А вот апельсины, яблоки и бананы люди будут есть всегда, независимо от партийной принадлежности.

Джованни даже отвел Розарию на рынок и, воспользовавшись тем, что Розария не понимала по-немецки, а господин Римершмидт ни слова не знал по-итальянски, представил ей хозяина лавки, где работал продавцом, своим «деловым партнером». Добряк Римершмидт, страдавший от множества хворей, держался скромно, а Джованни старательно изображал из себя маршала торгового фронта.

Джульетта подстриглась. Однажды взяла и вернулась домой со стрижкой «боб», да еще и высветлила пряди. К новой прическе отлично подошли сандалии соломенного цвета и золотистое платье мини, на этот раз не сшитое, а купленное в бутике в Швабинге.

С того дня на нее начали оборачиваться мужчины. Джульетта словно помолодела на несколько лет, и не только внешне, она и чувствовала себя помолодевшей. Будто сбросила груз с плеч, будто стала видимой. В ней пробудилось желание жить, но только как она сама считала нужным. Поэтому она и решилась на шаг, о котором Джованни узнал слишком поздно.

Все началось с того, что они с Винченцо отправились в Немецкий музей. И пока мальчик глазел на самолеты, о которых до того читал только в книжках, – стальные «мессершмитты» с боевой окраской, но без свастики, и алюминиевые корпуса «юнкерсов», – Джульетта незаметно проскользнула в дверь и вошла в желтую телефонную будку у входа. Делая вид, будто собирается кому-то звонить, она пролистала лежавшую возле аппарата телефонную книгу, в которой сразу отыскала все, что было нужно, – и фамилию, и адрес.

Все тринадцать лет брака Джульетта жила тайной жизнью, протекавшей параллельно с реальной. И в этой второй жизни не было ни Энцо, ни чувства вины за то, что она отняла отца у сына и сына у отца. В этой жизни она обитала в цветущем саду, окруженном елями. В центре сада стоял дом с зелеными ставнями и красной черепичной крышей. А в доме – дубовый стол, крытый клетчатой скатертью, за которым Винченцо ужинал в компании братьев и сестер.

В том параллельном мире Джульетта действительно жила, даже если в этом умирала в миланской квартире. Вовсе не из-за того, что им с Энцо приходилось считать каждую лиру, а потому что наяву Джульетта так и не стала той женщиной, которой хотела стать. В Милане была не Джульетта, а лишь ее видимая оболочка, фантом, между тем как ее настоящее «я» продолжало жить своей жизнью. «Другая» Джульетта покупала новый диван в гостиную, водила детей к преподавателю фортепиано, танцевала с мужчинами, ездила в отпуск в Венецию. Это она открыла бутик в Швабинге, где продала золотистое модное платье одной итальянской туристке.

И теперь эта жизнь, до сих пор скрытая в самом потайном уголке ее души, разворачивалась перед ней. Она стала осязаемой, наполнилась звуками и запахами города, – его города. Сколько раз она вздрагивала на улице при виде мужчины его роста и комплекции. Встреча с ним оставалась единственным, чего Джульетта по-настоящему боялась и к чему стремилась всей душой. Она должна была хотя бы раз объявиться в той, параллельной жизни, отделенной от ее реальности лишь парой трамвайных остановок. Чтобы убедиться, что это просто мечта. Чтобы спустя тринадцать лет хотя бы на миг ощутить себя женщиной, какой она никогда не была. Наполнить жизнь любовью. Вернуться в точку, когда она пошла не в том направлении, и, наперекор здравому смыслу, повернуть в другую сторону.

В садах Богенхаузена пахло еще лучше, чем в ее фантазиях. Виллы тут были основательней, заборы выше, улицы безлюдней. Только птичий щебет и нарушал тишину.

Нарядившаяся ради такого случая в новое платье Джульетта сошла с трамвая. Ветер перемен, пронесшийся по дорогам Европы, погулял и здесь. Не так уж неприступны оказались для него огражденные каменными стенами цитадели бюргерского самодовольства.

Новые «мерседесы», старые «бугвард-шевроле» и футуристические «Rо80» – напрасно высматривала Джульетта у ворот в сад серебристо-серую «ИЗО-ривольту» с красными кожаными сиденьями. Похоже, он ее продал, – просто потому, что хотел навсегда похоронить прошлое. А Джульетта получила то, что заслужила.

Это был не тот дом, какой она ожидала увидеть по значившемуся в телефонной книге адресу. Никаких елей вокруг. Нет и каменного забора, лишь живая изгородь из туй, защищенная снаружи проволочной сеткой.

За изгородью – два особняка начала прошлого века в вильгельмианском стиле и втиснутое между ними бунгало шестидесятых годов с характерными лаконично-угловатыми линиями, стеклянной крышей и панорамными окнами. Дом совсем не из немецкой кинохроники. Зато идеален в качестве жилища преуспевающего инженера.

Джульетта приблизилась. Судя по фамилии на щитке, она не ошиблась. Дом за панорамными окнами как будто пустовал. В саду не было видно ни игрушек, ни трехколесных детских велосипедов. К бунгало примыкал двойной гараж. Входные ворота были заперты.

Прошла целая вечность, прежде чем Джульетта решилась нажать на белую кнопку звонка. Движение отозвалось пронзительным звуком в глубине дома, и сердце подскочило к самому горлу. Но ничего не произошло. Ворота оставались на замке. Похоже, никого не было дома. Джульетта решила ждать. Последние тринадцать лет она только этим и занималась, а значит, лишняя пара часов не играла никакой роли. Была суббота, около полудня. Если он отъехал за покупками, то скоро должен вернуться. В Германии магазины по субботам закрываются уже в двенадцать.

Джульетта достала зеркальце и поправила прическу. По небу бежали облака. Налетевший порыв ветра взметнул с земли цветочные лепестки. Тишина была осязаемой, вибрировала, как натянутая струна, в любой момент грозящая порваться.

Джульетта огляделась в поисках укрытия, но поблизости не обнаружила ни магазина, ни автобусной остановки. И она осталась у ворот.

Вскоре зарядил дождь, по крышам припаркованных машин забарабанили тяжелые капли, по желобу вдоль тротуара заструился ручеек. Прикрыв голову сумочкой, Джульетта спряталась под каштаном. И тут услышала его машину – приглушенное бормотание «ИЗО-ривольты» не спутаешь ни с чем. Машина приблизилась, проехала мимо Джульетты и остановилась у ворот. Сквозь омываемое дождевыми струями стекло Джульетта разглядела его силуэт.

Винсент открыл дверцу и скачками побежал к воротам. Потом вернулся к машине, так и не заметив Джульетту, въехал во двор и затормозил возле гаража. Красные огоньки фар заплясали на мокром асфальте.

Винсент вышел, обежал машину под проливным дождем и открыл дверцу переднего пассажирского сиденья. Потом снял бежевый пиджак, чтобы прикрыть от дождя женщину – рослую красавицу с короткими темными волосами, в знаменитом платье «Мондриан» от Ива Сен-Лорана. Просторный покрой не мог скрыть, что она беременна. Отмахнувшись от предложенного пиджака, дама раскрыла зонтик.

Джульетта наблюдала эту сцену, стоя в воротах. Когда Винсент ее увидел, женщина уже отперла дверь и оглянулась, недоумевая, почему он не идет в дом.

Джульетта развернулась и побежала прочь. В этот момент она ни за какие сокровища мира не приблизилась бы ни к нему, ни – тем более – к ней.

– Джульетта? – закричал Винсент.

Она обернулась. Мокрое платье облепило ее тело, как его – рубашка. Они стояли друг против друга и молчали. Джульетта чувствовала себя дурой. Как могла она всерьез поверить, что в его жизни все еще есть место для нее?

– Что ты здесь делаешь?

– Ничего. Просто приехала навестить брата.

Видеть его так близко оказалось шоком. И вовсе не потому, что вдруг воскресли старые чувства. Нет, на их месте зияла пустота. Этот Винсент больше ни о чем не мечтал. Юношеская неуспокоенность, чувствовавшаяся в нем еще два года назад, когда они виделись в Милане, исчезла. Перед Джульеттой стоял мужчина, который добился всего, чего хотел, – и в профессии, и в жизни.

– Винсент?

К ним подошла высокая женщина. Теперь она держала зонтик над Винсентом – не над Джульеттой. Он представил их, официальным тоном:

– Джульетта из Италии… Моя жена…

Винсент даже не назвал ее имени, точно боялся тем самым слишком близко подпустить Джульетту к своей жизни.

– О… Италия, – улыбнулась женщина. – Там всегда светит солнце.

Она была очаровательна, умна – первая секретарша Винсента. Женщина, которая всегда знала, чего хочет. Его.

– Давайте пройдем в дом, – предложила она. – А то так и простудиться недолго.

– Да, конечно, прости, – пробормотал Винсент, глядя на Джульетту.

– Нет, спасибо, – ответила та. – Мне пора. Ciao.

Стараясь не встретиться с ним глазами, она повернулась и быстро пошла прочь от дома. Она крепилась из последних сил, пока чувствовала на себе их взгляды. Но как только свернула за угол, ее затрясло – от холода, отчаяния, от невыносимого желания умереть.

Стоя на пороге гостиной, Джованни с Винченцо смотрели, как Джульетта рыдает, скорчившись на диване. Сначала тихо, а потом содрогаясь всем телом, завывая в подушку. Джованни приблизился, тронул ее за плечо.

– Что случилось, мама? – испуганно спросил Винченцо.

– Ничего, мое сокровище, ложись спать.

Винченцо с Джованни переглянулись. Джульетта села, размазывая по лицу слезы. Винченцо осторожно обнял мать.

– Что случилось, мама? – повторил он.

И тут она зарыдала с новой силой, уткнувшись лицом в его грудь. Винченцо принялся утешать ее, как отец утешает дочь. Но Джульетта высвободилась из его объятий и твердо посмотрела сыну в глаза:

– Обещай мне, Винченцо… сейчас же… что сам распорядишься своей жизнью. Что сам выберешь свой путь и не будешь обращать внимания на слова людей… даже на слова матери… Поклянись мне в этом, прямо сейчас.

Винченцо напряженно смотрел на нее, и Джованни понял, что слова матери врезались мальчику в память – навсегда.