Успех «изетты» в Германии превзошел все ожидания. Эмигрантка из Италии стала символом немецкого экономического чуда. Каждая семья получила шанс обзавестись собственным автомобилем. Дети полюбили «букашку» за забавный внешний вид, матери семейств – за практичность, отцы – за экономичность. Так или иначе, «изетта» вытащила «БМВ» из кризиса.

И когда первые немецкие семьи перевалили через Альпы на новых мини-автомобилях, Винсент получил повышение. Ему выделили отдельный кабинет в отделе развития производства и секретаршу – рослую блондинку из Гамбурга, миловидную и незамужнюю. Винсент не оценил ее прелестей. Вечерами, один в пустой квартире, он отрешенно смотрел на голые деревья за окном. А утром с головой погружался в работу, чтобы забыться.

Шестьдесят лет – целая жизнь, но Винсент помнил все до мельчайших подробностей. Время будто обнажало в тех давних событиях все новые и новые детали.

– И откуда ты узнал, что это был твой ребенок?

Мы уже были на «ты». История Винсента стала моей. Меня знобило. Яркое весеннее солнце померкло и скрылось за голыми деревьями на берегу Изара. В домах загорались окна, официанты разворачивали шатры для тепла. В апреле весна еще не столь сильна, чтобы разогнать зимний холод.

Винсент долго задумчиво смотрел на меня.

– Правду я узнал позже.

– Есть доказательства? Тест ДНК?

– Нет, другое… долгая история. – Он посмотрел на пустую кофейную чашку.

– И Джульетта больше не объявлялась?

– На следующий день она позвонила мне на работу. Чувствовала себя бесконечно виноватой, пыталась все объяснить… Но я не хотел объяснений. Мне всего лишь нужно было знать, чей это ребенок.

– И?..

– И она сказала, что не мой. Якобы женщина чувствует такие вещи… – Горькая складка в уголке рта говорила об обратном. – Я спросил, как она собирается жить с человеком, которого не любит. И она ответила, что о любви здесь речи нет. Это вопрос чести.

– Чего? – не поняла я.

– Семейной чести. – Он закусил губу. – Ребенок – знак судьбы, указывающий, что она принадлежит Энцо.

– Но ведь у нее… у вас могли быть дети и в Германии?

Я все еще ничего не понимала.

– В таких вопросах люди редко руководствуются логикой. Джульетта боялась, семья была ей защитой. Германия далеко. Что, если у нее там не сложится? У нас ведь ничего не было, кроме чувств. Любовь – это мечта. Семья – реальность.

– И она была счастлива с Энцо?

Он молчал.

– Ты когда-нибудь встречался с ней после этого?

Винсент посмотрел на меня и кивнул.

– Когда?

Он задумчиво улыбнулся и отвел взгляд.

– История долгая, как я уже сказал. Это только начало.

Он устал. Я же, напротив, только вошла во вкус. То и дело посматривала на фотографию Джульетты. Как бы выглядела эта женщина десять, двадцать лет спустя? И почему она отказала мужчине, которого любила? Теперь Джульетта казалась мне чужой, несмотря на наше внешнее сходство. Винсент молчал, потом сказал, будто прочитав мои мысли:

– Думаю, она не вполне верила, что имеет право на счастье.

После этих слов во мне словно зародилось понимание.

– Отвезти тебя домой? – спросил Винсент.

– В этом нет необходимости, – ответила я. – Это недалеко.

Я не хотела, чтобы он увидел квартиру, в которой меня никто не ждал. По сути, мое жилище было просто местом для сна. Жила я в ателье. Но меньше всего мне хотелось, чтобы Винсента увидели Робин или мои коллеги. Дурацкие расспросы – последнее, что мне требовалось.

– Я прошу тебя.

Голос почти умоляющий – и я не стала возражать.

Винсент достал серебристый ключ и открыл дверцу со стороны переднего пассажирского сиденья. Машина пахла другой эпохой, старым материнским «рено» моего детства. Металлические части бордовых сидений подернуты патиной, кожаные подушки скрипят. Я плохо разбиралась в автомобилях, но чутье на хорошие вещи у меня имелось. А каждая мелочь в этом салоне была высочайшей пробы. Приборная панель – настоящее произведение искусства в стиле шестидесятых, с хромированными переключателями, тумблерами и основой из благородного дерева. Aqua, Olio, Benzina – неброские подписи под шкалами. Винсент сел рядом и надел перчатки.

– Это «ИЗО-ривольта», – объяснил он. – Той же компании, что и «изетта». Названа в честь графа. – Он показал на логотип в центре большого рулевого колеса: серебряный грифон на черном бакелите: – Фамильный герб.

– Ни разу такого не видела, – призналась я.

– Их было выпущено семьсот девяносто два экземпляра. Сохранились единицы.

Он повернул ключ. Мотор глухо заурчал.

– Она сидела там, где ты сейчас. – Взгляд Винсента снова был непроницаем. – Я никогда не смогу продать эту машину.

Мы тронулись с места.

– Твой отец тоже водил ее, – как бы между прочим заметил он и вздохнул.

– Именно эту? – спросила я. – Или такой же модели?

– Именно эту. И твоя мать сидела там, где ты.

Он кивнул в мою сторону. Я оказалась не готова к такому повороту. Одно дело – слушать историю, другое – сидеть на том самом месте, где когда-то сидела твоя мать, трогать вещи, которых касались руки твоих родителей. Почему она никогда не рассказывала мне об этом?

– Когда это было? – спросила я.

– Где ты живешь? – последовало вместо ответа.

Я попросила остановить на углу, достаточно далеко от ателье, чтобы никто из коллег не смог меня заметить. Открыла дверцу. Теперь – исчезнуть, и как можно скорее. Прощанья я бы точно не вынесла.

Винсент не хотел отпускать меня. Похоже, он все еще видел во мне свою Джульетту.

– Юлия… – Он запнулся.

– Я обязательно объявлюсь, и ты расскажешь мне, чем все кончилось.

Вместо ответа он открыл бардачок и вытащил конверт:

– У меня к тебе просьба…

Я повертела конверт в руках, он был запечатан. Вместо адреса стояло одно-единственное слово, выведенное от руки красивым, каллиграфическим почерком: «Винченцо». Прочитав это имя, я тут же захотела положить конверт на место, он жег мне руки, словно был пропитан ядом. Винсент заметил мое замешательство.

– Винченцо должен прочитать это. Речь там о Джульетте, – почти шепотом пояснил он.

– Но… откуда мне знать, жив ли этот Винченцо вообще?

Винсент не собирался принимать у меня конверт.

– Я знаю это от Джованни, брата Джульетты. У него магазин деликатесов на Центральном рынке.

– Здесь, в Мюнхене? – Я не поверила своим ушам. – Брат-близнец Джульетты?

– Да. Я навестил его. Джованни сказал, что Винченцо живет в Италии, но адреса не дал.

– Почему?

– В их семье я персона нон грата.

Это после стольких-то лет… Я ничего не понимала.

– Твой отец ненавидит меня.

– То есть он знает, что ты его отец?

Винсент кивнул. Он явно что-то недоговаривал.

– Там, – он показал на конверт, – правда.

– Правда о чем?

– Со смертью Джульетты жизнь Винченцо полетела под откос, и…

– Это ты виноват в ее смерти?

Он затряс головой.

– Я любил ее больше жизни, Юлия… У меня к тебе одна-единственная просьба… Уверен, что в этой семье будут рады тебя видеть.

– Откуда такая уверенность? Мы с ним почти не знакомы. Он мой биологический родитель, и только.

– Если ты придешь к Джованни и попросишь… они не откажут тебе… ты дочь.

– Но этот Джованни столько лет прожил здесь, за углом, и ни разу мной не поинтересовался.

Винсент молчал, вглядываясь в вечерние сумерки.

– Я не имею права настаивать, но… не пойми превратно. Я специально приехал в Милан, чтобы увидеть тебя. И Винченцо… Я надеюсь уладить это дело, пока есть время… Видишь ли, никому не хочется оставлять после себя в этом мире кучу мусора.

– Разве это не он оставил после себя кучу мусора?

Я положила письмо на приборную панель. Чего я не выношу, так это давления, пусть даже это очень важно для Винсента.

– Как хочешь, – сказал он.

– Мне жаль, – ответила я и протянула ему руку: – Спасибо за рассказ. Надеюсь, еще увидимся.

Он разочарованно кивнул и даже попробовал улыбнуться. Но расставание получилось грустным. Меня мучила совесть. Не выдержав, я вернулась и взяла письмо:

– Я подумаю.

Винсент посмотрел на меня с благодарностью. Переходя улицу, я чувствовала на себе его взгляд – обращенный не ко мне, а к женщине, давным-давно покинувшей этот мир.

В ателье, по счастью, никого не оказалось. Я включила свет, приготовила кофе и села за эскизы. Сообщения в мобильнике от Робина я прочитала, материнские проигнорировала. Взяла карандаш. Я понятия не имела, как будет выглядеть следующая коллекция. Наши с Робином идеи на этот счет мне разонравились.

Что-то изменилось во мне за последние несколько дней. Если бы и в жизни все было так просто – отринуть старое, разорвать в клочки, начать с чистого листа. Но жизнь состоит из тысячи листков, сложенных стопкой. Все они – единая книга, и ни один нельзя удалить просто так. Пусть некоторые читать неприятно, но добравшийся до конца стопки может быть вознагражден сверх ожиданий.

До Центрального рынка было меньше двух километров. Небольшая прогулка помогла бы мне подготовиться. Я спрашивала себя, находился ли мой отец в Мюнхене, у дяди, когда я бегала в школу, буквально в двух шагах от него?

Зарядил дождь, и я распахнула окно. Зажмурилась, вдохнув свежий ночной воздух. Мне представилось лицо Джульетты. Она будто хотела что-то сказать, но исчезла, когда я открыла глаза. Остался темный двор и струи дождя на стекле. Я вернулась к столу и задумалась, как выглядели платья, которые Джульетта себе шила. Что она изобразила бы, окажись на моем месте? Если Джульетта умерла незадолго до моего рождения, на тот момент ей было всего-то около сорока. Что же произошло? И что ее смерть сделала с Винченцо? Не с ней ли связано его внезапное исчезновение?

Наконец, почему я так противлюсь встрече с ним, хотя есть и возможность, и повод?

Я просто испугалась. Оказалось, что иметь мертвого отца проще, чем живого.